1812 Тарутинский бой ч 264

Ч264
На пределе

Бездействие проникло в суть харизмы,
Избрав покой посланника судьбы,
Решавшей все дела веленьем тризны,
В Москве отдавшись исполнению мечты.

Владеть богатством духа русской доли,
Сгоревшей под влиянием врага,
Забрав истоки счастья русской воли,
Очистив место у святого очага.

От притязаний вражьей силы на кормленье,
Главенства духа и сияния господ,
Вломившихся творить войной знаменье,
На пепелище размещая свод.

Военных правил и жестокого устава,
На право жизни и величия в строю,
Собрав их властью злого нрава,
Творить всем волю смерти на краю.

Беспечной удалью снискав настрой делами,
Наполнить души, отмолённые в любви,
Покоем веры , закрывать телами,
Страну Величия Божественной Любви.

Извергнув из себя исток наречий,
Вошедший в русской благости амвон,
Творить величие влияния картечи,
На Дух Сияния Божественных Икон.

Растоптанных в соборах и докладах,
При обустройстве вверенных солдат,
Сияющих улыбкой на парадах,
От ожидания положенных наград.

За дух бесчинства и творения юдоли,
За дух пренебрежения к врагу,
Собрав в округе дух народной воли,
Сиять Величием Отечества в аду.

