Кобылыч

Народу  собралось немало. Пацаны,  девчонки – пёстрая, галдящая толпа, но и взрослых заметно много – редкость для таких дворовых соревнований.  Скакуны-то несерьёзные. Ни породы, ни сертификатов, ни рекламы, а вот приз вполне взрослый и ставки принимают. Ради них и затеяно. Ну, а что? Всем хочется заработать.
Выставили барьер из старого шлагбаума, определили трассу, наскоро забросали на ней ямы и рытвины, мусор собрали, чтобы скакуны не отвлекались ни на что. Пока суетились, народу прибыло, ставки выросли.
Миха на себя не ставил, была у него такая примета. Если хочешь победить, то о наживе думать нельзя. Скакун-то  эти мысли не понимает. А вот твоё желание взлететь над землёй, достичь какой-то нужной цели впереди – это он чувствует. Тут совпадает с тобой и может поддержать энергией, толчком длинных шипастых ног. Миха поэтому заранее выбирал на трассе ориентиры, на которые будет смотреть и мысленно науськивать своего скакуна, чтобы они вместе достигли нужной отметки. Обычно у них получалось, и репутация Михи крепла от заскока к заскоку. Ставки росли,  и приз в этот раз просто отличный, Михе такой и надо.
Ловчий паук. Взрослый, дрессированный – Миха специально ходил смотреть к вольеру.  Глазки  умные, челюстные когти здоровые, изогнутые, как ятаганы, лассо липкое наготове.  Такого купить – никаких денег не хватит, ну, то есть Михе пока столько не заработать. А паук нужен. И фишка нынешнего заскока, что нужен не для себя. А раз не для себя, то точно, обязательно - этот заскок Миха выиграет.
 Соперник, разумеется, думал иначе. Прозывали его Франт, откуда-то с Замостья, и точно – франт: очки чёрные, сапожки ковбойские, да со шпорами, бляха на ремне с кулак величиной – блестит. А намордник на скакуне стальной, усы в тонкой медной оплётке – картинка, блин. Ещё  улыбается этот Франт издевательски. Уверен в победе. А так-то разобраться у его кузнечика одно преимущество – усы назад – удобно управлять скакуном.
Вот-вот уже Дима-барыга стрельнёт в воздух, как на взрослых заскоках, и они прыгнут. Ждут только последних лучей солнца, потому что Михин скакун дневной – кобылка, а у соперника кузнечик – они ночные насекомые. Вот и было решено заскакивать на самом закате. Миха погладил своего скакуна по блестящей голове. Скормил кусок салатного листа. Кобылыч схрумкал, благодарно потёрся о тёплую руку. Хороший.
Миха выменял его ещё яйцом на боевого мураша. Мураш был зачётный – без рта, но с огромными клещами на башке – ходячий капкан. Понятно, что долго такие не живут, но зато о корме можно не думать. Посадил на цепь у двери и гуляй. Правда, он и цепь может перекусить, но это уже не Михин вопрос.
Сначала, когда Кобылыч вылез на свет, и стало понятно, что это не самка, Миха расстроился. Он мечтал стать заводчиком. Кобылка не местная, египетская – красивая. Окрас вроде и камуфляжный, но интересный: голени задних ног синие, бёдра оранжевые, а глазки вообще зашибись – в чёрно-белую полоску.
Ну, и самые крупные они в своём классе, что тоже аргумент. Итальянские резвее, да, их все и разводят, но не всем же феррари подавай, кому-то нужен гужевик с хорошими лётными качествами. Травоядный на сто процентов, не каннибал, как кузнечики, активен днём – в общем, плюсов масса.
Миха верил в будущее кобылок. И то, что он сначала докажет, что скок у них конкурентноспособный – даже хорошо. И вообще, любил он своего Кобылыча, хоть и обзывал иногда «дурак жвачный», но ласково. Ну как любил - не так, конечно, как Эрику.
Миха даже не оглядывался на толпу, боялся, что она там, и боялся, что её там нет. Лучше не знать. Его дело скакать, а не искать в толпе огненное пятно волос над нездешним белым лицом. Как же она непохожа на их девчонок, и это хорошо, и это плохо. Любая из местных девчонок позволяла себя  потискать Мишане-балагуру, чем он пользовался довольно непринуждённо до недавнего времени.
Если бы не комар тогда, неизвестно, познакомились бы они вообще. Миха шёл тогда с охапкой одуванчика для Кобылыча и услышал вдруг визг и крики. Девчонка, вроде ровесница, и малыш лет пяти отбивались от самки обычного комара-пискуна. Миха бросил листья и одним движением сломал хоботок-иглу комарихе. Пинком отшвырнул насекомое в кусты и повернулся к девчонке – хотел отругать за беспомощность, но сразу понял, что она новичок в их краях – таких рыжих и белокожих у них не бывало. И ещё Эрика очень молчаливая, тихая – слова не вытянешь, не то что обычные девчонки - трещотки-мартышки.
Зачастую Миха предпочитал сначала выведать всё у её маленького брата, Урмас  тосковал без отца и с радостью выкладывал почти взрослому Михе подробности их жизни. Даже не верилось, что они были из богатеньких. Где-то далеко, на севере, в бескрайнем теперь море, была у них своя земля, даже лошади и коровы были свои.
