Гадкий утенок. Ищущий да обрящет

Поэт Ян Ад-Лер. Ищущий, да обрящет

В больших городах случаются великие события: даются самые крупные взятки, происходят громкие заказные убийства, ограбляются самые охраняемые квартиры, насилуют самых недоступных женщин и, разумеется, ловят самых известных преступников. На долю затрапезных городков приходится всё остальное: о чем побрезгуют написать глянцевые полупорножурналы и высокодоходные журналисты, а то и писатели, а даже возможно где-то и поэты.

Итак, в убогом малоприметном городишке в средней полосе Евразии, хотя если быть скрупулёзно точным всё ж таки ближе к Европе, чем к Азии, произошло абсолютно заурядное  происшествие: на пустынной улице  молодая дама  в два  часа утра сбила чёрте что там забывшую в это время старуху.

То что автомобилем управляла подгулявшая юная особа женского пола, разумеется, сообщается только для вас, дорогие читатели. Для прочих пока случившееся не имеет столь конкретных деталей. К числу прочих относится и молодой милиционер в звании лейтенанта, который  принял в свое производство это заурядное, как было уже отмечено выше, дело по наезду. 

Отметим, что как и положено в таких малоприметных делах, авто не только не притормозило, чтобы поинтересоваться результатом  ночных гонок, но и грубо фыркнув: шляются тут всякие,- молниеносно скрылось в дебрях провинциального городка. А что это были именно дебри, станет ясно совсем скоро, ведь, это только кажется что в крошечных городках всё на ладони, и если взялся что-то искать, то непременно отыщешь. Крошечные населенные пункты славятся как раз тем, что там найти практически ничего не возможно: а нечего выносить сор из избы. Старух то пруд пруди, а шикарных авто, да еще с незаурядными мадам за рулём кто-то спонсирует, и эти кто-то больше всего не любят, когда их собственности не оказывается должного почтения. А авто это или длинноногая блондинка – дело десятое. Спусти раз – в другой сядут на шею, а в третий - заставят бить перед ними копытом.

Посему размеры городков никак не влияют на раскрываемость преступлений, но в данном случае молодость следователя пошла, так сказать, в разрез с общепринятым положением дел, разумеется не потому, что последний питал слабость к старушкам, в противовес экзальтированным содержанкам местных папиков, что могло бы добавить, как теперь модно, перчика в сюжет, но не в данном случае. Мент был типичным ментом, только по молодости относившемся серьёзно к любой головоломке, что в сборке кубика Рубика, что в разборке заурядного ДТП. Молодо – зелено, как мог бы заметить любимый литературный герой желторотого лейтенанта, поколачивая курительной трубкой старины Мэгре.

Итак, несколько последних часов лейтенант посвятил поиску очевидцев ночного наезда, последовательно обходя квартиры в ближайшем доме. Только ментовская настырность не позволяла опустить руки, встречая бессмысленно-пренебрежительное сопротивление представителю правоохранительной власти: ничего не видим, ничего не слышим, и учавствовать в вашем беспределе не собираемся.

   - Гм... – пытался урезонить очередную старушку, в полглаза выглядывавшую через дверную цепочку на непрошенного гостя, подуставший от пустых разговоров лейтенант, - но ведь и Вы можете оказаться на месте жертвы.
   - И что это я буду делать на улице в два часа ночи? - сомневалась беззубым ртом бабка, держа при этом вставные челюсти в кармашке жакета, однако периодически извлекая розовые с белыми вставками пластинки, словно желая всё ж таки поместить протезы на место.
   - Мало ли что может случиться? – настаивал следователь, сам уже не будучи уверенным в этом «мало ли что».

И беззубая старушка, как бы прочтя мысли собеседника, прошамкала:

   - Всё, что могло с такими, как я, случиться – уже случилось, - за дверью произошла какая-то возня, и вновь возникшая в проеме бабулька сверкнула белыми вставленными зубами в голливудской улыбке, после чего выкрашенная половой краской в грязно-коричневый цвет дверь мгновенно захлопнулась, похоронив еще одну надежду найти свидетеля ночного происшествия.

Но «ищущий да обрящет» сказал кто-то из великих, и хотя имя сказавшего, как ни пытался вспомнить молодой следователь, на ум не приходило, в авторитености реплики лейтенант не сомневался. Между тем еще пару квартир оставили настойчивые переливы домашних звонков без ответа, отчего пришлось спускаться в поисках истины всё ниже и ниже.

