Глава 6. Госпожа вьюга

6. «Госпожа вьюга»

В серьёзных делах люди выказывают себя такими, какими им подобает выглядеть; в мелочах — такими, какие они есть.
Н. Шамфор

Лагерь ещё спал. Входы большинства палаток были наглухо застёгнуты. На краю большой вытоптанной поляны Игорь увидел раскрашенную в цвета радуги надувную ракушку небольшой эстрады, закреплённую на высоком деревянном помосте. Посреди поляны стояли три коротких (чуть шире эстрады) ряда узких, выкрашенных в зелёный цвет скамеек. Ряды казались короткими из-за того, что сама поляна по форме напоминала длинную кишку.
— Пошли в столовую, позавтракаем, — предложил Мыльников.
— Да мы — уже, — нерешительно промямлил Лидин.
Но Мыльников решительно направился к большой палатке, рядом с которой толпился полусонный народ.
— Там что, всех кормят? — спросил Игорь Петрова.
— Нет, — ответил тот. — Только участников фестиваля и организаторов. Для гостей чуть дальше есть коммерческие киоски с напитками и закусками.
— Ну что вы там застряли? — обернулся к ним Мыльников.
Переглянувшись, все последовали за ним. А что ещё оставалось делать: торчать посреди пустой поляны?
— Теперь понял, почему мы сюда в такую рань приехали? — подмигнул Лидину Петров. — После развода Мыльников один живёт, завтраки ему готовить некому.
Две сдобных женщины бальзаковского возраста в поварских колпаках и фартуках встретили их приветливо. На столике рядом с кухонной палаткой громоздились стопки одноразовых пластиковых тарелок и стаканов.
— Проходите, садитесь, — радушно улыбались поварихи. — У нас сегодня очень вкусная каша. Геркулесовая!
— Я, пожалуй, пройдусь, — шепнула Игорю Галка. — Поищу знакомых.
Лидин с Петровым взяли по стакану чая и сели за один столик с Мыльниковым, жадно уплетавшим кашу. Очевидно, тот либо не успел, либо не пожелал позавтракать дома. Скорее, второе — вспомнил Лидин подмигивание Петрова. А стал бы он сам тратить утром время на приготовление тостов и кофе, если б знал, что здесь его угостят бесплатным завтраком? — подумал Игорь. И тут же решительно ответил: да, стал. Потому что, во-первых, со студенческих времён терпеть не мог общепит, а во-вторых, с детства ненавидел геркулесовую кашу. Прихлёбывая невкусный горячий чай, Лидин огляделся. За соседними столиками сидели полуодетые парни и непричёсанные девицы. Одни из них что-то весело обсуждали, другие вяло ковырялись ложками в своих мисках.
У входа в палатку собралась небольшая очередь, ждущая, когда освободятся места за столиками. Почувствовав себя ещё более неудобно из-за того, что не только незаслуженно пьёт бесплатный чай, но и занимает чужое место, Лидин быстро вышел и сунул стаканчик в мусорный мешок.
Его, оказывается, уже ждали.
— Вот, знакомьтесь, — представила Лидину невысокую крашеную блондинку Галка. — Это — Корнеева Татьяна Сергеевна, а это — мой отец, Лидин Игорь Владимирович.
— Мне Галина сказала, что вы хотите написать о нашем фестивале статью, — сразу перешла к делу Корнеева. — Но сейчас у меня совершенно нет времени на интервью. Через полтора часа начинается церемония награждения победителей, а у нас тут возникли непредвиденные проблемы с принтером, на котором мы печатаем грамоты. И ещё кое-какие вопросы надо утрясти с Эдгаром Ивановичем Мыльниковым. Так что у меня сейчас есть всего пара минут, пока он завтракает.
— Тогда, может, после церемонии встретимся и поговорим? — предложил Лидин.
— Конечно! — горячо поддержала его предложение Корнеева. — Я к вам подойду, когда освобожусь. Эдгар Иванович, — бросилась она к вышедшему из столовой Мыльникову. — Как хорошо, что вы приехали пораньше. Нам надо окончательно определиться с дипломантами и лауреатами.
— Так мы же, вроде, вчера ещё всё с судьями обсудили и решили, — недовольно пробухтел Мыльников.
— Возникли некоторые обстоятельства, — тарахтела Корнеева. — Пойдёмте, я вам сейчас всё объясню…
— Всё ясно, — хмыкнул вслед уходящей паре Петров. — Кому-то не тому присудили победу.
— Или наоборот, — поддержал его Лидин. — Кому надо — не присудили.
— Может, и так, — кивнул Петров. — Что будем делать? У нас ещё как минимум час есть до начала. Прогуляемся?
— Пошли, — пожал плечами Лидин.
Осматривать, собственно, было совершенно нечего. Поляна перед эстрадой была довольно маленькой, и Лидин никак не мог поверить, что на ней смогли разместиться несколько сотен человек. Он без особого интереса осмотрел пару крошечных беседок, где, по словам Петрова, проходили мастер-классы поэтов и прозаиков. Около одной из них им повстречался высокий небритый парень, лет тридцати.
— Знакомьтесь, — представил его Петров. — Это — Денис Минаев, мой соперник по поэзии.
