колесико ностальгии

стелются остатки произведений,
и жаба давит лысого, испражняет
наконечник стрелы, подоплеку созидания.
сыто равновесие поблекшего,
кажется стамеска оглобли лодочной,
бирюзовой.

лепится краденая высь, ласточка взирает,
околев, на памятник голоду,
памятник еде истребленной.

светятся ракушки раков, сон глотает твою печень,
легкость твоего попечения. гроздья надсмотра
изымают свободу взгляда, растрачивают
силы организма прикованного.

поселилась паства в либеральной деревне,
показала паства палочку иллюминатора.
вспенивается требуха здания, и грозы
ищут виновного, чтобы лишить его
достоинства, чтобы оскопить его
невидимую нежность.

смело лапает проседь пробирку,
смело глюки овладевают параметрами,
вой идет, гнет парты дровосеков.

что-либо кажется манифесту,
угнетает здоровье праведника,
парацельса мздоимства, долголетие
горя, скопидомы благополучия.

что-либо лезет в мансарду, отскакивает
от шлеи, всплывает над ископаемыми ландшафтами.

крадется нечто в грусть веков,
что-нибудь каплет, изношенное,
ороговевшее.

сыпятся казни городов, измываются
груди над жестами, прячут свои розовые
таланты в кибитку, в благо, в трость
лиловых деревень.

обрящет имя твой подвиг,
и каторга вознесется над буйными,
над картами четвергов,
над кастовыми различиями поблажек.

вскоре закончится эта сырость,
это провозглашение ситца,
и кража выберет своего единоличника.
сияй, вымя, отребье, крутящееся колесико
ностальгии. 

лезет вымя  в своего урода,
параграф изнашивает свой хворост.
корчатся веки брызг, ранка своры
теплится под каверзой камня.

кусается чванное благородство бумаг,
книжиники листают падчериц карманных
амплитуд. лепит алость свои веки,
линейное угораздило в бумажник омертвения.

кишат подгузники, осоловевшие средь
бурых маток розг, средь полотеров
дивной глубины.

шатается свитер наследника, и пудра
кавычками орошает вести мизантропов.

крыша валит моих наместников, каша
варит куртку педиатра, кроет лезвие
свои годы, пиджаки, гроссмейстеры
пируэтов, лошади страстей,
кроны арматуры.

кошка малость износилась под прядями дней,
под краями шмоток.

у колодца познание длится,
иссякает под дверьми вил,
под рыжими упадками матерей.
лязг тараканов ввинчивает
россыпи лимонада в перекошенные
каблуки минздрава.
 
крепятся сваи на пергаментах одежды,
колос зовет в предсуществование
утробы, в розги предприятия.

косят станки моих волков, волоком
тянут их на плаху святости,
различают какие-то оркестры,
уличают, растворяют пасынками
бездумия.

лестница оприходует библиотеки анархии,
отзвуки привкуса внемлют педалям
машинерии.

месиво механизмов расстилают куски неба
вдоль линии молокозаводов, вдоль
ватных млекопитающих потехи.