Знаешь, солнце

ОНА

Сдернув одеяло, прошлепала по холодному полу к окну, подозрительно ярко святящемуся: проспала? Все боялась проснуться, так и  не услышав чьи-то слова, будто бы без них вся жизнь покатится к черту на кулички. Напрасно: за окном ночью выпал снег – оттого мир стряхнул несколько десятков минут, и было светлее вчерашнего. Напрасно – в спешке проигнорировала тапочки – у окна от стены пол был стылым, а она всегда боялась холодных полов. Третье «напрасно»: даже досмотрев сон – не могла вспомнить, что же он ей ответил. Да и, собственно, что она спросила.

Запорошенные снегом ветви деревьев не позволяли разглядеть за собой кресты на зеленой деревянной церкви, которую недавно возвели практически под самыми окнами девятиэтажек бывшего городского гарнизона. Тогда это была окраина – теперь центр микрорайона, расстроившегося далеко на запад города. Девушка не была такой уж верующей, просто привыкла видеть за коном эти тонкие, будто иглы в небо, кресты, которые будучи повёрнутыми на восток, отсюда смотрелись именно как иглы.

Быстренько обувшись, побежала в ванную комнату: греть ноги.  Следом наступил обычный распорядок утра: чмокнув приготовившую завтрак маму и выпив напоследок кофе, она уже нажимала кнопку первого этажа.

— Привет, соседка, - караулит он её что ли?

— Привет.

— В альму-матер?

— Я, кажется, говорила, что уже закончила? – только чтобы не ляпнуть: «ненадоело?».

Это бестолковая улыбка будет ждать её еще и вечером: когда, бросив на асфальт недокуренную сигарету, он следом войдет в подъезд. «Эта лошадь погибнет от передозировки никотина», -  сокрушается кто-то внутри. «Так забери его себе», - нахально слышится в ответ, пока, ловко лавируя на скользкой тротуарной плитке, она  направляется к остановке.

Серый город начинает готовиться к Рождеству. Будто старая приживалка, которую могут выжить из дома за ненадобностью, он подключает к своим притязаниям на достойную жизнь: магазины с  блестящей мишурой, всевозможными китайскими гирляндами и хлопушками, шарами неземных оттенков. Потом подключится иллюминация на улицах, синтетические запредельных размеров ели, построенные строительными кранами и украшенные надувными летними мячами и детскими спасательными кругами – наиболее яркими и дешёвым для муниципального бюджета реквизитом. Потом шампанское, конфеты и подарки. Рождество плавно перетечет в Новый Год. В следующее Рождество. Следующий Стрый Новый Год.

 «В тебя вложены кошмарные деньги», - напоминает мама. Примерно, как в это Рождество. От которого мир никак не разрешится Родами. «После Рождества – надо слинять отсюда в Египет – иначе я не выдержу их». Или может проделать это все до Рождества по какому горящему туру, пока не началось выяснение: почему бы тебе не выйти замуж? Тут же  представила маму у телевизора с искусственной елкой… Ясно, что мама хочет как лучше, потому как у неё уже был к этому времени далекий гарнизон и двое детей на руках с миллионом хлопот при вечно отсутствующем лейтенанте.

«Такая красавица – и без молодого человека – это что-то запредельно требовательное к людям в характере?»

— Мама, ну, не могу я больше пары раз слушать их тупые слова и намёки на большее…

— Тебя как сглазили…

— Может, бросили…

— Перестань. Ушел и пусть гуляет по бабам – вот, бы стал ходоком после загса… Ты же должна была отвыкнуть от него за полтора года, пока ждала из армии. Они теперь другие… Возвращаются…

— Лучше бы не возвращался совсем.

— Не говори так. Бог, - мама теперь всегда в такие минуты крестится на церковь за окном, - тебя не оставит. Таких как ты не бросают… если такие не захотят, чтобы их бросили.

— Или если не захочет бог, - примирительно она утыкается за спиной в мамино плечо, глядя на иглы в небо.

Мама такая же высокая и стройная, как и она, ну, разве что, чуток располневшая по-женски. «А всё ж таки замечательно: я никогда, как и мама, не буду седой» - седина совершенно не заметна с таким оттенком волос. Она страшно пугалась возрастных седых женщин. Только не это!

Египет. Вторая половина дня холодная. Зато нет визжащих детей, толстых теток, суеты. Со второй попытки удалось добиться от админа ресепшна, подключить в сеть отпугиватель комаров. Нильские болота что ли плодят эту гадость? За две недели вполне сошла бы с ума. Хорошо, что догадалась всего на восемь дней и семь ночей.

Одна из ночей выпадет на День Святого Валентина. Аниматор отеля, явно из немцев, вероятно, большой поклонник девушек ей типа: высоких длинноногих блондинок с длинными распущенными волосами – просто провел этот вечер для всех, как для неё одной. Напоследок она выиграла целую коробку вырезанных из какого-то местного молочно-белого камня жуков-скарабеев. По приметам – жук приносит счастье. Ей с это дня должен был помогать не просто жук – а целая армада жуков.

— Сколько тебе лет? – уточнил парень в начале вечера.

Жуков, когда она их расставила на столике в номере, оказалось почти тридцать – вот это Валентинка! Доброжелатель всю ночь возникал в видениях каких-то самурайских драк. Он отбил её у неверно написанной когда-то судьбы? Желчной, страдающей снобизмом седой старухи.

Рождество и Новый год дома – оказались бессильны перед Египетскими черными ночами. Именно тут она поняла – пора все менять, пора-ра-ра-ра! Никакие новогодние и рождественские пожелания не имели никакого веса – не может быть так, что там их никто кроме неё не слышал? Тут же, за тридесять земель, ей не желали ничего – из-за языкового барьера, а может не принято постояльцам навязывать свое внимание? Только лишь молчаливо выстроившиеся в роту белые жуки  говорили о скорых переменах к лучшему без всяких слов! «Выстроила, как в детстве солдатиков» - так они играли с отцом и старшим братом.

— Мама, ну у тебя же остаётся Олег, - несколько поездок к родственникам в Питер изменили таки привычный уклад в сером муторном доме, смотрящем на все ту же зеленую с красной отделкой церковь.

Отец хотел, чтобы она переехала к нему, под Краснодар. Но теперь парадом командовал не полковник из забытых детских игр в солдатики. Да и солдатики были не о двух, а о шести ногах. Членистоногие насекомые по одной из теорий являлись разумными существами этой планеты еще до всяких человекообразных обезьян. Все египетские камушки в виде жуков – были раздарены (и теперь одаренные явно способствовали её новым замыслам). Рассованные по карманам и офисам – они нашёптывали владельцам, как стоит себя в данной ситуации вести.

Перед окончательным отъездом в Питер – она слетала еще раз для верности в Египет. Черная кошка Наоми перебралась теперь от Красного моря в ленинградские белые ночи, цвета жука, стоящего на комоде в комнатке, что ей предложили родственники.

