Дикие лебеди. По мотивам сказки Г. Х. Андерсена

 Далеко, далеко, за морями, в стране,
Где зимуют, оставив родные карнизы,
Чудо ласточки, с вечной мечтой о весне,
Жил король одинокий, с ним – дочка Элиза.

И одиннадцать принцев, его сыновей,
Братьев старших, что в школе уже преуспели.
Были золотом шиты мундиры детей,
И на каждом – звезда, сбоку – сабли гремели.

Они книжки читали, могли наизусть
Рассказать содержанье, неплохо писали –
Настоящие принцы! И гордость и грусть
Разрывали отца.  Дети горя не знали.

А Элиза в зеркальной беседке, в саду,
Изучала картинки, что в полкоролевства
Обошлись королю. Кто предвидел беду?
Вдруг женился король, и закончилось детство.

Он женился на злой королеве. Она
Невзлюбила детей, в чём от бога прощенья
Не видать было ей. В ней сидел Сатана.
Дети в первый же день испытали глумленье.

Во дворце короля торжество, пир горой.
Дети в гости играли, и вместо печенья
И пирожных, чего им хватало с лихвой,
Она чайную ложку песка в угощенье
Им дала и сказала:  «Представьте себе,
Что еда настоящая…»
Через неделю
Наступил поворот для Элизы в судьбе –
Отдала её мачеха, из колыбели
Детских радостей и беззаботных страстей,
В избу чью-то, в деревню, к каким-то крестьянам,
А сама нашептала отцу про детей
Столько всякого, что, повинуясь обману,
Он и видеть их в доме не захотел…
- А летите-ка вы подобру-поздорову
На четыре сторонушки, вот ваш удел,
Будьте птицами, только без голоса. Снову
Начинайте-ка жизнь свою. Прочь со двора!
Для себя промышляйте и думайте сами
О житье своём…» Боже, какого ж добра
Ожидать ещё было? И вот, над лесами,
Пронеслись с шумным криком одиннадцать птиц,
Лебедей диких стая, до боли прекрасных,
Превратились в них принцы. Из окон светлиц
Вслед глядело им детство безоблачьем ясным.

Было раннее утро, когда над избой,
Где спала крепким сном их сестрица Элиза,
Пролетали они дружной, шумной гурьбой
И кричали, и хлопали крыльями. Снизу
Отвечал только гомон дворовых собак,
И никто их не видел, никто их не слышал,
Невозможно им было проститься никак
Со своею сестрой.  Покружились над крышей,
А затем, высоко поднялись к облакам,
Пролетели над лесом, до самого моря,
Посылая печальный привет рыбакам,
Растворяясь в тумане нависшего горя.

А бедняжка Элиза сидела в избе
И играла зелёным листочком. Игрушек
У неё других не было. Ветер в трубе
Рассказать обо всем ей пытался, но слушать
Не хотела она его. В хрупком листке
Она дырочку сделала, в небо глядела
На прекрасное солнышко, что вдалеке
Ей светило и тёплым дыханием грело.

Братья виделись ей, взор их ласково плыл
По бескрайним просторам, они улыбались.
А когда по щеке лучик солнца скользил,
Поцелуи их нежные ей вспоминались.

Дни за днями шли ровно,  один, как другой,
Колыхал ветер розы, дождём их обрызгав,
И шептал им:
- Кто с вами сравнится красой?..
И качали головками розы: «Элиза…»

В день воскресный читала старушка псалтырь.
- Кто же набожней?.. – тот же вопрос, будто вызов.
Шелестели листы на ветру и псалтырь
Отвечал ветру гордо:
- Конечно, Элиза!..

Вот пятнадцать ей отроду минуло лет,
Дом родной её ждал. Королева ж, увидев,
Как прекрасна Элиза, взбранила весь свет,
В дикой зависти, девушку возненавидев.

- Превратить её в дикого лебедя? Нет.
Ведь отец свою дочь пожелал снова видеть.
Раздирали вопросы, но найден секрет,
Как нагадить ей в душу, изгнать и обидеть.

Поутру королева в купальню пошла,
Всю в коврах, в белом мраморе, с кучей подушек.
Там трёх жаб, безобразных, зелёных нашла,
Поцелуй, подарив каждой жабе.
- Послушай, –
 Первой молвила, – сядешь на голову ей,
Как в купальню войдёт, ненавистной девчонке,
Пусть ленивее станет, чем ты, и тупей,
Не люблю голосок её, чистый и звонкий.

А ты сядь ей на лоб, – говорила другой, –
Пусть Элиза такой же, как ты, безобразной
Станет тот час, отец не узнал чтоб родной,
Уж порадуюсь я, для меня будет праздник.

Ты же ляг ей на сердце, – шепнула она
Третьей жабе, – пусть станет злонравной и дикой
И от этого мучается. Я – без сна
От её ненавистного, чудного лика.

Жаб пустила в прозрачную воду. Вода,
Как болото застойное, позеленела.
Позвала для купанья Элизу. Когда
Та пришла, королева раздела её и велела
Войти в воду. Элиза немедля вошла,
Жабы сели на грудь ей, на лоб и на темя,
Но Элиза того не заметила зла,
Из воды она вышла. И в это же время
Розы всплыли, прозрачною стала вода,
Как невинность Элизы, как Господа милость –
Вызов гнусной судьбе. Отступила беда,
Зло в добро волей Господа оборотилось.

