Стансы

Посвящается Леше Кудрявцеву, Мише Ходанову, Саше Гулину и Андрею Кандалову

I
О, славной младости виденья!
Вечор мерцал, как полубог...
И гласу нимф, и приведеньям
Внимал кандаловский чертог.

Широкий стол: Шекспир, ваганты,
Историй тусклы фолианты,
Разумник, Брежнев, Сталин, Тит...
Зеленой лампы малахит.

И он... Листы перебирает,
И, светлым пламенем объят,
Авторитеты низвергает
Крюками яростных цитат.

Игруньи-Талии поклонник,
Кудрявцев страстию пылал,
И, опершись на подоконник,
Экспромты резвые читал,

Размахивал шальной рукою,
Вертел кудрявой головою.
Остроты он втыкал без зла
В полулежащие тела.

О, Гулин! Пасынок Пегаса
Или пастух? Ты помнишь ли,
Как мы резвились у Парнаса,
Как мы блистали и цвели?

Как мы общеньем упивались,
Как с упоеньем удивлялись
Слиянью наших юных грез,
Хмелея и с вином, и без?

Воссел под сенью синей кроны,
Как мудрый молодой варан,
С улыбкой неги отрешенной
Непостижимый наш Ходан.

Шевелит мускулом упругим,
Играет мыслью без натуги,
И, как лукавый аксакал,
Опорожняет свой бокал.

II

О, други! Яркою кометой
Года младые пролетят.
И коридоры факультета
Хоть ныне табаком смердят, -

Нам будут дороги в грядущем
С их классицизмом вездесущим,
И факультет, куда ни шло! -
Сойдет за Царское Село.

Здесь было все: любовь и ревность,
Недоуменья, откровенность,
Угарных сессий воспаленность,
Интриги тайный лабиринт;

Здесь было все: певцы, дебилы,
Высокие младые силы,
Красавицы и крокодилы,
И подхалимий жалкий спринт.

(Да, здесь не все согласно было:
Та, что любил я, не любила,
И не любил я ту, чей взгляд
Меня пронизывал до пят).

Без горьких примесей лишь с вами
Досуг с ученьем я делил.
Меж факультетскими стенами
Лишь ваш, друзья, мне близок пыл.

Лета пройдут, промчат метели,
Просохнут новые капели,
И я, «в приказах поседелый»,
Лишь вас из сих далеких дней
Взлелею в памяти своей.

22 января 1977