Любимые с детства волосы теплого пшеничного цвета, правда, пришлось обрезать – дресс-код всех сотрудниц в новой компании имел негласный отказ от гривы. Голова теперь была непривычно легка, лишившись привычной тяжести. Возможно, оттого и сны изменились до ощущения терпкого вина.

— Твое имя нигде не значится… - вот что было в забытом сне. Скверным скрипучим старушечьим голосом.

— Почему? – вспыхнула обида на противный с эхом, будто бы в гулкой пещере звучащий, голос.

— Ты неудачница… - ответила невидимая «ведьма».

Сегодня во сне построился тот диалог, но с продолжением:

— Что, съела, старая кочерга?


ОН

Сверстники делились на две категории: неполноценное большинство и пытающееся выйти на воплощение реальных знаний в реальную жизнь меньшинство. История говорит о том, что меньшинство – всегда побеждает – и с этой минуты хитро манипулируя большинством, убеждает его, что меньшинство – это большинство. Неполноценные даже не задаются проблемой: как это так получается? Вырви свой кусок у слабого или тупо рыдай обиженными слезами у школьной доски. Это большинство – единое в теме: жертва и насильник. Настоящее большинство, те, кто правит обеими группировками, спокойно наблюдает как не надо себя вести. А как надо?

И тогда к нему подошли люди с реальными знаниями, точнее с инструкциями, как его академические вывихи разума, можно применить в реальной жизни. Он сколько себя помнил, любил новизну – раз, понимал – второго шанса перейти к реализации самого себя как нового человека у него может и не случиться – два, невостребованных гениев было пруд пруди, причем с дистанции иногда сходили не сумевшие побороть в себе архаику: добро-зло, человечность-бесчеловечность, свой-чужой – три. Как далеко можно зайти в самореализации тогда было не очень важно. И по итогу: стало безразлично. Всё равно из системы, бросившей вызов Миру, никому просто так не выйти. Найдут и накажут: вход – копейка, выход – жизнь.

Или чужая жизнь. Если ты очень умный.

Основной доктриной образования, которое теперь можно было получить на законных основаниях, являлась секуляризация. Не важно, носил человек кроссовки,  английский костюм или рясу. Оболочка была лишь дресс-кодом. Даже скорее форменным безобразием Объединения,  как Колосс выросшего над всей мировой индустрией по производству и/или воспроизводству Homo sapiens. Теперь знания не приходилось вылавливать мелким бреднем в хаосе измышлений, которые разрешено было сливать в общий контейнер, разбитого рыбкой корыта у Старика и Старухи.

Теперь это была нормальная концепция естественного отбора, понимаемого как сегрегация, в рамках леса из человеческих индивидуумов. За что боролся – на то и подцепили. Но у них всегда был выбор – а у тебя только один раз: да/нет. Ну, а на «нет»  и суда – нет. До поры до времени, разумеется. Ибо око не дремлет, не ходит в отпуск и даже не моргает.

В преддверии последнего семестра он выслушал задачу, сформулированную учителем: попробуйте синтезировать процесс получения какого-либо химического вещества и проследите, где ваши исследования «всплывут на поверхность». Чем дальше, точнее глубже – тем выше класс управления процессом синтеза.

Собственно, сама наука, которой были посвящены молодым человеком последние несколько лет, зародилась задолго до алхимии, но первооткрывателей, как это водится в человеческом самовлюбленном психотипе, явно недооценили. А теперь распознать систему было за гранью фантастики. Да и кому оно нужно: попадание пальцем в небо?

На сегодня это было попадание в Россию. Точнее палец в неё уже упёрся – оставалось разрисовать небо соответствующими красками и символами. Он не случайно сравнивал свои проекты с работами древних алхимиков: духу каждой задачи соответствовали свои индивидуальные красители. Естественно, это была уже промышленная роспись, но все ещё без участия человека, на одном машинном плюмаже – в особо важных случаях, не обходилось. Россия по производству красителей и художников плелась в каком-то хвосте мировых трендов. Но очень верила в себя. И потом национальный колорит, точнее ментал, был настолько раздухарен, что можно было блеснуть умением. Не факт – тебя отметят как супер-способного исполнителя. Но рутина – может убить то, ради чего было уже преступлено и попрано немало норм внутреннего я. Потешить эго? Или потешиться с него…

Одновременно внедрялось несколько проектов – для разбалансировки системы, ну, и из спортивного интереса: получить какие-то новые мутации органики. Нельзя сказать, что все возможности био-структур уже проявились за столетия исследований и внедрений.

В качестве полигона рассматривалось небольшое подпространство, в котором намечалось сменить приоритеты. Это всегда любопытно: можно попробовать создать автопортрет или дать третьему плану роли второго. Или выкинуть коленце. А то и копытце. Не пей: козлёночком станешь. Чем это лучше, что не бараном?

Любую фальшь она чувствует кожей – он следил за реакцией по монитору. Пустить искру Божью? И подсветить оболочку для краснокожих… Раздерут и выпьют без остатка. Какие сальные рожи… И типчик этот, трюхающий её, засален ими по яйца. Выкинем за экватор мерзавца.  Что если вообще сорвать конр-страйк… Вывести из зоны. За контур. Слишком высокая плотность, потность и ставки, вечно, не так что-то с Рашкой.

Египет. Зима. Крысы сидят по домам у каминов. Греют тушки – аперитивят. Заказывают тела назаляпанных всуе у sommelier. Приходишь на такой дом – а там пепелище из плоти в кресле тупыми глазами глазет на свои тупые под ситчик стены, за которые еще и не выплачена ипотека. Эх, человеки!

Стадо слоников – или туча из жуков. Молочно-белых, как  дымка на Млечном пути. За каждую разбитую твою мечту – по каменному скарабею. Обещай: ты никогда не пожалеешь. И не упрекнешь. Столько гвоздей сразу забить в гроб гребанного мира – мы с тобой такие транжиры! Каких ещё не видывал этот ****ский свет. С полуживых мониторов.

МЫ уезжаем с тобой в Питер! Чтоб так жил – как ты достанешься Зверю.

А, чёрт – поезд. «Натальная карта: ты читал?» Читал… я её писал, пока танцевали вальс Бостон на чьих-то костях. И черепах. «Читал».

 — Ты спятил или тебя перекупили?

Как же мне хочется тебя придушить. Но око не горло – пальцами не передавишь.

 — Её всё равно не выпустят. Ты не Орфей – да и она … самая обычная…

Ну, ты и дура. Кто тебе рассказал про Орфея? Кто тебе внушил, что с бабой надо лечь – чтобы встать?

 — Зачем ты провел венчание? – так я тебе и сказал, про пацанов рясах… с пистолетами под нижним бельём. Ты и про трусы то не знаешь – думая, что под платьем у них – нет ничего. – В ней нет ничего особенного! Она обычная!