Чары ведьмы никак не могли повлиять
На Элизу, была она набожной, чистой.
Королева того не хотела понять
В силу бедности духа и злобы корыстной.

Все то чудо узрев, обозлилась сильней,
Тело девушки соком ореха натёрла,
Оно стало коричневым. Спутала ей
Золотистые локоны. В личико втёрла
Мазь вонючую. Даже отец не узнал
Дочь свою, испугался, увидев во мраке.
И никто её более не признавал,
Кроме ласточек да престарелой собаки,
Что сидела на привязи, но говорить
Не умела она, да и кто б её слушал?
Разрыдалась Элиза: и как теперь жить
С той бедой, что прокралась к ней в девичью душу?

Она вспомнила детство и братьев родных,
Так же из дому изгнанных, и тосковала.
Где угодно искать готова была их,
Только где? Ничего о них толком не знала.

Но искать их решила, пока не найдёт,
Из дворца ушла тайно и долго бродила
По полям и болотам, весь день, напролёт,
Пробиралась по лесу, пока не накрыла
Ночь Элизу, что сбилась с дороги совсем,
Мягкий мох стал постелью, сморила усталость.
Перед сном прочитала молитву. На пень
Приклонила головку. Сквозь сон улыбалась
Тишина. Тёплый воздух касался лица,
Проникал между век, успокоив дыханье.
Светлячками светились трава, деревца,
Заполнялось пространство зелёным сияньем,
На траву осыпалось зелёным дождём,
Точно звёзды, от лёгкого прикосновенья…
Засыпала Элиза, и вместе со сном
К ней наведались братья. Сквозь сладость забвенья
Она видела их. Они были детьми,
Вместе с нею играли, писали на досках.
- Отыщу непременно их, лягу костьми. –
Сон тревожила мысль далеко не подростка.

Они дивную книжку глядели, а в ней
Было много картин, все живые, в них птицы
Распевали, и слышан был шелест ветвей,
Долетал голос моря к ней через страницы.

Выходили к ним люди, вели разговор,
Но, лишь стоило лист захотеть перекинуть,
Уходили назад, в застраничный простор,
Что б собою не путать иные картины.

А на досках писали о жизни своей
Всё, что видели, что пережили когда-то.
Видит братьев Элиза, уже не детей.
Растворились в пространстве, уплыли куда-то.

Пробудилась Элиза. Светло и легко.
За листвой скрывшись, солнце казалось безликим,
Хоть и было уже  высоко-высоко!
Меж ветвями лучи пробивались. Их блики,
Будто зайчики, бегали в свежей траве,
Золотистые, шустрые. Шёл чудный запах
От цветов и от зелени. Где-то в листве
Птички пели. Орёл жертву нёс в цепких лапах.

За кустами, поодаль, источник журчал,
Там большие ручьи, словно реки, бежали,
С переливом хрустальным, и каждый впадал
В пруд прозрачный и чистый. Зеркальные дали
Отражали синь неба, деревья, кусты.
Всё казалось на дне нарисованным краской.
Не видала Элиза такой красоты,
Явь над толщей воды продолжалась, как сказка.

Жёлтый берег песчаный ласкала вода,
Мягким дном он терялся в прохладных глубинах.
Живописная изгородь шла вдоль пруда,
Но широкий проход, по известным причинам,
Проломили олени. Элиза к воде   
По тропинке спустилась. Совсем испугалась,
Увидав отраженье лица. Нет, нигде
Не видала такого она. Отражалось
Что-то чёрное, гадкое. Горстью воды
Она вымыла щеки и лоб. Заблестела
Её белая, нежная кожа. Беды
Будто не было вовсе. Элиза разделась
И в прохладную чистую воду вошла,
Потеплела вода, и глаза потеплели.
Белой лебедью молодость в волнах плыла,
Нежной бархатной лилией…. После купели
  Она вышла на берег, как утро свежа,
И прекрасной, хорошенькой девушки в свете
Поискать ещё было! Над миром кружа,
Братья крест свой несли. За судьбу их в ответе
Был Господь… и Элиза…. Она заплела
Свои длинные волосы, быстро оделась
И прохладной воды из ручья попила —
Своих братьев на поиск пойти не терпелось.

Она с думой о них и в надежде, что Бог
Не покинет её, через заросли леса
Побрела неизвестно куда, без дорог,
С лёгким сердцем в груди. Бог с тобою, принцесса!..

Это ж Бог повелел диким яблонькам цвесть,
Чтоб плодами затем напитать всех голодных,
Указал и Элизе он яблоньку. Съесть
Она яблок смогла, сколько было угодно.

Гнула тяжесть плодов ветви яблоньки той,
И Элиза подпёрла их ветками. В чащу
Углубилась, где глушь пополам с тишиной,
И ни звука, ни шума, ни птицы кричащей.

Шла Элиза и слушала тихую грусть
Тишины и шуршанье листа под ногами.
Ни единый луч солнца не мог проскользнуть
Сквозь завесу ветвей и стволы, что рядами,
Будто стены из брёвен, стояли кругом.
Никогда не была она так одинока.
Ночью стало темнее, припомнился дом,
Как мираж, что остался в том детстве далёком.