   - Значит в два часа ночи Вы курили на балконе? – лейтенант уже сидел на заботливо предложенной очередной хозяйкой квартиры металлической табуретке в хорошо декорированной прихожей.

Хозяйка поправила голову какого-то фантастического зверя юрского периода, вышитого на белом атласном халатике а ля кимоно и подтвердила: курила, мол. Потом блеснув столь же голливудской улыбкой, как бабушка с этажа выше, уточнила:

   - Собственно курил он. Я только наблюдала, как искорки его сигареты разрезали ночную тьму. У нас тут разбили последний фонарь, так что теперь ничто не мешает любоваться на ночные звезды.

Лейтенант поправил внутренним голосом неточность в передаче информации, резонно подметив, что дневных звезд не бывает, а внешним голосом поинтересовался:

   - Имя и фамилия?
   - Моя?
   - И Ваша тоже, - кивнул мент, держа карандаш наготове.

Сползший на плечо, и несколько обнаживший молодую упругую грудь,  зверь моментально был водворён на место.

   - Он вряд ли может быть Вам полезен?
   - И что с ним не так? – ещё явственнее заинтересовался представитель органов.
   - Он знаете ли не в себе. Я только из чувства сострадания иногда пускаю его в свой дом.
   - Вы встречаетесь с душевнобольным? – чувствовалось недоумение в голосе представителя органов.

   Мохнатые белые тапочки нерешительно прижались друг к дружке:

   - Его нельзя назвать душевнобольным в полном смысле слова, - казалось подыскивались слова  в оправдание, словно ночная бабочка была уличена в чем-то недопустимо-непривлекательном, - хочется разнообразия и какой-никакой романтики.
   - Мало того, что это большая глупость, - вспыхнул любитель порядка, - так это ещё и крайне опасное занятие. Не проще ли поискать романтику более общепринятыми способами?

Собеседница внимательно взглянула в глаза напротив: есть варианты? Минутное молчание - и зверь вновь пополз по плечу вверх, а девушка отвела свой пристальный взгляд и продолжила: 

   - Собственно, приступы одухотворения на него находят не часто. В остальное время он просто поэт.
   - В каком смысле – поэт?
   - Пишет рифмованные тексты, - пояснила девушка.
   - И только?
   - Нет, то есть да, то есть я хочу сказать: они ему посылают воодушевление, а он воспроизводит, если конечно там не начинается какая-либо катавасия, либо разборка, либо переброска тарабарщины, - пока произносилась тирада зверь все больше склонял голову к участникам разговора, так что, в конце концов, мент наперекор обычному своему мировоззрению, мало склонному к мистике, стал пристально вглядываться в иероглифы четкими столбцами, окантовавшими  вышивку на кимоно.   

«Вот на фиг ей ещё и японские каракули с такими закидонами?»

   - Значит, поэт вышел покурить? – возвратился к своим тараканам лейтенант.
 
Кивок головой – вышел, чего уж там.

   - А как вы узнали о случившемся потом?
   - Был слышен визг тормозов, а потом рев мотора… Собственно я не любопытна, кого положено сбить машиной обязательно собьют – не в этот раз так в следующий, как говорит Ян.
   - Ян, надо полагать, и есть Ваш ночной гость? – уточнил между тем утренний гость.

   Девушка вскинула бровь, что придало лицу соответствующее удивление:

   - Да, гость, раз уж я его у себя принимаю.

«В качестве снотворного следует думать» - вертелось на языке у следователя, но он тактично решил воздержаться от комментариев.

   - Значит, зовут его Ян? Вероятно он не русский? Чех, румын? – взял следопыт быка за  рога, чтобы опять не скатиться в мистику.
   - Вы думаете? – теперь уже без наигранного жеманства удивилась девушка.
   - Ну, раз уж Ян?
   
Удивление и заинтересованность, как корова языком слизала:
 
   - Вот ещё. Это я для звучности ему придумала псевдоним: Ян Ад-лер, а так он обычный Иван Морозкин.