 — Я сделал её – особенной…

НАКАНУНЕ

За несколько лет до того дня, как наша главная героиня сошла на перрон одного из вокзалов Питера, где еще пребывал в добром здравии паровоз, открывший движение по Царскосельской железной дороге –  «Проворный» в виде своей реплики, в мужской монастырь русской православной церкви прибыл на встречу кортеж, имевший личное имя, созвучное брату «Проворного» – «Стрела».

Архимандрит ждал гостя в одной из келий, не имевшей никаких посторонних каналов сообщения с внешним миром, кроме входной двери. Крупноразмерные кресты, неизменный атрибут веры, в пещерах, служивших кельями, по давней традиции были выбиты в виде ниш в каменных стенах. Приезжий не входил в монашеский чин. Скорее к брати прибыл высокопоставленный чиновник в добротном светло-сером костюме, ничуть не помявшемся в долгой дороге, в светлой рубашке и галстуке темно-гранатового цвета. Чтобы войти в келью, пришлось немного наклонить почти седую голову. Сей ритуал не мог избежать никто из монахов или посетителей хитро построенного убежища от мирской жизни: кланяться приходилось всем, чей рост был даже незначительно ниже среднего. Человек трижды перекрестился на каменный крест.  Невзирая на возраст,  голос  поджарого господина оказался молодым и звонким:

 — Христос воскресе.

 — Воистину воскресе, – было ему ответом.   

Монах привычно повторил крёстное знамение, приветствуя вошедшего. Последний приблизился и поцеловал вышитый край рукава подрясника священника.

 — Охрану я оставил в церковном дворике.

 — Хорошо, –  движением руки наместник отпустил сопровождавших гостя иноков.

Тема, которой посвящено данное повествование, возникла практически в конце беседы:

 — В Царском Селе намечается представление ко двору, – вельможный язык священника мало соответствовал всему, что говорилось перед тем. – Бог Един весть, чем закончится… 

 — Царь… – то ли осуждающе, то ли сомневаясь в нормальности тех, кто придумал подобный сюжет, откликнулся  собеседник.

 — Начинают заметать следы, хотя еще и не запахло жареным.

 — Без Царя в голове, что там заметать?

 — Вот свадебку отпраздновали. Храни Господи рабов Твоих. От себя не убежишь: разве что начнут менять шило на мыло.

 — Что ж там у них за шило?

 — Будем видеть. Сознается ли кто.

 — Читал где-то в книге про Бериевских опричников, что тому однажды кто-то из подследственных, невинно оклеветанных, сказал: «Если бы тебя так били, то ты бы сознался в том, что ты Иисус Христос, хоть на него и не походишь».

 — Что ты Богородица… – архимандрит перекрестился на каменный крест, – Заварили кашу – теперь масла жалеть не станут. Бог ведает, кому её расхлебывать придётся.

 — Далеко… – в голосе чиновника слышалась надежда, что мало ли какой там «Ледяной дом» Лажечникова за тридевять земель от местных храмовых гор.

 — Надежда малая, что малой кровью будут смывать типажи. Отчаяние, грех смертный, обуяло рабов Божьих ныне. Суета суетствий. Господи, укрепи меня. Горе клянущему, горе клянущемуся, но несть меры Божьему милосердию. И ты, брат Николай, оставь суету миру сует. Все в руках Господа. И смерть наша. И жизнь наша. Роды родам рознь. Хотя и обливается сердце кровью, как подумаешь, что все билеты на все поезда уже куплены… А кому в рай, а кому в преисподнюю – не нам-то решать.

На сем встреча была закончена, и архимандрит лично проводил гостя до металлических кованых врат монастырской ограды.

«Черная стрела» уходила ущельем на север.


МИССИОНЕР

— Русские швайны готовятся перехватить баржу из Крыма, – судя по голосу молодому человеку атлетического телосложения, лет чуть за тридцать, еще нравились шахматные игры власти.

«Красавчик. Вылитый дед в его годы, даже без мундира – будто все только вчера и было. Не верь вот с такими  архаровцами, что у всех всегда есть шанс – важно до него дожить» – ухмылка была запрятана так глубоко, что её не заметили бы даже смотрящие, будь им дело до сегодняшнего отчета.

— Зачем им эта головная боль? – между тем в реальности собеседник крайне флегматично отреагировал на последнюю фразу, произнесенную достаточно громко для небольшой комнаты для докладов.

Возможно, довольно преклонный возраст делал голосовые реакции невысокого худощавого мужчины в кресле такими неяркими, бесцветными. Или услышанная информация казалась ему не заслуживающей лишней траты энергии.

«Тигр – альбинос», – не первый раз подумал про шефа агент.

— 300% – нет такого  преступления, на которое не рискнул бы пойти капитал, хотя бы под страхом виселицы. Много-много барахла. Они похоже никогда не оправятся от синдрома «нищеты».

«Ну, да. Теперь мы все цитируем классиков жанра – к месту и не к месту».

— Он же по сторону баррикад, - морщинки у глаз усилились.

— Кто?

— Земляк твой. Карл…

Легкое движение плечами: при чем тут это? «Как же они все-таки привязаны к слову Родина. Все сначала… Дух превыше материи. Без Духа нельзя сохранить государство. Сказать бы тогда, что мы вернёмся в исходную позицию… Сказать бы… Да некому».

— Что на этот раз?

— Матки. Ведется ускоренное внедрение оборудования. Но Красная Стена уже дала течь…

— И сильно потекла?

— Да как сказать… Грех не воспользоваться.

Вкратце план был изложен устно, в подробностях – в письменном отчете.

Швайны решили сыграть  самостоятельно, но насколько в рамках прежних, так сказать, союзнических договоренностей, пока не прояснялось с полной очевидностью. В целом, очевидность можно наблюдать лишь в самом конце: пан или пропал. Победа или поражение – все прочие ситуации – лишь манёвры.  Стратегические игры – то в поддавки, то в шашки, то в шахматы, чтобы противоположная сторона потеряла идею замысла. А противоположными по сути были все: они снова вставали из пепла не к месту, не там, где их ждали, не с тех позиций, что можно было считать выигрышными. Многие даже не понимали: они ли это. Мы ли это… Или не мы… Мир стал напоминать коробку, в которую нерадивый алхимик свалил все ненужные реактивы – да позабыл зарыть в землю, и химическая реакция смеси пошла в немеющем никакого человеческого аналогового расчета ключе.

— Держи меня в курсе, но наседать не стоит – пусть решат, что мы ориентируемся только на их материалы. Понадеемся на честность «партнеров» – пока никто не поймал кого-либо за руку на пересдаче карт из рукава.

Каста духовников всегда считала касту воинов ниже себя. Последний оглушительный крах так их ни чем и не убедил. Разумеется, они нашли виновных. Отведя подозрение от себя. Даже хитрый первомайский прыжок генерала Кребса на Восток, инициированный самим специалистом по дегенерации Геббельсом – никому из них не поставлен в вину.  Навозник, как называл Красный Ленин интеллигенцию, сделал неверную ставку именно на Сталина, через Чуйкова, с отмороженным членом.