Темнота. Ни единого в ней светлячка.
Улеглась на траву, и, вдруг, ей показалось,
Будто ветви раздвинув, глядит свысока
На неё сам Господь добрым взглядом. Усталость
Тяжелила. А из-за Господня плеча
Улыбались ей маленькие ангелочки,
Их одиннадцать было. Сияла свеча,
И Господнее пламя слепило ей очи.

Рано утром, проснувшись, не знала она –
Наяву всё привиделось или приснилось.
Если сон, то прекраснее не было сна!
Если явь, то не зря она Богу молилась.

Она дальше на поиски двинулась. Глядь,
А на встречу – старушка с корзиной. Спросила,
Доводилось ли принцев в лесу ей встречать,
Её братьев родных? Их одиннадцать было.

- Что ты, нет! – ягод спелых ей горстку дала. –
Но вчера на реке лебедей я видала,
Все в коронах златых, – и к обрыву пошла, –
Их одиннадцать было, сама их считала…

Они вышли к обрыву. Шумела река,
С берегов простирали деревья друг другу
Свои ветви, как судьбы, сплетая века
В узы вечной любви, исцелясь от недуга
Бесконечных страданий. Не все так могли
Упиваться тем счастьем. Порой над водою
Так тянулись, что корни ползли из земли.
Обращалось желание новой бедою.

Со старушкой простившись, Элиза пошла
К устью речки, впадавшей в открытое море,
Но в открывшемся взору безбрежном просторе –
Ни единого судна, в котором смогла б
В путь дальнейший пуститься. Кругом валуны,
Бесконечные камни, в дыхании бриза
Отшлифованы пеною вечной волны,
Что нежнее и мягче, чем руки Элизы.

И подумалось девушке: «Волны бегут
Неустанно, одна за другой, и шлифуют
Камни твёрдые, скалы. Легонько их трут.
Так же буду и я. За науку святую
Благодарна вам, волны! И сердце твердит,
Что когда-нибудь вы мне подарите счастье,
Отнесёте меня к моим миленьким братьям,
Нетерпенье огнём в моём сердце горит.

На низвергнутой морем зелёной траве
Лебединые перья лежали, как иней,
А на них капли рос или слёз. В синеве
Облака, словно лебеди, стайкою плыли.

Их одиннадцать было. Багровый закат
Волновался зарей неуёмного моря,
Что меняло окраску «на дню много крат»,
В одночасье  бурлили в нем радость и горе.

Отражалась в нём туча. Чернела вода,
Море билось о скалы и пеной бурлило,
Волновалось, как будто бы всем говорило:
- Я могуче, меня не сломить никогда.

А бывало затишье, и ветер спадал,
Облака, словно розы, с улыбкой рассвета
Рассыпались по морю, и розовым цветом
Наполнялась стихия безумных начал.

Иногда становилось зелёным оно,
Голубым или белым, как страсть, утешенье.
Тишь безоблачной ночи дремала в нём, но
Оно жизнью дышало, вздымалось в волненье,
Словно спящего грудь. Солнце шло на закат.
Вереницею счастье Элизино плыло.
Все в коронах златых — лебединый парад.
Грациозных красавцев одиннадцать было.

Они с моря летели (их слышан был крик)
Длинной белою лентой. На берег спустились,
Под водой солнце скрылось, и в этот же миг
Оперенье с них спало. Пред ней очутились
Статных принцев одиннадцать, милых таких!
Она рада была всех их вдеть, живых.

Тут же бросилась к братьям в объятья, назвав
Всех по их именам. Как они ликовали,
Здесь увидев её, в ней сестрицу узнав,
Все смеялись и плакали! Всё разузнали
Друг о друге, о судьбах печальных своих,
Восхищались Элизой: «Красавицей стала!»
След оставило время на обликах их
И надеждою в сердце занозой застряло.

- Братья мы, – самый старший сказал, – к часу час,
От восхода к закату под солнцем летаем,
Воля мачехи злой в лебедей диких нас
Обратила. И облик мы вновь принимаем
Человеческий в миг, когда солнце зайдёт.
Землю твёрдую надо иметь под ногами,
Дабы то не случилось, когда наш полёт,
Разобьёмся иначе о твердь, что под нами.

А живём мы в чудесной стране, но не тут.
Та за морем страна и прекрасна, как эта.
Там такие же рощи, и так же поют
Чудо-птицы в прекрасных, как розы, рассветах.

Но дорога туда бесконечно длинна
И лежит через долгое, долгое море
Без единого острова, где б можно нам
Ночь провесть, отдышаться на вольном просторе,
Сил набраться, чтоб снова отправиться в путь…
Лишь торчит среди моря утёс одинокий,
На котором устроиться передохнуть
Можем как-то, прижавшись друг к другу.  Далёкий
Свет от звёзд греет душу и хочется жить.
Благодарны за это пристанище Богу,
Без него нам и Родины б не навестить.
Мы в году лишь два дня выбираем… не много…
Самых длинных, до родины чтоб долететь,
Оставаться одиннадцать дней здесь мы можем,
Над лесами летать, на дворец поглядеть,
Где живёт наш отец, где до боли тревожит
Колокольня, в которой покоится мать,
Наша слёзная память далёкого детства.
Жаль, что можем сюда раз в году прилетать.
Чаще нам не позволено. Волею сердца
Мы стремились на Родину, где каждый куст,
Каждый листик, травинка такие родные!
Тех же песен, что прежде, доносится грусть,
Под которые в детстве мечтали. Лихие
По равнинам резвятся стада лошадей,
Что мы видели в детстве. Нам всё это снится:
Запах леса, шум речки, раздолье степей…
И тебя здесь нашли мы, родная сестрица!

