Дождь

      
                "Человек - это будущее человека".
                /Ф.Понж/

      
       Вася Фонарёв с детства любил дождь за его очищающую бескорыстную сущность. Сам же Вася был ему полная противоположность, так как всю свою жизнь мечтал научиться гениальности в каком-либо деле, - для этого он тщательно изучал все проливающиеся на землю дожди, чтобы, сопоставив некоторую свою положительность с целенаправленной дождевой деятельностью, сделать неожиданный отрицательный вывод и уже по нему вычислить далёкую возможность максимального эгоизма, прибавив к которому затем некую пульсирующую творческую жилку, можно было бы определить степень той или иной гениальности для какой-нибудь области полезной деятельности. Но в его расчёты постоянно врывались неопределённые для дела человеческие типы и характеры, - они губили нехитрую Васину арифметику, признав дождь не за положительную творческую единицу, а лишь за один простой нетворческий факт. Но дождь не мог быть скучным фактом, - он творчески собирался в упрямые тучи и весело разбрасывал себя по земле, создавая своим шелестом тихую, немного звенящую музыку природы, - и Вася неспешно примерялся к этой мелодии, вычисляя в своей думающей голове её гармонию, и вычитая из неё химические особенности водяных капель, - тем самым он обнажал дождь до состояния искусства, а факт, существующий в виде химических формул, пытался побыстрее забыть, потому что Вася очень хотел стать /он это внезапно понял/ гениальным музыкантом, а не сухощавым углеродистым химиком: он хотел полного раскрепощения угнетённого состояния своей души и потому доводил в своём разуме значение поющего дождя до критического творческого апофеоза и однажды, внимательно наблюдая шум дождя, записал такие стихи:


       Дождь – это вечная юность,
       Шагающая через дождевую свежесть.
       Дождь – это вечная радость,
       Оглушающая счастьем безмолвье людей.
       Берегите, берегите дождь, люди!
       И он омоет ваши раны
       Живительными ручейками правды,
       Он расскажет вам сказку
       О вечно молодых дождях,
       Которые были,
       И которые ещё не родились,
       Бережно накапливая влагу
       В ранах людей…


