Предки. Поэма. Со слов сибирской отшельницы Анаста

«Как так случилось, расскажи, Анастасия,
Что твои предки, прародители твои,
Вдали от общества, леса избрав глухие,
Тысячелетьями в них жили, где Любви,
И по сей день, пространства ваши существуют?
И почему среди других род древний твой,
Незримо как-то, обособленно бытует
Под оком Божьим, как не принятый изгой?..»

1.Самит

«Когда же к разрушенью устремилось
Всё человечество, летало уж копьё,
И тело шкурою звериною гордилось,
Как будто признаком достоинства, своё
Всему живому насаждая превосходство.
Людей сознание менялось на пути
В сегодня, где безликое  уродство
Души возводится в мораль, и в ней цвести
Во всю пытается, рождая плод растленный,
Когда к познанью мысль людская понеслась,
Забыв о долге перед Богом, где священный
Завет Его, прелюбодействуя во сласть,
Изъят из памяти людской был, разбираться
Вдруг стали люди: как и вследствие чего
Мужчина с женщиной к слиянию стремятся
Не для совместного творенья, как того
Желал Создатель наш. Чтоб удовлетворенья
Способность полного для плоти испытать – 
Стремился люд  к продленью наслажденья,
Тогда мужчины стали волей женщин «брать»
А те мужчинам стали вольно отдаваться
Ради приятного, в слиянии двух тел.
Однако полным скоротечное казаться
Старалось  быть, в пылу утешных, плотских дел.

И Человек, «любви» объект не раз меняя,
Стремился больше наслажденья получить,
Его сполна и по сей день не получая.
Не понимал он – невозможно подменить
Любовь Великую, Духовную тем плотским
И ненасытным, пустословя о любви.
Инстинктам грязным, омерзительным и скотским
Давая волю. Сладострастия свои
Являя смыслом бытия. Страдали дети –
Былых печальное последствие утех,
За появленье перед Богом не в ответе,
Мечты лишённые и благ житейских всех,
И планов радужных для их существованья.
И стали женщины в мучениях рожать.
И их созданья, подрастая, на страданья
Обречены судьбою были. Благодать
На них Создателя лишь только снисходила,
Переживал за них Он, любящий всех Бог.
Одна из первых, падших женщин, что носила
Дитя под сердцем, родила в мученьях, в срок,
Что Бог назначил ей, и с болью увидала,
Что новорожденная девочка её,
При родах ножку повредив, не издавала,
При том, ни звука, когда плакала. Ещё
Узнала женщина – кто с нею наслаждался
Утехой плотскою, с другою стал искать
Утех любовных. Равнодушным он остался
К рожденью девочки. Случайная та мать
На Бога злобой лютой вознегодовала,
Она схватила грубо девочку свою,
И в чащу леса необъятного сбежала,
От всех подальше, где могла отчаянью
Предаться полностью. Устав, остановилась
Дыханье тяжкое в груди перевести.
Слеза обиды её горькая катилась.
Негодования слова произнести
Решилась Богу:
 - Как в Твоём прекрасном мире
Боль появилась, отречение и зло?..
Хотелось видеть бы Отца в Тебе, в Кумире.
Здесь счастлив тот, кому случайно повезло,
Или кто силою и властью обладает.
Ни удовольствия, ни радости мне нет
На мир смотреть, ведь он нисколько не внушает
Надежд, Мой Бог, как и Божественный Твой Свет.

Я всеми брошена и тем, к кому ласкалась.
Я вся в отчаянье, я злобой вся горю
Тебе, Вселюбящий Мой Бог, я говорю,
Мой Милосердный. Доля горькая досталась
Мне, слабой женщине. Ведь это Ты их создал.
Меня забыл он и ласкается с другой,
Твоё созданье, изменивший мне герой,
И та – Твоя, его ласкающая. Поздно
Твердить об этом, о Твоих твореньях, да.
Я задушить их всех безжалостно желаю.
И мне безрадостен Твой дикий мир, когда
Судьбу избрал Ты мне, и я теперь страдаю.

И почему родилось от меня
Дитя уродливое, хилое, больное
И полумёртвое? И в чём повинна я?
Нет, не хочу дитя я видеть таковое.

Другие тоже чтоб не видели его.
Нет радости во мне от созерцания,
И не скажу Тебе я больше ничего…»
Она в траву дочурку бросила, в отчаянье,
Кричала, к Богу обращаясь: «Дочь мою
Никто отныне не увидит. На мученья
Её любуйся. Ты ведь видишь – не кормлю?
Сжигает злоба молоко – не до кормленья.

Не будет жить, в грехе рождённое дитя!
Ты посмотри, как много в нём несовершенства,
В том мире, созданном Тобой для бытия,
Где обрекаешь Ты на «вечное блаженство».

Среди творений, что мечтою создал Ты,
Пускай умрёт несовершенное рожденье.
Гляди, Мой Бог, быть может, «новые мечты»
Вновь возродят в Тебе порывы вдохновенья?

А новорожденная девочка, одна,
Дышала еле, и беспомощным лежала
Комочком малым на траве лесной… бледна…
От дочки слабенькой со злобой мать бежала.

Всеутоляющий, живительный сосок
Дитя порой своими губками искала
Хотела пить, но не кричала. Умирало
Созданье Божье в неизвестный Богу срок.

И Бог не мог к груди её прижать –
Сердечко крошечное ритм свой замедляло.
Как Всемогущему, ему не доставало
Рук плотских, сильных! Что ещё  мог дать,
Отдавший всё? С Земли отчаянье и злобу
Бог ощутил, и состраданье было в Нём,
Печаль к рыдающей несчастной. Он особу
Не упрекал, не обвинял – он был Отцом
Своим счастливым страждущим твореньям.
Он с ними радовался, им же сострадал,
Ласкал, лелеял и желал им вдохновенья,
И к сотворениям совместным призывал.

