В Две Тыщи Восемнадцатом

.


Пришёл Распутин с кочергою,
стал ходить.
Затем пришли Романовы ходить.
Затем пришли Ульяновы ходить.
И стали все ходить.


В Две Тыщи Восемнадцатом году
пошёл и я,
пошёл – и стал ходить.
Распутин мне сказал: «Ты не ходи!»
Но я ещё сильнее стал ходить.


В Две Тыщи Восемнадцатом году
от Рождества Христова
приключилось –
прибился к нам на маршевом ходу
отряд Амона Ра с Александрии.


Мы сразу же утроили ходить!
И мы пошли, как никогда ходили!
И тыловым сказали:
«Всем ходить!»
И те за четверых пошли из тыла!


     Маняша Ульянова ко мне подбежала,
     узелок в дорогу завязала,
     в узелке – Краеугольные Ка́мени.
     «Дяденька, нате!
     На Дворец пролетариям!»


     Младенцы Романовы слёзку принесли:
     «Помоги, чтобы нам
     хоть годок подрасти!»
     Александров сотник отсыпал мне меди:
     «Скажи Александру: на что нам Веды?»


Вот тут-то я понял,
что ходить мне не переходить.
Плюнуть! да на горло своей ноге наступить!
Но от этой мысли
стал я всемеро ходить!


Вот тут-то
и догнал меня Распутин кочергой –
бить! (Асса!)
бить! (Асса!)
«Асса!» – кричит Распутин своей кочергой!


И кричит:
«В Две Тыщи Восемнадцатом году
не смей ходить идею и ходить!
Ты пропустил все рюмки и еду
и требушонку не сумел набить!»


И орёт:
«Ты оргии безсмертья пропустил!
Бес Смерти на тебя всю инфу слил!
Ни Горцем, ни Кощеем ты не фью!
И кочергою я тебя забью!»


И, прям, визжит:
«Пироженым цианистым забью!
И топором цианистым забью!
И пиф и паф цианистым забью!
И брошу Бесу Смерти в полынью!»


И я схватил брадатого Распутина
и наступил на горло кочерге.
«ыффф…»
«ыфф…  ыф…  ппп»
(звуки кочерги)


     Маняша и Митя Ульяновы
     привели Володю Ульянова –
     мы сваяли Храм Пролетария!
     И стали ходить.


     Маняша и Митя Романовы
     привели Алёшу Романова –
     я сказал: «Приказано жить!»
     И мы стали ходить.


     Македонский и Сотник сказали:
     «У нас аппендицит морали!»
     Я сознался: «Такая ж фигня…»
     И мы стали ходить.


     И в самый разгар мы кричали:
                «Удесятерить!»
                И удесятеряли!


     И никогда на свете не было нам
                так ходить!
                так ходить!


     И никто в Две Тысячи Восемнадцатом
     не смог кочергой наступить
     на горло,
     полное нравственного аппендицита –
                ходить!


И мы ходили!
Беса Смерти мы посрамили!
И очень много моральных богов
нас полюбили
и безсмертия нам надарили:


за каждый шажок ходьбы –
Две Тысячи
и ещё Восемнадцать лет!


И мы стали ходить!
И ходили стократ!
И дали слово ходить!




                конец



.