— Я и в прозе поучаствовал, — улыбнулся парень, пожимая им руки. — Но вряд ли удачно.
Оглушительно грянули гитарные аккорды, и хриплый мужской голос затянул популярную песню Владимира Высоцкого о зарядке.
— Что это? — ужаснулся Лидин.
— Будильник, — пояснил Минаев. — А то все до обеда спать будут. Вчера вечерний концерт почти до трёх ночи был.
— А чего так громко-то? — поморщился Лидин. — Не рок-концерт же…
— Наверно, спец по аппаратуре ещё спит, — предположил Петров. — А вон и Мыльников идёт. Пойдёмте в кафе, пивка возьмём, а то у меня от ихнего чая во рту такой привкус остался, что…
— Идём, — согласно кивнул Минаев. — Посидим, пока народ не набежал. В ногах правды нет.
— Представляете, она заявила мне, что обещала своей студентке-помощнице сделать её лауреатом по прозе! — возмущённо проревел Мыльников, стараясь перекричать рёв выступающего на эстраде барда. — Та, видите ли, очень много сделала и делает по организации фестиваля.
— Да ладно, чего ты так нервничаешь? — успокаивающе ответил Петров. — Вполне нормальное явление. Девочку же надо как-то отблагодарить!
— Нет, я не позволю! — продолжал кипятиться Мыльников. — Так и сказал ей: ищите иные способы благодарности, но причём тут лауреатство по прозе? Помогите своей студентке довести её тексты до нужного уровня, наконец. Но награждать то, что та представила на наш суд сейчас, это — явная профанация. Я как судья не могу на это пойти. Тем более, что собираюсь рассказы и стихи лауреатов и дипломантов фестиваля опубликовать в следующем номере моего альманаха.
— Хорошо, хорошо, — усадил расходившегося Мыльникова за столик кафе Петров. — Успокойся, наконец. Хочешь пивка? А вы что будете? — обратился он к остальным.
— Да у нас всё с собой, — смущённо забормотал Лидин. — Галка, доставай бутерброды, огурчики…
— Нет, это всё потом, — решительно прервал его Петров. — У меня в машине тоже бутылочка хорошего вина лежит и небольшой тортик. Позже отъедем куда-нибудь, отметим на природе награды, вот тогда ваши запасы и пригодятся. А как вы, Денис?
— Да я только недавно позавтракал, — пожал плечами Минаев.
— Всё ясно, — засмеялся Петров. — Придётся простому коломенскому миллионеру поухаживать за вами. Когда ещё такое случится? Будете потом своим детям и внукам рассказывать.
Он решительно шагнул к прилавку и заказал пиво на всех мужчин и бутылочку пепси для Галины. Они молча сидели в тени больших голубых зонтов, распахнутых над столь же голубыми пластиковыми столиками, и потягивали напитки. Разговаривать было практически невозможно: с находящейся рядом эстрады оглушающее ревело попурри из популярных эстрадных и авторских песен в исполнении коренастого мужичка восточного типа. Жара усиливалась. У Лидина начала болеть от всего этого голова. И вдруг наступила тишина.
— Похоже, пора занимать места, — предположил Мыльников.
Все встали и потянулись за ним к стоящим на самом солнцепёке зелёным скамьям.
— Может, лучше сядем на травке под деревьями, в тенёчке? — нерешительно предложил Лидин.
— Нет, садимся здесь, в первом ряду, — решительно возразил Мыльников. — Это места для почётных гостей. К тому же, тут вам будет всё отлично видно и слышно.
— Да уж, — покорился Лидин. — Насчёт «видно» — согласен, а вот насчёт «слышно», это что — шутка такая?
Галка громко хихикнула, переглянувшись с улыбнувшимся Денисом Минаевым.
Демонстрируя зрителям увесистый том «Коломенского текста», экземпляром которого будет награждаться каждый лауреат и дипломант фестиваля, первым на эстраду Корнеева пригласила Мыльникова. Тот был явно ошеломлён этим, но встал с лавочки и под жидкие аплодисменты пошёл к микрофону. Поднявшись на эстраду, Мыльников с недовольным видом сказал Корнеевой пару слов, та в ответ что-то смущённо ответила и уступила место у микрофона.
— У каждого из нас есть какая-то детская неосуществлённая мечта, — сипло сказал Мыльников. Откашлявшись, он продолжил нормальным голосом. — В детстве я мечтал о гитаре.
— Что же это за мечта? — удивится современный мальчишка. — Другое дело…
Впрочем, я не знаю, о чём мечтают современные дети. Ведь мечты сильно зависят от времени на дворе, возраста человека и окружающей его обстановки. К тому же они бывают разные. Есть мечты глобальные, практически недостижимые. И есть локальные, бытовые. Например, когда мир узнал о подвиге Юрия Гагарина, мечтой миллионов людей по всему миру стал полёт в космос. Но
осуществить это смогли лишь единицы, и всех первых космонавтов мы тогда знали по именам. Говорят, что некоторые из тех ребят, кто был вместе с Гагариным в первом отряде космонавтов, так и не увидели Землю из космоса. Случай не представился. А сейчас космонавт — обычная профессия! Все уже и следить-то перестали, кто там полетел на МКС и зачем. Даже космические туристы появились. Время на дворе изменилось, и то, что когда-то было недостижимой мечтой, стало обыденностью.