Душой всех любящий, судьбу менять не мог Он.
На падшей женщине бегущей был венец
Свободы, им же предоставленной. Порок Он
Души поруганной простил ей. Ведь Отец.

Ведь Человек свою судьбу сам каждый строит.
Судьбы хозяин – полноправный Человек.
Судьбы достоин он на столько, сколько стоит
Сам, в Я своём, живя под Богом, всяк свой век.

Ко всем творениям Он нежностью пылает,
Создатель наш, без исключенья, каждый день,
Планету нашу тёплым лучиком ласкает,
Любовью к людям снизойдя в родную сень
Земли прекрасной. Он надежды не теряет,
Что Его дочери, сыны Его путём
Пойдут Божественным. Собою продолжает
Он жизнь, уверенный в творении своём,
Переживает Он за тех, кто выбирает
Свой путь к страданию. Он матери простил.
Он видел с болью, как тихонько умирает
Его дитя, среди творений. Как Он был
Подавлен очень и расстроен! Во Вселенной
Способный лишь энергией Мечты
Одной заполнить Он. И в необыкновенный
Комочек крохотный он сжался, с высоты
Глядел на девочку. При быстром расширенье
Мог разнести Он все вселенские миры,
Неимоверно необъятные в мгновенье.
И волны Света, как Отцовские дары,
Объяли девочку, лаская, согревая.
Бог сконцентрировал энергии Любви
Над лесом тёмным, где лежало, умирая,
Его дитя. Через энергии свои,
В земных деяниях  Он нежно воплощался.
И вот, коснулась  капелька дождя
Губ посиневших. Ветер к ней касался
Теплом ласкающим, настойчиво твердя:

- Живи, живи, Моё прекрасное созданье!
Вдохнула девочка упавшую пыльцу
Живого дерева. Цветов благоуханье
Придало свежесть её личику. Отцу
Отрадно было – Его крошка оживала.
Промчался день и миновала тихо ночь.
Сердечко билось и уже не умирало.
Своим детёнышем признали Божью дочь
Лесные твари, звери все, объяты негой,
Такой Божественной! А девочка росла
И стала девушкой. Из хилого побега
Цветком сияющим, как солнце, расцвела.

Светилась аура вокруг неё огнями…
«Самит», назвал с любовью девушку Отец.
«Самит, Самит!..» – кричали птицы над лесами
А утром солнышка встречал её венец…

Она ступала по рассветом озарённой,
Траве зелёной, и шептало всё: «Самит!..»
Порывом радости, торжественно, влюблённо.
И мир улыбкой восхищался, и в зенит
Летела музыка души, навстречу Солнцу.
Мир окружающий, как мать с отцом для нас,
Был близок девушке взрослеющей. В «оконце»
Следил за ней неугасимый Божий глаз.

Уж повзрослевшая, всё чаще доходила
До края леса и среди густой травы
Тихонько пряталась, внимательно следила,
Как люди жили непонятно, но, увы,
О них, похожих на неё, Самит не знала.
Жилища строили, ломали всё вокруг,
Носили шкуры. И зачем? Не понимала
А понимание потом пришло, не вдруг.

Они все больше от творений отдалялись,
Истинно Божьих, убивая Божью тварь.
И кто быстрее убивал, тем восхищались
И восхваляли его доблесть. Смрад и гарь
Шли от пылающих костров. Самит не знала,
Что из живого люди мёртвое творя,
При этом умными считались. Направляла
На одного частенько взор, к нему горя
Каким-то чувством непонятным, и стремилась
К тем людям странным, чтоб поведать им о том,
Что радость может им доставить Божья милость
От сотворения совместного, потом
От созерцания его. В ней возрастала
К рожденью нового потребность. Тот, о ком
Она мечтала, был невзрачным, не летало
Его копьё, как у других. Всё о своём,
Уединившись, думал часто, был лиричен,
В убийствах полный неудачник, тихо пел,
Полётный голос, чист, волнующ, мелодичен,
Струну, чувствительную, тонкую задел
В душе девичьей он нечаянно. Запела
Струна светло, легко и радостно, тоской
Щемила душу, растекаясь вдруг по телу
Истомой сладостной. И непонятный зной
К лицу приливом подступал, горели щёки,
И сердце в трепет приводила мысль о нём.
Казалось – был он беззащитным, одиноким
Среди людей, в бездушном племени своём…

Самит однажды к этим странным людям вышла,
Набрав даров в лесу живительных своих,
Несла корзину из лозы. К девчонке пришлой
Особый, плотский интерес возник у них.

Толпа глядела на убитого слонёнка,
О чём-то спорила, избранник с ними был.
Её увидев, замолчали все – девчонка
Была прекрасна! Обнаженный стан сулил
Забавы плотские. Самит ещё не знала –
Преобладали те желанья у мужчин
Над всем в то время. Обнажённая стояла,
Свои дары в траву поставила. Один
Её избранник привлекал вниманье девы.
Толпа к ней бросилась, и дикие глаза
Горели похотью. А девушке напевы
Её избранника мерещились, из-за
Него, любимого, осмелившись, предстала
Перед людьми она. Избранник мчался к ней
Со всеми вместе. Вдруг по струнам пробежала,
Её души, волна агрессии. Скорей,
Скорей, назад! Что было силы, побежала
От приближающихся воинов-мужчин,
Легко, свободно и совсем не уставала.
Их вожделение причиною причин
За ней погони было. Долго-долго гнались.
Не суждено! Напрасно было догонять,
Её коснуться чтоб, потели, задыхались.
Не понимали – чтоб прекрасное познать –
Внутри души своей мир должен быть прекрасным.
Изрядно воинов бег долгий утомил,
Но скрылась девушка. Не менее ужасным
Стал факт, что в чаще заблудились и без сил
В лесу бродили. Наконец, нашли дорогу.
Один блуждать ещё по лесу продолжал,
Запел, являя голосом тревогу,
Присел под деревом измучившись, дрожал.