Здесь два дня ещё будем, затем улететь
Нам придётся в страну, нам совсем не родную,
Как тебя взять с собою да к сроку поспеть?
Нет у нас корабля, нет и лодки, и дуют
Ветры моря навстречу, сбивают с пути…
- Как от чар вас избавить? –  Элиза спросила.
Так всю ночь говорили, уснули почти
Перед самым восходом.   Элиза открыла
Ранним утром глаза, её шум разбудил.
Братья птицами стали, кружились над нею,
А затем вовсе скрылись. Остался один,
Самый младший из братьев. Он ей на колени
Опустил свою голову, грустно глядел
Ей в глаза. Его пёрышки гладила нежно
И ласкала с улыбкой. Так день пролетел.
Только к вечеру снова в тумане прибрежном,
Обозначился строй остальных лебедей.
И когда солнце в сумерках вечера скрылось,
Братья-лебеди снова в людей превратились,
И предстали пред милой сестричкой своей:

- Завтра мы улетаем и лишь через год
Сможем снова вернуться, тебя не покинем.
Только хватит ли мужества на перелёт
У тебя? Неужели тебя не поднимем
И не сможем над морем на крыльях нести?
Непомерно сильны наши крылья, как руки.
- Вы мне дороги, новой не мыслю разлуки,
Заберите меня. Я так долго найти
Вас мечтала, молилась, надеждой жила!
Ночь они провели за плетением сетки
Из ветвей лозняка. В ней Элиза могла
Путешествовать с братьями, словно, в беседке.

Сетка прочная вышла, под вид гамака.
Уложили Элизу. И после восхода
Братья, клювами сетку схватив, к облакам
Унеслись вместе с милой сестрёнкой. Невзгоды 
Им ещё предстояли. Элиза спала
Крепким сном. Ей в лицо солнце ярко светило.
И над ней, развернув два широких крыла,
Младший братец летел, укрывал от светила.

Уж земля уплыла далеко в синеву,
Когда в сладком тумане Элиза проснулась.
Показалось ей – снится ей сон наяву,
Было странно над морем лететь. Улыбнулась
Благодарной улыбкою брату она.
Был пучок рядом с девушкой вкусных кореньев,
Ветка с ягодой спелой. Очнувшись от сна
Она ела все яства с большим упоеньем.

Эти лакомства братец ей младший собрал,
Положил в её сетку, она догадалась,
Что летел он над ней и её защищал
От палящего солнца. Порой ей казалось
Что плывут в море чайки, но то корабли,
Будто чайки плывущие, сверху смотрелись…
Так высок был полет!.. Ни вблизи, ни вдали,
Не видать уж земли было. В море гляделись

Облака, словно вата под синим стеклом.
Позади плыло облако, белой махиной,
Исполинских одиннадцать теней на нём,
И её тень, Элизина. Что за картина!
Что за чудо! Такого она никогда
Не видала. А солнце в зенит поднималось,
И гигантские тени ушли в «никуда»,
И гора облаков за спиною осталась,
Отставая всё дальше и дальше. Весь день
Мчались дикие лебеди скорой стрелою,
Как из лука запущенной. Только с сестрою
Дело спорилось медленней. Чёрная тень
Непогоды над морем нависла. В закат
Уходило огромное солнце. Со страхом
Наблюдала Элиза за ним, но назад
Ему не было хода и ей. С каждым взмахом
Ощущалась усталость её лебедей.
Ах, конечно ж она тому стала виною,
Что не в силах лететь они были быстрей!
Сядет солнце, людьми они станут, и скроет
Их пучина безмолвная.
«Где же утёс?..»
Туча чёрная близилась, ветра порывы
Уже в бурю срывались, а всполохи гроз
Оглушали раскатами. С тяжким надрывом
Море глухо стонало. Свинцовой волной
Туча двигалась по небу, хмурилась, злилась.
А утёса всё не было.
«Боже ты, мой!..»
И Элиза с надеждою Богу молилась.

Одним краем своим солнце было в воде,
Ужас сердцем владел, и оно трепетало.
Резко лебеди вниз полетели. К беде?
Уж не падаем ли? Продолжался устало
Их полёт. Солнце гасло. В сверкании гроз
Ещё море играло его половиной,
Лишь тогда увидала Элиза утёс,
Показался он ей с высоты лебединой
Чуть крупнее тюленя, с большой головой,
Из воды что торчала. От солнца осталась
Небольшая полоска. Блестящей звездой
Она в розовой дымке заката казалась.

Наконец-то на твёрдую почву ногой
Все ступили. И сразу же солнце погасло,
Как последняя искра надежды святой.
Братья были с Элизой – тревоги напрасны.

Взявшись за руки, встали они вкруг неё
И едва умещались на крохотной суше.
Море бешено билось, пылало огнём
От бесчисленных молний. Несчастные души!

К воле Бога они были обращены.
Дети пели псалом. Он дарил утешенье,
Он вливал в их сердца ощущенье весны,
Наполнял силой мужества и вдохновенья.

