24. Дети войны - продолжение

        На своей странице продолжаю
печатать воспоминания своей супруги -
Переверзевой Людмилы Васильевны

              "Дети войны"

                - 24 –
По вечерам, после сводок «Информбюро» по радио, поговорив о всём своём прошедшем за день, усаживались за столом, и мама просила: «Люся, почитай, задачек  по решаем ». Так она называла учебник математики третьего класса. Конечно, я читала и мы решали задачки. Но мама была недовольна содержанием задачек и говорила, что надо писать интереснее и сама начинала сочинять задачи на житейские темы, например, о дровах: сколько надо, а сколько уже есть. Или про ботинки: «Стоят две пары ботинок. Одна пара новая, блестит, хвастается бликом оттенков, другая старая поношенная и сколько дыр на подошве её (на рынках и такие продавались). Какая пара дороже? У мамы получалось, что старая дороже: она много трудилась, до дыр, а новая только ещё блеском хороша, а как в ходьбе будет?».  К изучению грамотного написания мама была безучастна и говорила: «Учите, детки, пригодится на жизненном пути».
     Валюша просил почитать книжку с картинками. Это букварь. А букварь читал Витя и рассказывал о картинках. Валя заучивал всё, что читал Витя. А больше всего мы любили книгу для чтения. Мама иногда просила перечитывать один и тот же рассказ по нескольку раз. Таким образом,  мама хотела приучить  нас, чтоб мы захотели учиться. К нам приходила мамина подруга Надежда Ивановна Денисова и её дочь Рита. Они никогда не обходили нас стороной. Нам вместе с ними было ещё интереснее.
       Но не всё было так гладко. Зимой мама привела бабушку домой из больницы. Бабушка окончательно лишилась памяти и была равносильна малому ребёнку.  Разговаривала плохо и всё время просила кушать: «Помянуть сыночков,-  так она говорила о троих своих сыновьях – Васе, Пете и Саше и нашего папу.                Однажды мы с Витей шли домой с работы. На крыльце нашего дома стояли две нам не знакомые женщины. Они попросили открыть дверь. Я сказала, что дома нет никого.  «Там кто-то есть», - грубо сказала женщина. – «Там ребёнок, мой братик». – «Тогда откройте!». Я открыла двери и мы все вошли в дом. В комнате за столом сидела бабушка и пела песню: «Шёл отряд по берегу, шёл издалека… » и отбивала в такт пальцем по столу. Бабушка увидела женщин, очень обрадовалась и попросила их к столу. Взяла чайник с печки и говорит: «Я вас угощу чаем. Дуняша пирогов напекла, вкусные»! И с чайником стала плясать. Одна из женщин обратилась к бабушке: «Отдайте партбилет и награды. Их надо за регистрировать». Бабушка плясала и пела не обращая внимание на женщин. На столе лежала мамина записка. В ней написано, что оба Валентина в деревне Машнёво, а бабушка одна закрыта. Женщина обратилась ко мне: «Где её документы»? Я показала на ящичек в посуднике. Документы были в свёртке. Женщина вынула из свёртка партбилет и бабушкины «Грамоты» ничего не объясняя, а бабушка продолжала петь и плясать.  Витя подошёл к бабушке, взял её за руку: «Отдай, бабуля чайник, - попросил он у неё, - я налью чаю». Бабушка села за стол, и стала просить  хлебушка, помянуть сыночков, а я пошла за водой. Витя начал растоплять печку.
   Чайник уже закипел. Пришла мама. Витя рассказал ей о женщинах, которые забрали бабушкины документы. Мама сказала, что бабушку придётся снова отвезти в больницу. «Витя, надо бы нанести дров к бане, натопить её. Помыть бабушку и постирать бельё». – «Люся, вот тебе продуктовые карточки. В сельмаг привезут хлеб, я заняла очередь, - сказала мама, - тебе покажут, за кем стоять». Я взяла карточки и пошла в магазин. Там много народу и хлеб уже привезли. Подошла моя очередь подавать продавцу карточки. Но прилавок такой высокий, что я стала на цыпочки, чтоб дотянуться до прилавка. Не помню, как случилось, но получив в руки увесистый кусок хлеба, и прижав его к груди, мне подали довесок к куску. Довесок я приложила к куску, и вот не помню, взяла ли я карточки. Хлеб – помню, а карточки не помню.