Самит тихонько, в чаще прячась, наблюдала
За ним и слушала, как пел печально тот,
К кому стремилась и о ком теперь страдала,
Ждала с волнением, когда он допоёт.

Без страха вышла показать ему дорогу.
Не побежал он к ней стремглав – пошёл за ней,
Покорно, молча, узнавая понемногу
Дорогу к стану, лес, мерцание огней…

Увидел стан он и костры, бежать пустился.
И на бегущего избранника Самит
Смотрела долго, сердце билось.
- Не простился,
Не оглянулся даже… пусть себе бежит…

Необычайно её сердце замирало,
Когда во след ему твердила, про себя,
Большого счастья парню-воину желала,
Его по-прежнему, по-девичьи, любя:

- О, как хотелось бы мне песнь твою услышать,
Совсем не грустную, счастливую, в своём
Лесу, сейчас…
А он бежал, бежал, где крыша
Ждала его, стоял родной привычный дом…

Остановился вдруг и к лесу повернулся,
На миг задумавшись, затем, на стан взглянул,
Вновь к лесу взгляд направив свой, он размахнулся,
Копьё забросил далеко и повернул
Как раз в ту сторону, где, спрятавшись, стояла
Самит… ждала его… он рядом  проходил.
И взором любящим она его объяла.
Тот взор любви его вдруг приостановил.

Его, желанного. И к ней он повернулся.
Не убежал, а подошёл и рядом встал,
В глаза прекрасные взглянул и улыбнулся,
Ладонь робеющую взял и крепко сжал
В своей ладони. И пошли они, ни слова
Друг другу так и не сказав, к полянке той,
Росла Самит где, в их пространство, к жизни новой,
К любви их вечной. То прапапочка был мой,
Поэт, певец, с моей прамамочкой. Шли годы,
И в поколеньях моих предков кто-нибудь
Обуреваем был стремлением в народы
Идти иные, чтоб поведать жизни суть.

В края иные шли они под видом разным,
В толпе терялись, среди воинов, жрецов.
То как учёные, неся в благообразном
Своём деянии заветы мудрецов,
Своей поэзией творящею блистали.
Они пытались тем народам рассказать,
Что к счастью есть пути и чтобы знали –
Есть рядом Бог, Отец-Создатель, и понять
И осознать Его всем надо. Закрываться,
Пустой в угоду меркантильной суете,
Не надо вовсе, как и поклоняться
Лукавым сущностям иным. А лишь мечте
Отца-Создателя быть верным. Погибали
Они, стремясь всё это людям донести.
В живых оставшиеся, дело продолжали,
Мужчины, женщины. Любовь свою найти
Им удавалось среди тех иных народов,
Живущих образом не Божеским – иным.
Так древний род наш продолжался, год от года,
С первоистоков, верный помыслам своим…»

2. Праотец

«Десятки тысяч лет земных назад,
Когда ещё величия Египта
Мир не познал, о чем следы твердят,
Как записи живые манускрипта,
Под пеплом памяти, за давностью времён.
Людское общество такого государства
Ещё не создало. На множество племён
Оно делилось. Был далёким путь до царства.

Отдельно от людей жила семья,
Своим сугубо следуя законам,
Мой праотец, прамамочка моя,
В раю лесном, Божественном, зелёном,
В первоистоках будто был тот рай.
На их полянке всё напоминало
О нём, цветущем. Благодатный край,
Где всё росло, цвело, благоухало.

Два солнца в радость мамочке  моей.
Одно из них, что всем всегда светило,
С рассветом пробуждая, и людей,
И всё живое.  И другое мило –
Избранник, мой прапапочка. Она
Всегда вставала первою, купалась
В речушке. Первозданная Весна!
Она в лучах восхода согревалась.

Свет радости дарила и ждала,
Когда проснётся он, её любимый.
Он просыпался. Мягкий луч тепла
Во взгляде был. Такой неповторимый!

Она ловила первый его взгляд.
И, в тот момент, как взгляды их встречались,
Они друг другу нежно улыбались.
Мир замирал. Вбирало всё подряд
Пространство с восхищеньем: свет и негу,
Любовь и щебетанье соловья
И шум реки, несущей волны к брегу,
Восторг небес. Вот так, моя семья
Жила в том мире. А когда смеркалось,
Отец всегда задумчиво смотрел,
Как пред закатом солнце опускалось,
Затем он пел, пока закат горел.

И слушала, с пристрастьем оживлённым,
Прамамочка, красавица моя,
Лаская взором, нежным и влюблённым,
Прапапочку, восторгов не тая.

Она тогда ещё не понимала,
Как в песнях тех особые слова
Формировали образ, и взлетал он,
Где в сумерки сгущалась синева…

Об образе хотелось чаще слушать.
В глазах её желание прочтя,
Прапапочка, привычный образ руша,
Черты необычайные чертя
В пространстве, пел ей песни, формируя
Творенья новь. Незримый образ жить
Стал между ними. Но, не протестуя,
Она смогла тот образ полюбить
Сильнее, чем отца. И, пробудившись,
Однажды, он не встретил взгляд любви,
Как ранее. Тому не удивившись,
Пошёл он лесом утренним, свои
Стопы направив в тихое местечко,
Увидел там прамамочку мою
И сердцем ощутил её сердечко,
Глаза её, где в каждом – по ручью
Солёных слёз. Стояла, прислонившись
Спиною к кедру. Обнял мой отец
Несчастную, пред нею преклонившись,
И произнёс: «Ваятель я, певец.