Старик неожиданно хохотнул: Гитлер так был уверен в 41-м, что сумет договориться с Морозом, что, по сути, игнорировал донесения с фронтов о неподготовленности к зимней компании с русскими. А всего его запредельного магизма хватило только повредить детородный орган Чуйкова. И министру пропаганды хватило ума бежать именно к жертве Гитлеровского Чуда за капитуляцией. Интеллигенция – навоз мировой культуры. Даже это единственное решение, принятое им и Магдой в реальном, а не химерном мире – они так и не довели до конца. Ошибка – что у них были дети. То есть, у неё – от этой многоножки-идеалиста.

Когда стало ясно, что агентура вычислила имя покачнувшегося камня в Погребальной Стене – хозяин особняка в Альпах дал команду обращаться за помощью не к касте Духов, брахманов, а к касте воинов.

— Кто нам может помочь?

— Каста воинов. Кшатрии…

— Простите?

— Ваххабиты.


CAELIBATUS


Ах, ты чёрт! Поезд!

Спустя семь месяцев после разговора в монастыре.

 — Настя, здравствуй! Ты где?

 — В поезде. Мы возвращаемся из Токио. С гастролей. Что у тебя с голосом?

 — Только что позвонили. Сергей попал в аварию на Стреле. Ну, на Невском экспрессе.

 — Что с ним? Ранен?

 — Настя, мне сказали: погиб! Там больше сотни пострадавших.

 — Чушь. Я ничего не чувствую в сердце такого страшного. Все обойдется. В такой кутерьме они могли что-то попутать...

 — Настя, если что, звони в любое время.

 — Спасибо, Алексей!

Через 24 часа после трагедии.

 — Оля...

 — Как ты, Настюша?

 — Я... да ничего... Оля... ко мне сегодня ночью приходил Сергей...

 — Куда приходил? Говорили: он там погиб... в катастрофе?

 — Я сама не понимаю.

 — Выпей что-то успокоительное и не ходи в театр...

 — Оля, господи, при чем тут театр... Просыпаюсь, чувствую: меня кто-то обнимает за спину. И так легко. Тепло по всему телу. Я сразу поняла: Сережа вошел тихонько, боялся как обычно меня разбудить. Прижалась и говорю ему: а я дура-дурой, поверила что ты погиб. Он стал меня успокаивать, говорить про какое-то предчувствие, про какой-то стоп-кран, что ему удалось сорвать.

 — Настя...

 — Подожди. Все это серьезно. Я же не сошла с ума...

 — Послушай. При чем тут стоп-кран... Там же произошел взрыв!

 — Оль, я не уточняла детали. Я так обрадовалась. Мне было так хорошо. МЫ чуток позанимались любовью и я уснула...

 — И что теперь?

 — А теперь его нет. Я не поняла: когда он ушел. Проснулась - одна... Почему он ничего мне не сказал перед уходом.

 — Настя, дорогая... он погиб там. Понимаешь. Там произошла авария с поездом... Ну, может, не взрыв, возможно, что-то другое, гео-магнитная буря - но он сошел с рельсов... Сережа погиб...

 — Оля. ТЫ знаешь... у меня на туалетном столике лежат его часы: он же с ними никогда не расставался. Я, кажется, проснулась, когда часы звякнули о стекло столешницы. И вон... они там так и лежат...

 — Настя, вероятно, Сергей их просто забыл одеть... тогда еще - до отъезда. ТЫ, кстати, зеркала завесила черным?

 — Нет.. при чем тут зеркала - здесь  же нет покойника.

 — Завесь...

Настя положила телефон около часов, тупо соображая: где её черная шелковая японская шаль - зачем она её вообще на днях купила...

— Там все как у нас?

— Да. Только в зеркальном отображении...

— ...


ЗНАЕШЬ, СОЛНЦЕ ...  чтобы качать всю ночь


Фото из папки, разложенные на столе ровными стопками, не проясняли все ж таки целиком картину произошедшего.

— Мебель своими руками… Или "Мухтар" ко мне…

— Вот распечатка с официального сайта: её имя и фамилия значатся в списке погибших.

— Там не нужны чьи-то списки… Даже на бумажном носителе.

Фото не было. При том, что по официальной версии их было не более трех десятков – среди стопок её фото не было.

— Мы проверим еще раз.

— Да, не будет лишним… Но если в списке не она, то кто-то знал какое имя мы будем искать… А это очень плохо. Даже хуже, чем пустая флешка с её фото.

— Чтобы поймать киллера, надо пустить по его следу другого киллера.

— Primarii Lapidis. Даже тень женщины… это его тень… Нет ничего тайного, чтобы не стало явным.

Стопки фото было ловко собраны тонкими музыкальными пальцами того самого молодого человека, от которого впервые поступила информация о пошатнувшемся камне в Погребальной Красной стене.

Практически в то же самое время фото с крушения того же поезда, правда, в меньшем объеме и без распечатки просматривали молодые люди в неприметном особнячке недалеко от Карловых Вар. Собственно, это так принято было называть, в соответствии с операцией «Карл у Клары украл кораллы…».

— Иногда у беременных бывает токсикоз. Особенно на ранних сроках.

— Папа волнуется?

— Папе надо поменьше вводить ссыкунов в подробности дела. Меньше будет головной боли…

— Что они опять откололи?

— Напичкали аптечки в поезде вакциной от свиного гриппа… Прикололись по типу… Русиш швайнам – послание вместо нитроглицерина и бинтов.

И в еще одной комнате, но уже Северо-восточнее на календаре была та же дата и те же фото на экране монитора. Только с разбежкой в один год.

«Чёрт бы меня побрал! Я сделал её особенной…»

— Ты не Орфей… и никогда им не будешь…

«Придушить бы эту дуру. Кто ей рассказал про Орфея…»


ГАРАНТ

Вопрос с баркашовскими смутьянами быстро распространился в среде местных смотрящих. Каким ветром на бывшие окраины бывшей империи занесло националистов славянского разлива под крестами  церковно-славянского разлива, уточнять решено было после того, как атака мертвецов будет отбита.

Пока жаренный Петух не прокукарекал из Киева, Петр по месту помалкивал. Не на всякое «ку-ка-ре-ку» стоит кричать: «отрекаюся!». Не я – это, Господи! Не – я!

А кто… Черный петух – красному петуху – не товарищ. Может, брат? Собрат… Как в Киеве поют петухи – слышали, а вот как они откликаются… По Днепру… Редкая птица долетит до верховьев Днепра. А все оттого, что по всем притокам стоят неприметные Соборы, а в соборах под крестами на Восток Золотые треугольники с Золотым глазом. Не ходят в отпуск, не спят и даже не моргают.

И поют там по-нашему – не по латыни. Да, только с любой доливы – славянам закрыт путь, как тому Петру на месте, где взяли Христа. Закрыт. Пока он не произнесет главную заповедь:

—  Отрекаюся!

Да так, чтобы его услышали за неприметными каменными стенами, где слышно и видно все, что может возбудить нездоровые силы националистов в нездоровых интересах.

