В ожидании чуда

      …зная химические свойства классов соединений, можно подбирать уравнения реакций, с помощью которых легко осуществить данные превращения. И превратить урок химии в воздушный замок! Правда, Екатерина? – спросила Елизавета Ивановна.
      Катя Новикова, оторвав мечтательный взгляд от окна, улыбнулась чему-то своему, поднялась и пошла к доске. В классе прошелестели смешки. Прозвучавший звонок добавил веселья. Дурачась и смеясь, ученики рванули в коридор школы. Помчались на волю, дробно стуча каблуками.
      Елизавета Ивановна подошла к окну. По школьному двору шагал дождь. Шёл размашисто, большими каплями. Не семенил. Под дождём стоял мальчишка и тоже не мелочился. Излучал радость в тридцать два зуба, глазами на пол-лица и большими ушами. На асфальте кривыми буквами было выведено: «КАТЯ + САША = ЛЮБОВЬ».
       Радость влюблённого Саши соединилась с каплями дождя и началась реакция превращения: Елизавета Ивановна, строгая учительница химии тридцати четырёх лет, улыбнулась, вспомнив, как когда-то в школьном дворе поджидал её такой же лопоухий влюблённый Сашка. И так захотелось увидеться! Побродить с ним по улочкам родного городка и невзначай добрести до тайной скамейки в уголке парка. «Если куплю билет на завтрашний поезд, повидаемся», – загадала, словно девчонка в ожидании чуда. Заторопилась, влилась в гомонящий детский водоворот, спешащий вырваться за пределы школы.
       Начинались долгие летние каникулы.
       Умытый дождём вокзал встретил освежающей прохладой. Ведущими в юность линиями блестели рельсы. Проводница одарила приветливой улыбкой, как бы гарантируя счастье путешественнице. Но храпящий на верхней полке мужик и стойкий запах алкоголя в купе радостное настроение поубавили. Елизавета, задвинув сумку под полку, приоткрыла окно.
       Поезд был проходящим. Не задерживаясь на долгих проводах, медленно тронулся. В купе с ветерком влетел запах сирени и оттеснил перегар в угол. Елизавета сбросила каблуки, переоделась в удобные брюки и стала Лизой, с детства обожающей ездить в поездах. Проводница принесла волшебный горячий чай. Лиза достала из пакета домашний пирог с капустой и любовный роман. И, только когда сумерки подкрались к самому изголовью, решила отдаться Морфею. Отложив книгу, закрыла глаза. Стук колёс убаюкивал.
      Проснулась Лиза от сильных толчков: поезд, набирая ход, покидал какой-то полустанок. Рассвет, проникая сквозь шторки, освещал купе бледным мягким светом. Богатырский храп мужика не давал уснуть. Лиза взяла полотенце, зубную пасту и вышла из купе.
      А возвратившись, столкнулась нос к носу с соседом.
     — Лиза! – воскликнул он радостно.
     Поезд качнуло, и Лиза полетела к нему в объятья.
     — Возмужал. Не узнать, – поморщилась, отстраняясь. – Но запашок от тебя, Гуров.
     — Зато тебя годы ничуть не изменили. Узнаю правильную Голубкину, – улыбнулся Сашка. – Мне вчера попутчик весёлый попался. К тёще ехал на юбилей. Вёз такой коньяк! Жалко, ты его не застала.
     — Кого? Попутчика или коньяк?
     — И того и другого,  – захохотал Сашка, – и, желательно, без хлеба.
     — Чур, меня! Мне хватило и одного тебя. Всю ночь храпел за троих, – Лиза присела на свою полку.
     — Опять я нарушил твой покой, – Саша сел напротив и заглянул в её васильковые глаза.
     В его взгляде было столько нежности... сердце Лизы забилось чаще.
     — Покой нам только снится. У меня в классе такие спиногрызы.
     — Так ты учительница?
     — Да, преподаю химию. А ты?
     — А я лётчик. Перед вами, Елизавета Ивановна, военный лётчик-ас, – похвастался Сашка.
     — Лётчик-налётчик, – улыбнулась Лиза. – Выходит, сбылись твои мечты.
     — Не все. А ты замужем?
     — Была. Но уж года два летаю свободной птицей. А ты? Женат?
     — Увы, служба помешала… и первая любовь.
     — Это к Насте, что ли? С которой целовался на выпускном.
     — Нет, – ответил Саша серьёзно, – к одной голубке с васильковыми глазами. Ты когда отошла носик припудрить, Настя полезла объясняться в любви и вдруг поцеловала в губы. Хотела, чтобы ты ревновала. Это я потом понял. А тогда увидел, как ты убегаешь, выскочил за тобой во двор: а тебя и след простыл. Домой к тебе ночью идти не осмелился. Мама твоя – суровая женщина. На следующий день проснулся поздно и тоже не пошёл. В общем, когда наконец решился, Нина Павловна сказала, что ты уехала. Куда – не ответила. А я побоялся настаивать. Глупо всё получилось!
     — А я тогда проревела два дня. Потом побросала вещички в сумку и уехала к бабуле в деревню. Побродила там по полям-лугам, успокоилась. После учёба, жизнь студенческая закрутила. Время всё лечит. А ты, оказывается, трус, Сашка, – усмехнулась Лиза.
     — Из песни слов не выкинешь. Но жизнь закалила. Квалификация лётчик-ас без боевых вылетов не даётся. Волей-неволей страх научишься преодолевать.
     — В горячих точках пришлось побывать?
     — Пришлось.
     — Ну… раз ты теперь таким смелым стал, признавайся: зачем меня за косу дёргал и дразнил «гуль-гуль-курлы»?
     — У тебя, когда злилась, брови поднимались домиком. Ты мне нравилась до ужаса, – признался Саша и улыбнулся. – А помнишь, как мы мчались на санках с горы и чуть в сосну не врезались? Если б не большой сугробище на пути, привет родителям!
     — Такое разве забудешь! Я от пережитого начала икать, а ты успокаивал меня и веселил, говорил, что мы медведи в снежной берлоге.
     — И тогда я первый раз тебя поцеловал. Хотел в щёчку, а попал в ухо.
     — А у меня к икоте добавился ещё и звон в ухе.
     Оба покатились со смеху… 
     — А ты помнишь...  – начали в один голос.
     И захохотали с новой силой…
     В купе заглянула заспанная проводница.
     — Извините, что прерываю веселье. Ваша станция через полчаса. Стоим ровно пять минут. Прошу не задерживать состав.
      Вещи собирали, болтая без умолку. Внезапно страшно захотелось много всего друг другу порассказать. Просто какой-то словесный зуд. Уже стоя у Лизиного подъезда, Саша предложил:
      — Давай встретимся вечером. Посидим на нашей тайной скамейке.
      — Сегодня никак. Сегодня мамин день.
      — Что ж, до завтра. Я зайду за тобой.
      — Смотри, мамы не испугайся, – засмеялась Лиза и вошла в подъезд.
      Весь день она беспричинно улыбалась и остановиться не могла никакими силами.   
      — Лизонька, ты, по-моему, влюблена, – сказала мама, подавая дочери на ночь, с детства ею любимый иван-чай.
      Расспрашивать дочь деликатно не стала.
      Утром Лиза проснулась от пронзительного свиста. Взглянула на часы: всего половина восьмого. Можно ещё понежиться в постели. Но свист повторился. Лиза накинула халат и подошла к окну.
      Солнце заливало ослепительным светом все окрестности и дома. На асфальте кривыми буквами белой краской было выведено:

                ЛИЗА + САША = ЛЮБОВЬ

      Посреди двора стоял Сашка и улыбался в тридцать два зуба, глазами на пол лица и большими ушами. А над ним в голубой выси кружили голуби: белые, сизые, по-кукушечьи пёстрые…
      Лиза впопыхах набросила на плечи мамин пуховый платок и выбежала на улицу.
      — Гуров, ты чего народ баламутишь спозаранку? – спросила сердито.
      — Ничего ты не понимаешь, Елизавета. Я, может быть, всю жизнь мечтал в твоём дворе голубей погонять. Вчера зашёл к Лёньке Лыкову, а у него тут голубятня. Мечты сбываются, Голубкина! А я верил, что мы с тобой когда-нибудь встретимся.
      — А я всегда обрывала крылья своей надежде. Марание асфальта – твоя работёнка?  По рукам в белой краске, вижу, что твоя. Ты хоть знаешь, скольким Лизам признался сегодня в любви? Только в моём подъезде, кроме меня, живёт ещё Елизавета Васильевна, которой под восемьдесят. Что за ребячество, Гуров! – Лиза свела брови домиком.
      — Как же ты мне нравишься, когда сердишься. До ужаса! – засмеялся счастливо Сашка.
      Свистнул в три пальца по-мальчишески залихватски, и стая голубей стала спускаться из безоблачной выси всё ниже, ниже… И лишь одна пара белокрылых голубей осталась в воздухе. Кружа в игривых пируэтах, то отдаляясь, то приближаясь друг к другу, они исполняли танец любви.