Би-жутерия свободы 304

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 304
 
Потом в его жизнь вошла безбровая употребительница всего мужского – Проня Шварцвальд с медными струйками поредевших волосёнок на покатых плечах. К ней он тягостно приставал со своим измерительным прибором по несколько раз на день.
Игривые шутки с Проней в постели напоминали Икарийские игры с поникшей головкой. Чаще всего они завершались лаконичным напоминанием: «Я тебе просто отверну шейку... бедра!» Ведь на первое свидание к Проне Толик отправился в бронежилете, так как на одной фотке в Интернете она напоминала ему бронетранспортёр с подфарниками вместо грудей, а на другой (с авоськами в руках) конопатую лошадь-тяжеловоз с мохнатыми копытами.
Но и с этой фифой пришлось расстаться из-за неприглядного инцидента. Толик разошёлся с ней во мнении об усиленном режиме питания из дюралюминиевой миски и больше скрещиваться не пытался. Когда в холодильнике не хватило овсянки, Проню проняло и она попыталась влезть к нему в печёнку, но безуспешно.
С точки зрения гурманки она не понимала что хуже, сахар в моче или засахаренная моча в клюкве. Толик мёртвой хваткой держал одолженные у соседей денежки, не желая ни разделить хрустящие с Проней, ни возвращать тем, кто их ему дал по неосмотрительности. Поэтому в тот памятный вечер незадачливой Проне пришлось как следует поголодать, и весь вечер на её лиловых губах играла украденная усмешка. Она представляла себе, как его потные ладони, не находящие разницы между мангалом и монголом, проходятся по её ягодицам в вальсе бостон и задерживаются на талии. Это её не особенно обескуражило, но пронимало непонятное предчувствие, и посещали столпотворительные мысли о том... и о Сёме в частности, окрылённом несбыточными солнечными знаниями свободного полёта разбившегося Икара (знаниями легко подкупить человека, если, обладая ими, он сможет заработать). Вечно неудовлетворённая, она проводила сеансы одновременной любовной игры. Проня Шварцвальд наращивала наглухо опущенные ресницы, пока мужчины, привыкшие жить для мебели с соответствующей музыкой в стиле «Порока», выкозюливали непонятно что с мышцами на тренажёрах, дабы слава о них не померкла.
Приставучие австрийцы в тирольках вселяли надежду этажом выше, заверяя, что их вклады в неё, несмотря на их слегка приплюснутые носы, обрастут процентами и станут весомыми.
Поподробнее узнав об этом, недоброкачественный продукт дурного общества Толик понимал, что у каждого стяжателя своя стезя, но женщины, в которых он готов был заблуждаться, когда они ему это позволяли, бывают в его случае общими, хотя и неприметными. Толик не выступал против потребительского подхода к жизни – по субботам он не отлынивал от любой работы по найму, которую ему не доверяли. Его бесстрашный подход к делу пугал его самого, потому что он способен был наделать такое, о чём потом долго сожалел. В частности, он считал себя последователем джунглеорущего Тарзана и не воспринимал мнений посторонних, навязанных ему прототипами Джейн и обрывающимися лианами.
На следующее утро после знакомства этот разраставшийся фейерверк рассыпчатой страсти (Дивиди) оставил её в не совсем безмятежном покое (по Прониному заявлению в суде), но в интересном положении, хозяином которого он не являлся. Так, по крайней мере, посулила шустрая Пронька с её броненосцами на руках, пригрозив Толе алиментами. При этом она заведомо наотрез отказалась от унизительных репараций, а вотум поверья женщины, как известно, чреват не только беременностью, но и опасностью. После конфликтного столкновения с Проней у Толика изменилось отношение к своей громкой мужской славе, которую он предпочитал глушить как рыбу в водоёме (в одной из своих прошлых жизней он был лудильщиком луидоров в Северной Франции и пылким любовником, но когда от него сбежала жена, к нему вернулось хладнокровие).   
Как-то на досуге, которого было дополна, бойкая пикантесса Проня подстерегла мамочку Толика в два часа пополудни, а так как самой развитой у Шварцвальдов была пятка, то и высказала она мамочке соответствующим образом, всё что думала о её неуправляемом детёныше. Это звучало так:
–  Если ваш (сунуля куда попало) считает свой чирышек единственным капиталом, которым он обладает, то пусть вкладывает его в кого повыгодней, – «разорялась» Проня при свидетелях, отчаянно жестикулируя в направлении матушки Дивиди, не боясь, что «Дискредитируемый банк» откажет ей перессуде, –  Ещё лучше будет, если ваш экспрессивный интроверт отправится в холодильник для отморозков, лучше места ему для отсидки не подобрать. Там скучно не будет, учитывая  его непроходимую тупость вместе со сказочной глупостью. Могу сообщить по секрету, что я  послала его кандидатуру в срочной развёрнутой депеше в Швецию на получение Нобелевки в области совращений девяностолетних. Сразу видно, что сынок в каракатицу мать пошёл, не откликнувшись. Глядя на вашу дегенеративную семейку, лишний раз убеждаешься, что вымирающих животных становится всё больше и больше.