Лидин переглянулся с Галиной и Денисом.
— Чего это он за пургу несёт? — тихо сказал Игорь. — Каким боком Гагарин относится к его детской мечте о гитаре?
— А Эдгар кратко говорить не умеет, — высунулся из-за Дениса Петров. — Слушайте и учитесь!
— Ну а девушки всегда мечтали о принце на белом коне, — продолжал вещать прописные истины Мыльников. — Правда, сейчас коня заменил «бентли», владелец которого совсем не обязательно должен быть непременно принцем. У многих ли сбылась эта извечная девичья мечта? В большинстве случаев глобальные мечты мальчишек и девчонок так и остаются несбыточными детскими грёзами.
Но есть мечты вполне реальные, достижимые, бытовые. В советском фильме «Курьер» главный герой, парень лет семнадцати, подходит к своему другу и спрашивает, есть ли у того мечта?
— Да, — ответил друг. — Я мечтаю о тёплом зимнем пальто.
— Как это? — удивился парень.
— Скоро зима, — сказал друг. — А у меня — только лёгкая курточка. Денег на тёплое пальто у родителей нет. Значит, опять мне придётся мёрзнуть всю зиму, болеть.
Парень снял с себя новенькое пальто и отдал другу.
— На, носи. И мечтай о чём-нибудь возвышенном.
И таких вот людей, мечтающих о самых простых вещах, всегда и везде было очень много. Собственно, каждый из нас имел или имеет подобные мечты. И я вот в детстве мечтал о гитаре. В смысле — хотел научиться играть и петь под неё собственные песни.
— Вот чёрт! — выругался Лидин, изнывая от жары. — Он вернулся к началу.
— Я ж говорю: настоящий мастер! — вновь высунулся из-за Дениса Петров и ехидно усмехнулся.
Лидин тоскливо оглянулся на сидящих в тени деревьев зрителей. И чего он, дурак, уселся на самом солнцепёке?
— Откуда взялась такая мечта у провинциального мальчишки из обыкновенной рабочей семьи, спросите вы? — демагогически обратился Мыльников к слушателям.
— Похоже, это надолго, — пробурчал Денис, выключая миниатюрную видеокамеру. — Поберегу память.
— Подмосковная Коломна в шестидесятых годах прошлого века представляла собою конгломерат квазидеревень, — усиленный микрофоном голос Мыльникова заглушал недовольный ропот Лидина, ехидные комментарии Петрова и смешки небольшой компании молодёжи в тени деревьев. — Каждый район — это отдельный мир со своим населением, где почти все друг друга знают. Да, в это время уже начали строить четырёх— и даже пятиэтажки, переселяя в них людей из рабочих бараков и частных домов.
И всё же квартиры в этих «хрущобах» были в большинстве своём коммунальными. Мало какая семья жила в отдельной. И в каждом дворе, конечно, существовала своя мальчишеская банда, бдительно следящая за соблюдением чисто деревенских порядков. Мы тоже смотрели в оба, чтобы ни один чужак не мог безнаказанно пройти по нашим улицам и, уж тем более, поговорить с нашими девчонками.
Иногда мы делали набеги на соседний, не застроенный пока панельными или кирпичными многоэтажками «частный сектор», воруя в садах яблоки и груши. А сектор этот был ох как не прост! В Москве существовала знаменитая Марьина роща, в Ленинграде — Лиговка, а у нас в Коломне — Репинка, и наша новенькая многоэтажка стояла на самой границе этого бандитского гнезда. Но кто же из пацанов может проигнорировать вызывающе брошенное: «А слабо…?» И мы лезли в репинские сады за вкуснейшими (после успешно пережитого страха!) яблоками и грушами.
Неожиданно Лидин поймал себя на том, что слушает рассказ Мыльникова с нарастающим интересом. Компания под деревьями тоже перестала хихикать и уставилась на эстраду. А Мыльников, казалось, совершенно отрешился от всего. Его взгляд блуждал где-то над кронами деревьев, а, может быть, вообще в прошлом.
— В домах, окружавших наш двор, жили в основном работники коломенских заводов, — продолжил рассказ Эдгар Иванович. — Это был рабочий район. Все жили одинаково бедно. Телевизоры — и те были далеко не у всех. У моей бабушки, жившей на другом конце города, стоял на комоде тяжеленный ящик с малюсеньким экранчиком. Чтобы можно было более-менее нормально что-то увидеть, перед экраном висела огромная стеклянная линза, наполненная водой. Изображение, конечно, было не очень, да и интересных для меня передач почти не было, поэтому телевидению я предпочитал кино.
А кинотеатры нам в то время заменяла кинопередвижка. Когда она приезжала, со всех окрестных домов сходились люди, и прямо на торце нашего четырёхэтажного дома, построенного из белого силикатного кирпича, возникал волшебный экран.
Фильмы были, конечно, чёрно-белые. Только совсем недавно я с большим удивлением увидел по телевизору их в цветном варианте. Просто цветная плёнка в те времена была очень дорогой, и поэтому гораздо дешевле для государства было снять с цветного оригинала фильма необходимое количество чёрно-белых копий и разослать во все концы Советского Союза. Так что миллионы советских людей с огромным удовольствием смотрели чёрно-белое кино и считали, что другого не бывает.