Отрекаюсь – во имя сепаратного мира. Ибо вера моя истощилася. Снимаю кресты с именем Царь Славы и пишу на них отныне Царь Иудейский.

Зачем же тогда вести молитвы на церковно-славянском?

—  Запомните, что ваша вера идет не от слова «слава». Вы – словяне…

Ибо вначале было слово. Слава прицепилась к Имени позднее и вообще не в наших интересах. В наших интересах перевезти к Фестивальному парку старинную деревянную Церковь во имя Архангела Михаила.

— В какой цвет будем красить сруб для отделки?

— В красный…

— Не слишком бросается в глаза?

— Ладно, давай в зеленый, но с красной отделкой… Поклон тебе стольный град Киев, поклон престольная Москва.

На сале змеином свадебный пирог печь... А коль темна моя речь...

— Кто ты такой чтобы проводить с ней обряд венчания?

"О, как ты хотела и эту скормить Зверю...Но поезд ушёл... без Неё"


AVE, Maria

Коренастый мужчина с ярко выраженной лысиной качнул головой, будто бы пытаясь боднуть собеседника. Жест, вне всякого сомнения, выражал глубинное несогласие с какой-то мыслью или предложением, только что им услышанным. Повисла минута молчания.

«Как на похоронах»,  –  пронеслось в унисон резюме.

Ему захотелось перехватить взгляд сидящего напротив, но статный, можно сказать холеный, высокий, как обычно говорят: любимец баб, парень то ли нарочно, то ли невзначай смотрел в окно. Наступала ранняя весна – ярко, жизнерадостно светило солнце, отбрасывая свои блики, куда только могло дотянуться.

«Парень… он же лет на пять только и младше – но как сохранился. Вертухай…» - последнего замечания подсознание испугалось, словно красавчик мог запросто прочесть любое его слово, отчего тут же выскочила фраза:

— У меня семья, работа, только все наладилось – я просто могу испугаться. Могу испугаться и отказаться.

«Могу или не могу?»

А спрашивать, наверное, стоило: «Позволят ли мне?» А, может, и не стоило. Он боялся, что они напомнят: а кому ты этим обязан? Внутренний диалог, между тем прорвало: поплыли все случаи, когда отработал карт-бланш. До этого разговора всё его существо пребывало в твёрдой уверенности, что где-то вот-вот жизненный кредит, выданный на достойное человеческое проживание, будет им погашен. А тут… А тут… Получалось, что его предыдущие действия аннулировались или не засчитывались в погашение долга, или долг Родине вообще никогда не может быть погашен. Руки начали потеть, из-под мышек противно поползли тонике струйки пота. Надо отказаться. Непременно. Просто встать и сказать: я больше ничего не должен, я ухожу. Я всегда был вам лоялен – и впредь …

И тогда они отнимут все: работу, неосновной приработок, разрушат с таким трудом налаженный быт. Возможно, даже не позволят найти что-то, используя свои щупальца. Непроизвольно взгляд опустился вниз и уперся в тонкие музыкальные пальцы старого знакомого: еврейских детей по традиции с самого детства учли музыке. Их всегда можно узнать по рукам. А еще говорят, что вторичные признаки не предаются… Что они вообще понимают в генетике… Откуда от прабабки Евы столько самых неожиданных отклонений. В понимании той же музыки…

Скажу: нет. В этой твердой уверенности Роман открыл рот и попросил:

— Я могу посмотреть на эту девушку?

— Конечно. Тебе же придется представить её как твою близкую знакомую. Вас познакомят.

— Нет. Не тогда. А теперь. До того, как я соглашусь.

Наконец-то, Саша посмотрел ему в глаза. Светловолосый, сероглазый – полубог. Сын еврейского бога. Обещал перезвонить: ясно – сам он подобные дела решать не может.
Не перезванивали Роману достаточно долго: может во мне отпала надобность. И я выиграл время? В это хотелось верить как в рождественский подарок. Правда, запоздавший к нему на десятки лет. Чтобы он никогда не жил с ними в одной стране, не учился в одном институте, чтобы они в принципе о нем не знали… А где бы ты был без них? Кто бы дал тебе денег на дом, на жизнь, на право на труд и отдых…

Кошка скребла где-то в глубине души: могут прозвонить.

Чуда не случилось:

— Вы просили о встрече? – молодой человек чуть выше среднего роста, с тонкими чертами лица, неуловимо напоминающий Кейсута, присел к столику в кафе.

Обычно он обедал дома, жена давно наладила самый удобный для него график жизни, куда входили вечера в театре, обеды дома, чистота и аккуратность в вещах. Сегодня из-за зачетов он просто не успевал домой и предупредив, чтобы его не ждали, заглянул в ближайшее кафе. Ясно: они уже давно следили за его перемещениями, чтобы так просто невзначай подойти.

— Здравствуйте, – вежливо откликнулся Роман, – присаживайтесь.

— Анжей.

Незнакомец произвёл благоприятное  впечатление: размытый за века всяких войн и оккупаций образ старобелорусской крови. «Да, ты и вправду националист», – внутренний голос словно бы качнул головой. «Интересно, а у него голова тоже такая же лысая?»  - вопрос возник неожиданно, согласно психологическому исследованию: питомцы из собак были один в один похожи на своих хозяев.

Роман даже не отдал себе отчет, что его психологический портрет давно проработан самыми квалифицированными специалистами: и сегодня в кафе новый знакомый не мог не понравиться с первого взгляда.

На следующую встречу они пришли парой. Будто забыв о цели события, пятидесятилетний мужчина поймал себя на мысли о собственной плешивости, то есть, сначала он позавидовал Анжею – ему такую девушку уже бог не пошлет. А потом смог хорошо рассмотреть будущую старую знакомую, когда ту пригласил на медленный танец его «друг».

Высокая блондинка с длинными слегка волнистыми волосами, утонченная фигура, обтянутая каким-то топовым платьем, высокая грудь, «ноги от ушей», как когда-то прицокивали пацаны на курсе. Гибкая, но в тоже время легкая и податливая как лоза… «Наверно я выпил больше, чем позволял себе обычно».

И тогда Роман согласился. Анжей, выслушал его «да», банально кивнув головой. Так у Романа подвилась возможность провести в дружеской компании еще пару вечеров и даже выходные на Куршской косе.

После отъезда гостей Роман зашел в Костел Казимира и долго слушал проповедь:

 — Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими…

Вместо колоколов в храме звучала музыка ветра в Небесных Трубах...


ДВУЕЖОНЕЦ

Два молодых человека стояли на месте расстрела Гейдриха. По шахтам шуршали крысы – крыс ловили змеи, змеев приканчивали мангусты – а ставки шли в пользу казино Роял. На скольких видеокамерах сейчас сканировались их лица – можно было только гадать, однако хотелось ещё раз оценить ситуацию по месту – никакое самое детальное моделирование никогда не отражает реальности события. Ретушь фото приняла неимоверный размах, довела технику до 100% совершенства, однако даже генетическая экспертиза устанавливала отцовство лишь на 99,9%. 0,1% боги бросали Провидению. Каприз Творца… на поле Хиггса.