Я создал образ. Верю, понимаю,
О нём грустишь, любимая моя?
Моя вина в случившемся, я знаю,
Незрим мой образ новый. И не я,
А он тебе стал более любимым.
И не страдай – беда в том не твоя.
Моя. Я сознаю – неотразимым
Сваял его, прекрасным, как меня,

Люби его, любимая. Я к людям
Теперь, с тобой расставшись, ухожу,
К ценителям прекрасного и к судьям.
Что здесь познал, я людям расскажу,
Как образы прекрасные творятся.
Другие смогут это же познать.
И помыслы в благое воплотятся –
Сад первозданный сможем воссоздать.

И нет во всей огромнейшей Вселенной
Существ, сильнее образов живых.
Любовь ко мне, мной образ сотворенный
Смог победить. На столь велик мой стих,
Звучащий песней. И творить я буду,
И будут людям  образы служить,
Любимая, тебя я не забуду,
Люби наш образ, долго будет жить,
В душе твоей он…»  Как дрожали плечи
Прамамочки, и голос прошептал
Сквозь плач, чуть слышно. В ослабевшей речи –
Страдания: «Любимый, ты создал
Мне образ полюбившийся, незримый,
А, зримый, ты уходишь от меня.
Во мне дитя шевелится, любимый.
Что я скажу, при первом свете дня?

Что об отце его скажу я?..»
«Мир буду я прекрасным сотворять.
И в образах творящих отражу я
Всё лучшее, о чём люблю мечтать.

Отца мой сын взрослеющий представит.
Достойным стану образа его? –
Меня узнает. Нет, то не слукавит. 
Я в «тень уйду», чтоб этого всего
Не ведал он, чтоб не мешать стремленью
К прекрасному, к безудержной мечте,
К рождённому, благому вдохновенью,
К любви и первозданной красоте…»

Непонятый ушёл он, окрылённый
Открытием великим, праотец…
Шёл к людям. И в сознанье, озарённый
Жил бард, всего прекрасного творец…»

3. Праотец.
Необычная сила

«Совсем далёкими те были времена.
Уже неравенство людей всех поделило.
Между собою враждовали племена,
Вождей воспитывали войны. Не сулило
Народам радости такое бытие,
Но возрастить побольше воинов стремились.
И в каждом племени стремление сие
Достойным виделось. Отважными гордились.

И уважением не жаловали тех,
Кто к земледелию, к поэзии был склонен.
В делах военных признавался лишь успех.
Иное блекло на победном, славном фоне.

И проживали в каждом племени жрецы.
Людей запугиванье целью их являлось,
Простых, несведущих, чем божьи мудрецы
Тщеславье тешили. И каждому казалось,
Что он величие, и каждый горд был тем,
Что будто знает что-то большее от Бога,
Чем все другие Божьи слуги, и над всем
Один он властен, уготована дорога
В бессмертье, Божьему избраннику ему.
Племён из нескольких собрал жрецов, поэтов
Мой праотец, на сколько было одному
Ему посильно действо это. Для совета
В пустынном месте, отдалённом, собрались
Мой праотец, ещё одиннадцать поэтов
И семь жрецов. И злые реплики неслись
С усмешкой колкой, предвкушая всех ответов
Несостоятельность, от важных Божьих слуг,
Напыщенных, отдельно восседавших,
Бесспорных собственников вороха заслуг,
Их демонстрируя, и Богу дань воздавши,
В противовес поэтам скромным и певцам,
Сидящим тихо, в озарении сюжетов,
На волю рвущихся, волнующих сердца
В глазах горящих. Неспроста призвал поэтов
Мой праотец. Всему собранью говорил:
Вражду и войны между всеми племенами
Пора давно уж прекратить. Он жизнь сулил
Без войн, достойную, за общими стенами
Одноплеменного пространства, что для всех
Единоцелым, неделимым государством
Счастливым станет, где улыбки, добрый смех –
Уже без войн, без разрушений и мытарства.

Ко всем народам, справедливым будет вождь,
И станут честно помогать друг другу люди,
Омоет землю и пространство чистый дождь
От грязных помыслов. Сообщество осудит
Разгул, безнравственность воинствующих масс,
В сад первозданный проторит себе дорогу,
Творцу на радость, всех нас любящему Богу…
Он обязательно настанет, этот час!

Жрецы заумные смеялись над отцом:
- Да кто ж позволит власть  отдать другому,
Да добровольно? Это надо быть глупцом.
Нет, не бывать, поверь нам, странник, таковому.
И племена все воедино чтоб собрать,
Кто-то единственным, сильнейшим должен стать
И победить всех обязательно других.
Пойми, нет проку от призывных слов твоих.
Ведь ты же хочешь, чтобы не было войны.
Слова наивны, как и помыслы, смешны.
Нелепа речь твоя. Зачем ты нас призвал,
О, несмышлёный? Ты от дел нас оторвал.

Совсем уж было собрались жрецы уйти,
Но мой отец остановил их:
- Ваша мудрость
Должна помочь нам всем решение найти
В созданье общества людского, там, где скудность
Мышленья вовсе не должна существовать,
Создать для общества единого законы.
Способен силу необъятную я дать,
И всем, и каждому. Ещё не превзойдёны
Её стремительность и внутренняя мощь.
Оружье мощное, рукою сотворённое,
Не в состоянии ту силу превозмочь,
И никогда не быть той силе побеждённою…

Во благо будете использовать её.
Всем к цели, к истине прийти она поможет.
Против людей направит силу кто – огнём
Своим негаснущим и мощью уничтожит.

И ей владеющий, тогда погибнет сам.
О силе весть жрецов  остановила.
Старейший самый молвил жрец:
- Поведай нам,
Коли знаком ты с нею, что это за сила?
Коль необычна так и действенна она.
Имеет свойства государства даже строить.
Останься с нами, таковая нам нужна,
Не прочь её мы чудодействие освоить.

