Зверь

ЗВЕРЬ (поэма)

Столы накрыты. Из окон день вуалью
скользит по стенам, тени в клочья рвёт.
Давно уж гости собрались, ждут Валю –
девчонку паренька, что в Армию идёт.
Все ждут, но, время не теряя,
аккорды льются звонко. Эх, душа!..
Как тут – звонок... И тишина - немая,
Лишь кто-то прошептал: «Пришла…».
Открыли дверь. Вошла девчонка робко.
По-быстрому разделась, причесалась,
и в зал вошла. Сказала:
- Здрасьте! – громко. - Вы, уж, извините -
задержалась…

…И зазвенел хрусталь, вместив вино и слезы,
Разлив печаль …до глубины души,
разговорив мальчишеские грёзы,
словами матери:
- Не забывай, пиши!..
Отец грозил:
- Смотри мне: будь мужчиной!
Под козырёк брал это призывник,
а сам смотрел в глаза своей любимой,
и взглядом умолял её: «Дождись!»

Поник отец: он болен был серьёзно…
Дождётся ли отец, - Борис не знал,
и оттого, печалясь, беспокойно
его к себе, как сына, прижимал.

Гуляли гости, а с заходом… - пели,
да так, что было слышно их в саду,
где призывник Борис, словно шинелью,
объятьями грел Валю-сироту…

И целовал. И клялся – не позволить:
быть оскорблённой ей прежней нуждой…
- Вот стану, стану…, - грозно молвил,
- Тогда узнаешь ты!.. «Постой-постой…», -
ответит ему Валя. Голос дрогнет,
она подставит губы – поцелуй
дыханьем обожжёт... Вдохнёт, умолкнет,
договорит потом:
- …Целуй! Целуй!

И снова будут клясться …до рассвета:
он – за неё умрёт, она – спасёт,
А надо будет- воскресит! Ведь летом
закончит медицинский… Дождь прольёт.
Откуда ему взяться - не понятно?
Хотя пора, выходит, - долг зовёт!
Борис уедет… Но своих приятно
он удивит, когда отслужит год.

«Я стану украинским офицером», -
услышит мама, как-то.
- Слышь, отец: Боря звонит!
- … «Вот это - дело! – услышит в трубке сын –
Ты молодец!»

Курсантом МВД он станет в мае,
когда сирень тревогой опоит:
Валюша, девочка его, переезжает
В столицу… Он же – не велит!

Не встретятся они и годом позже,
Когда болезнь отца отпустит в рай…
За кухонным столом мать осторожно
Напомнит сыну прошлогодний май:
- Не знаю, Борька, что с ней приключилось, -
сказала тихо, руки развела. –
Стала врачом. На вид была счастливой,
и комнату поблизости сняла.
Как, вдруг, с порога – в слёзы и прощаться.
Кулон вишнёвый в руки мне дала…
Сказала гордо, – стала членом братства,
а вот какого – я не поняла…

…Да вот же он – кулон (Борис увидит
вишнёвое сердечко в серебре)
- Просила не снимать, носить и помнить,
Что любит. Крепко-крепко! В декабре
она вернётся и готова будет
женою стать тебе – только скажи.
Сержант Борис Батюк подарок сунет
В свой чемодан, услышит в след:
«Служи!».

Декабрь накроет Киев чёрным смогом.
Утонут в криках улицы, дома.
А на майдане под призывы «С Богом!»
сражается гражданская война…

На баррикадах – те, кому нет мочи
мечтой кормиться лишь; не замечать,
как их правитель, точно пёс средь ночи,
глодает то, что должен им отдать.

Отдать по праву - веру в справедливость!
Отдать по чести - нивы и поля!
Отдать из прошлого – мечту, что дедам снилась,
чтоб по закону все: воля, земля!

…Рвутся меха страстей, а гнев – им в тему…
Не первый день фронт держит оборону,
на линии огня – щиты и шлемы
защитников порядка по… Закону.

