шажок

От ревности и глупости шажок
до важных приснопамятных событий.
Там первым поцелуем губы жег,
а майский жук, доверенный орбите,
тянул свой круг над узеньким ручьём -
войдёшь в него - и море по колено.
О чем бы вспоминали мы, о чем
особенном, тревожном и нетленном.
О шалостях, размолвках, пустяках,
мальчишеских, девчачьих передрягах,
когда любая ссора так жестка,
как дно у каменистого оврага.
Когда вкусней плоды соседних дач,
а собственные - горькие, как хина.
И храбрости добавил спотыкач,
и вечер отдаёт халвой тахинной.
И вздох её - щипок сердечных струн,
и кажется, уже всё можно, кроме...
И майский жук, сомнительный летун,
скучает на листе-аэродроме.

***

А первая запомнилась. Она
была не слишком действом смущена
и опытом делилась не впервые.
Смущен был он, кривил губастый рот,
но дело принимало оборот,
в котором пропивают гробовые,
идя ва-банк и мелочью звеня.
Она ему добавила огня,
атласное бельё сложив на стуле.
И он бы отказался, если б мог,
но пах подвёл и вздыбился, и взмок.
И, плечи воробьиные сутуля,
он понял, что желанное сбылось.
Одежда, водруженная на гвоздь,
была куда беднее бледной кожи.
Он бился в ней, нащупывая дно,
плескалось недопитое вино,
две пары туфель маялись в прихожей.
Идя назад, считая фонари,
он знал, что это случай, хоть умри,
куда любви до гостьи самозваной.
И дома, об утраченном скорбя,
он в четырёх стенах жалел себя,
смывая поцелуи в тёмной ванной.

***

И человека нет, и ничего
за ним не отыскать на перепутье,
лишь оборот какой-то речевой
с привычным окончанием - забудьте
меня мои ночные визави,
со мною перепалки, споры, дрязги.
Не нужно тут о дружбе, о любви,
о том, что стихоплётом был заправским.
Я не был им, я им теперь не стал,
я лишь по эту сторону былого
узнал, что предназначен пьедестал
не мне, но мною сказанному слову.
Что меньше слова, умерший поэт,
при жизни одинокий и гонимый.
Но будет похоронен и отпет,
словами разойдясь на псевдонимы,
на разные обрывки тут и там -
в газетах и журналах между делом.
И я брожу по памятным местам,
врезаясь лбом упрямым, запотелым
в ночную темень, в ужасы свои,
во все свои сомнения и страхи.
Таблетки слов, джинерики любви -
хореи, ямбы, дактиль, амфибрахий
глотаю, только толку ни на грош,
куда я всё написанное дену...
И вздрагиваешь, зная, что умрёшь,
как будто натыкаешься на стену.