Буря выла всю ночь, на заре улеглась,
Стало ясно и тихо, а после восхода
Лебедей вереница опять унеслась
В неизвестную даль. Ощущенье свободы
Увлекало Элизу. Она с высоты
Наблюдала, как море, на солнце играя,
Волновалось. И волны зелёной воды
Были в пене, как будто несметные стаи
Лебедей… Солнце выше ещё поднялось…
Пред собою Элиза страну увидала,
Как мираж, как виденье из сказочных грёз,
Льда хрустального массы искрились на скалах.

Между скал возвышался огромный дворец,
В галереях воздушных. Под ним простирались
Рощи, пальмы, цветы. Их роскошный венец
Окружал всё пространство. Цветы распускались
На глазах, и манили в свой сказочный рай,
В чудный пальмовый лес, в голубые туманы.
Пред Элизой открылся невиданный край,
Дивный замок волшебницы фата-морганы.

Вновь она устремила на замок свой взор.
Замок, горы и лес как-то сдвинулись вместе,
Стали в виде церквей, с колокольнями. Хор,   
Показалось, что слышит она в поднебесье,
Под аккорды органа. То моря был шум.
И теперь, церкви стали совсем уже близко,
Только, вдруг, в корабли превратились, и низко   
Опустилась флотилия к морю. От дум
Голова закружилась. Элиза вгляделась –
Это был лишь туман, что царил над водой,
В виде сказочных образов. Так ей хотелось,
Чтобы всё было явью, чудесной страной!

Восхищали картины. Но вот показалась,
За чертою туманных видений, земля,
Куда долго летели. Над ней возвышалась
Гор высоких гряда, зеленели поля.

Средь кедровых лесов, в белом камне, стояли
Одинокие замки, а в дивных прудах
Лебединые пары грустили. Сияли
Апельсины, как солнца. В чудесных садах
Созревали плоды, розы нежно алели.
До заката полдня на огромной скале
Восседала Элиза, с ней братья сидели
Пред пещерой большой, рады твёрдой земле.

А пещера увешана, словно коврами,
Нежной зеленью цепких, ползучих вьюнов.
- Здесь живём мы, и ты будешь жить вместе с нами, –
Молвил младший из братьев, приятных ей снов
От души пожелал, показал её спальню.
- Как избавить от чар вас, приснилось бы мне, – 
Она молвила с думой своей изначальной,
Стала богу усердно молиться, во сне,
Продолжая молитву. И вот ей приснилось,
Что по небу летит высоко-высоко,
К замку фата-морганы. Вот фея спустилась
К ней навстречу из замка, ступая легко
И свободно по воздуху, словно пушинка,
Как прекрасное утро, свежа и светла,
На старушку похожая, ту, что с корзинкой
Ей в лесу повстречалась и ягод дала,
Рассказала о лебедях в царских коронах.
«Моя милая девушка, ты не грусти, –
Обратилась к ней фея. Во взгляде зелёном
Волны бурного моря играли.–  Спасти
Твоих братьев возможно. Я  вижу – тоскует
Твоё доброе сердце, но справишься ты?
Вода мягче твоих нежных рук, но шлифует
Она камни и ей твои муки пусты.
Она боли не знает, как пальцы твои.
Страх, страданья и муки безжалостной пытки
Ей совсем ни к чему, бессердечной, таить,
Изнывать от отчаянья, снова дерзать.
Погляди, что в руках моих, видишь – крапива,
У пещеры растёт, не такое уж диво,
Или та, что на кладбищах. Надо нарвать
Тебе этой крапивы, хоть руки твои
Волдырями покроются, как от ожогов,
И ногами размять. Станут ноги в крови.
Из волокон ссучить затем нити. На Бога
Вся надежда твоя. А из нитей сплетёшь
Ты одиннадцать панцирей. Боль с души снимешь,
Когда панцири те ты на спины накинешь
Лебедям, своим братьям. От чар их спасёшь.

Знай, с минуты, как только работу начнёшь,
И пока не окончишь работу – ни слова
Не должна ты промолвить, иначе убьёшь
Своих братьев. Таков вот удел твой суровый.

Стоит слову случайно слететь с языка,
Оно братьев сердца поразит, как кинжалом.
Помни – жизнь их и смерть в твоих добрых руках,
В твоём пламенном сердце их счастья начало.
Помни это, Элиза!» И фея, внамёк,
Ей крапивою жгучей к руке прикоснулась,
От ожога и боли Элиза проснулась,
Светлый день уже был. Рядом с нею пучок
Той крапивы лежал, что видала во сне.
И она, в благодарность, упав на колени,
К Богу глас обратила. И он в вышине
Внял молитвам её, оградив от сомнений.

Она тотчас взялась за работу. Рвала
Злую, жгучую зелень крапивы руками.
Боль глумилась, но радость ту боль превзошла.
Покрывались ладони её волдырями.

Братьев милых спасти Богом ей суждено!
Она мяла крапиву босыми ногами,
А затем уж ссучила её в волокно…
К ней явились с заходом, махая крылами,
Её лебеди-братья. Каков был испуг!
Увидав, что сестрица их стала немою,
Они думали – мачеха новый недуг
Ей накликала силой своей колдовскою.

Но увидели руки сестрёнки родной,
Сразу поняли, что ради их же спасенья
Она стала немой. Перед нею святой,
Как пред Господом, встали они на колени.