Кинопередвижка приезжала, обычно, по выходным. Её ждали, и весть о том, что приехало новое кино, мгновенно облетала окрестные дома. Кто-то приходил со своей табуреткой, но в основном зрители стояли весь сеанс. Это было, конечно, неудобно, и вскоре во дворе нашего дома построили деревянную эстраду и поставили несколько рядов длинных скамеек перед ней. Смотреть фильмы стало гораздо удобнее, но сидячих мест всё равно никогда на всех не хватало. И вот на экране этой эстрады я впервые увидел рояль и даже целый оркестр необыкновенных инструментов. До этого я знал только гитару и гармонь. Под гармошку пели и плясали все свадьбы нашего двора.
А примитивная семиструнная гитара была у одного из наших ребят. Именно, семиструнная, о шестиструнных никто тогда даже не слыхал. Летом почти каждый вечер мы собирались тесной компанией на скамейках у эстрады и пели под эту гитару песни, которые теперь называют дворовыми, хотя большинство из них были уголовно-тюремными романсами или балладами — влияние близкой Репинки.
Я жутко завидовал владельцу той гитары, который разрешал нам её немного подержать и побренчать по струнам, пока он сам закуривал папиросу, украденную кем-нибудь из нас у отца, или найденный на улице и бережно сохранённый для него сигаретный «бычок». Тогда вот и родилась моя мечта, и я поделился ею с мамой.
Мыльников замолчал, весь отдавшись воспоминаниям.
— Он опять вернулся к началу! — восхищённо сказал Лидин, и высунувшийся из-за Дениса Петров подмигнул ему в ответ, дескать: а я что тебе говорил? Настоящий мастер!
Лидин уже не чувствовал жары, ему не было скучно и тоскливо.
— Ты опять снимаешь? — спросил он Дениса. Тот кивнул, сжимая в дрожащей от напряжения руке цифровую камеру. — Авось, хватит памяти и на меня.
У одной из женщин громко пискнул сидящий на её коленях трёхлетний ребёнок:
— Мама, пить хочу!
Мыльников вздрогнул, возвращаясь к действительности, и продолжил рассказ.
— Однако, гитары на прилавках коломенских магазинов появлялись крайне редко и были очень дорогими, а вот полубаян кто-то из знакомых как раз продавал по дешёвке. И мне купили этот красивый, сверкающий хромовой отделкой и лаком тяжеленный для моих пока ещё детских рук инструмент. Я был страшно разочарован, и мама утешала меня тем, что баян пригодится мне в жизни гораздо больше, чем гитара.
— Научишься, потом будешь играть на свадьбах — всё верный приработок, — говорила она. — А гитара — баловство одно.
И пошёл я в музыкальную школу. Думал: «Чёрт с ним, с баяном. Главное — научиться играть. А потом как-нибудь и на гитару переберусь». Но не тут-то было! Вместо разучивания нужных мне песен, в школе заставляли пиликать гаммы и упражнения. Да ещё начались эти совершенно ненужные, как мне казалось, уроки сольфеджио. Недели проходят, а я занимаюсь какой-то, на мой взгляд, ерундой! А на гитаре-то достаточно выучить всего четыре «блатных» аккорда, и пой любую песню.
Но на все мои возмущения мама отвечала, что деньги за баян отданы немалые, и, хочешь-не хочешь, надо их отрабатывать, пусть даже учёба и кажется мне каторгой.
Может быть, со временем я бы и полюбил баян. Для учителя уже была кое-как разучена мелодия песни «Во поле берёза стояла», а для себя я начал подбирать «По тундре, по железной дороге», как вдруг конец моим мучениям положил несчастный случай. В одной из дворовых драк я повредил кисть правой руки. В кости запястья, сразу за указательным пальцем, образовалась трещина.
Мыльников выставил мясистую кисть перед собой и показал, где именно была рана.
— Врач наложил гипс, и на этом мои упражнения с баяном закончились. С тех самых пор указательный палец моей правой руки несколько потерял подвижность, что поставило на мне крест как на музыканте.
Мыльников скорбно потупил голову. Над поляной прошелестел сочувствующий гул голосов. Эдгар Иванович, как опытный актёр выдержал паузу и, улыбнувшись, бодро продолжил своё выступление.
— Однако, всего через несколько лет, став студентом московского института, я всё же научился играть на гитаре и даже что-то там пел в тесной компании себе подобных. В общежитии у многих имелись гитары, правда, уже шестиструнные. Вот уж когда я отвёл душу! Каждый вечер брал в руки гитару и разучивал новые аккорды, переборы, песни.
Теперь уже над поляной зазвучали смех и аплодисменты. Но Мыльников, переглянувшись с Корнеевой, не ушёл с эстрады, а, дождавшись тишины, продолжил свою речь.