Законы общества совместно мы творить
Конечно ж будем.
- К вам за этим и пришёл я,
Чтобы создать людское общество, в нём жить
И рассказать о силе новой, что нашёл я.
Но одного, прошу, правителя из всех,
Знакомых вам, назвать, подумайте при этом,
Чтобы не алчен был и чтоб авторитетом
Достойным пользовался, чтоб его успех
Не в войнах был – в любви, в душевной доброте,
В семье царило чтоб взаимопониманье,
Чтоб предавался он Божественной мечте,
Об облегчении заботился страданий
Народа…
- Есть у нас правитель таковой, –
Старейший жрец, на миг задумавшись, ответил, –
Меж племенами в смертных войнах – не герой,
Любых сражений избегает, чист и светел,
И племя слишком малочисленно его,
В нём не стремятся воинов прославить,
По счету воинов в том племени всего,
Чтоб защитить себя. И чтобы не лукавить
Перед судьбою, да сражений избегать,
Им кочевать приходится по свету,
Места, пригодные для жизни, оставлять
Другим. На «неудобицах», при этом,
Селенья ставить…
- Как же следует нам звать
Вождя беззлобного?..
- Египтом он зовётся…
- Тогда, Египет-государство создавать 
Мы будем вместе, из трёх песен донесётся
О нём понятие. Я песни вам спою.
В разнообразных племенах, певцы-поэты
Пропойте песни те. И каждый жизнь свою
Менять начнёт тогда, найдя ответы
В моих тех песнях. Вы, мудрейшие жрецы,
Среди людей вождя Египта поселитесь.
Из разных мест идти к вам будут беженцы.
И семьи будут приходить. Вы не скупитесь
На доброту своих законов, чтоб статей
Совсем там не было о власти разрушенья,
И о насилии. Встречайте всех людей
Словами добрыми любви и уваженья.

Три своих песни спел собравшимся отец.
В одной был образ справедливого правленья,
С Египтом славным во главе. В другой певец
Пример сообщества счастливого, в общенье
Людей, живущих повсеместно, показал.
А третья песня темой прозвучала
Любви семейной, тесных родственных начал
И счастья детского. Собрание внимало
Простым для слуха, звучным песенным словам,
Однако фразы песен строились такими,
Что волновали, и кружилась голова,
И становились сразу образы живыми.

Они звучали мощным голосом отца.
Звала мелодия, манила, увлекала,
И будоражила дремавшие сердца,
Когда прекрасные картины создавала…

Ещё в округе  государство никому
Известным не было и не существовало,
То есть, Египетское. Знал отец, к чему
Мечта высокое сознанье призывала,
Сливаясь с мыслью во единое… и всё
Произведённое, как следствие порыва
Творца-ваятеля, и храмы, и жильё
Людей простых, всё стало следствием призыва.

И пел прапапочка, владевший властью той,
Что Человека от «иного» отличает,
Что наделяет его силою святой,
И Сыном Божьим называться позволяет.

Пылали страстным вдохновением певцы,
Бывали в разных племенах, три песни пели.
Блистали ясной прозорливостью жрецы,
В Египте новом поселившись, где успели
Своих законов добрых множество издать,
Полётной мыслью ускоряя труд и время.
И стали образы собою привлекать
Людей к Египту, в малочисленное племя.

И через пять не очень долгих лет всего
Уж и Египет-государство народилось.
Все остальные племена вокруг него,
Когда-то значимые, так уж получилось –
Совсем распались. Их давно исчезла власть,
Вконец ослабшая. Их что-то побеждало,
Их принудило это «что-то» вскоре пасть,
Хоть войн и не было, ничто не угрожало…

Вожди воинственные сделать не могли
Совсем уж больше ничего против распада.
Поисчезали племена с лица земли,
В угоду ищущим дорогу в лоно сада.

Вожди не ведали, как образы сильны,
В земной реальности привыкшие сражаться.
Не понимали – людям образы важны,
По нраву душам их, к которым достучаться
Всё ж удалось-таки. Влекут они сердца.
И перед образом одним, незамутнённым,
Ни меркантильным постулатом мудреца,
Ни лживым посулом, жрецом провозглашённым,
Совсем бессильными окажутся войска,
Любым оружьем боевым вооружённые,
К чему людская приспособлена рука,
Тем новым образом окажутся сражённые.

Всё больше крепла государственная мощь.
При этой мощи государство разрасталось.
Уединившись в Божьих храмах, день и ночь
Жрецы законы создавали. Исполнялось
С большим желаньем, ими созданное всё,
И житель каждый жизнь свою стремился
Равнять по образу, что скрашивал её…
Отцовский помысел, под оком Божьим, сбылся.

И правил государством фараон,
Правитель новый так Египта назывался.
Законам следовал благим строжайше он –
Его обязанностей данный факт касался.

Прапапочка среди жрецов верховных жил,
И девятнадцать лет жрецы ему внимали.
Науке образности высшей их учил.
Жрецы упорно ту науку познавали.

В творенье образов старались преуспеть.
Отец всё искренне стремился рассказать им,
Благим намереньем пылая, чтобы впредь,
В своём замысленном легко пришлось дерзать им.

Жрецы познали всю науку или часть
Науки образов – теперь уже неясно,
И вовсе смысла не имеет уточнять
Того сегодня, в светлых думах о прекрасном.

Жрецов однажды пригласил Верховный Жрец,
Не всех, однако. Лиц особо приближённых,
Они проследовали чинно в храм-дворец,
Что недоступно было даже фараону.

Верховный Жрец на троне восседал
А приглашённые жрецы, все остальные,
Сидели ниже, на скамьях. Средь них сиял
Отец улыбкою, в себя уйдя, живые
Рисуя образы. По красочным, по ним,
Очередную чудо-песню создавал он,
И в содержанье образы вплетал он,
Давая волю им, всесильным и живым.