Через некоторое время они же, но уже на пару метров ниже пражской улицы, на которой англичане расстреляли протектора Богемии и Моравии времен Рейха, обсуждали кандидатуру на роль «Девственницы»:

— Петля времени сомкнулась: Паненске-Бржежани. Девственница «Славянского союза».

Несколько фото девушки, за которую поручился Белорусский националистический центр, лежали на столе.

— Роман не стал бы имитировать преданность союзу – он уже не в том возрасте. Бюргер до мозга костей.

— Значит, это она?

— Судя, по информации по «Черной Стреле» – она. Ради неё провели нешуточный кровавый похер под Питером.

— Нельзя было обойтись простой переброской Дезы? Каждый рвется в фюреры…

 — Такой контент, – кивок на досье «Черной панны Нясвижа», – сварганить может каждый т’руссак. То, что не подписано как реальный кровавый похер – никто не примет всерьёз. Ни там, ни тут.

— Черт с ним, каждый выбрал по себе.

За скобками разговора осталась тема работы Ордена  женоненавистников, который нехило перешерстил территорию, чтобы в Нясвиже выбор пал на ту, на которою он пал. Собственно, выбор есть всегда в заранее заданных рамках.

— Если она не пройдет фейс-контроль…

— Эта пройдет… Посмотри на Романа, – было заметно, что лысый мужик на фото нисколько не ломал комедию: она была она, Белая Русса.



FRANZ

— Ты веришь, что этот пентюх мог рискнуть жизнью ради какой-то стрёмной случки?

Вот уже больше месяца загадка не находила ответа: были предприняты практически все меры к тому, чтобы фальш-стеб не проскочил через сети – и тем не менее, похоже, казачок оказался засланным. Точнее дочь казачка.

— Может быть, Романа ввели в заблуждение. И он просто ошибся… – худощавый парень, напоминавший игривого студента-шалопая скандинавского типа с небрежной укладкой светло-русых волос, постучал серебристым брелоком с гравировкой  Mercedes по пластиковой папке, где скопилось достаточно информации, которая никак не могла привести к провалу, и, тем не менее, привела.

— Все хорохоришься… – высокий, чуток сутулый для его профессиональной выправки,  средних лет мужчина у окна даже не повернувшись на реплику, будто бы уловил невидимую улыбочку на слегка небритом лице куратора проекта «Черная панна».

За ажурной решеткой поздняя осень  обрывала стылым ветром листву с дуба-великана. Под деревом было раздолье для  диких полосатых кабанчиков, будь у них возможность выжить в европейском парковом ансамбле, который ранее был мистическим обиталищем лесных духов. «Вытравили всё – и отравились угарным газом – кризис жанра».

— Я сам был на месте, – «студент» стер с лица неуместную ухмылку, – замена прошла четко.

— Четко… – собеседник отошёл от окна и, расстегнув молнию, взял одну из последних бумаг из папки, и углубился в отчёт.

Бумага не проясняла сути, кроме резюме: они подменили шило на мыло. Кто подсунул владельцу черного мерина, крутившего на пальце трехлучевую звезду, непроходную  деваху за массой самых разнообразных посменных значков от # до §  в реальном мире пока не просматривалось.

— В этой четкой подмене явно твоими руками играли чужие боты. И тебе бы лучше найти источник контр-страйка, – подвел черту под разбором ситуации старший из мужчин.

Через некоторое время после описанной встречи черный Мерс уже парковался за десяток километров: нужно было побыть одному и понять какие рычаги в данном случае самые надежные для скорейшего выхода в полу-финал.

Перебросившись парой-тройкой ничего не значащих фраз в сети, стоило сделать вывод: Роман знал, на что пошел. Какой приз померещился в конце сего тоннеля имеющему всё для нормальной счастливой жизни до глубокой старости в окружении семьи и друзей пожилому преподавателю-филологу – оставалось за гранью постижимого.

Грустные, глубоко посаженные глаза, легкая небрежность в одежде, как у всякого философски настроенного к жизни «ученого» – на что тебя могли подцепить?


ОШИБКА

Первым  звонкам, в которых висело тягостное молчание на том конце, Роман Стоцкий значения не придал. То, что номер не определялся – могло быть простой ошибкой на том конце. Могло – до поры до времени. Однако каким-то седьмым чувством после Нового года ситуация со звонками стала напрягать: периодически на ломанном белорусском звучали какие-то нечленораздельные угрозы.

Естественно, нервозность не могла не заметить жена, смысл жизни которой после переезда на свои квартиры детей, сводился ко всему, что касалось дел мужа. Собственно, два пожилых человека должны были, по её мнению, быть в старости как одно целое. Вот это целое и обеспокоилось проблемами второй половины. Естественно, началось с хлопот о здоровье, потом о работе, потом о публичной деятельности.

— Я же тебя просила воздержаться от заявлений в поддержку режима,  – сейчас пойдут упреки: зачем вступать в конфликт с радикалами – он не думает о девочках и внуках,  он забыл в какой стране живет и прочие глупости.

Объяснять, что жить в нормальных условиях в какой бы то ни было стране, можно лишь имея поддержку тех, кто строит за распределением благ  в обществе – было бесполезно. Самое мудрое, что пришло в голову Наде: нужно обратиться в полицию. Ему не хотелось объяснять жене, что он уже пытался получить распечатку звонков на свои телефоны, что личный, что рабочий – там не было ничего подозрительного. Каким образом деятели какого-нибудь «Руха» могут получить возможность контроля над сетевыми операторами? 

— Это не они, – только и возразил Роман, не хотелось пугать немолодую женщину.

Жена бросила убирать грязную посуду в машину и подсела к столу. Как же она все-таки сдала за последнее время, крупные каштановые кудри старили лицо еще больше: почему бы ей не краситься не в такой тяжелый цвет. Ему всегда нравились женщины светловолосого типа. И стоило только прийти в голову этой мысли: как какая-то искра вспыхнула в сознании – это из Сашиной протеже. Под пристальным взглядом жены его лицо тут же залила предательская краска.

Больше всего Надежда боялась остаться на старости лет одна. Именно это подвигло супругу превратить его быт в лучшее, что могло быть у немолодого уважаемого всеми в обществе ученого и общественного деятеля. Посему от её пристального взгляда ничуть не укрылось смущение мужа – естественно, тут же последовала знакомая сцена ревности. Может быть хорошо, что Надя списала всё на какую студенточку-охотницу за мужчиной-преподом с положением. Объясняться хотелось меньше всего.

В ближайшее дни Роман купил себе новый мобильный телефон и на этот номер дал интернет-объявление, что им проводится анализ работ по истории ВКЛ с упором на тему Грюнвальда. Оставалось дождаться встречи с Сашей.