— У меня была заветная записная книжка с текстами песен и значками гитарных аккордов над строчками. Металлические струны в то время были жёсткими и часто рвались. Кончики пальцев на руках у меня поначалу болели нестерпимо, игра на гитаре превратилась в пытку. Но это была сладостная пытка, ведь боль сопровождалась удовольствием от чувства, что у меня всё получается, что моя детская мечта осуществляется. Вскоре кожа на кончиках пальцев загрубела. Это были мои первые трудовые мозоли. Позднее будут и кровавые на ладонях: пришлось перекидать не один кубометр бетона на строительстве, да и в шахте уголёк порубить.
В семидесятые, в самый разгар так называемого «брежневского застоя», в нашу жизнь массово ворвались телевизоры и магнитофоны. Причём, нормальные телевизоры, с большим экраном, пусть и чёрно-белым. И это был не импорт, а наши советские телевизоры и магнитофоны, разнообразных размеров и моделей, изготовленные на заводах СССР. Огромные гробы плёночных магнитофонов, дорогих и редких, сменили вполне компактные модели.
А вскоре уже многие ребята гордо фланировали по улицам с лёгкими кассетниками в руках. Вместо стационарных ламповых радиол в домах появились транзисторные проигрыватели и переносные радиоприёмники. Строились кинотеатры, развивалось телевидение, выпускались сотни новых пластинок и книг, регулярно выходили десятки журналов.
Жизнь людей менялась просто стремительно. Так что, мне всегда было странно слышать презрительные реплики о каком-то «застое». На моих глазах во времена Брежнева у нас в стране свершилась просто небывалая техническая революция в бытовой технике, повлёкшая за собой и культурную! Причём, повторюсь, это была наша, советская техника, а не импорт, как сейчас. Какой же это застой?
И я отлично понимаю ностальгическую тоску моих ровесников по тем временам. Потому что для миллионов советских граждан духовное развитие было важнее материального. Интересная книга, занимательный фильм или новая запись концерта авторской песни разыскивались с большим усердием, чем кусок мяса или колбасы. Журналы издавались миллионными тиражами и зачитывались до дыр. Авторская песня зазвучала по всей стране, начались регулярные слёты исполнителей и любителей. Сколько новых песен мы тогда услышали, сколько знаменитых нынче имён узнали: Окуджава, Высоцкий, Визбор, Галич, Никитин.
Лидин поморщился. Упоминать на фестивале авторской песни имена классиков жанра просто смешно. Их и так все знают!
— Но сейчас мне хочется вспомнить Михаила Анчарова, сразу и бесповоротно ставшего одним из моих кумиров, как только я услышал его песни, — неожиданно произнёс Мыльников. — К сожалению, сейчас мало кто знает имя первого советского барда.
Лидину показалось, что он ослышался.
— Это был замечательный человек, обладавший многими талантами, — продолжал Мыльников. — Художник, поэт, прозаик, сценарист. Свою первую песню на стихи Александра Грина Михаил Анчаров написал в далёком тридцать седьмом году, когда ему было всего четырнадцать лет. Когда началась война с немцами, он добровольцем ушёл на фронт, служил в полковой разведке и в знаменитом СМЕРШе.
Там, на войне, Михаил Анчаров начал писать песни на собственные стихи. После окончания войны, он вернулся в Москву и часто пел свои песни под семиструнную гитару в кругу друзей и знакомых. Булат Окуджава, между прочим, начал писать песни и исполнять их на пятнадцать лет позже Михаила Анчарова. Владимир Высоцкий прямо называл Анчарова своим учителем. Собственно, все наши тогдашние барды учились у Анчарова, подражали ему, но только Высоцкий откровенно признался в этом. В начале семидесятых в студенческой общаге я просто балдел от песен Анчарова, Высоцкого, Галича, Кима. Я знал многие из них наизусть, подбирал на гитаре, пел в компании друзей. Это были совершенно иные песни, не те, что мы с пацанами когда-то пели во дворе.
Над поляной пронёсся гул возбуждённых голосов. Дождавшись тишины, Мыльников продолжил свой рассказ.
— По телевидению шли телеспектакли и фильмы, созданные по сценариям Михаила Анчарова. И в этих фильмах звучали песни на его стихи. Анчаров, кроме всего прочего, создал первый советский телесериал. Он назывался «День за днём», и в нём показывали будни нескольких семей, живущих в одном доме, в коммунальной квартире, их радости и проблемы. День за днём. Потом был сериал «В одном микрорайоне». И смотрелось это всё с неослабевающим интересом!
В одном из фильмов прозвучала песня на стихи Михаила Анчарова «Стою на полустаночке», и её тут же запела вся страна. А я пел другие:
«Мы ломали бетон
И кричали стихи,
И скрывали
Боль от ушибов.
Мы прощали со стоном
Чужие грехи,
А себе не прощали
Ошибок…»
— Чёрт! — прошипел сквозь зубы Лидин. И пояснил удивлённо посмотревшей на него Галина: — Я не знал, что это песня.
— Всего каких-то десять — пятнадцать лет отделило Михаила Анчарова от магнитофонной эры, давшей широкую известность и популярность его ученикам и последователям, — грустно сказал Мыльников. — Когда появились магнитофоны, Анчаров уже заканчивал писать песни, перейдя на прозу, поэтому записей авторского исполнения осталось очень мало.
