Из дневника Крещенское. Бабки

Крещенье

"...Утром проснёшься, умываться пойдёшь, а в рукомойнике вода со льдинками. Ну-ко эдакой ледяной умываться. А бабушка заставит: полощи личико, чтобы все болести, все хворобы ушли. Вначале обожжёт будто, а потом уж хорошо. Плещешься да представляешь, как убегают эти самые болести да хворобы по нашему межутку к тёмным , ночным ещё, проёмкам, куда всегда бывает страшно смотреть. Всё уж теперь, век им от туда не выбраться...
На улице морозец. Расправляешь плечи, вдыхаешь полной грудью крещенский воздух, и становишься чистой, новой. На всех дверях смоляные крестики чёрно поблёскивают. Ковыряешь пальцем подтёки, пробуешь на зуб, а они тоже новые, вкусно пахнущие смолой. Потом и тебе тычут смолкой в запястьица да под коленки..."



"Мне на бабок везло. У меня ведь их было премного..." (Н.Тряпкин)

...Бывало увижу, промелькнул по улице красный платочек, уж знаю, идёт к нам соседка бабушка Настя. На ступеньках валенки от снега опахивает, а мы уж чайник ставим, ждём. Одиноко ей было в своей избушке сидеть, хоть и жили с ней кошка да большие чёрные муравьи под полом. Иной раз и с народом поговорить охота была. Вот она и приходила...
А с другой стороны жила бабушка Марина. Эта в родне. Тёткой моей бабушке Нине приходилась. Живая, жилистая. Вся в вечных трудах и заботах. Летом пиджачок на худых плечах, зимой - фуфаечка. Сашку, моего брата, нянчила. Порато его жалела. Всё Сахариночкой звала. Сашка побежит, в долгой пальтухе запутается да в сугроб. Выволокет, делёнками снег стряхнёт и пропоёт брату в оправдание: "Ноженьки у Сахариночки гороховы". Я у неё в гостях любила бывать. Пол в её избе был покатый, вышорканный, никакой горки тебе не надо, садись да от порога к печи на катаниках езжай...
Была у бабушки и другая тётка. Бабушкой Марфой звали. Эту я страсть как боялась. У неё один глаз был. Дальше порога она у нас не проходила, как не приглашали. В тёмном шерстяном плату, с грязной повязочкой на глазу, сядет бывало на деревянный диванчик да бабушке нашёптывает: "Пиши, пока я жива!" Бабушка и пишет в тетрадочку. А меня прогоняли, не для детских ушей те слова были...
Темные сени помню, двери низкие, всё думалось, хоть бы головой о притолоку не стукнуться, на лавках половики, а на столе большой самовар шумел, к празднику созывал. Мызинская бабушка Анна с медным рукомойничком за печкой. Глядишь бывало в него, а в нём вода словно золотом переливается. "Смой, сполощи..." Помню, руки у бабушки Анны гладкие и напередничек пахнущий толокном...
Всё это было....