О Солженицыне без эмоций

Я держу монету с профилем Солженицына,
Вызвала она в России смятение чувств,
«Как же так?», голоса раздаются,
«Он же Иуда, почему же он здесь?!»
Только вот, кого, что и когда он предал?
Может быть самого себя, когда комсомольцем стал,
Ведь крест носил и пионером быть не хотел,
Но кто в советское время комсомольцем не был?
Сильна была тогда идеологическая машина,
Что катилась на нас по наезженной колее…,
А ведь он талантлив был, учиться хотел,
В девятнадцать лет задумал роман о революции,
Но чем больше он собирал материала,
Тем сильнее от советской власти его отвращало.

И на фронте он сумел побывать,
Хотя мог не идти, «ограниченно годным» был,
Но добился, все-таки взяли его,
Что ж, героем не стал, воевал, как умел,
Но и он без наград не остался.
Вел на фронте дневник, хоть это запрещено,
В письмах о власти неосторожно высказывался,
Крепостное право и сталинские порядки,
Для него, по сути своей, одно и тоже!
Привлекли его письма внимание военной цензуры
И вот уже арестован, разжалован, осужден!
Восемь лет лагерей, а потом вечная ссылка.
Продолжал он писать в лагерях
И все больше разочаровывался в марксизме,

А потом освобождение и болезнь,
Не один год боролся он с тяжким недугом
И продолжал все время писать,
Становясь, с каждым годом, все популярнее,
Но не устраивали власть его взгляды,
Проводит КГБ обыск, изымает рукописи,
А журналы отказываются его печатать,
Издают его лишь в ФРГ и Штатах…
Приходит к власти в Союзе любитель наград
И нет больше возможности издаваться легально.
Вновь изымает КГБ архив Солженицына
И тогда начинает писатель активную деятельность.
Пишет он «Письмо съезду» Союза писателей
И становится для властей серьезным противником.
Вновь печатают его романы на Западе,
Хотя не было на то разрешения от писателя,
И исключают его из Союза писателей,
Теперь он уже открыто и резко критикует власть.

Нобелевскую премию получает писатель,
А в ответ кампания против него в газетах,
Привлекли к этому продажного Дина Рида,
А потом предлагают уехать ему из страны,
Но Родину не хочет покинуть писатель
И тогда пытается КГБ его устранить,
Но выжил, хоть долго и сильно болел,
А в стране обостряются отношения,
Диссиденты и власть с другой стороны.
Задержало КГБ одну из помощниц писателя,
Силой вынудили ее экземпляр «Архипелага» отдать,
А она, вернувшись потом домой, повесилась…
И тогда печатает он «Архипелаг» на Западе,
Обращается к руководству страны,
Призывает отказаться от ошибочной идеологии…
Решила «великая» партия, что здесь он опасен,
Арестован, обвинен в измене, лишен гражданства
И отправлен на самолете из Союза прочь
И даже Сахаров осуждал его «опасные заблуждения»…

Доступны за границей все архивы ему,
Уходит писатель с головою в работу
И лишь изредка выступает с речами,
Критикует советский режим, идеологию,
Призывает Штаты от сотрудничества отказаться,
Коммунистический режим должен быть уничтожен!
Общался он, за границей живя, с кем-либо редко,
Из-за чего прозвали его «вермонтским затворником»,
Но вернулся на Родину он, когда только смог.

Можно долго и много вспоминать о жизни его,
Обвиняют его во многих смертных грехах,
Говорят, он типичный двоеженец-писатель,
Но не скажут, что первая сама ушла от него,
Когда он, год за годом, страдал в лагерях,
А потом долго развод давать не хотела.
Говорят, что в книгах своих он наврал,
Но кто из вас видел сам хоть один документ?
Посмотрите, хотя бы, результаты переписи 37 года…
Напоследок, я хотел бы спросить у «патриотов»,
Я уверен, знаете вы много таких людей,
Что били в грудь себя кулаком: «Я коммунист!»,
А потом, когда ветер с другой стороны подул,
Очень быстро окраску свою изменили,
Разбавили они красный цвет голубым и белым,
Почему же вы их не назовете Иудами?
Ведь предали они идеологию, партию и вождя,
На благополучие променяли все это.
Был у нас в Петербурге, когда-то, мост Героев,
А потом, вдруг, стал Иудин мост,
Почему же вы все безмолвно приняли это?
Что ж, время все расставит на свои места.