Но всё же фирма «Мелодия» нашла старые магнитофонные плёнки любительских записей, отобрала наиболее хорошо сохранившиеся фонограммы песен Михаила Анчарова и выпустила единственную авторскую грампластинку. У меня этот диск есть, и где-то лежат старые плёнки, которые уже, к сожалению, не на чем слушать.
Вот так вот распорядилась судьба: появление магнитофонов сделало знаменитыми на всю страну учеников Анчарова, а имя родоначальника авторской песни осталось широкой публике практически неизвестным. Как много зависит в нашей жизни от таких вот случайностей, предугадать которые невозможно.
Зато… Ох уж это «зато»! Всегда, ведь, хочется сказать: пусть то не сбылось, зато вот это случилось! Да, имя Анчарова-барда не столь широко известно. Зато он написал несколько замечательных книг, популярности которых могут позавидовать авторы многих нынешних бестселлеров и дамских романов. Остались прекрасные фильмы и телесериалы. Да и его песни продолжают жить, по крайней мере, в памяти тех, кто их хоть раз услышал. А слава… Мне б хоть частичку тех талантов и той славы, что были у Михаила Анчарова! Остаётся только мечтать…
— Ох, артист! — восхищённо прокричал сквозь гром разразившихся аплодисментов, перегнувшись к Лидину, Петров.
— Да, — вынужден был признать его правоту Лидин. — Могёт!
Но Мыльников и теперь не покинул эстраду, а дождавшись прекращения оваций, непринуждённо сказал:
— Кстати, о мечте: что же в итоге? Более-менее бренчать на гитаре я научился. И даже пару красивых переборов изобразить могу. Однако, петь чужие песни я больше не хочу — лучше, чем у автора, у меня всё равно не получится, — а свои писать так и не научился: не дано мне поэтического песенного таланта, не говоря уж о композиторском. Многих нынешних «бардов», как вы знаете, подобные «мелочи» ничуть не смущают, и они даже имеют немалое количество поклонников, но я предпочитаю ностальгически вспоминать о своей детской мечте, чем мучить слушателей.
Так что мечта моя детская, увы, сбылась не полностью. Но и такой результат всё же лучше, чем вообще ничего. Иногда, когда у меня что-нибудь не получается и настроение ни к чёрту, я ловлю себя на том, что машинально напеваю слова некогда знаменитой песни Михаила Анчарова:
«День проходит без следа –
Кап-кап.
Ночь проходит. Не беда –
Кап-кап.
Между пальцами года
Просочились — вот беда.
Между пальцами года –
Кап-кап».
За эти просочившиеся между пальцами года в моей жизни было много и других бытовых мечт. Какие-то из них осуществились, большинство же так и остались грёзами. И это прекрасно! Потому что жизнь без какой-либо мечты — это не жизнь, а бессмысленное существование. Я понял главное: надо бороться за осуществление своей мечты, а не просто грезить, уповая на случай. Ведь случай может как помочь, так и помешать.
Корнеева подошла к Мыльникову и что-то ему шепнула. Тот кивнул и широко улыбнулся зрителям.
— И последнее, что я хочу вам сказать. Редакцией альманаха «Коломенский текст» принято решение о создании специального раздела, посвящённого фестивалю «Госпожа вьюга». В следующем номере нашего ежегодника мы опубликуем тексты лауреатов и дипломантов, имена которых сейчас узнаем.
Мыльников уступил место у микрофона Корнеевой, и та стала горячо благодарить его за интересное выступление. Свист и гром оваций стояли над поляной
— Ну, ты — гигант! — Петров с чувством пожал Мыльникову ему руку. — Целую речь задвинул.
— А, ерунда, — отмахнулся Мыльников, но было видно, что он польщён. — Отец Кирилл запаздывает, вот Корнеева и попросила меня потянуть время.
— Что ещё за отец Кирилл? — удивился Лидин.
— Да вон он, приехал, наконец.
Лидин с удивлением увидел, что на эстраду с букетом цветов в руках бодро поднимается молодой бородатый парень в длинной серой рясе с массивным серебряным крестом на груди. За ним семенила закутанная в платок тощая девица, прижимающая одной рукой к плоской груди стопку книг, а в другой неся явно тяжёлую картонную коробку.
— Извините за опоздание — пробки! — весело улыбаясь, сказал в микрофон поп. — Первым делом разрешите вручить эти цветы Корнеевой Татьяне Сергеевне.
Зрители разразились аплодисментами, а Корнеева, всячески демонстрируя, что всё происходящее для неё неожиданно и приятно, принимала из рук отца Кирилла букет и какие-то грамоты. Конвейер награждения начал, наконец, свою работу. Невзрачная помощница подавала молодому священнику грамоты, крестики и прочие призы, и тот вручал их от имени церкви счастливым победителям фестиваля. В картонной коробке оказался главный приз — чайный сервиз ручной работы, сделанный монахами какого-то монастыря. Вручив его, отец Кирилл передал эстафету награждений Корнеевой и, покинув эстраду, уселся со своей помощницей на свободную лавочку в первом ряду.
Церемония награждения не вызвала у Лидина никакого интереса. Он не знал всех этих людей, не слышал их песен, никогда не читал их рассказов и стихов.