Самый младший из братьев заплакал. От слёз,
Что ей на руки падали, боль утихала,
Волдыри исчезали. Всю ночь, в свете звёзд,
Провела за работой Элиза. Усталость
Не брала её, дума слагалась с мечтой,
Как скорее, скорее спасти милых братьев.
Никогда ещё время с такой быстротой
Для неё не спешило. Желанное счастье
Приближалось со временем. Вновь новый день.
Новый панцирь готовый. Элиза старалась,
Принялась за другой. Вдруг, сквозь горную сень,
Донеслись звуки рогов охотничьих. Сжалось
Её сердце от страха. Затем, лай собак
Близко-близко раздался. Элиза укрылась
Под покровом пещеры, связав кое-как
Всю крапиву в пучок, и на нём примостилась.

В то же самое время из-за кустов
Показалась собака, за нею – другая,
Третья – следом. Охотников шум голосов
Приближался. Собаки носились, играя.

Все охотники вскоре к пещере сошлись,
Среди них, самый стройный и самый красивый,
Был король той страны, где их судьбы сплелись.
Подошёл он к Элизе. Красавица – диво!

Никогда не встречал он такой красоты…
- О, прекрасная девушка, как же попала
Ты сюда, в этот край? Ты из грёз, из мечты,
Видел в снах я тебя…
Но Элиза молчала,
Покачав головой, говорить не посмев.
От молчанья зависела жизнь её братьев.
А король говорил, говорил, не узрев,
Как страдает она, в складках длинного платья
Прячет руки, скрывая от глаз волдыри.
«Так пойдём же со мной, здесь нельзя оставаться,
Ты прекрасна, как роза, улыбка зари,
Будешь жить во дворце. И не надо бояться.

Наряжу я тебя в дорогие шелка,
В нежный бархат, корону златую надену
На головку твою. Тебе в помощь, рука
Моя верная, пламень любви дерзновенной…»

Он её посадил пред собою в седло.
Она плакала горько и руки ломала…
«Я хочу, чтобы счастье к тебе снизошло,
Будешь мне благодарна!..» Элиза страдала.

Он повез через горы её во дворец,
А охотники следом скакали. Под вечер
Показалась столица с церквами. Венец
Золотых куполов тихо плыл ей навстречу.

А в высоких и мраморных залах дворца,
Среди стен живописных, журчали фонтаны.
Их Элиза не видела – рук от лица
Не могла оторвать, плачь душил непрестанный,

И терзала, и мучила сердце тоска…
Отдалась безучастно прислужницам вволю,
Те одели её в кисею и щелка,
Вплели в волосы жемчуга нити. Соболий
Мех на плечи накинули, а кисти рук
Обтянули перчатками, как паутинкой,
Но с лица не сошёл её прежний испуг.
В королевских уборах она, как картинка,
Так была ослепительна, так хороша,
Что весь двор приклонился пред ней. Повсеместно
Говорили о ней, а король, чуть дыша
От волненья и счастья, своею невестой
Королевству всему её провозгласил.
Только архиепископ качал головою
И шептал королю, чтобы тот не спешил:
«Силой ведает девица злой, колдовскою.

Всему люду честному глаза отвела,
Короля сердце доброе околдовала».
Но не стал его слушать король. Увлекла
Его музыка сердца, оно ликовало!

Он прелестнейших вызвать танцовщиц велел,
И велел подавать превосходные блюда.
На Элизу восторженным взором глядел
И в покои повёл, прочь от шумного люда,
Через нежную зелень садов, но она
Оставалась по-прежнему грустной, печальной,
А в покоях увидела – дверца одна
Вела в комнату, рядом с Элизиной спальней.

Вот король отпер дверцу, а комнатка та
Вся в зелёных коврах, как пещера лесная,
Где Элизу нашли. На полу (красота!..) –
Связка свежей крапивы. И радость без края
Охватила Элизу. А под потолком
Панцирь был, накануне Элизой сплетённый.
Как диковинку всё, от Элизы тайком,
Перевёз во дворец ей король наш влюбленный.

«Тут ты сможешь жилище своё вспоминать,
Тут работа твоя. Может быть пожелаешь
Иногда поразвлечься, от пышности вспять
Возвернуться к былому. Я вижу – страдаешь
Ты о прошлом. Здесь душу свою отведёшь…»
Увидав дорогую для сердца работу,
Улыбнулась Элиза. И краска, и дрожь
Овладели ей в миг. И затеплилось что-то
В её девичьем сердце. И мысль ожила
О спасении братьев. Она ликовала,
Короля в руку трепетно поцеловала,
Он прижал её к сердцу и в колокола
Приказал всем по случаю свадьбы звонить.
Так и стала лесная краса королевой.
Только архиепископ пытался судить
Её злыми речами. И справа, и слева
Заходил к королю, и на ухо шептал,
Но не слушал король даже самую малость,
Из того, что на девушку тот клеветал.
Свадьба, волей судьбы, наконец, состоялась!

В злобе архиепископ корону надел
На невесту так плотно, что всякому стало
Непременно бы больно, отмстить ей хотел,
Но ничто ей телесная боль! Изнывало
Её сердце от жалости к братьям своим,
Были губы её, и спокойны, и сжаты,
И ни словом единым обмолвиться им
Не положено было, жизнь каждого брата
От молчанья зависела. Только в глазах
Страсть и нежность горячей любовью светились.
Милый, добрый король! И Элиза влюбилась,
И сияла на солнце росинка-слеза.