Обиженная жена первой нарушила длившееся несколько дней молчание, попросив забрать вечером из художественной школы внучку. Роман не стал спрашивать, почему дочка обратилась через мать: видимо, это был продуманный его женщинами ход – не перегнуть палку в наказании пытающегося забыть об отеческом долге мужа и деда. Внучка была беспроигрышный вариант. Никакая смазливая шалава не могла стоять даже рядом.

В феврале по вечерам  еще достаточно темно, так что, подъехав к дочкиному дому, Роман остановил машину перед шлагбаумом, но не отпустил внучку одну, пусть даже освещённый подъезд находился  в пределах нескольких метров. И как Кристя не сопротивлялась – он высадил девчушку из машины, взял за руку и довел до подъезда, убедившись, что дочь поблагодарила за заботу и открыла дверь. На предложение зайти на чай Роман ответил отказом – дочка согласилась, что мама о нем беспокоится. Ох уж эти женские уловки.

Роман вернулся к машине и, только захлопнув дверь, обратил внимание: они воспользовались его глупостью, что до подъезда два шага – он не включил сигнализацию.

— Немедленно выйдите. Что вам нужно? – в салоне один парень сидел рядом, второй за спиной.

Тот, что рядом ответил на польском:

— Сам знаешь…

— Не знаю – и знать не хочу,  –  голос дрогнул: «Они видели меня и внучку».

Словно в подтверждение прозвучало напоминание о близких и семье. Как в плохом детективе, которые он не любил.

— Если вы не прекратите меня преследовать, бесконечно звонить – я обращусь в полицию, – заверил Роман, неожиданно переходя на польский.

— Дядя, хоть к Папе Римскому, – хмыкнул «поляк», – Мы звонили только пару раз – чтобы пробить точку. А тебе, похоже, наяривают и без нас… кому это ты насолил?

Романа коробила эта польская паскуда, нагло обращавшаяся на «ты». Значит все-таки руховцы. Он ни на минуту не поверил, что все эти телефонные атаки ведутся из разных мест. Правда, как они соединяются с его мобильниками, минуя сеть операторов, он не понял.

— Что ты хочешь? У меня с вами нет ничего общего, – вряд ли какие радикальные оппозиционеры собрались его убить – фанаберятся гады, нельзя показать, что я испугался – не отвяжутся.

— Это ты ошибаешься. Но первую ошибку я тебе прощаю… – парень сорвал зелененькую елочку, прикреплённую в салоне для ароматизации.

Роману не понравилось, что бандит был в перчатках, усеянных ярко блеснувшими металлическими заклепками – хотя для февраля ничего удивительного  в этом, конечно,  не было.

— Ты мне угрожаешь? – злость на себе за халатность с машиной давала знать в голосе.

— А ты смелый, – хмыкнул «поляк», – и я бы тебя даже зауважал в твоём положении, если бы не то «Но», что это ты сука подложил под Кравта эту деваху…

Роман всё понял. Он не хотел ввязываться в Сашину аферу со строй знакомой. Но тому каким-то образом удалось его втянуть… Каким-то… Старый ты ловелас – на что они тебя купили? На постномаслую жену… Идиот… Но сколько не говори «ошибся» - было поздно.

— Что тебе за дело? – Роман вспылил на себя, а вышло на наглого сукина сына, который требовал отчета, угрожая неприятностями с семьей, – Я не обязан давать тебе ни в чём отчет! Убирайтесь…

— Как скажешь дядя… – хрюкнул «поляк» и бросил пару фраз тому, что дышал в затылок, – в качестве отступного мы можем взять аппаратуру и мультимедийный «переходник».

К напарнику «поляк» обращался явно на румынском. «Сволочь, – Роман окончательно обозлился, теперь уж на Сашу, – форменный гад. Отморозки из какого-то нацфронта, у них явно мозги зашорены безумными реваншами. Откуда они могут знать про аппаратуру – кто  и сколько за мной следил?».

Когда дверцы машины хлопнули – хозяин не почувствовал облегчения ни на грамм… Он его не почувствовал и наедине с женой, которая благосклонно поцеловала мужа на ночь…

Пару дней Роман вел подспудно опрос знакомых по суполке: к разочарованию никому угроз от западенцев не поступало.

Вечером «поляк» попросил встретиться возле дома и вынести «музыку» – тут уже Стоцкий испугался, отчего ничего не сказав Наде, решил расставить все точки над «и» сам. Если обратиться в полицию – могут пришить дело работы на российские спецслужбы, через иностранное финансирование. Тогда всей семье выдадут волчий билет. Лучше договориться с волками напрямую. В конце концов, ну, познакомил он кого-то с дочкой «дальней родственницы» - в этом нет смертельной ошибки. 

Обиженная жена всю ночь прождала звука открываемой двери – чтобы предъявить улики мужу в лицо: все телефоны тот заблаговременно оставил дома, чтобы она его не уличила  – и это ей за все хорошее…

Но благоверный не объявился ни под утро, ни на работе, куда Надя позвонила-таки, скрепя гордость.

Романа нашли в подвале дома, связанным, с заклеенным ртом. По официальной версии мужчина умер от остановки сердца в результате удара электрическим током. В прессу бросили несколько самых разных версий. Основная – финансовая нечистоплотность. И гордость, которая не позволила быть пойманным за руку…


ЗОЛОТАЯ СЕРЕДИНА


Миг между прошлым, когда та, которую сделали особенной, вышла живой и невредимой на перрон питерского вокзала, и будущим, когда погиб один из её покровителей – по имени Роман.

Во времена СССР, как и в нынешней РФ, были такие засекреченные награждения Звездой Героя СССР, когда не упоминались не только имя и фамилия Героя, но и секретным оставался сам факт награждения.

Конечно, художественные фильмы оставили нам память о том, что награду нужно обмыть. И раньше, во время войны – это были фронтовые 100 грамм спирта. Сегодня награду если обмывают – то чаще это коньяк.

— Скажу честно – это дорого стоит. Работа выполнена максимально грамотно и добросовестно, с высоким качеством, – последовало традиционное рукопожатие.

— За Героя, что нашел свою Звезду.

Герой пытался отшутиться:

— Оказался в нужное время в нужном месте.

Но его товарищи тут же уличили в ложной скромности:

— Лично у меня нет никаких сомнений, что к какой-то годовщине Победы наша страна узнает своих Героев и по фамилии, и в лицо.

— А лично у меня уверенность, что раз уж не сделали командармом в прошлом году, то все равно – этот пост за тобой. Ты ж моложе – ты дослужишься. И теперь только пусть попробуют отказать Герою.

После второй Герой усмехнулся:

— Обычно сначала Звезда, а потом Крест. А тут наоборот: сначала Ясли – а теперь Звезда.

— Да жестко тебя История древнего народа взяла в оборот, – усмехнулся кто-то, – до сих пор Коран цитируешь.

— Не прикидывайся, что путаешь, – не поддался на провокацию награжденный, – это Евангелие. Учение о Вечной Жизни.

