Сказка про Данилу

               Благодарю Христа, борода не пуста:
               хоть три волоска, да растопырившись.
                Фразеологизм


                Волшебный противник


Как во княжеском дворе
люд толпится на заре:
день приёма по вопросам
персональным
и доносам –
пусть беды и не избыть,
да хоть душеньку излить.
И, обычай чтя старинный,
секретарь с большой дубиной
восседает на крыльце
с выраженьем на лице –
а у воина лицо
закрывает всё крыльцо.

– Пропустите!
Срочно надо!
Длинный хвост сверкает взглядом:
– С ночи ждём!
Любому срочно!
– Граждане,
пропала дочка!
– У меня вон муж пропал.
Долго ныл да выяснял,
кто глава,
суровил взгляд,
тут ему я и сказала…
Секретарь:
– Порядок свят.
Жди.
Заполни бланк сначала.
Возраст…
Пол…
Национальность…
Основная специальность…
Темперамент…
Точный вес
по системе СГС…
Вот болван,
какая дата?
Не ввели ещё Христа,
от чего считать лета?
…Неминучую утрату
самобытности
предвижу,
Византию ненавижу.
– Так и я ночей не сплю,
об исконности молю,
щи хлебаю, а не суп.
Руку,
брат славянолюб!
Окоёма не изжить!
Чем идее послужить,
как положено?
– Монетой.
На изданье вестника:
«Русский дух летит по свету»…
Подожди чуток пока –
вон, под дубом…
Кто под дубом?
Всё наш брат, славянолюбы…

– Эй, Данила! Где Данила?
– Ты, динамовец, мазила,
там ворота!
– В пас играй!
– Вон Данила, левый край…
– Гражданин судья, замена!
Притворится ж неизменно
с обращением не свыкшим.
Соловей-разбойник!
Слышит.

Воин, в битвах поседелый,
примостился неумело
за столом.
Перед Ильёй –
рапорт тиуна Скураты.
– Ознакомься, мальчик мой.
Ну, Данилушка, понятно?
Чтоб немедля –
на коня.
– А чего же снова я?!
Что, не мог гуся послать?
– Научились рассуждать!
Всё б валить на молодых,
паразиты!
В сечах злых
не были, дурите с жиру!..
Гуси заняты:
картошку
чистят к княжескому пиру.
Поработаешь немножко.
Справишься –
объявим, точно –
отпуск
с выездом в край отчий.
А не то –
так и в темницу!
Должен я с тобой рядиться?
Шагом марш!
Вот так-то славно.
Да,
покличь мне там Руслана.
Жалоб много поступает:
люд за бороды таскает.

Выехал Данила в чисто полюшко.
Поглядел из-под руки, как водится.
Где её искать, эту Алёнушку?
По обычаю, шелковые поводьица
отпустил,
коню давая выбрать путь.
Тот заржал –
и ну траву щипать.
Плюнул витязь, слез,
и, Сёмку спутав,
отхлебнул из горлышка –
да спать.

Снился хитрый сон Даниле:
как старушка в клубах пыли,
поводя глазами шало,
появилась и сказала,
что юницу спёр Кащей,
обожатель русских щей,
русских нив и русских дев,
простодушен чей напев.
И искать герой Алёну
должен в странах полудённых.
А Данила возражал:
ну, тогда я побежал
лесостепью
в город княж,
доложить про сей пассаж.
Это миссия моя:
в словесах-то крепок я,
вот не рати не вельми…
Заорала та:
уйми
подлую болезнь медвежью,
духа мощного безбрежье
вырасти в себе –
и ходу!
Шансов ноль?
Тогда бы сроду
лик тебе я не являла.
Гарантировать?
Я, малый,
не завод-изготовитель…
А сейчас тебе, воитель,
покажу твою Алёну –
всяко
и определённо.

И молчал Данила в иллюзорном,
и всплывали медленные пузырьки,
тихо лопаясь,
в груди, под горлом…

Как наутро встал Данила,
всё тоска его свербила.
Пожевал без аппетита.
Колесилось незабыто
виденное…
И вопрос:
вещий ль сон?
Герой всерьёз
затруднялся верить в них.
Видит вдруг у глаз своих
лист бумаги,
а на нём
словно выжжено огнём:

«Сим заверяется:
Алёна Скуратовна
действительно Кащеем похищена.
Даниле же предписано ратовать.
Прилагаются ниже:
лицензия на драконов отстрел
и виза
для выезда за границу.
         Нач. канцелярии собственных дел
                Бэби Яго.
         Секретарь:  Ягидзе.»       
               