И вот, изволил Жрец Верховный произнесть:
- Мы необычную науку все познали.
Всем миром Божьим управляет Наша Честь,
Она, великая. Чтоб власть мы не теряли
И вечно пользовались ей. Из этих стен
Нельзя отдать крупицы малой даже знанья
О той науке, пусть огонь её не тлен,
Но служит нашему прогрессу в созиданье.

И для того необходимо нам создать
Язык особый, меж собой им изъясняться,
Чтоб, даже как-то невзначай, о ней узнать
Никто не смог бы, и, тем паче – догадаться.

Трактатов множество на разных языках
В народ отправим мы, пусть думают, дивятся,
Что излагаем всё. И в будущих веках
Науки наши и открытья излагаться
Так будут мудро, что за ними не понять
Науки главной станет, ни простолюдинам,
Ни их правителям. И будут удивлять
Мужи мудрейшие всех знаньями, в едином,
Нам только нужном направлении, при том,
От главной истины и сами удаляясь,
Всё дальше, дальше уводя других, потом
Мудрёным мыслям в рассужденьях предаваясь.
Пусть будет так!
И лишь прапапочка молчал.
- Вопрос один нам разрешить без промедленья
Необходимо, – Жрец Верховный продолжал. – 
За девятнадцать лет достойного ученья,
Познали мы, как надо образы творить.
Любой из нас, жрецов, на то способен,
По воле собственной мир может изменить
Иль уничтожить государство. Он подобен,
В деяньях, Богу, разрушителю, творцу.
И, тем не менее, загадка остаётся.
Скажите прямо мне, Верховному Жрецу,
Всё ж, почему неравнозначным удаётся,
По силе, образ? И так долго мы творим,
В теченье времени.
Жрецы в ответ молчали,
Умом не ведая зависимым своим,
Куда он клонит, и его не понимали.

Слегка возвысив голос строгий, продолжал
Верховный Жрец, рука, от напряженья,
Слегка дрожала, посох тоже в ней дрожал:
- Своё я выразить хочу соображенье.

Среди всех нас способен образы творить
Один, так быстро, что их сила остаётся
Непревзойдённой, невозможно объяснить,
И как же всё ему так ловко удаётся.

Всех нас, жрецов, он девятнадцать лет учил,
Но недосказанность осталась. Меж собою
Мы не равны, он в нас не полностью вложил
Объём всех знаний. Мы понять должны, с какою
Всё это целью? И не важен вовсе сан,
Каким и кто, из здесь сидящих, обладает.
Пусть знает каждый. Недосказанность – обман.
Над всеми властвовать однажды пожелает,
Незримо, в час, совсем нежданный, и творить
Он волен силою, и без ограниченья,
Способен в раз он возвеличить, иль убить,
Или разрушить государство, в чём сомненья
Нет ни единого. И я, Верховный Жрец,
С присущей властью, поменять соотношенье
Сил высших призван, упредив тем искушенье
К приоритетам власти.
Понял мой отец,
Что речь о нём. Восстал «верховный» с трона,
Ступая медленно и посохом стуча,
По плитам каменным пошёл бесцеремонно
К отцу, негромко и невнятно бормоча
Слова какие-то, но вдруг остановился
И молвил дерзко, глядя прямо, на отца:
- Поэт, я вижу – ты не удивился?..
Не провёдешь меня, Верховного Жреца.
Из двух путей ты можешь выбрать путь единый.
Вот первый путь – ты раскрываешь тайну сил,
Творимых образов своих. Тот путь недлинный.
Тогда считай, что твой рассудок победил,
Жрецом вторым тебя представлю. Первым станешь,
Когда уйду я. Не раскроешь – путь второй
Тебе откроется на башне, где предстанешь
Перед народом, невредимый и живой.

В неё войдёшь и больше уж не выйдешь,
Я дверь замуровать приказ отдам.
Лишь только малое окошечко увидишь,
Оно для пищи, дверь заменит. Будешь там
Век вековать. Когда настанет время,
У башни люди соберутся, выйдешь к ним.
Площадка есть там. Хоть и тяжко бремя,
Но петь не будешь ты, и образам твоим
Осуществиться не получится. Увидит
Народ тебя совсем спокойным, не поймёт
Исчезновенья твоего. Уж не обидит
Тебя сообщество жрецов, и твой живот,
Через оконце, пищей будет пополняться,
Не скрою, скудной. Поприветствуешь народ.
Посмеешь песни петь творящие – питаться
Три дня, за каждую, не будешь, приведёт
Всё это к смерти. И воды ты не получишь,
Считай, что сам себе назначишь смерть свою.
Определяй свой  путь...
И взгляд колючий
Суровой алчностью горел.

- Я не терплю
В решеньях важных суеты и промедленья.
Решай, каков из двух приемлешь путь!
Отец поднялся, ни упрёка, ни волненья,
Лишь грусть на лоб легла морщинкою чуть-чуть.

Он встал, задумчивый, и вдоль жрецов прошёлся,
В глаза им, каждому, внимательно взглянул,
Познанья жажду увидал в них. Жрец извёлся,
О камни посохом ударил. И вздохнул
Без страха в голосе отец, всем отвечая:
- В лесу я  силу образа познал,
Судьбы по воле, ей в угоду, выбираю
Я полтора пути…
Верховный закричал:
- Какие полтора?.. Смеяться смеешь
Над всеми, кто здесь в храме, надо мной?..
Отец ответил:
- То пожнёшь, что сам посеешь.
Увы, смеяться, обижать – резон не мой…

Уйду я в башню навсегда по вашей воле,
Перед уходом, сам, как знаю, как смогу,
Открою тайну всем. Пути второго доля
Дополнит первый путь. Свой принцип сберегу,
Душою вовсе не кривя, себе я честно,
Всем очевидно, полтора пути избрал…
- Так говори, не медли, что тебе известно, – 
Жрецы вскричали. –  Тайна где?
 И прозвучал
Простой ответ:
- В яйце…
- Скажи-ка?.. – громко
Жрецы все вопрошали. –  Поясни…
- В яйце от твари. Тварь – есть суть потомка…
- Скажи яснее нам, – не поняли они.