Я пошла домой и, подходя к железной дороге (мы жили за ней), вспомнила о карточках. Карточек не было! Я бегом побежала в магазин. Там уже никого не было. Я спросила у продавца о карточках. Женщина вышла из-за прилавка и спросила: «Я хлеб тебе дала?», - «Дала»,- ответила я. – «Ну и карточки отдала, ищи в карманах и не мешай работать! Мне надо ещё талоны клеить», - и ушла. В карманах было пусто, даже сдачи за хлеб не было. Что делать? Значит, карточки и деньги я потеряла!! Я пошла домой. Принесла хлеб и сказала маме: «Надо идти на почту, меня позвали». Выйдя из дому, я сильно заревела, мне стало жалко себя, и я припомнила тот момент, когда я от голода уже должна была умереть, и просила чего-нибудь поесть. Тогда мама достала последнюю косыночку, красивую, из крученого шёлка, и на Машнёве обменяла её на продукты. Ей дали чайное блюдце волнушек. Мама дала мне одну волнушку, а Вите и Вале тоже одну, но на двоих и по кружке чая, приговаривая: эти волнушки для Люси, чтоб она ожила. Больше у неё не выпрашивайте ничего. Потом я услышала, как мама говорила Вите: «Я должна ехать на лесозаготовки. Не ехать нельзя, иначе меня посадят, а вас увезут в детдом. Я буду там неделю. И если Люсенька умрёт, то скажи тому, кто будет хоронить, чтоб её в сундуке захоронили, а не ТАК». Мама сильно заплакала,  поцеловала Витю и Валю ,подошла ко мне. Но я глаза не открыла. Я боялась, что я умираю…
        А сейчас я плакала о том, что тогда выжила. Лучше бы я тогда умерла! И я решила, что раз я такая никчемная неумеха, не смогла карточки сберечь, решила не жить! Вот поезд придёт и я под него брошусь. Только я так подумала, мне стало ещё больше стыдно за себя: «Как я, после того, как меня спасли от смерти, заставлю маму страдать?»! Но от того, что мы останемся целый месяц без хлеба… Меня трясло. И от злости на себя.
      Пришёл грузовой поезд – «товарняк». Паровоз отцепили на заправку дровами. Я видела, как наша бригада «тимуровцев» бежала на «кружало» (поворотный круг, для разворота паровоза в обратную сторону), помогать взрослым, загружать паровоз. Я молча ходила возле вокзала, ожидая, когда паровоз прицепят к вагонам. И вдруг,  ясно вспомнила, как мы в 1942 году приехали из эвакуации в Ефимовскую и видели трупы людей, сложенные, как поленница дров друг на друга. Мне стало страшно и больно за себя, за маму и за братиков, если увидят меня мёртвой. Я тогда передумала и решила: надо уехать из Ефимовской. Стала ждать пассажирский поезд, решив сесть на подножку или в ящик под вагоном, как два года назад, и уехать подальше, и на самом страшном месте броситься вниз, чтоб меня никто не нашёл. А если найдут, то похоронят, как безымянную …
         От страшных мыслей меня отвлекла окликом Парасковья Васильевна – наша старшая телефонистка: «Люся, ты чего здесь гуляешь, время уже позднее»? Я заплакала и рассказала, как всё было.  «Ты с ума сошла, - взволнованно сказала она, - ты что, так не любишь маму и желаешь ей горя?! Пошли на почту». На почте она позвонила своему знакомому, называя его Николаем, и просила помочь. Потом она написала записку и сказала: «Отнеси в контору, отдай Николаю». За столом сидел мужчина. Он спросил: «Ты Люся»? Я ответила. – «Ты меня не помнишь»?  Я вспомнила, что видела его в клубе, где он выступал перед военными. Он был на костылях. Потом видела его с Прасковьей Васильевной. Мужчина (Николай) вытащил из стола стопку карточек и спросил: «Какие карточки ты потеряла»? Я сказала. Тогда он отсчитал несколько бланков, поставил на них печать, расписался и строго сказал: «Пора быть внимательной». Подал мне карточки и сказал: «Спасибо Прасковье скажи. Иди, и не смей больше под поезд бросаться, дурёха». На карточках не были отрезаны хлебные талоны, и выходит, что я смогу снова выкупить хлеб. Придя на почту, подала карточки Прасковье Васильевне (она была занята составлением рабочего графика). Я сказала: «А он и талоны не отрезал». – «А ты помалкивай! На эти талоны мы устроим пир». Она отрезала талоны на этот день, а мне сказала: «Иди домой, уже скоро стемнеет и мать будет волноваться. А завтра чай будем пить, спасибо дяде Коле».
***
(Продолжение следует)
http://stihi.ru/2019/05/11/7614
***
г. Пикалёво, Ленинградская область
***