Милый, добрый король! Он не знал ничего.
Делал всё для того, чтоб ей радостно было,
И Элиза всем сердцем любила его,
Привязалась к нему, как дитя. Но грустила.

Ах! Довериться б только ему одному,
Рассказать обо всех бесконечных страданьях,
Но, увы! Ей молчать суждено. Никому,
Ни ему, ни другим, ни полслова признаний,
Не окончит пока всей работы своей…
По ночам уходила тихонько из спальни
В потаённую комнату. В мраке ночей
Там плела она панцири. Как ни печально,
Но закончилось всё волокно на седьмом.
Она знала, что может найти ту крапиву
Лишь на кладбище. Как же пробраться тайком
Ей туда? Рвать руками? Элиза трусливой
Никогда не была. Что телесная боль,
По сравненью с печалью, что в сердце глумится?
«Не оставит Господь меня! Надо решиться!
Да простит меня милый мой, добрый король…»

Её сердце сжималось от страха, когда
Пробиралась она лунной ночью по саду,
По аллеям затем, вдоль большого пруда,
Через город, по улицам…. Вот и ограда
Того жуткого кладбища… мучила дрожь,
Будто шла против Бога на дело дурное…
Над могильными плитами вой и галдёжь,
Безобразные ведьмы, не зная покоя,
Среди свежих могил собирались гурьбой
И костлявыми пальцами их разрывали,
Доставали тела, поделив меж собой,
С дикой алчностью злобною их пожирали.

С себя сбросив лохмотья, нагие бродить
Продолжали, как будто хотели купаться.
И Элизе пришлось мимо них проходить,
На неё зло таращились, только бояться

Было некогда ей. «Отче наш» сотворив,
Нарвала себе жгучей крапивы. Вернулась
К себе в спальню тихонько, пока не проснулось
Населенье дворца. Был епископ учтив,
Ухмыляясь предвзято. Совсем не пустяк –
За Элизой следили и видели ночью.
Оказался он прав в подозреньях. И так,
Была ведьмой она. Убедился воочию
Злобный архиепископ: «Глаза отвела,
Короля сердце доброе околдовала
Своей дьявольской силой, насколько смогла…»
Королю ранним утром о всём рассказал он,
Что увидел той ночью, и злые слова
С языка так и сыпались, свет оскверняя…
Головами качали святые: «Права
И невинна Элиза. Элиза святая!..»

Только архиепископ по-своему всё
Толковал королю, говорил, что святые
Головами качают и против неё
Все сви-де-тель-ству-ют, будто бы понятые.

Две слезы покатились из глаз короля,
Овладело обманутым сердцем сомненье,
Был в отчаянье он: «Королева моя,
Неужели всё – правда?..» С большим сожаленьем
Нареканья выслушивал. Будто бы спит,
Притворился он ночью. На самом же деле
Сон бежал от него. А Элиза с постели
Поднялась и скользнула из спальни. Сердит
Был несчастный король. Он за нею следил.
То же самое ночью другой повторилось.
«Верю, архиепископ совсем не шутил…»
Видел он, как Элиза в той комнате скрылась
Потаённой. Мрачнело чело короля,
И Элиза заметила это. Несчастья
Ожидали Элизу. Добра не суля,
Сердце ныло от страха и жалости к братьям.

Слезы горькие на королевский пурпур
Бесконечно катились, как россыпь алмазов.
От чего, не понятно, король зол и хмур,
Стал с ней холоден вдруг, тон сменил на приказы,
Вместо доброго слова? Но люди вокруг,
Доброй завистью глядя на лоск королевы,
На уборы богатые, праздный досуг,
Быть желали на месте красавицы-девы!

Скоро, скоро конец был работе. Сплести
Оставалось лишь панцирь последний. Но жалость!
Не хватало опять волокна. Принести
Надо было крапивы ещё. Сердце сжалось.

Ещё раз, но последний, осталось сходить
Ей на кладбище ночью за жгучей крапивой,
Снова ужас владел ей, и вновь пережить
Предстояло ей путь в тишине молчаливой
На пустынное кладбище с ведьмами, но
Её вера в спасение братьев любимых,
С верой в Господа Бога сливаясь в одно,
Были святы, желанны, непоколебимы.

И Элиза отправилась. Ну, а король,
Вместе с архиепископом, чёрною тенью
Следом двигались, будто бы сыщиков роль
Исполняли, встревоженной ночи под сенью.

Увидали воочию – скрылась она
За оградой кладбищенской. Там же, на плитах,
На широких, могильных, сидел Сатана,
В окружении ведьм безобразных, сердитых.

И вернулся король. Та же всё пустота
На душе, и усталость в измученном теле.
Находилась ведь с ведьмами страшными та,
Что недавно покоилась рядом в постели,
На груди его…
- Пусть её судит народ!.. –
Произнес он.
Народ присудил без раздумий:
- На костёр королеву!..
Печален исход…
Пламя гнева пылало, как грозный Везувий.

Вместо бархата дали бедняжке пучки
Ей на кладбище набранной жгучей крапивы,
Что служить изголовьем должны. От тоски
Затуманились очи слезой молчаливой.