— Нет, ребята, я не гордый, не заглядывая вдаль, так скажу: зачем мне Орден? Я согласен на Медаль!

И никто из радующихся в этом кабине жизни еще не знал, что тот, обошедший сегодняшнего нашего Героя Российской Федерации, проживет с этого дня чуть больше четырех лет, и тоже получит звание Героя России, но уже не закрытым указом, оттого что – посмертно.

А самому медалисту осталось и того меньше.

Он будет застрелен в мирное время в мирном российском городе во время случайного конфликта в кафе с применением огнестрельного оружия.

Так что распорядок действий нарушен не был – матрица четко расставила все по местам: сначала Звезда – потом Крест. Ловушка для падающей Звезды...



ПОСЛЕДНЕЕ РОЖДЕСТВО

До праздника оставалось еще 32 дня - но все частоты были забиты рождественскими хитами. Отца всю дорогу это раздражало, и он, обрывая очередной микс, находил другую радио-станцию, которая так же через парочку новостных сообщений, заходилась очередным рождественским хип-хопом.

Мне этот базар вконец надоел:

- Чего ты их дергаешь? Пусть поют.

- Не переношу тупые затраханные голоса.

- Тебе ж говорят: это рождественские хиты.

Как обычно, отец промолчал, шаря в эфире. "Лучше бы смотрел за дорогой", - промелькнуло в голове. Трасса была мокрая, от встречных машин во все стороны летели шлейфы грязных брызг. Уместно в очередном рождественском сленге упоминались сани Санта Клауса, который тут же заглох, придавленный твердой рукой моего родителя. Его петушиная последняя нотка засела в ушах - я стал ржать:

- Санта тебе чем не угодил?

- Козлиное блеяние, - психанул на мои смешки отец.

По мне так пусть бы визжали - долгое молчание эфира раздражало больше. Тишина душила мозг какой-то мертвой глыбой.

- А ты в детстве тоже не любил Рождество? - спросил я вдруг.

Отец промолчал. И я уже решил, что возня с радиостанциями вырубила его из реальности - но тот неожиданно улыбнулся:

- Вот. Вот, что я любил в детстве.

Я кивнул. Это была Барташова. "Последнее Рождество". Она пела на чешском, что теперь многие называли "цыганщиной". Чтобы не портить отцу настроение, я подождал конца хита.

- Хоть она и старая - а голос ничего.

- Что бы ты понимал! - машина сделала опасный манёвр, и это при том, что родитель очень дорожил тачкой и водил обычно предельно аккуратно. - Я с 73-года не пропустил ни одного рождественского показа "Трех орехов".

Да, я вспомнил, как меня маленьким отец усаживал на колени и включал сказку. Я даже не мог сегодня вспомнить с какого возраста мне знаком голос Барташовой. Похоже, что с первого моего Рождества - вот это фрукт!

- Я видел её ролик "Вы любите", кажется. Сиськи у неё там тощие, хотя она и суется с ними с разных ракурсов, а ноги - как у мужика...

Отец не дал договорить:

- Этот козел затрахал её в своих шоу.

- Ты бы хотел, чтобы она всегда оставалась девочкой? Кто-то должен был переспать с ней...

- А потом совать сиськами в эфир... Козлы они там все...

- Она сама их выбирала...

- Из того, что было.

А потом Барташова покончила собой - тривиально размазанная колесами поезда. Представляю себе эту картинку: тело отцовского рождественского ангела вперемешку с мелкими камешками железнодорожного полотна. Отец сказал, что Ивету затравили. А по мне так баба не пережила старческий кризис. Я вспомнил её дохлые, трухлявые сиськи, которыми она собиралась с экрана вдохнуть в зрителей любовь. Тупая. Кому твои причиндалы надо. Оставалась бы той Золушкой с ангельским голосом - такие, как мой отец продолжали бы тебя любить и так. Но ей было мало такой любви. Ей требовалась любовь с огоньком. Вот и дошутилась с воспаленным воображением.

Мне было её жаль. Вообще-то, даже не её - а отца, который вообще разлюбил Рождество. А что у них есть еще для стимула к жизни.

"Падет царство, построенное не на любви" чисто случайно сегодня какой-то канал к очередному Рождеству пустил в эфир Барташову. Ничего - Ангел улетел - а тут все по-прежнему. Радио "Прага", между тем, напомнило, что Барташова была заключительным лауреатом песенного фестиваля времен социализма "Золотой соловей". Я прикинул: отцу было меньше 30 - да, для такого возраста, это нормально, думать, что где-то есть ангелы. Словно бы услышав мои мысли, "Прага" напомнила, что в этом же 91-м году в эфир ворвалась группа "Луцие" со сногсшибательной, много кем перепетой потом, композицией "Черные Ангелы".

"Отче наш" - костел плавно перетекающий в кинозал, где трахаются, пьют, блюют, под "Черных ангелов" "Луции" комментирующих "Собр Парижской Богоматери". Я понял: отец не хотел блевать и трахаться в этом гадюшнике хоть с Жо, хоть с Мо. И он пытался защититься через Барташову. И меня, видимо, защитить.

Но Черные Ангелы затащили его детскую сказку на Небеса и скинули оттуда на рельсы. "Отче наш" от Черных Ангелов. Пражской Богоматери... Дура всегда найдет того, кто её трахнет до глубины души. Заработает на ней свой первый миллион и слиняет к адептам новой Религии.

А все Новое - это хорошо забытое старое.


ЭПИЛОГ

У меня, как у автора, было желание продолжить повесть Временных Лет. Но следующим по теме шел сюжет за Игоря Дмитрича Сергуна.

Я бы его назвала: "Желаю Д. в Новом году околеть".

Если бы я была еврейка, я бы сказала, что предыдущая фраза по своей мощи сопоставима с  Пульсей де-нура.

Глава бы была посвящена именно этому: Поздравляю тебя, дружище, с Новым Годом. Желаю Демиургу в Новом Году околеть, как "проклятие праведника".

Однако, чтобы войти в фон того времени среди прочего на глаза попался ролик "Открытие памятника генерал-полковнику Игорю Сергуну на Аллее Героев МВОКУ". И там среди прочего момент: три холеных женщины этого человека, жена и две дочери, возлагают цветы к бюсту Героя России.

И я поняла: мне противно связываться с этой семьей.

Сколько бы Крымов и Сирий они не подарили России.

На этом история про Вифлеемскую Звезду закончена.



В сём конченом мире слова что-то значат?
Над вами потешиться может любой.
Но тело от боли сковало щенячьи.
И разум их проклял. На Слово. Отбой.
А я растерялась...

Конечно терпение нам завещали.
Ни слова, ни писка - и будешь спасён.
Мой разум не смог. Простится? Едва ли.
Он с телом останется здесь. Непрощён...
А я растерялась...

Прошёл целый год... Неделя осталась...
До той годовщины - где грянуло Слово.
Он умер. Чья соВесть ему защиталась?
За окнами снег... Зима... всё знакомо...
Но я растерялась...