                Ночлег в пути


Барабанит у двери:
– Эй, хозяин, отвори!
Тишина.
Он вдругорядь –
игнорируют опять.
– Что их там, передавили?
– Да бегу, аж пятки в мыле.
Эка страсти ведь загнул-то,
бог помилуй!
Оглянулся –
бабка с улицы идёт,
вёдра полные несёт.
– Не гони, сынок, стара я…
Баньку, видишь, собираю.
– Баньку – это хорошо.
Я уж грязью изошёл.
Всё в пути – командировка.
Черти слопали столовку,
я хоть вепря за присест.
И в гостинице нет мест.
Так что – принимайте гостя.
Сам-то где?
– Уж на погосте.
Дети выросли – и в город,
как обычно.
Будут скоро
есть химическую рожь…
– Так одна теперь живёшь?
– Нынче внучка вот гостит.
У подружки, чай, сидит.
Ничего, лицом бела.
Заходи,
чем бог послал…

Накормила тут Данилу,
в бане молодца помыла,
после чарку поднесла
и куда-то вновь ушла.
Ждёт-пождёт –
пропала бабка.
– Эй, хозяйка!
Вот повадка –
вечно б дома не сидела.
Дверь тихонько заскрипела,
и вошла млада девица.
– А и впрямь ведь белолица.
Внучка, значит?
– Как кому.
– Ишь ты…
Старую саму
унесло в деревню снова?
– Да пошла встречать корову.
Дай примеряю кольчужку!
– Не хватайся – не игрушка.
Принимай-ка эстафету:
завтра ехать мне с рассвета,
приготовь сейчас поспать.
Ну и что – одна кровать.
Места хватит.
Да шучу я,
на полу переночую.
Там какой половичок,
да простыночки клочок,
да тулупчик –
вот спасибо.
Я неприхотлив, как рыба:
носом в ил –
и доброй ночи.

Но оставил сон его.
– То ли ласки сердце хочет,
то ль под голову чего.
Слышишь, внучка, принесла б.
– Слышу, дедушка.
Пошла,
принесла ему подушку,
подтолкнула под макушку.
Как вскочил тут удалец,
обнял девичий крестец,
пал с добычей на тулупчик…
– Ты со всеми так,
голубчик?
Дева ждёт, пока в пути,
а не то жена.
Пусти!
Возмутился витязь:
– Знаешь,
что ты мне на совесть давишь!
Аль не ведаешь и впрямь,
что лихим богатырям,
тренированным и ловким,
в фирмовой экипировке,
нет препятствий никаких
в начинаниях любых!
Помолчал, в лицо взглянул,
сигарету потянул,
прочитал: «Вредит злоровью»–
но не двинул даже бровью.
– Кто там ждёт Данилу дома.
Разве мыши.
Есть одна –
не невеста, не жена
и со мною незнакома…
Брысь отсюда!
Та метнулась.
у порога отряхнулась,
приодёрнулась, как след,
и во двор.
Герой вослед
прокричал, объят заботой:
– Эй, в дорогу собирай
из провизии чего там!
Да рубашку постирай!


      
                Селянинович


Душно, скучно, в сон клонило.
Задремал в седле Данила.

Дурноматом конь заржал,
на дыбы со стоном взвился –
но герой не оплошал,
в гриву жёсткую вцепился
и сказал, открыв глаза:
– Разрази тебя гроза!
Выразить ещё хотел,
но такое вдруг узрел
прямиком перед собою…
Шеи изогнув дугою,
приближался шагом веским,
с нездоровым интересом
на наездника взирая
и задумчиво пуская
дым вонючий из ноздрей,
трёхголовый чудо-змей.

Тут, конечно, жизнь Данилы
за какой-то срок недлинный
промелькнула целиком
перед внутренним зрачком.
А пока она мелькала,
тварь всё ближе подступала.
Видя поворот такой,
лук он вытянул с тоской
и вложил стрелу калёну,
занимая оборону.

Зычный глас ударил в спину:
– Не нервируй животину,
ты, добрыня!
Стой, Горыня,
я кому… взбесился чисто.– 
Подбежал мужик плечистый
и зверюгу что есть сил
за поводья ухватил.
– Спрятай стрелку-то, герой!
Как увидит –
сам не свой.
Видно, память о былом:
пробует взмахнуть крылом,
смотрит гордо,
басит звук
и тащить не хочет плуг.
Балуй!
Ну теперь намаюсь.
Да Микулой прозываюсь.