         Настроение армии благоприятствовало его намерению. Большинство офицеров продолжало верить в него, а простые солдаты, видевшие всю жизнь в настоящей минуте и нисколько не беспокоившиеся о будущем, так как не возлагали на него больших надежд, сохраняли свою беспечность — это драгоценнейшее из солдатских качеств. Да и, по правде говоря, награды, раздаваемые императором на ежедневных смотрах, принимались с серьезной торжественностью, не лишенной некоторой грусти: эти милости были зловещи, каждое повышение при назначении на освободившуюся вакансию напоминало о пролитой крови. Кроме того уже многие из солдат, еще начиная с Вильны, побросали свои зимние одежды, чтобы нагрузиться съестными припасами, обувь их истрепалась в пути, остатки их платья изорвались в битвах и, несмотря на всё это, они сохраняли свое прежнее достоинство. Они заботливо скрывали от императора свои лохмотья, украшаясь хорошо вычищенным сверкающим оружием. На дворе кремлевского дворца на расстоянии восьмисот льё от обозов, после стольких сражений и долгой походной жизни, они всё еще хотели казаться опрятными, бодрыми и блестящими; в этом честь солдата; и чем труднее это достигалось, тем больше придавали этому значения, потому что человек всегда гордится тем, что стоит ему наибольших усилий.
                Император охотно предавался этому обману, хватаясь за всё, чтобы не потерять надежды. Вдруг выпал первый снег и вместе с ним исчезли все те надежды, которыми он старался оградить себя. С этих пор он ни о чём не думал, кроме отступления, но в то же самое время он никогда не произносил этого слова и никто не мог добиться от него определенного распоряжения по этому поводу. Он сказал только, что необходимо, чтобы через двадцать дней армия была на зимних квартирах, и торопил отъезд наших раненых. Но тогда, как и в других случаях, гордость мешала ему согласиться на добровольный отказ от чего-нибудь: у нас не хватало лошадей для артиллерийских орудий, которых теперь было слишком много для нашей уменьшившейся армии, но до этого ему не было дела и, раздраженный, отвечая на предложение оставить хоть часть орудий в Москве, говорил: «Нет! Неприятель воспользуется ими, как трофеем!» — требовал, чтобы всё следовало за ним.
                В этой опустошенной стране он приказал произвести покупку двадцати тысяч лошадей, он велел запастись фуражом на два месяца и добыть его на тех местах, где при самых отдаленных и опасных экскурсиях не удавалось найти пропитания даже на один день. Некоторые из его приближенных удивлялись, выслушивая такие неисполнимые приказания, но уже приходилось видеть не раз, что он прибегал к таким приемам, чтобы при помощи их обмануть неприятеля, а чаще всего дать почувствовать своим всю значительность нужды и необходимость удовлетворять ей.
               Впрочем, Наполеон еще не решил окончательно — оставаться или уходить. Побежденный в своей настойчивости настойчивостью Александра, он со дня на день откладывал необходимость признаться в своем поражении. Среди этой ужасной борьбы людей и стихий, разгоравшихся вокруг него, его министры и адъютанты видели его занятым в течение этих последних дней обсуждением достоинств нескольких новых, только что присланных стихотворений или выработкой устава Парижской Comеdie franaise, которой он посвятил три вечера. Приближенные, зная всё его душевное беспокойство, восхищались силой его гения и той ловкостью, с которой он мог сосредоточить всё свое внимание на любом предмете.
Замечено было только то, что он больше времени стал проводить за обедами, до сих пор очень незатейливыми и непродолжительными.
               Он старался забыться. Затем он проводил долгие часы, полулежа с романом в руках, точно в забытьи, томительно ожидая развязки своей трагической истории. Приближенные при виде того, как этот настойчивый и непоколебимый гений боролся с невозможностью, говорили между собой о том, что он, достигнув предела своей славы, предчувствовал без сомнения, что, при первом отступательном движении, начнется его падение. И им было понятно, почему он оставался неподвижным, хватаясь за всё, чтобы еще хотя на несколько мгновений удержаться на высоте.
Наконец, после дней самообмана, последние иллюзии рассеялись. Какой-то казак был этому причиной. Этот варвар выстрелил в Мюрата в ту самую минуту, когда принц показался на аванпостах. Мюрат вышел из себя; он заявил Милорадовичу, что перемирие, беспрестанно нарушаемое, не может продолжаться дальше и что отныне каждая из сторон должна надеяться только на себя.
                В то самое время Мюрат довел до сведения императора, что расположенное слева от него возвышение дает возможность неприятелю делать на нас неожиданные нападения со стороны левого фланга и с тыла, что наша первая линия, примыкающая к оврагу, легко может быть сброшена в него. Таким образом, занимаемая Мюратом позиция перед врагом, в виду опасности, вынуждала его к отступлению. Но Наполеон не соглашался на это, несмотря на то, что прежде он сам указывал на Вороново, как на более верную позицию. При тогдашнем положении дел, принимаемых им скорее за политическую борьбу, чем за войну, он боялся выказать колебание, и предпочитал рисковать всем.
            Тем не менее, 13 октября он послал Лористона к Мюрату осмотреть позицию его авангарда. Сам же император, обнаруживал странную небрежность в приготовлениях к отъезду. Неизвестно, руководился ли он при этом нежеланием расстаться со своими прежними надеждами или тем чувством отвращения, которое подымалось в нём при малейшем намеке на отступление, оскорбляя его гордость и противореча его политическим соображениям. Но, тем не менее, с того же дня он стал думать об отступлении и начертал соответствующий план, через минуту продиктовав другой маршрут на Смоленск. 21-го Жюно в Колоцком монастыре получил приказание сжечь все ружья раненых и взорвать все фуры. Д’Илье было поручено занять Ельню и устроить там магазины. 17 октября в Москве Бертье впервые подумал о том, что раздать кому.
               Этот генерал мало помогал своему вождю в этих критических обстоятельствах. В чужой стране, с суровым климатом, он не принял никаких необходимых предосторожностей и даже в мелочах ждал распоряжений императора. Но об этом никто не вспомнил.
Подобная небрежность или непредусмотрительность привели к печальным последствиям. В этой армии, где каждой частью командовал маршал, принц или даже король, слишком рассчитывали друг на друга.
        Сам Бертье не делал никаких распоряжений: он довольствовался тем, что дословно повторял приказания Наполеона и, не вдумываясь в слова императора, постоянно смешивал его определенные указания с предположениями и догадками.
Тем временем, Наполеон формировал свои полки и всё чаще и чаще делал смотры в Кремле. Он составлял батальоны из спешившихся кавалеристов и щедро раздавал награды. Победные трофеи и легко раненые были отправлены в Можайск, остальные раненые были свезены в Воспитательный дом: там к ним приставили французских хирургов и присоединили русских раненых, надеясь, что присутствие этих последних будет служить охраной для наших.
Но было уже слишком поздно. Вдруг, посреди всех этих приготовлений, в ту минуту, когда Наполеон производил в Кремле смотр дивизии Лея, около него заговорили о том, что под Винковом загрохотали пушки. Некоторое время не осмеливались ему об этом докладывать: иные, потому что не доверяли этому известию и боялись вызвать недовольство императора, другие, по робости, не желая поднимать тревоги или опасаясь быть посланными для проверки этого известия и тем самым подвергнуться утомительной поездке.
          Наконец, Дюрок решился доложить об этом. Император на минуту переменился в лице, затем быстро овладел собой и продолжал делать смотр. Но тут прибежал молодой адъютант Беранже. Он доложил, что на первую линию Мюрата сделано нападение, она смята, часть загнана в лес, фланг атакован, отступление отрезано; что у наших захвачено двенадцать пушек, двадцать амуниционных повозок, тридцать фургонов, убито два генерала и потеряно от трех до четырех тысяч человек, а также обозы и что далее сам Мюрат ранен. Ему удалось сохранить остатки своего авангарда лишь при помощи не прекращавшейся стрельбы по многочисленным отрядам, уже занявшим позади него большую дорогу — единственный путь отступления.