Пухленькая Корнеева в коротких, до колена, брючках и пёстрой маечке, обтягивающей довольно объёмистую грудь, каким-то сюсюкающим голоском вызывала победителей фестиваля на эстраду. По ступенькам поднимались и спускались маленькие мальчики и девочки, юноши и девушки, зрелые мужчины и женщины, и ко всем к ним Корнеева обращалась тем приторно-сладеньким голосом, которым обычно говорят с маленькими детьми пришедшие в гости к их родителям женщины.
Какой-то одетый в потёртые старые джинсы и невзрачную футболку мужичок, представленный как известный московский прозаик, поэт, бард и телеведущий, вручал награждённым дипломы и грамоты. Блондинистая помощница подавала Корнеевой призы — стопки книг и томики «Коломенского текста».
Лидин пожалел, что приехал сюда. Рутина неимоверная! Конвейер. Жара. Накатившую тоску немного скрашивали шутки и комментарии московского гуру. Мужик, похоже, был умным, с юмором. В другое время Лидин с удовольствием бы с ним познакомился, и им наверняка было бы о чём поговорить, но сейчас его раздражали солнцепёк и жёсткая неудобная скамья.
Вдруг сидящий рядом Денис сунул ему видеокамеру, на которую снимал происходящее на эстраде. Лидин очнулся от невесёлых раздумий.
— Снимите пожалуйста, — попросил Денис. — Меня вызвали.
Ошарашенный Лидин постарался поймать в ракурс ракушку сцены, на которую уже поднимался по ступенькам взволнованный Денис. Получив диплом и стопку книг из рук натужно улыбавшейся Корнеевой, счастливый лауреат вернулся на своё место.
— Поздравляю! — Лидин вернул Денису видеокамеру. — Не зря мы, оказывается, здесь паримся.
— Это я тебя отстоял, — наклонившись к Минаеву с другой стороны, негромко, чтобы не услышали на эстраде, сказал Мыльников. — Видишь ту белобрысую девицу, что подаёт Корнеевой призы? Вот её-то она и хотела на твоё место пропихнуть.
— Спасибо, — всё ещё не верил своему счастью Денис. — Неожиданно. Я ж в основном стихи пишу, а лауреатом стал по прозе. У меня и рассказов-то пока всего три написано…
— Заслужил, — похлопал его по руке, сжимающей диплом, Мыльников. — Я ведь не один за тебя голосовал — другие судьи со мной полностью согласились. Видели бы вы рассказы той девицы! А другие претенденты вообще какую-то ерунду фантастическую представили.
Лидин подумал, что лучше бы он сегодня остался дома и попробовал найти в интернете какую-нибудь информацию о купленной вчера старинной книге. И вдруг его осенило! Он решительно встал и пересел на свободное место рядом со священником.
— Простите, отец Кирилл, меня зовут Игорь Лидин, можно задать вам один вопрос?
— Конечно.
Священник немного развернулся лицом к Игорю и приветливо улыбнулся.
— Мне недавно попала в руки старинная книга, — решительно начал Лидин. — Я хотел бы вам её показать, проконсультироваться, так сказать.
— Какая книга? Библия? Псалтырь?
— Не могу сказать точно. Она ещё рукописная, а я не знаю древнерусского языка, вот и подумал, что вы можете мне помочь.
Отец Кирилл покачал головой.
— Боюсь, уважаемый Игорь…как вас по батюшке?
— Владимирович.
— Боюсь, Игорь Владимирович, вы обратились не по адресу. Я ничем не смогу вам помочь.
— Почему?
— Дело в том, что древнерусский язык в семинариях и духовных академиях не преподают.
— Как это может быть? — удивился Лидин.
Отец Кирилл вздохнул и пощипал свою жидкую бородёнку.
— Это мирское, нам такое знать не положено.
— А как же вы библию читаете? — недоверчиво поинтересовался Лидин.
— Библия, уважаемый Игорь Владимирович, на церковно-
славянском написана. Тут есть некоторая разница. Но сейчас не место и не время мне вам её объяснять.
— Извините, отец Кирилл, — не отступал Лидин. — Я в этих вещах — полный профан. А вдруг моя книга как раз на церковно-славянском написана? Может, вы всё-таки посмотрите? Я мог бы принести её к вам в церковь в любое удобное для вас время.
— И не просите, Игорь Владимирович, — мягко, но решительно ответил священник Лидину. — Даже в руки вашу книгу не возьму. И не обижайтесь. Видите ли, книги бывают разные, в том числе «чёрные», «отречённые», очень опасные, большой соблазн заключён в них. А судя по описанию, ваша книга может оказаться как раз из таких.
— Отречённые? — переспросил Лидин. — Что это значит?
Отец Кирилл вздохнул.
— Игорь Владимирович, я же вам уже сказал: сейчас не время и не место обсуждать подобнее вещи.
— Извините, — с досадой проговорил Лидин и вернулся на свою скамейку.
Галка уже заняла его место рядом с Денисом Минаевым и с интересом рассматривала подаренные тому в качестве приза книги. Церемония награждения шла своим чередом. Счастливые дипломанты и лауреаты сменяли друг друга на сцене, зрители громко аплодировали, а Лидин ломал голову над тем, к кому же теперь ему обратиться за консультацией.