В это Миха долго не мог поверить. Даже не в само наличие такого богатства, а в то, что они это так глупо и мгновенно потеряли вместе с кормильцем. Отец  до последнего верил, что построенные им дамбы выдержат прибывающую воду, но они не выдержали. Он утонул, упрямец, а семья успела спастись и лошадь одну увести вплавь, благо было тепло. Но её потом уволокла оса, так что ни продать, ни съесть не получилось. Вот они и мыкались – жили в заброшенном бараке, мать пошла на разделку ручейника – хоть какая-то копейка, да и кусочек на обед  удаётся урвать незаметно. А дети сами по себе – учились выживать в непривычном мире.
У них-то там насекомые были, как раньше – малюсенькие, вот приезжие и не умели – ни оберечься, ни прокормиться – хотя ведь ничего сложного, насекомые, мягко говоря, туповаты, их всегда много, и почти все они отличная еда. Ну, есть сколько-то радиации, конечно, не без того, но не так много, как принято считать. Всё-таки потёкший под Хмельницким реактор далеко, да и не разберёшь уже, где вредное, где не очень. А кушать хочется всегда.
Прокормиться-то ладно, с голоду семья Эрики уж точно не пропадала, но вот с обороной тут конкретно нужна была помощь.  Жирные плоские мокрицы могли уничтожить ветхие доски барака за одну ночь, крыша была тоже так себе – какой-нибудь упрямой осе вполне по силам было оторвать старый толь, да и не перечесть всякой мелюзги, способной лишить и крова и жизни беспомощных людей.
На эти напасти существовал уже, конечно, адекватный ответ – ловчие пауки, но его Михе еще предстояло выиграть.
Сам-то он  как будто родился с умением мгновенно  разбираться с любыми тварями, чувствовал их сильные и слабые места и считал, что язык затаившейся злобы во всем мире одинаков, поэтому  и отдал предпочтение кобылкам – что они травоядные. Как-то спокойнее скакать на лошади, а не на тигре – верно? Что это за скакун, который норовит руку хозяину оттяпать? Вечно в наморднике, вечно голодный. «Нет, не за ними будущее», - думал Миха, поглаживая Кобылыча.
Франт тоже оглаживал своего скакуна, брызгал каким-то гелем специальным, протирал мягкой тряпицей – рисовался. Но слава за ним нехорошая, да Миха и чувствовал – поганый человек, и потому  напрягся, когда Франт подошёл к ним с Кобылычем.
- Что, Миха, кормил корову-то свою сегодня? Без намордника держишь, не кусачая?
- Кому не кусачая, а кому и крокодил,  – буркнул Миха сердито. Не любил он этих пикировок перед заскоками, всё и так ясно – чего ещё ходить задирать?
Но Франт не отставал, пошёл вокруг Кобылыча, присел вдруг:
- Смотри-ка, стреножка перетрётся счас, похоже. Скакнёте, как попало, и приз - фюить…
Миха не поверил, но пошёл посмотреть на стреножку,  а когда повернулся обратно – к голове Кобылыча – тот что-то жевал, обжора, а Франт шёл к своему кузнечику. Миха кинулся отнимать жвачку, да куда там… Разве что ломиком разжать можно.
По-настоящему рассердиться на свою глупость Миха просто не успел – объявили низкий старт.
Наездники вскочили в сёдла, стреножки сняты, поводья в руках.
Выстрел!
Толчок! Мощные ноги выносят высоко вверх, до третьих-четвёртых этажей домов. Полёт по плавной дуге. Тянуть! Тянуть до точки, до дальних кустов, которые Миха приметил до заскока. Давай, Кобылыч! Давай, дорогой…
Они летели, тянули высоту, Миха мысленно «держал» полёт, физически чувствуя, как инстинкт насекомого скакать подальше и желание человека лететь – совпадают и сливаются.
Соперник сначала пошёл намного выше – по крутой дуге, а потом – как и следовало ожидать – стух, потерял плавность снижения и явно обозначился на проигрыш. Миха возрадовался было, но вдруг понял, что с Кобылычем что-то не так.
Понял не по движению, они по-прежнему летели, плавно заканчивая дугу скока именно в том месте, где было намечено. Но связь – она прервалась, Миха чувствовал - что-то случилось.
Земля приближалась.  Вот  они с Кобылычем коснулись травы, но не как положено - как всегда, а нелепо ткнулись в землю. Передние ноги насекомого подломились, задние разъехались в стороны. Миха чуть не полетел кувырком, соскочил, бросился к голове Кобылыча.
Полосатые глаза потухли, не отражали уже заходящее солнце, шипастые ноги подёргивались в конвульсиях. Миха бросился к Франту, сходу въехав тому в ухо.
- Сволочь! Что ты скормил ему?! Убью, гад! – и снова бросился на соперника.
Подбежавшая толпа оттащила Миху, его успокаивали, говорили, что приз всё-таки достался ему, что хрен теперь докажешь – дихлофос там был, или ещё какая отрава… Приволокли вольер с пауком, поставили рядом. Им-то что – просто забава, ставки, выигрыш-проигрыш. Завтра всё забудут.
Вытирая рукавом злые слёзы, Миха растолкал толпу, пошёл к своему скакуну. Кобылыч уже не двигался.
- Ах ты, морда, дурак жвачный,  - сказал ему тихо, поглаживая гладкую, оливковую башку. – Как же я теперь без тебя…
Полосатые  глаза слепо смотрели на Миху – и не прикрыть… Он всё гладил тёплый хитин, как будто этим можно было удержать ещё немного жизни.
Сзади кто-то обнял. Эрика. Принесла лопаты.
- Давай закопаем, а то и до утра не долежит, сожрут.
Миха кивнул, взял лопату. Последний луч солнца погас над горизонтом.
- Завтра крест поставлю, - сказал твёрдо и вонзил лопату в дёрн.