– Занятное дельце. Бесстыдная ты сучка. Зато Толя в родительском доме привык есть грубую пищу и пить из флакона, уверовав в непорочное зачатие одним усилием воли. Это не эдиповский комплекс. А в инсесте нас никто не заподозрит – кишка тонка! Сначала подмой своё бель(cunt)о, а потом уже открывай грязный рот, – весь Пронин монолог маманя не переставала цокать языком, как загнанная лошадь копытом, глядя на Пронины суконепроницаемые уши и готовясь дать достойный отпор хабалке:
 – Что-то ты преувеличиваешь. Я бы никогда не дала тебе даже семидесяти. И мне  наплевать на твой болтливый затяжной прыжок в неизвестность с нераскрывающимся старческим интеллектом. Никто тебя не тянет за язык, так почему же он у тебя длинный?
– Да ты на себя-то взгляни, вся морда в прыщах, воланах и непромытых складках, а на шею «Девятый вал» Айвазовского набегает. Непременно мать твоя с приблудшим шарпеем якшалась. Видать она не баба была, а приложение к артриту. Толик у меня первенец, и не числился ни в сутенёрах, ни в претендентах на них, шлюха ты эдакая! Поразительно, сколько же у некоторых ****ей пафоса! И твои проклятия в его адрес в неупакованном виде я не принимаю. Он, если хочешь знать, Чеховым зачитывается!
– Зачем ему Чехов, когда у него прокручивается в голове в бешеном вальсе чехарда. Толик прохвост и сексуальный попрошайка, и ложе его прохвостово! – продолжала настаивать Проня.
– А ты, сучка, неудачно эвакуированная жертва аборта.  Ты не спасательная шлюпка, раскачивающаяся на Ланжероне, а пьяная шлюшка у замшелой стены, в которой заключено всё, включая запахи мужского туалета. Не понимаю, где он подцепил тебя, зазнобистую заразу?! – обрушилась на неё мама (она давно догадывалась, что уличные трофеи бывают добрыми, злыми и как эта...).
– Ваш непокобелёнок с угнездившейся верой в себя обращается с девушками моего ранга  как со стопками водки, опрокидывая одну за другой. Сынуля-змеёныш – издевательская  насмешка над отцом и матерью, – конфиденциально сообщила Проня, не поддаваясь интоксикации мозгов упрощённым юмором нападающей.
На прощанье Пронька хлопнула себя по коленным чашечкам и пустилась в пляс, потом гукнула на гнусную старуху в виде поощрения за муки с её развязным выродком, – он пацан горячий, а положительно влиять на обалдуя то же, что стараться определить пол стрекозы, у которой мамкино молоко на губах, расцветавших геранью камбоджийской парфюмерной фабрики, не обсохло.
– А ты хотела бы, чтобы оно вскипело и сбежало?! Ну где он, твой аденоидный воздыхатель с его нисходящей инфекцией верхних дыхательных путей, и это притом, что Толик рос практически без отца на чердаке, и что-то пошатнулось в его сознании. Как видишь, он у меня дитё не как все. Когда чувствует за собой вину, то готов искупать её в разных водах. Если хочешь знать, у него даже есть от участкового официальное разрешение на ношение неустроенных женщин на руках! – выкрикнула маманя, продолжая орать в том же духе и темпе, пока не появился милиционер. Но бессердечная Проня, увенчанная рыжей копной волос, показала шальную дулю и скрылась в первой же подворотне во избежание вселенского мордобоя. Она-то прекрасно знала, кто такие заклятые друзья и закадычные враги, не говоря уже о сексуальных наклонностях блюстителей порядка. Не стоит забывать, что обмен взаимными «клеветническими» оскорблениями происходил в городе-герое на Чёрном море средь бела дня и не в меру загорелых людей, уличённых в махинациях с целлофановым бизнесом «Межконтинентальные пакеты» – народишко собрался проворный  и гораздый на все руки помощи. К сожалению свидетелей сопоставленные факты инцидента не подтвердились, а ведь они – это баран, упирающийся рогами и копытами в довольно упрямые вещи. Факты размыло содержимым бутылки, выданной добродетельницей из толпы выросшему как из-под земли мильтону, традиционно представившемуся: «Сержант Петренко, четверо детей». Вложенная в его руку сообразительной Проней «зелень» в початой пачке «Маlbоrо», помогла блюстителю начисто стереть в единственной извилине незапямятные данные мадемуазель Шварцвальд. Он отмёл услуги свидетелей-прохожих, готовых моментально скрутить Проньку, что явилось бы неопровержимым доказательством угодничества, от которого они впоследствии, вероятнее всего, пострадали бы).