Грамм по двести, чепуха,
за знакомство – нет греха.
тише, старая.
Ты как –
самогон или коньяк?
ну а что –
стираем грани.
Кстати, ставят горожане
мой продукт
повыше вин…
Был недавно тут один.
Всё ходил с пером гусиным
да записывал былины.
Мною интересовался.
Как-то в гости навязался
и под добрую закуску
называл Ясоном русским –
да похлеще, мол, чем он.
А какой же я Ясон?
Пахарь я.
Моя работа.
Разная у нас забота:
кто-то едет за руном,
кто-то кормит мир зерном.
Защитить девицу?
Что же,
дело правильное тоже…

    
    
                Избавление


Был Кащей не то чтоб стар
или очень там уродлив,
утверждать бы я не стал,
что вредитель по природе,–
но имел казну и власть,
штат помощников прилежных,
потому лелеял всласть
массу прихотей
кромешных.
В общем, зауряден был.
И, как всем нам стало ясно,
мерзопакости творил
положению согласно.

Та ж история с Алёной.
То ли взял как образец
русской красоты хвалёной,
то ли жаждал девы оной,
да умаялся вконец
в путешествии далёком,
завалился одиноко
отсыпаться –
а поздней,
развлечён затеей новой,
попросту забыл о ней…
Вышло как-то бестолково.
Дело личное бедняжки
в исходящих затеряли,
на довольствие бумажку,
соответственно, не дали –
и отправили навечно,
по обычаю отцов,
на окраину Кащейства,
в Дом Утративших Лицо.
В этом доме тех селили,
о которых никаких
сведений не находили.
Разные исходно были
индивиды среди них;
но, как внешнее сошло,
и различие ушло.
Кто поэт был,
кто предатель,
кто мерзавец удалой,
кто смиренный обыватель,
кто общественник былой –
невозможно и не нужно
разобрать,
когда за стол
шли они семьёю дружной,
напевая «ай эм соул».
И жила она совместно
в комнатёнке номерной
со старушкою одной,
прежде девушкой прелестной,
уворованной Кащеем,
да забытой за делами
(в чём свидетельство имеем,
а чего – судите сами).

– Бабушка,
кто это лезет в окно?
– Милая, я ведь забыла давно,
кто и зачем
к девушкам юным
лазит в окошко ночью безлунной.
К раме подносит колеблемый свет.
Слышит:
– Алёнка, открой шпингалет!
– Кто там?
– Скорее, изверги ловят.
Я хороший,
честное слово!

– Сядьте, пожалуйста.
Чашечку чая?
– Благодарствую, –
гость отвечает.
Передаёт от домашних приветы.
Скромен, учтив,
обликом светел.
«Что за лапонька!» –
мыслит старушка.
Витязю светлому шепчет на ушко:
– Может, мне выйти?
Данила смутился,
инда румянцем весь осветился.
– Нет! – вскричал.
– Вот если помочь
Вы мне на самом деле непрочь,
платье дайте,
рваное даже,
им обмануть злодейскую стражу…

Смутные тени крадутся во тьме.
– Стой! Кто идёт?
Подойдите ко мне!
– Аль не признал, касатик?
– Старуха.
Чёрт тебя носит…
Но русского духа
чую наличие!
Что за персона?
– Новенькая, славянка Алёна.
В кустики вышли,
потом на покой…
– Травку полить?
– Бесстыдник какой!
В краску вогнал молодайку –
строга.
Воздухом дышим…
– Га-га-га-га!

За руку деву Данила берёт,
в кустики деву Данила ведёт.
Потно сжимает под юбкою нож.
Бьёт беглецов
противная дрожь.
Тёмное вдруг преградило им путь.
В страхе Алёна –
герою на грудь.
– Это же Сёмка, –
шепчет Данила.
– Ты не бойся –
смотри, какой милый.
Гладит, лицо осторожно склоня,
левой – девицу,
а правой – коня.

Конский топ за кустами забухал.
Бдительный страж -
десницею к уху:
- Ну и сильна!
Могучая бабка!
В чём и душа, кажись бы -
а на-тко!

– Скуратовна,
а я тебя люблю!
Скажи ей, Сёмка.
Умница, хвалю.
Что значит – неразборчиво?
Вполне.
Скуратовна, поехали ко мне!
На солнышке повадимся лежать,
я буду кверху бороду держать –
нарочно отращу.
А в лес пойдём –
поляну земляничную найдём,
ты ягоды возмёшься собирать,
а я твои ладони целовать –
вот так…
Отдай, ведь мы друзья!
Как то есть –
меня баловать нельзя?



                Ложный герой
                высказывает ряд притязаний


Скоро сказка сказывается,
долго дело делается.

По полям месопотамским,
по горам ли тем армянским,
мимо Вана,
Еревана,
мимо озера Севана
возвращались,
озирая
примечательности края.
У какого-то духана
на откосине ущелья
прочитали извещенье
без особенных затей:
«Здесь терзался Прометей».
Завернули завлечённо,
пообедали печёнкой –
блюдом фирменным –
и дале.
В Кутаиси их видали
за осмотром экспонатов
в гормузее аргонавтов.
Проезжая вдоль Колхиды,
любовалися на виды.
Вот Тьмутараканью едут,
море меряют по леду,
по Тавриде,
по Днепру,
вот и в Киев поутру.

