Астафьева пишет

Астафьева, скатываясь в существование тугое и беспросветное, сопряжённое ежевечерним пьянством, находит себя который день в состоянии готовности. Готовности оказаться, даже очутиться прямо сейчас и прямо здесь в неубранной коморке своего бывшего сожителя. Сойтись с ним вновь,чтобы нести всякий бред, пить вдвоём дешевое вино и курить до рассвета. А потом предаваться ночной любви у речки в лесах и на полянах, считая звёзды и наплевав на будущее, которое упорно разделит, развяжет и выбросит в лавину алкоголизма и непонимания сути жизни.

Астафьева пишет письма каждый день и складывает в в ящик стола, смеясь над собой и негодуя над тем, куда деть эту убогую слабость выбрасывания ропота душевного в послание человеку ненужному и неготовому всё это воспринять. Несколько раз скользя по льду и пробиваясь через грязь к почтовым пересылкам, она кидала свои признания в ящик, и почтальон через дни и даже месяцы упорно доказывал, что все отправления адресату доставлены в точности. Есть даже штамп и печать мол получил гражданин N извещение во столько-то и во столько-то. Обидно, горько, но ожидаемо было молчание этого воздыхателя - запойного пьяницы и прощелыги, но очень талантливого художника иконописца. В каждом портрете Богоматери Астафьева неизменно узнавала себя, за что любила сожителя настолько сильно, на сколько умеет любить русская женщина. Даже русская баба. До изнеможения, до полного остатка, отдавая себя, ничем не гнушаясь лишь бы быть рядом со своим покровителем, которого она сама себе от широты душевной наивности назначила.

И сейчас в откровенной готовности всё и сразу бросить, чтобы добраться, долюбить недолюбленное, дополучить всё, что неминуемо исчезло и угасло сквозь года и мили разбитых надежд, Астафьева курит крайне нервно в немом и слепом обожании. Оно пройдёт в отрезвлении тела и мысли, если наступит, чему Астафьева мешает упорно с резкой пагубой для себя, подливая ещё и ещё дешевого вермута в пакетированный чай, дабы разбавить всю скорбь и ненужность момента. Ненужность от того, что судьбы их давно повязаны по разным невстречным полосам и распаханным людьми дикими, потерявшими веру в возможность соединить эти две грани в одну широкую дорогу. Люди эти вершат вехи, подстраивая, всю колею времени под себя.

Астафьева верит в это предельно. Возможно от понимания всей своей ничтожности нежелания изменить существующее. В те дни, когда проще поддаться обрязгшим ностальгическим всплескам вместо того, чтобы перекроить свою жизнь и ничтожную судьбу горе-возлюбленного хотя бы попыткой выбраться из засасывающей колеи. Астафьева пьянствует. В одну заскучавшую глотку. И в любой прекрасный момент её уже выстроенной судьбы она пойдёт в местный почтовый угол, чтобы послать без надежды на получение и прочтение все письма некоему N. Он в упрямойсти обычного даже обыденного своего характера и своего внутреннего сущего не ответит, прочитав и пропитавшись прорехой дней и мечтаний не прошлых, а сугубо нынешних.

Настолько нынешних, что все стены и купола местных церквей и колоколен пронизаны ликом Богоматери - Астафьевой. Его визави, его музой, отпечатанной в нём навеки и не стираемой в ничтожностях его художественного алкогольного содержания. Не примет, не ответит и даже не прочитает её письма - этот адресат, пропитавшийся одним навеки созданным образом Астафьевой. Юной, резвой, способной на всё женщины, украдкой потерявшейся в его памяти, но оставшейся навеки во всех его иконах, портретах. Украсить бы площадь, но гордость смеётся и всласть преднамеренных факторов гасится в "нет".