***

Когда-то, до станции дальней,
 мне мама купила билет.
Когда не припомню. Похоже,
что было гораздо моложе.
Перрон. Отправление. Гложет,
холодное, скользкое утро,
за окнами, красный рассвет.

Колеса стучали об рельсы,
 и поезд призывно гудел,
 народ, в предвкушении победы,
веселые песни галдел.
И было тогда всем занятно,
 куда мы, зачем, и к чему.
И даже, в начале приятно,
но крылись по солнцу пятна,
да паровоз нещадно,
смолил, превращая уголь,
 в безрадостную золу.
Так души у нас, понятно,
слегка закоптились в дыму.
 
Я ехал вначале плацкартным,
где мама и папа рядом,
потом перебрался в купейный,
а день потихоньку старел,
 и пробовал даже в мягком,
где тишь, зеркала и сервис.
Теперь же, слоняюсь в общем.
Здесь душно, и множество тел.
Свобода, кричат, свобода...
 А мне, извините, душно.
Мы вместе, кричат, мы вместе.
А я нещадно потел...
Даже пытался спрыгнуть,
 но было до коликов страшно.
На полном ходу, в неизвестность,
вырваться не посмел.

Путь, машиниста состава,
 даже пейзаж поменяли.
Теперь, всё с зеленым отливом.
Время мертвых морей.
Мелькают года и даты,
 станции, и вокзалы,
 лишь дребезжат бокалы.
Поезд мчится быстрей.

Вечер, мой сын в альбоме,
красками за три  двадцать,
 изобразил, с натуги высунув язычок
 поезд, вагоны, лица,
дым из трубы струится.
Поезд, который мчится,
цепью, через  листок.
Я присмотрелся, и обмер.
В одном из окон вагона,
 к стеклу, прислонившись носом,
 я молча смотрел на себя!
А ночью приснилось поле,
 времени и пространства,
и поезд, который мчится,
 рельсами в никуда...