- Яйцо от курицы взрастит её цыплёнка,
Яйцо утиное – утёнка возродит.
Яйцо орлицы вырастит орлёнка,
И тем орла подарит. Каждый воплотит
В себе того, что сам он ощущает…
- Я ощущаю. Я творец! – воскликнул жрец. – 
Скажи-ка, что же в сотворенье нам мешает,
Чтоб всех сильнее образ был?
 
Сказал отец:
- Да ты не веришь сам тому, что говоришь ты.
Судьбу творящий отдавать способен сам.
Прося, поверь мне, ничего не сотворишь ты.
В тебе неверие. Я большего не дам.

Отец ушёл, и дверь за ним закрылась.
Приказу следуя Верховного Жреца,
Замуровали вход. Что вздумалось – свершилось.
Один раз в день передавали для отца,
В оконце малое воды, всегда не вдоволь,
И пищу скудную, а вскоре, перед днём
Собранья общего, народного, за слово ль,
За песню ль будущую, жгущую огнём,
Три дня прапапочке не подавали пищу,
Взамен, ему передавалась лишь вода –
Приказ Жреца Верховного. Бог взыщет
За лицемерие! А жрец желал тогда,
Чтобы отец, как он на башню выйдет,
Ослаб совсем.
- Глядишь – и не споёт,
Свою творящую, и тем народ обидит,
Разочаруется, быть может, в нём народ.

Вот люд ликующий пред башнею собрался,
И на площадку башни вышел мой отец,
Любим народом был он, весел, улыбался
Со всеми вместе. Он не сетовал, певец,
Ни словом так и не обмолвившись народу
Об изменившейся судьбе своей, запел.
И лился голос с ощущением свободы,
Он птицей резвой в струях воздуха летел,
Формировался его образ необычный.
Весь люд ему восторженно внимал.
Песнь завершив свою, мотив привычный
Уже другой творящей песни начинал.
И пел народу целый день певец, стоящий
На башне храма. Пред закатом он сказал:
- С рассветом новые мелодии творящих,
Чудесных песен я спою. Он продолжал
Весь день второй, вплоть до багряного заката.
Народ не ведал, что в темнице жил певец,
Воды глотка от знати жреческой, предвзятой
Не получал. Однако весел был отец…»

4. Отец и сын

«На третий день отец, поднявшись на площадку,
Рассветным утром, на толпу людей глядел.
Искал глазами он кого-то, но разгадку
Представил случай. Знал, кого хотел
Внизу увидеть, обводил толпу глазами.
Его, бродячие поэты и певцы,
Уже приветствовали громкими речами.
И струны пели, и звенели бубенцы
В руках восторженных певцов, стихи поэтов
Перекликались меж собою над толпой.
Отец искал, он знал – сын рядом где-то.
Его, рождённого любимою женой
Ещё в лесу (уже промчалось девятнадцать
Лет от рождения) увидеть он хотел
И продолжал глядеть в толпу, и улыбаться.
Вот, голос звонкий до него вдруг долетел
И молодой совсем:
- Скажи, певец великий,
Поэт творящий, на площадке ты стоишь
Высокой башни. Воедино наши лики
Перемешались пред тобою. Ты глядишь
На всех нас сверху. Я внизу, но почему-то,
Певец, мне кажется, что будто ты отец
Мой, самый близкий мне…
И замер на минуту
Певец великий, и спросил:
- Ты что, юнец,
Отца не знаешь своего?..
- Мне девятнадцать.
С рождения не видел я его.
В лесу мы с матерью одни. Ушёл скитаться
В народ отец до появленья моего.

- Скажи мне, юноша, как ты воспринимаешь
Весь мир, что нас вокруг?..
- Многообразен он,
Прекрасен, когда солнышко встречаешь,
И на закате, когда всё впадает в сон,
Бездумно портят красоту земную люди,
Одни страдания друг другу причинив,
Земле чудесной. Боль сознанье будит,
Жить не смогу я на земле, не защитив
Её от ханжества людей, людей – от злобы…
С высокой башни голос молвил:
- Твой отец
Ушёл, поскольку ему стыдно стало, чтобы
Мир сделать лучше, привести тебя, юнец,
В цветущий мир тот удивительный, прекрасный…
- Выходит, верил мой отец, что он один
Переиначить мир сумеет, и напрасно.
Подхватит начатое дело его сын…

Наступит день такой, и каждый осознает,
Что прежде, чем любимое дитя
В мир привести, он мир тот пожелает
Прекрасным сделать, где осознанное Я
Начнёт в гармонии с природой развиваться.
О мире сложном том, в котором будет жить
Твоё дитя, мой друг, подумай. Разобраться
Во всём попробуй и скажи, когда родить
Должна избранница твоя?..
- Мне жаль, но нету
В лесу избранницы. Там множество друзей,
Там мир прекраснейший, там тема для поэта,
Мечты творящего. Избранницы своей
Ещё не встретил я, которая вошла бы
В мой мир. Его оставить не могу,
Иным потребностям в делах предаться дабы.
Своё пространство, где я вырос,  берегу…

- И что ж, пускай, пока избранницу не встретил,
Свою прекрасную, есть время у тебя
Мир сделать радостнее свой, в котором дети,
Потомство будущее, будут жить, любя
Твой мир любви, как свой…
- К тому стремиться буду,
Как мой отец…
- Да, ты уж, не юнец,
Представь прекрасный мир простому люду.
Поэт ты будущий и будущий певец.

О мире будущем твоём споём с тобою,
О мире счастья, что подарит людям свет…
- Кто сможет петь, как ты?..  звучишь ты над землёю,
Певец великий и творящий жизнь поэт?..