Бой правил истины стремлений,
Искать причины зверства и нужды,
В потоке высших волеизьявлений,
Вернуть в солдат исток коварства и беды.

В округе создавая дух неволи
И выполняя с точностью приказ,
Стрелять за проявленье воли
И выполнять судьбы наказ.

          Но всё-таки честь была спасена. Атака, предводительствуемая Кутузовым, была нерешительна; Понятовский, стоявший на расстоянии нескольких лье направо, доблестно сопротивлялся; Мюрату и стрелкам при помощи невероятных усилий удалось остановить Багавута, уже готового врезаться в наш левый фланг, и тем самым продержаться еще. Клапаред и Латур-Мобург очистили овраг Спаса-Капли, уже занятый Платовым в двух лье позади нашей линии. Два русских генерала были убиты, несколько других ранены, потери неприятеля значительны, но ему достались наши пушки, наша позиция, одним словом победа.
            У Мюрата не оставалось больше авангарда: во время перемирия он потерял одну половину своей кавалерии, другая погибла в этой битве. Оставшиеся были истощены голодом и едва могли отвечать на выстрелы. И вот война возобновилась! Это было 18 октября.
           При этом известии, к Наполеону вернулся пыл его прежних лет. Тысяча приказов, начиная от самых важных распоряжений и кончая мелочами, приказов самых разнообразных, но согласованных между собою и одинаково необходимых, было одновременно продиктовано этим гением. До наступления ночи вся его армия была в движении. Сам император еще до рассвета 19 октября выступил из Москвы, воскликнув: «Идемте к Калуге и горе тем, кто попадется нам на пути!»
 Сегюр Филипп-Поль - Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I

Достоинство солдат , сменив на ветренность в разлуке,
Французы ждали выхода на зимние квартиры ,манною любви,
Меняя в мыслях ценности,попавшие к ним в руки,
На планы  жизни в покорении величия страны.

Не признававшей с века в век  чужого нрава ,
По слухам зная , чем наполнена земля,
Стонавшая под игом и без права,
Узнать кто славит сердцем суть добра.

Во тьме ночей взыскав за беды и страданья,
Со всех , кто правил истины в делах,
Оставив в прошлом  мира понуканья,
И в руки взяв  Величия Души  размах.

Гнать всех , искавших веянье величия свободы,
Войною прославлять любви миры,
Дав партизанскому движению те всходы,
Что уберечь  от жизни варваров смогли.

И над Москвою , занятой великой армией в юдоле,
Сгустился русский дух величия беды,
Заставив бросить славу победителей  в неволе,
Предвосхитив от бремени владения бразды.

Сдавившие в груди у Empereur счастье речи,
Одолевая русской правды фимиам,
Оставив нам величие наречий,
Воспринимать единой мерой только по делам.

Влекущим вспомнить это время года,
Ретроспективой исторических основ,
Взрастивших Дух Величия Свободы у Народа,
Воспринимая верой тьму других миров.

Искавших с века в век , возможности уняться,
В чужой земле , творя военные дела,
Дав людям в море крови с честью искупаться,
Испив святую чашу истины сполна.

За всё платить в ворота ада отступая,
Придётся здесь поборникам войны ,
И личной кровью , честь России искупая,
Вернуться вновь в обьятия своей страны.

Зимою русской уцелев на самом деле,
Превосходя себя в слепой нужде,
Искать любви людей ,их ждущих на пределе,
Возможности , явить Души Елей Величием  в Себе.