       Вася не плакал над своими стихами и смотрел далеко вперёд, через головы тех типов и характеров, которые видели в его дожде лишь голую химическую формулу. Он напряжённо и с надеждой читал им свои стихи, но они в ответ молча дарили ему резолюцию о суровой невозможности дождевого творчества и затем лениво уклонялись куда-то в сторону, оставляя его среди одиночества сухой земли.
       Прогремел гром, и Вася приготовился слушать музыкальную дождевую капель, но она не зазвучала, так как ушедшие в сторону типы и характеры бережно оставили напоследок постановление об отмене дождя. Он загрустил и схватил опасную бритву, чтобы побыстрее ударить по руке, не успев испугаться обжигающей боли, - незаметно для себя, он захотел жестоко отомстить тем, кто ушёл в дымку близкого горизонта, отменив дождь; он решил назло им сделать свой дождь – из красных музыкальных шариков, - они, красиво зазвучав, заставили бы своим багровым отсветом вернуться тех, кто слепо преклонялся перед химией протоколов и пустых договорённостей. Вася молодцевато ударил лезвием бритвы по тугой струне своей руки – жила неожиданно зазвенела, торопливо увеличивая количество колебаний в секунду, и вдруг лопнула, обнажив бушующий красный ливень, - он заиграл всеми цветами радуги, оттолкнувшись от ослепительного солнца, игриво выглянувшего из-за обессиленных Васиным ливнем грустных облаков. И тут он обратил внимание на белый листок, валявшийся беспризорно на неорошённом бескровном островке; он поднял его и увидел, что это был кусок дневника, - мутные потоки ливня вымыли его из слоя глины, оставшегося от разрушенного и засыпанного Временем старинного города. Вася, приглушив оборванную, но ещё упрямо звучащую струну, тем самым остановил временно торжество своего кровного дождя и слабеющими губами попытался разгадать смысл оставленного ему как бы в наследство документа…Разгадав-таки всю тревогу и глубину печали ушедшего старинного страдальца, Вася ударил ещё раз по оборванной, но ещё звучащей толстой струне, чтобы дождь сильнее отливал красным и продолжался ещё некоторое время, - назло тем, кто хотел отменить дождь, и кто ушёл затем за горизонт, куда-то далеко в сторону, осушать орошаемые земли. Он ещё раз зачитал найденный им документ, немного поприжав струну на руке, - она настойчиво усыпляла его своим вялым дребезжанием и застилала ему глаза сладкой звуковой пеленой. Вася подумал, что, наверное, это были  слезы, а не слабость от уходящего в даль дождя и, смахнув с ресницы алую дождинку, он духовно окреп и раскрыл до конца секрет старинного манускрипта. Там было написано что-то такое, что смутно, но определённо напоминало ему прожитую жизнь; но в документе была всего лишь навсего устаревшая конкретика, а в Васиной судьбе была опережающая грустная объективность. Он взял разгаданный манускрипт с собой, чтобы громко зачитать его тем, кто не хотел оставаться ненадолго для скрупулёзного разбора Васиной грусти, а уходил уже глубоко назад – в даль безграничного безразличного хаоса, дабы оглушить одиночеством рвущегося к старинным рукописям правды, истекающего внутренним духовным дождём врага постных резолюций и постановлений, узаконивающих царство душевной суши. В момент очень глубокого одиночества Вася захотел подарить возмездно свою кровь земле, чтобы через некоторое время выпить по капле творчески и надёжно проступивший через облака скуки дождь, который обновил бы Васю до вечной молодости и сделал его суть не зависящей от слабой пульсации кровяных шариков в изящных, готовых к музыке, руках. Он устало взглянул на дымчатый горизонт, - там маячили всевозможные типы, характеры и человеческие бытовые проявления – все они активно шевелили лопатами, пытаясь забросать огрубевшей  землёй обыденный интерес влажного будущего, но он направил последнюю свою тугую струю из-под сорванной до предела жилы на их скопище, по привычке дёрнув уже не существующую, нереальную струну на своей музыкальной руке; скопище в панике разбежалось в разные стороны, не позабыв прихватить с собой глубокие совковые, очень загребущие лопаты, оставив Васю вычислять остаток соотношения разности между осушенными ими кусками обыденности и орошённым Васиной обречённостью и верой большим полем, - на нём стали вырастать изящные деревья, помахивающие зелёными листьями-опахалами в ожидании дождевого творчества. Погрустневший, остывающий от одиночества Вася задумался о том, ч т о  он вычитал перед смертью из старинного документа об авторе найденных им записок. «Странно всё-таки это!.. Он мечтал стать великим музыкантом! Как и я!..» - Вася теперь уже навсегда закрыл глаза от потери внутреннего дождя, но думать он ещё мог и потому размышлял: «Да!.. Он мечтал стать великим музыкантом и скрывал от других свою мечту, лелея и взращивая её любя, и вдруг…видел, что такие музыканты уже существуют, реализовавшись в обыденную правду. Тогда он бросался в другую крайность, - вспоминал Вася запись из документа, превратившись в своё, существующее в виде памяти, прошлое, - и неожиданно начинал готовиться к писательской карьере. Он уже мечтал о трубке мудрости, библиотеке, камине, - но в определённый жизненный момент вдруг видел себя как бы со стороны; как бы его идеал внезапно воплощался в жизнь и существовал уже независимо от него – он замечал человека в благородной седине, шагающего степенно и цепко державшего в зубах ту самую трубку мудрости, о которой он столь настойчиво мечтал. «Ну вот!.. Опять опередили!..»  - думал он, - словно подслушали, подсмотрели его мысли о его мечте…- и ему уже неинтересно было становиться писателем. Он убыстрённо начинал понимать, что в то смутное тревожное время, когда он работал, забываясь в припадках творчества и напряжённо мечтал, другие – уже в свои незрелые годы – достигали таинственно и необъяснимо того, что он мечтал получить лишь через некое растяжимое условие труда. Чувство яростной досады охватывало его, и он начинал целенаправленно и методично постигать сущность всех этих правильных мальчиков и девочек, из которых усердные до физической слабости, внимательные с большегрузным бытом родители, а так же их грузоподъёмные и затаренные знакомые выращивают целеустремлённо день ото дня: писателей, критиков, режиссёров, художников, композиторов и т.п., выращивают, не советуясь с уходящей в тень неизвестности надорванной трудовой правдой; и все они вместе – всей шалой сворой - плюют в одинокую от  жестокого труда неокрепшую душу, замаскировано гадят на её бескорыстные до правды, тщетные усилия, на её далёкую заманчивую, но светлую мечту; вульгарными торжествующими криками душат её жизненную цель, самоуверенно греховно проталкивая тёплыми задами своих доморощенных нежных тепличных детей – псевдодеятелей; с униженной, но угрожающей из темноты, лаской вымаливают для них почётные тепличные места и должности, уча их – по своему примеру – правильному и организованному подогреванию задов, чтобы потом они сами – их дети, - учитывая уверенную преемственность, они – эти тепличные, воспитанные на нитрате презрения к неимущим и ниже их стоящим нетепличным трудягам-людям дети, в свою очередь, сами воспитывали в своих наследственных парниках и цветастых оранжереях таких же неполноценных целлулоидных: писателей, режиссёров, художников, учёных /о, ужас!/, врачей /о, ужас! ужас!/ и так далее, каковыми являются и они сами – родители будущих блестящих парниковых бесплодных псевдоинтеллигентов…».
       Вася уже давно очнулся там, где дождь собирался в прозрачные потоки и грозил углубиться к центру Земли. Он бросил свой цепкий потусторонний взгляд на негатив оказавшегося вместе с ним под землёй листка, - так как вернувшаяся из-за горизонта многочисленная свора типов и характеров обрушила гору земли на безмолвное красное озеро, оставив его наедине с ценным старинным документом; и Вася уже не торопясь, спокойно дочитал его до конца: там, в конце, белым по-чёрному значилось: «Я очень ненавижу и потому ударил бы сильно в единую челюсть всех парниковых целлулоидных гадов!». Он окончательно понял, что тот, кто писал этот удивительный уникальный документ, тоже, как и он, любил дождь; и потому Вася не испугался того, что умер, так как надеялся обрести свою вечную юность в подземных дождевых целительных потоках…