И Валя видит их – она живая,
в отличие от многих побратимов.
Она довольно в жизни настрадалась,
и потому – из сотни херувимов,
сошедших с неба, чтоб убить заразу,
расползшуюся по её стране.
…Вот снова дробь щитов: шеренгой, сразу,
берут в кольцо.
- Ко мне, братья! Ко мне! -
зовёт она. И побратимы рядом, -
кто «ультиматум» выплюнул, как кровь,
в лицо врагу. И «сотник» Валя с матом
грозит:
- Ну, подходи… Лишь тронь!

Щиты и шлемы – чёрное на сером,
Ряды смыкая, немоту хранят.
Но наступают. Окружают. Пеплом
пересыпает ветер кровь ребят,
что на снегу прощались и прощали
своих убийц… Ах, сколько ж было их!
Майдан не пал. Ведь и ему прощали -
нет в смерти истины «от сих до сих».

Но… близко враг, слышны шаги, дыханье.
Ну что ж, майдан готов в последний путь…
Но перед этим: «Вот вам на прощанье…», -
и Валя подожгла льняной лоскут.

И бросила в того, кто ростом выше -
бутылка лязгнула, разбившись, и бензин
Взорвал лицо врага… И было слышно,
как враг, крича, страдал… Один,
другой и третий, побратимы,
пожгли огнём лишь снег и пустоту.
Щиты и шлемы, молча, отступили.
А тот пылал, – ворвавшийся в толпу.

«Он умирал – как странно, - на пороге
майдана за Достоинство и Честь?!
Но в это ж время на циновке в морге
лежали побратимы… И сберечь
их жизни – был обязан, по закону!» -
так «сотник» Валя думала. Майдан
сполз с баррикад - все целы. «Слава Богу!» -
Пролепетал ещё совсем пацан…

Одна она осталась на погосте
войны миров, где бьются свет и тьма…
Ей было горько, страшно, и от злости
себе ж кусала руки. И сама
себя корила, вспоминая, –
ведь врач она, и кто она теперь?
А ветер в стонах рядом, подвывая,
Как будто отвечал ей: «ЗВЕРЬ!»

Валя спустилась вниз. Пылали шины.
Медянкой серой уползала мгла.
Споткнувшись, поползла к тому мужчине -
кто ростом выше был, кого сожгла…

Свернувшийся клубком, лицо прикрывший,
Лежал, не двигаясь, он, будто бы уснул.
Шлем укатился… Щит раздавлен…
- Слышишь? Эй, ты!..
А он молчал. Дул тот же ветер и остервенело
швырял то дым, то тлеющую ткань.
- Эй ты! Эй, ты!.. – Валин, несмело,
голос дрожал в предутреннюю рань.

И не дождавшись слов в ответ, ни стона,
«сотник» коснулась своего врага:
снег под его спиной шипел. Иконой
ей показались открытые глаза….

Взгляд отвела. …Рвала мундир, рубаху
- что не сгорело в «щент», но жгло ладони.
К груди припала: дышит?! …Нет! И с маху
ударила по сердцу… Точно кони,
сорвались в ней весь ужас вкупе с криком:
- Дыши! – приказывала.
Эхо повторяло…
Потом просила, умоляла… Мигом,
Вдруг, стала отползать – и закричала.

Да так неистово, что …загремело
небо над майданом, заискрилось…
Щиты и шлемы – чёрное на сером,
попятились назад и - растворились…

«Победа!», «Ми здолали!..» - побратимы
торжествовали, обнимаясь, плача.
А «сотник» Валя по другой причине,
Заголосит под голос: «Пливе кача…»

Там, на груди врага, она увидит
Свой медальон, что вишня в серебре…
Падёт пред павшим, головой поникнет-
и нет несчастней в небе, на земле.

- Борис, да как же это…, как же!..
Хлынут слезы
на медальон, на грудь – роднее нет!
Лица любимого коснётся. «Боже!» «Боже!»
И станет омутом серебряный рассвет.

И на коленях, из души рыдая,
стояла Валя - ветер стяги рвал -
крестясь, волала без конца и края:
- Прости мне, Господи!..
Но Бог молчал.