- Поверь мне, юноша, ты тоже петь так сможешь.
Строку я – первую… вторую – ты… смелей,
Подпой певец мне!.. Голоса так наши схожи!
С высокой башни пел отец, что соловей.

Над головами у людей вознёсся голос
Подхвачен эхом, он, ликуя, выводил
Строку из песни…  сразу к голосу подстроясь,
Уже другой, полётный голос подхватил
Строку вторую. И строка звучала сына,
И песня чудная о радости лилась.
А, иногда, сливались звуки воедино…
И вот уж песня над землёю понеслась
С двойною силою. Певец пел тише, тише…
И вскоре голос его с башни замолчал.
Он покачнулся вдруг. Но голос выше, выше,
Уже уверенней у сына зазвучал…

Но устоял певец и людям улыбнулся,
И слушал –  голос сына всё крепчал.
Но песня спета, и отец слегка согнулся,
Рукою людям всем, прощаясь, помахал…

И чтоб от глаз людских скорей укрыться,
На пять ступеней грубой лестницы он вниз
Спустился еле. Уж устало сердце биться.
Напряг он слух свой. Голос ласков, нежен, чист
Донёсся с тёплым ветерком. Шептала сыну,
Певцу-поэту, пылко девица-краса:
«Позволь мне, юноша, позволь. Свой мир покину
И за тобою в твой войду…» Закрыв глаза,
На грубых, каменных ступенях серой башни
Терял сознание отец, он умирал
И озарял своей улыбкой день вчерашний,
Давно прошедший, и сегодняшний, шептал,
С последним вздохом и улыбкой: «Род продлится.
И ты будь счастлива, любимая моя,
В кругу детей свих счастливых…» Словно птица
Мир облетела эта фраза. Знаю я –
Слова из песен двух отцов моих поэты
В тысячелетьях повторяли. Разных стран
Певцами песни были образные спеты
По континентам разносил их океан…»

5.Праотец.
Бессмертие

«…Когда прапапочка с высокой башни пел,
Из дивных песен светлых образы рождались.
Шептали губы строки стройные, звенел
Струн говор песням в такт, перебирались
Невольно пальцами они, и общий строй
Всех инструментов создавал сопровожденье
Творящим песням. Окрылённый наш герой
В неудержимое стихийное волненье
Ввергал ликующие массы. Средь людей
Жрецы мудрейшие бесстрастно восседали.
Науку образности, в сущности своей,
Познав за годы обученья, понимали
Других поболее, что делает певец,
Прекрасно видели, как лица вдохновлялись.
С тревогой слушая отца, они боялись,
Как бы не создал в песнях образы отец,
Их обличающие, чтобы не поведал,
Как он жрецами в башне храма заточён.
Звучала в песнях воли разума победа,
И мудрых образы жрецов представил он.

И процветающей страны народ, живущий
В стране той счастливо, он в песнях рисовал.
Правитель добрый, справедливый, всемогущий
Был создан в образе. Он радость прославлял
И никого не обличал. Жрецы считали
В умах «тугих» своих, на сколько тысяч лет
Один он строит людям будущее. Знали,
На сколько верен им поведанный секрет.

И вот, слова последней песни отзвучали,
Что спел он с сыном. Удалился мой отец.
Потом и люди разошлись. Жрецы молчали.
И долго, долго восседал Верховный Жрец,
В глухой задумчивости. С ужасом глядели
Вокруг стоявшие в молчании жрецы,
Как зримо брови и как волосы белели
Жреца Верховного. Не знали мудрецы,
Как поступить. Поднялся Жрец Верховный
И в башню вход он приказал размуровать.
Размуровали. Рот безжизненный, бескровный
Ещё улыбку сохранял. Пытался встать
Певец, как будто. Рядом с ним кусочек хлеба
Лежал, к нему уже ослабшая рука
Не дотянулась. Цвета пасмурного неба,
Мышонок бегал и пищал, наверняка
Он был уверен в том, что хлеб возьмёт отец мой
И с ним поделится, но сам он хлеб не брал.
Он ждал, а вдруг да оживёт, вот-вот, певец мой.
Людей вошедших в двери башни увидал,
К стене мгновенно отскочил. К ногам стоящих
Людей в молчании с надеждой подбежал.
Его глазёнки, пара бусинок горящих,
В глаза глядели им. Никто не замечал
Его, сидящего во мгле на плитах серых.
Мышонок маленький отчаянно пищал.
Кусочек хлеба он с частицей малой веры,
К руке безжизненной толкал. Он защищал
Свою душонку от порока искушенья,
Внимая образу, что создал мой отец
Жизнь утверждающим порывом вдохновенья,
Уже безжизненный философ и певец.

С великой почестью жрецы в подземном храме
Захоронили мудрого певца,
Его могилу неприметной сделав в яме,
Под серым полом. Над могилою отца
Промолвил Главный, преклонив главу седую,
- Никто из нас теперь не скажет о себе,
Что он творец-де, и, уйдя в жизнь неземную,
Свой след оставил ты у каждого в судьбе.

Но нет, не умер ты, а умерло лишь тело.
Остались пламенные образы твои.
В них Свет твоей души, что не сгорела,
Сияет силой Человеческой Любви.

Потомков души к ним стремиться будут вечно.
Быть может кто-нибудь сумеет разгадать
Каким творением, в бессмертье бесконечном,
Был создан Человек, каким он должен стать.

Ученье создадим и, в тайне строгой,
Его, Великое, мы будем сохранять
В веках, пока понять не сможем Бога,
И до конца не сможем осознать,
На что свой ум и силу всю направить,
Свою Божественную, должен Человек.
Пока ж, в засилье дум, мы будем править,
В тысячелетиях, слагая с веком век…»

                09.2008г.