Прослушав еще небольшую лекцию о голосах, которые спешат поделиться с последним романтиком информацией о потусторонних реалиях, что иногда переходит в безудержный смех, иногда в слезы, а иногда в крики с вышеупомянутого балкона с проклятьями то богам, то спецам черте каких систем, мент записал паспортные данные единственной пока его свидетельницы и направился дальше по заведенному с утра маршруту.

Внутренний голос неожиданно был настроен категорично: других свидетелей тебе не будет. «Вот идиотка, нет бы выйти, посмотреть, что собственно происходит под самым носом – ей по фиг! Проклятья он посылает… Кому тут что посылать?»

Поэт, к вящей радости, оказался дома, правда, тени под глазами открывшего дверь человека были болезненно синеватыми, движения суетливо нервными, и голос несколько дрожащим, что настраивало на категоричное резюме Маргариты:

   - Он вряд ли может быть Вам полезен?

Лейтенанту долго пришлось настраивать любителя поэзии и далеких голосов на деловой лад.

   - Вы пока наш единственный свидетель – и, руководствуясь гражданским долгом, стоит напрячь память и описать ночное ДТП как можно более детально, - налегал на чувство гражданской ответственности представитель правоохранительных органов.
   - Кому нужны эти детали? Суть же вопроса проста как апельсиновая кожура?
   - При чем здесь апельсины?
   - Находите, что лимоны лучше?
   - Не вижу связи с происшествием? Потерпевшая что – несла фрукты?

Поэт озадаченно уставился в сероватый, давно небеленый потолок. Казалось, он что-то такое старался припомнить, и лейтенант решил не мешать, чтобы не вспугнуть рассеянное нервным расстройством психическое восприятие реальности этим дерганным стихоплетом.

   - Могла ли она нести фрукты? Кому нужно по ночам бродить по темным улицам с апельсинами или лимонами? Нет… скорее это пожилую даму можно считать кожурой от какого-то наспех съеденного фрукта. Знаете, они брезгуют сами убирать за собой весь вываливаемый на наши улицы мусор. Белая кость, знаете ли. Даже если черная, или голубая.
   - Значит, апельсин не было, - мент решил не попадаться на удочку местного шизофреника, - но что-то Вы должны были видеть и запомнить?
   - Аптека, улица, фонарь…
   - Там не аптека, а церковь… и фонарь, говорят, разбит, - уточнил следователь.
   - Да. Я тоже заметил, что аптеки и больницы заменили церквями. А фонари перебили. Собственно врачей уже давно здесь нет. Вывели как тараканов. Заменили врачевателями в рясах. Но рясы то черные, а те были белые… Чувствуете, как меняется картина мира? И еще я обратил внимание на скорость…
   - И с какой по-Вашему скоростью двигался автомобиль?
   - Он не двигался - он летел…
   - Только не говорите, что транспортное средство парило над землёй, - предостерег следователь тем же голосом, каким перед этим предупреждал о даче заведомо ложных показаний.
   - Не скажу, - согласился поэт, - чтобы видеть летящих над землёй нужна соответствующая аппаратура, а это в здешних местах редкость.

«Идиот, хотя и не представляющий пока опасности кажется» - констатировал внутренний голос.

   - И цвет машины Вам случайно не удалось рассмотреть?
   - Цвет? В черно-белом кино редко показывают цвет… Груда железа уничтожающая всё на своём пути – их людям можно еще и не такое.
   - То есть наезд по всей вероятности был умышленным?
   - Да кому она нужна старушка? – бесцветным голосом уточнил поэт, - просто тем в тачках нет дела до мельтешащегося за бортом реквизита. Визит Дамы.
   - И кто Дама?
   - Да та – за рулём! Яркая такая блондинка. Небось, и права он её подарил в той же пастели, царском ложе, вместе с ключами от смерти.
   - Вы, следовательно, утверждаете, что за рулем была женщина, причем молодая?
   - Можно ли что-то знать наверняка?

«Сам-то от не устает от пустословия? Это ж часами ложно переливать из пустого в порожнее? Тоже ещё романтик, мать его».