Петер фон Гесс. Сражение при Тарутине 6 октября 1812 года

Цель Тарутинского боя не была достигнута полностью, но его результат оказался успешным, и ещё большее значение имел успех для подъёма духа русских войск. Прежде в ходе войны ни в одном сражении у любой из сторон (даже при Бородино) не было такого количества захваченных пушек, как в этом — 36 или 38 орудий. В письме царю Александру I Кутузов сообщает о 2 500 убитых французах, 1 000 пленных, и ещё 500 пленных на следующий день взяли казаки при преследовании. Свои потери Кутузов оценил в 300 убитых и раненых[3]. Клаузевиц подтверждает французские потери в 3—4 тысячи солдат. Два генерала Мюрата погибли (Дери и Фишер). На другой день после сражения на русские посты передали письмо от Мюрата с просьбой выдать тело генерала Дери, начальника личной гвардии Мюрата. Просьбу удовлетворить не смогли, так как тело не отыскали.
Итог сражения
Разгрома Мюрата не получилось вследствие промахов как в планировании атаки, так и в нечётком исполнении войсками намеченных планов. По подсчётам историка М. И. Богдановича, реально в бою с русской стороны приняли участие 5 тысяч пехоты и 7 тысяч конницы. Следует отметить явное нежелание Кутузова ввязываться в сражение с французами. Главнокомандующий русской армии считал ненужными боевые действия в тот момент, когда время работало на Россию. По другим сведениям, Кутузов получил известия о готовящемся отходе Наполеона из Москвы и не желал отдалять войска от лагеря.
Из записок генерала А. П. Ермолова:
..Сражение могло кончиться несравненно с большею для нас выгодою, но вообще мало было связи в действии войск. Фельдмаршал, уверенный в успехе, оставался при гвардии, собственными глазами не видал; частные начальники распоряжались по произволу. Огромное количество кавалерии нашей близко к центру и на левом крыле казалось более собранным для парада, красуясь стройностию более, нежели быстротою движения. Можно было не допустить неприятеля соединить рассеянную по частям его пехоту, обойти и стать на пути его отступлению, ибо между лагерем его и лесом было немалое пространство. Неприятелю дано время собрать войска, свезти с разных сторон артиллерию, дойти беспрепятственно до лесу и пролегающею чрез него дорогою отступить чрез селение Вороново. Неприятель потерял 22 орудия, до 2000 пленных, весь обоз и экипажи Мюрата, короля неаполитанского. Богатые обозы были лакомою приманкою для наших казаков: они занялись грабежом, перепились и препятствовать неприятелю в отступлении не помышляли.

Военный историк М. И. Богданович в своём труде приводит ведомость потерь русской армии, где значатся 1 200 человек (74 убитых, 428 раненых и 700 пропавших без вести). Согласно надписи на мраморной плите на стене Храма Христа Спасителя, русские потеряли убитыми и ранеными 1 183 человека.
Александр I щедро наградил военачальников. Кутузов получил золотую шпагу с алмазами и лавровым венком, Беннигсен — алмазные знаки ордена св. Андрея Первозванного и 100 тысяч рублей. Десятки офицеров и генералов — награды и повышения в звании. Нижние чины, участники боя, получили по 5 рублей на человека.
Несогласованность на поле боя вызвала обострение давнего конфликта Кутузова и Беннигсена (который упрекал главнокомандующего за отказ в поддержке и отзыв с поля боя корпуса Дохтурова) и привела к удалению Беннигсена из армии.
Полагают, что именно бой под Тарутино подтолкнул Наполеона к отступлению из Москвы. Хотя решение об отходе было уже принято императором, он ещё не был уверен в точной дате. Отступление французов в сторону Калуги началось на следующий день после боя, 19 октября.
В честь победы, одержанной над французами, владелец Тарутина граф С. П. Румянцев освободил 745 крестьян от крепостной зависимости в 1829 году, обязав их поставить памятник на поле битвы.

Википедия.

       Когда в октябре генерал Лористон, посол Наполеона, жаловался Кутузову на «варварское» отношение русских крестьян к французам, то старый фельдмаршал в извинение и объяснение этого факта сказал, что русские крестьяне относятся к французам так, как их предки относились к монголам. Лористон был недоволен этим сравнением цивилизованной армии его величества императора и короля с полчищами Чингисхана, но оно очень точно передает психологию русского крестьянина, видящего, как огромная вооруженная орда ворвалась в его отечество и не перестает терзать, грабить, жечь и обливать его кровью. «Татарское разорение» — именно так вспоминали долго подмосковные крестьяне наполеоновское нашествие.
       После Бородина и гибели столицы стремление уничтожить захватчиков сделалось всенародным в полном смысле слова. Ставка Наполеона на устрашение России была бита.
Е.В. Тарле "Нашествие Наполеона на Россию."