Вдруг острый локоток Галины чувствительно вонзился ему между рёбер.
— Ты чего? — повернулся к дочери Лидин.
— А ты чего? — огрызнулась та. — Я тебя уже в третий раз спрашиваю, а ты не отвечаешь. Спишь, что ль, с открытыми глазами?
— Ты меня спрашивала? О чём?
— О том! — повела глазом в сторону соседней лавочки Галка. — Ты зачем к попу ходил?
— Надо было, — хмуро ответил Игорь. — Отстань, не до тебя.
Галка обиженно отвернулась, а Лидин достал записную книжку и записал: «Отречённые книги».
Наконец, все призы и грамоты были вручены, и Корнеева объявила об окончании церемонии. Петрову, вопреки ожиданиям, не досталось ничего. Он с укором посмотрел на Мыльникова, но тот в ответ лишь пожал плечами: дескать, за поэзию я не отвечаю.
— Ну что? — сказал Лидин дочери. — Я, пожалуй, домой поеду. Ты остаёшься на заключительный концерт?
— Не-а. Лауреаты и дипломанты будут петь свои песни, читать стихи. Я их уже всех видела и слышала.
— Я тоже не останусь, — неожиданно сказал Минаев. — Три дня дома не был. Жена с дочкой, небось, заждались.
— Тогда прошу в мою машину, — любезно предложил Петров. — Мне тем более здесь больше делать нечего.
Он обернулся он к Мыльникову.
— А ты, Иваныч, как? Останешься на сабантуй?
— И я, пожалуй, с вами, — неожиданно ответил тот. — Устал я от этого трёхдневного орева и мельтешения людей.
И они всей компанией дружно двинулись по тропинке к стоянке машин. И тут к ним подбежала радостно-возбуждённая Корнеева.
— Эдгар Иванович, вы куда? А концерт?
— Спасибо, Татьяна Сергеевна, — смущённо ответил тот. — Жарко очень. Да и дела у меня есть неотложные…
— Жа-аль, — протянула Корнеева и повернулась к остальным. — А вы что ж, тоже уезжаете?
— Вам сейчас не до меня, — улыбнулся ей Лидин. — Я позвоню вам завтра, и мы договоримся о встрече, хорошо?
— Хорошо, — с готовностью согласилась Корнеева. — Только лучше дня через два. Завтра мы тут будем гостей провожать, сцену, аппаратуру паковать и вообще порядок наводить. Ну а вы, господин Петров, почему нас покидаете? Неужели вам не понравилось?
— Всё было замечательно! — восторженно поднял вверх большой палец правой руки Петров. — Только в следующий раз, Татьяна Сергеевна, не жалейте бумаги.
— В каком смысле? — опешила Корнеева.
— Мало грамот вручаете, — пояснил Петров. — Больше дипломантов и лауреатов надо. Больше! И люди к вам потянутся.
— Какой вы всё-таки злой и ядовитый человек! — воскликнула враз потухшая Корнеева. — Как вам только не стыдно такое мне говорить?
В глазах у неё блеснули слёзы, и, отвернувшись, она медленно пошла прочь.
— Татьяна Сергеевна! — Бросился вслед за Корнеевой Мыльников. — Подождите…
Он догнал её и, остановив, стал что-то горячо говорить, но в это время с эстрады оглушительно затянул популярный шлягер какой-то лохматый парень, заглушив и оглушив всё вокруг.
— Чего это она? — спросил вернувшегося Мыльникова Петров. — Шуток, что ль, не понимает?
— Перенервничала с этим фестивалем, — пробурчал тот в ответ. — Да и я тоже. Вытащила меня на сцену без предупреждения, без подготовки! В следующем году пусть ищут в судьи кого-нибудь другого.
— Не скромничай! — засмеялся Петров. — Ты прекрасно выступил. Лучше скажи, как тебе удалось так долго импровизировать?
— Да, меня вы тоже поразили, — сказал Минаев.
— И меня, — признался Лидин.
— Ну, на самом деле мне не пришлось особо напрягаться, — самодовольно усмехнулся Мыльников. — Так и быть, открою вам секрет. Дело в том, что я сейчас пишу новую книгу. Это будет такой сборник мемуаров и эссе. На фестивале два дня подряд вокруг меня мельтешили парни и девчонки с гитарами. Это вызвало у меня определённые воспоминания, и сегодня почти до трёх часов утра я как раз вчерне набросал тот текст, который и пересказал вам с эстрады. По-моему, неплохо получилось.
— Ну ты и хват! — Довольно потёр руки Петров. — Ладно, раз уж лауреат едет с нами, предлагаю, как и планировалось, остановиться где-нибудь на природе и отметить его победу, а также прекрасное выступление Эдгара Ивановича. Вы как, Галочка?
— Я не против, — кокетливо повела плечиком дочь Лидина.
— Я — тем более, — смущённо улыбнулся Денис. — Вот только…
— У нас всё есть! — понял его с полуслова Петров. — Бутылка отличного вина и торт ждут в машине, а у Галочки, как мы знаем, есть ещё и домашние закуски. Разовые стаканчики и салфетки я заранее прихватил в буфете. Поехали?