бурлеск злодеяний

стелется навоз громыхания,
паперти отсекают излишества плоти,
струганые вельможи добродетели,
даже каска взойдет, изничтожится
бурлеском идей и злодеяний,
коснется груди, растает черноволосой
дымкой угнетения, сырыми кандалами
упругости, сотканной из безличия,
из погребных взаимодействий,
касающихся моветона веления,
указа законодательства пристрастного
корнями, соками воды премудрой,
оглушенной ожиданиями членов,
пастель, карою вникающая в если
торжества, вера, поющая тазами
пируэтов, игрушками педали,
детали.

фитиль мансарды рассаживает грех
присущности, базовые питомцы сновидения
вычеркивают сущность,
ресницы обладают, бурлят,
подобно кипятку вожделения,
заштопанные генералы лимонада,
сказочные пасеки водорода,
поющая темница давления.

касание удостоено извергами катаракты,
воздух избыточен по отношению к,
росы вянут озадаченные, как приступ
несчастья подноготного, как осы величия,
пьющие чайниками пирамид, ивами вандалов.
роддом увивается за соломкой негодяйства,
за лесками конфетных негодяев, коронных
миллиграммов, вертящих конференциями
летосчисления.

лижется косный марганец фехтования,
ублюдки рождают предприятие вознесения,
торговли дебютами, варениками
дефрагментации, синими ядами лиц, памфлетов,
языков пыхтящих вселенскими маразмами,
миазмами траекторий.

кочует вахта междометия, дерется она сидровыми
желудями опресноков, вялеными грудями таможни.

сияет вялая взбалмошность архитектуры,
постигающая контракты машинными рахитными
менструациями аптек и величин, заискивающих
пред горним воском флейтовыми ухватками
оппозиционеров.

меняется торговля головнями, привычками,
любовью, как бы вешая иски прочего
на внутренние метафоры лоботомии.

травянистая зигзаговость мельтешения
перегорает, хиреет под властью органов,
под дыханием инородных галактик.