   - Знаете иногда им нужны свидетели. Вот тогда Вы и можете – знать. Не более того. Разве что Вам где-то удастся надыбать аппаратуру. Но это не приветствуется, думаю.
   - При чем здесь аппаратура? – в конце концов, и следователь не железный.
   - Как при чём? Мало того, что надо иметь разрешение на использование, так еще надо знать куда тебя приведет такое использование. Помню как-то материализовалась здесь одна мыслеформа: краб.
   - Зачем Вам краб?
   - Мне? Думаете ради меня?
   - То есть он материализовался из только ему известных побуждений не на побережье, а в этой обшарпанной, извините за правду-матку, квартире?
   - Он так сказать проездом… то есть проходом – из одной директории в другую.
   - Почему здесь?
   - Коридор, думаю. Где-то же им нужно проходить. Вот он и прошёл. Металлический такой, холодный.
   - Вы что ж – его ощупали? – незаметно для себя проявил к этой бесовщине с Маргаритой и Поэтом интерес следопыт.
   - Почему я его? Это он меня ощупал и поставил отметку на левой щеке – что-то типа штрих-кода, как на товаре. Подносишь к сканеру -  и о тебе известно всё. Или о нём, допустим.
   - Значит авто на старушку нанесло штрих-код?

Ян отвлекся от темы и грустно вздохнул:

   - Не думаю. Этим с бабками в чемоданчиках на фиг телячьи нежности – куй железо, не отходя от кассы. И бабы их такие же. Хотя слово такое эти напичканные наркотой куклы к себе вряд ли применяют.
   - Хорошо оставим краба в покое, раз уж он уже покинул коридор. Вернемся к ДТП, свидетелем которого Вы стали. Итак, Вы курили на балконе, а она летела, потерпевшая же по странному стечению обстоятельств не среагировала на мчащуюся машину и оказалась под колёсами? Я точно излагаю?
   - Собственно они должны были столкнуться и столкнулись – вот и всё. И ещё – стихи.
   - При чем здесь стихи?
   - Я сегодня ночью написал стихи. Знаете – не спалось. Марго не очень любит болтать посреди ночи, а одному спать тоскливо – вот мы и спим иногда вместе, но каждый сам по себе. Собственно, спит она, а меня не так донимают в её присутствии всякие там приблуды.
   - И где эти стихи?

Ян со странным прозвищем Ад-лер порылся где-то между стенкой и софой и извлек слегка помятый лист:

   - Вам почитать? – с обреченностью всех поэтов на воспроизведение своих опусов спросил он
   - Дайте, попробую сам.

Почерк был сродни тем иероглифам с кимоно его Музы, но лейтенант не сдался:

Как музыка летело то авто,
Воздушный шлейф на платье подвенечном.
Хранит слегка надушенный бутон
Стальная скорлупа сверкая Млечным.

В кювет летят отжившие миры,
Которым дважды не дано родиться.
А где-то на крыло встают орлы,
И рвут подолы старенького ситца.

А на подолах кровь невидимо черна,
А на запястьях римские скрижали.
Нам в плоть вбивают Ваши имена –
Безвременно от жизни обнажая.

Два змея обнимаются в яйце –
Рождая вечный миру неизвестный.
И Соломонова печать в кольце
Бросает тень, как покаянье в бездну.

Перечитав сию галимату раза три-четыре, лейтенант не нашёлся, что сказать: он любил журналы с ребусами и шарадами, но сей любитель крабов превзошёл его ожидания.

   - Что-то это должно значить, - констатировал внутренний голос голосом самого следователя.
   - Непременно, - согласился угрюмым голосом поэт, - что-то должно.
   - И что же?
   - Дайте-ка обратно, - и поэт стал как бы что-то припоминать, но лейтенант решил не вестись на дешёвый трюк, помятуя о том, сколько раз в подобной ситуации он ожидал о него или от её чего-то дельного, но получал какую-то ахинею в ответ.
   - Вот при чем тут музыка и шлейф? – попытался прервать мент затянувшиеся воспоминания.
   - Марш Мендельсона, - не задумываясь, ответил незадачливый автор.
   - Машина что – была украшена как свадебный картеж?
   - Вполне возможно, что-то такое в ней было. Невеста… Думаю водитель была в белоснежном платье, да и само авто по ходу было белым. Тут еще «бутон в стальной скорлупе» - надо думать мерс был бронированным.
   - Так значит, это был автомобиль марки Мерседес? – в глазах лейтенанта впервые за время разговора зажглись искры настоящего следока.
   - Думаете Мерседес? – удивлённо скосил на гостя глаза свидетель.
   - По-моему так думаете Вы, - напомнил мент.