Эта непредвиденная встреча гражданке Проне Шварцвальд вылилась в сумму пять увесистых таллеров.
Учитывая, что в то золотое времечко за пустую кассету «Sony» можно было вставить нижнечелюстной протез или починить французские сапоги, подбитые норковым мехом, а также упиться в ресторане «Лондонском» под завывания группы «Залапанные стаканы», неброская в глаза Проня, всегда готовая на братание с собственной тенью, отделалась лёгким, как пушинка на её округлом плече, испугом. Но  удовлетворение и гордость за свой проступок она хранила профессионально в течение всего периода фискального отчёта, так как временно занимала должность любовницы в складчину помощника главбуха ВЦСПС, награждённого медалью «За участие в раскопках офшорных вкладов с полуподвальным помещением их в... ».
И всё-таки остановить уповавшего на нескончаемую надежду Толика не предоставлялось никакой возможности. Казалось, задачей его жизни стала элементарная потребность множить себе бесподобных в любых досягаемых точках родного земного шара. Он фанатично придерживался  правила левой ноги: «Поступки не всегда разумны, но всё зависит от того, кто их совершает». Одна только эта неподтверждённая мысль оправдывала его последующие действия, вызванные прихотью и похотью – лимитированное будуарное общение на почве вызревающей шизофрении. Никто не мог помешать Толиной цирковой мечте – не останавливая шествия, вращать упитанную женщину вокруг своего «шеста» в центре зала.
Мама не раз пыталась урезонить сыночка и однажды имела оплошность сказать, что любит его, несмотря ни на что, и ей не нужно брать в руки ведро, чтобы пролить свет на события, в которые он её вовлекает как невольную свидетельницу.
– Что вы хотите от меня, мама?! – слёзно взмолился Толик Дивиди, меряя комнату разболтанным шагом юнги,  – чтобы я возвратил вашу любовь ко мне с процентами? Или уселся вместо вас за написание мемуаров «Путешествие по периметру больничной койки в однобортном судне»? Мне об этом напоминать излишне. Даже и не рассчитывайте на моё восприятие неприемлемого, как такового, моей утончённой натурой! Раскачивающимся суднам я предпочитаю ночной горшок – оправу для дымчатого запаха очков английских лордов. Это моя альфа и омега! И запомните, ни-ко-гда не падайте духом в мою сторону, припав ухом к радиоприёмнику. У вас испитое лицо и ягодицы, прижатые к копчику, а это лучше избитых фраз. Знаю я вас, вы называете больным то, что сами не в силах придумать, ревниво реагируя кислой улыбкой на мою оплодотворяющую щелочную реакцию на девчонок, обожающих позировать папарацци, пока мужчины дают непристойные названия позам вроде «Рабинович-Крузо по пятницам». И мать, эта свежевыкрашенная женщина с румянцем на гладковыбритом подбородке, переживавшая скандал за скандалом в семье, по интенсивности напоминавший формирование Земли в процессе вулканизации, эта многострадалица, осмелилась в предпоследний раз спросить сына, когда он наконец женится, ведь чтобы не подхватить какую-нибудь заразу, надо пресечь встречи с добротными незнакомками.
– Если болезнетворные микробы и вирусы – бич человека, то человек для них неминуемое бедствие. Затаившаяся инфекция всегда присутствует в нас. Она как спринтер со старта бросается в очаг поражения кожи или слизистой. Как-нибудь обойдусь без  консультаций, мама, с вашей лёгкой руки подрывника реформ моих жизненных устоев. Я ещё успею сделать окончательный выбор из выгребной ямы и погостить на погосте. Или вы считаете, что старые облезшие гравюры на спинах галереи случайных знакомых, с которыми вы меня знакомили, представляют какой-либо аукционный интерес? Могу вас фундаментально разочаровать, мама, они нужны слабонервным камильфо, обучающимся томительные ожидания заменять приятными предвкушениями. Иные из девиц действуют на меня как отхаркивающее, и тогда приходится одной рукой поддерживать причандал, которым вы меня с отцом наградили, а другой почёсывать в трепетном затылке. Чтобы не оказаться за бортом, я опасаюсь садиться в раскачивающуюся любовную ладью, – последовал исчерпывающий ответ Толика Дивиди, любившего полемизировать меж могучих стволов братанов и их собратьев, выступавших против уравниловки с землёй, за деревьями в Парке Шевченко (там ему было сподручней расставлять силки на лопочущих девчонок и двоеточие над украинским «i»).

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #305)