Скачет конь,
земля дрожит,
а молва вперёд бежит.

Что славян вогнало в раж,
вызвало ажиотаж?
Едет пассия Кащея,
а Кащей, прошу прощенья,
фирма,
не онучи шьёт.
Что попало не возьмёт.
Стоит, значит, этой чести.
И в раздумьях о невесте
толпами идут к Скурату
соискатели и сваты.

– Едут, едут!
– Не замай!
– С выи слезь!
– Полу отдай!
– Эй, раздайся у ворот!
Миг счастливый настаёт:
делегация встречает,
избавителя качает,
плачет с радости отец
и с Алёнкой - во дворец,
перед княжеские очи:
мол, оратор я не очень,
институтов не кончал,
только как бы умолчал,
как бы не благодарил -
благодетель одарил
резолюцией бесценной,
прямотой проникновенной
исключающей халтуру:
«Отыщите эту дуру».
Припадаю!
(Знал отлично:
никогда владыка лично
не рассматривал прошений).
Князь же в словоизверженье
не вникал и не пытался,
ус крутил и загорался.

Что, Данилушка, невесел,
буйну голову повесил,
чубом русым не играешь,
мяч по полю не гоняешь?

А с чего тут ликовать,
русым чубом помавать?
Под замком сидит зазноба,
а Скуратка корчит сноба:
мол, она не про тебя.
Раз ушёл, душой скорбя,
на другой буянить стал,
на груди кольчугу рвал –
в шею добра молодца
выперли с крыльца.
А Скурат красиво ходит,
гордо бёдрами поводит,
задирает бородёнку:
вишь ли ты, его Алёнку
хочет пятою женой
пуп земной.

Князь сидит в своей светёлке,
белым пальчиком без толку
штукатурку ковыряет –
размышляет.
Репутация у девы
после этакого дела
ой, не слеза.
Да зато в глазах такая
бирюза,
да зато такие губы –
коралл,
а ещё пониже глянешь –
пропал!
Да и остренькое в этом есть.
Ещё лакомей кусочек –
съесть!
Облизнулся, трепеща,
прикрывая томно рот.

А Данила натощак
водку пьёт.

– Миленький, это я.
Слышишь?
После, потом.
Какой ты тёплый со сна,
Смешной и милый.
Таким
я вспоминала тебя
все эти жуткие дни.
И плакала, да.
А ты
Им поверил, любимый?
Глупенький мой.
Вставай.
Было так тяжело
притворяться, что я
согласилась со всем.
Иначе ведь взаперти,
не вырваться.
Я молодец?
Я улыбалась ему!
Знаешь, он же Кащей.
Правда.
Те же глаза,
рот вот сделает так,
словно смеётся –
точь-в-точь.
А венец у него
княжеский –
он из костей,
золотом сверху покрыт…
Ты им поверил!
У них
головы волчьи, я знаю.
А в зрачках огоньки.
Скорее.
Где-то же есть
место, где нам покой.
где нас никто…

Они!
Милый, они!
Смотри –
факелы густо несут,
чтобы подумать могли,
отсветы будто – не кровь
на клыках их мечей.
Они тебя загрызут!
Поцелуй меня.
Жаль –
даже этому я
не успела почти
научиться…

– Постой.
Отпеваться рано.
Не резон бараном
подставлять им шею.
Кое-что умею.
Мало? – пусть.
Да, боюсь.
Знаю – звери.
Но в смерть не верю.
А уйти от неё не сумею –
так поверить, поди, не успею.
Давай в окно.
Отвлеку, попытаюсь прорваться дуром.
К моим, в Муром.
Спросишь, там покажут.
Первый, кажется…

Этим первым был Илья.
Он и спас тогда героев.
В стремя –
Бурушка моя
вынесет,
а я прикрою.
Долгий срок слуга неверный
в подземелье отсидел.
Князь мечтал о высшей мере.
Популярен.
Не посмел.



                Жили-были


Высота ли поднебесная,
глубина ли моря синего –
всем ты, Русь,
удивлена еси,
родниками серебристыми,
шеломянями лесистыми,
тварью всяческою божией,
светло-светлая,
похвалишься.
Разметалась, пораскинулась –
кто захочешь в тебе, матушка,
затеряется,
затырится…

Через год у пограничья
вынырнул герой в обличье
счетовода и писца
новгородского купца.
На Алёне он женился.
Вскоре сын у них родился,
следом дочь,
потом второй…
В общем,
жили, наживали,
будничали, хлеб жевали,
то и ссорились порой,
помирившись, целовались,
ссоре глупой удивлялись,
год за годом,
день да ночь –
прочь…

1981