Поэт еще раз перечитал первые четыре строчки, пожал плечами и продолжил:

   - В кювет летят отжившие миры,
     Которым дважды не дано родиться.
     Собственно для несчастной старушки это слишком красиво – но надо помнить – я поэт!
   - Хорошо, допустим потерпевшая была отброшена в кювет, учитывая Ваши предыдущие показания на счет скорости Дамы в белом, но при чем тут орлы и ситец.
   - М-да, уж… Ситец вполне можно заменить на сатин, я вероятно так и поступлю из-за созвучия: сатана – сатин… С орлами же действительно вопрос…
Может их тоже заменить?
   - А может это ассоциация с крыльями – всё ж таки летит? – попытался подсказать всё больше входящий во вкус  лейтенант.
   - Вот я и говорю, может не совсем орлы? А скорее всего лебедь, ну, та, которая в белом. Только то лебедь с черным крестом. Такой знаете ли в золотистом ободке крест, с черными лучами, как-то так.
   - Зачем нам лебедь?
   - Так пара: он и она. Только она здесь, а он там, вне нашего пространства.

Лейтенант грустно улыбнулся: «без тарабарщины никак».

   - С кровью на подоле как будто бы дело ясное. Это о потерпевшей, - уверенно разобрался со следующей строкой лейтенант.
   - Да, возможность трупов, - согласился автор, - всё как он и предсказывал: воз, а именно возможность трупов.
   - Кто Вам предсказывал?
   - А черт его знает… они не всегда представляются.
   - Хорошо, к трупу вопросов нет. Хотя потерпевшая находится пока в тяжелом состоянии, но врачи надеются, что её удастся вернуть к жизни.
   - Да к трупам обычно вопросов нет, поэтому некоторые предпочитают умереть – вот и режут себе вены.
   - То есть бабушка самоубийство через порезанные вены, предпочла самоубийству под колёсами белого авто? – пытался восстановить картину ДТП следователь, используя обрывки маловразумительной шарады.
   - Может не в бабушке дело? Если им понадобиться, то умереть сможешь и дважды – сначала перерезав вену, а потом бросившись под колеса заезжей девахи:
    Нам в плоть вбивают Ваши имена –
    Безвременно от жизни обнажая.
     Пишут прямо по нервам черными, хер знает, откуда взятыми, символами и доводят-доводят-доводят. Ювелиры, которых знать не знать.
   - Значит номерной знак авто был черным по белому?
   - По всей видимости…
   - И что же там было написано?

Гость и хозяин по очереди перечитали последний катрен. Помолчали.

   - Яйцо – это цифра О? – нарушил предположением молчание лейтенант.
   - А может буква? – отозвался поэт, - свернувшийся змей, короче.
   - А что там делают другие два змея?
   - Свернулись калачиками, как близнецы в утробе, то бишь в матке, - догадался Ян Ад-лер.
   - Но вряд ли на номерном знаке станут изображать рептилий?
   - Думаете, имя и есть номерной знак?  - почесал карандашом по макушке сочинитель, - тогда это цифры 6 и 9. Больше ничего не кажется подходящим.
   - Значит, проверив Даму, так сказать, на УЗИ, Вы диагностировали близнецов или двойняшек, но явилось из утробы нечто другое:
    Два змея обнимаются в яйце –
    Рождая вечный миру неизвестный.
      И где тут логика. Беременна двойней, так и рожай двойню… Это по крайней мере не противоречит Вашему замыслу, так сказать.

Поэт вернулся к своему опусу, как называла его произведения утром Маргарита. Покрутив его и  так и сяк, что-то там почеркав карандашом, Ян, наконец, выдал свой номерной знак: О 6Х9 ОО.

   - Яйцо, шесть, икс, либо римская Х, как напоминание за перерезанное запястье правой руки, разделившее 69, соответственно девять и кольцо, что-то среднее между парным ОО и знаком бесконечности.
   - Мерс белого цвета?
   - Да если не черного, то белого, - подтвердил поэт, и добавил, - Грязный был очень.
   - Будем искать, - сказал уже в дверях следователь, - хотя кто ездит на свадьбу в грязной стальной, да еще бронированной, машине?
   - У Богемы свои причуды, - не согласился Ян с редким сочетанием Ад-лер.