Под постель дали панцири и под ковры.
Ничего и не надобно было дороже.
И она, помолившись, до поздней поры
За работой сидела. Храни её, Боже!

Оскорбительных песен летали слова
Насмехавшихся уличных, глупых мальчишек.
И тревожно гудела людская молва,
Но ни слов утешенья, сочувствия слышать
Ей никак не пришлось. Не нашлась та душа,
Чтобы к ней обратилась с любовью и лаской…
У решётки под вечер крылами шурша,
Появился вдруг лебедь, как будто из сказки.

Это младший их братьев сестру отыскал,
И от радости громко она зарыдала.
Ночь одну оставалось ей жить, она знала.
Несговорчивый рок ей минуты считал.

Но работа зато подходила к концу.
Её милые братья нашлись, были рядом,
Их спасение было ей лучшей наградой.
Слёзы горьким потоком лились по лицу…

Даже архиепископ пришёл провести
С ней минуты последние. Так обещал он,
Но она его взглядом просила уйти,
Покачав головой, но причины не знал он.

В эту ночь ей работу закончить свою
Было важно, иначе пропали б задаром
Все бессонные ночи и слёзы. В раю
Уготовано место ей было не даром.

В злобе архиепископ тот час же ушёл,
Понося её грубыми архисловами.
А к Элизе невинной с небес снизошёл
Её Ангел-хранитель. Похлопав крылами,
Он призвал в помощь мышек. И те собирать
И к ногам приносить стали стебли крапивы,
Что разбросаны были… Стал дрозд утешать,
Выводя её милые сердцу мотивы.

На заре, незадолго как солнце взойдёт,
Появились одиннадцать братьев Элизы.
Они стали стеной у дворцовых ворот,
На приём к королю стали требовать визу.

Отвечали им: этого сделать нельзя,
Ведь король ещё спит, и его беспокоить
Здесь не смеет никто, ни враги, ни друзья.
Продолжали просить они, требовать, спорить,
Угрожать. Прибежала к ним стража дворца,
Сам король появился узнать, в чём же дело.
Но взошло в мире Солнце – начало конца…
Над дворцом лебединая стая летела…

Толпы люду! И всяк норовил посмотреть,
Как сожгут злую ведьму. Усталая кляча
Еле-еле тащила телегу. И смерть
Над Элизой зависла, смакуя удачу.

Грубый плащ был накинут на плечи её,
А в распущенных локонах буйствовал ветер,
На лице –  ни кровинки. Горели огнём
Лишь глаза её слёзные в утреннем свете.

Губы тихо шептали молитву. Плели
Пальцы пряжу зелёную, даже в дороге,
К месту казни, пока её долго везли,
Не бросала работу она. Вся в тревоге:
«Как до казни успеть милых братьев спасти?..»
Она панцирь последний плела и страдала,
Оставалось немного совсем доплести,
Десять панцирей рядом готовых лежало.

 - Поглядите на ведьму! – глумилась толпа. –
Ишь, бормочет чего-то…
- Гляди, изурочит…
- Ведь, небось, не молитвенник держит в руках…
- С колдовскими всё штучками возится, хочет
Короля присушить, нам глаза отвести...
- Вырвем их у неё, разорвём-ка всё в клочья…
И теснился народ вокруг...не подойти…
Панцирь вырвать из рук норовили. Но
Ухватилась Элиза за панцирь. И вдруг
Лебедей к ней одиннадцать белых слетелись.
Отступила толпа, не скрывая испуг.
А они по краям вкруг телеги расселись,
От толпы наседавшей сестру оградив,
Оттеснив от неё самых дерзких, крикливых,
Силой крыльев могучих. О страхе забыв,
Завершала работу Элиза.
- Вот диво!..
То знаменье небесное –  кто-то шептал.
-Да невинна она – по толпе пролетело.
Но не смели сказать это вслух. Трепетал
Перед властью народ. Но Элиза успела!

Вот палач её за руку крепко схватил,
Но Элиза одиннадцать панцирей спешно,
Лебедям всем на спины набросила. Сил
Уже не было больше. Пред нею, безгрешной,
Встали братья, одиннадцать принцев, в красе
И величии, сбросив наряд лебединый.
Удивился народ. Разом ахнули все.
«Вот теперь я могу говорить.  Я невинна!..»
И народ преклонился пред нею, святой.
Но упала без чувств она братьям в объятья,
Страх и боль – всё осталось за серой чертой
Неустанного сил напряженья. «О, счастье!
Да, невинна она!» – старший брат произнёс,
Рассказал людям всё, и пока говорил он,
Ароматом от множества пламенных роз
Воздух стал наполняться, то корни пустила
Вдруг, охапка поленьев, была что в костре,
Из ростков вырос куст, на нём были розы,
И пылали они, как костёр на заре,
И сверкали росинки, как радости слёзы.

А на самой верхушке большого куста
Был чудесный цветок ослепительно белый,
Будто в розовом утреннем небе звезда.
Улыбнулся король, и глаза потеплели.

Он сорвал тот цветок и Элизе на грудь
Положил, и она, всем на радость и счастье,
Вмиг очнулась, развеяв тревогу и грусть.
И вернулась Любовь через боль и ненастье.
-----
Птицы стаями слетались,
А народ валил гурьбой
Ко дворцу. И все смеялись,
Раздавался, сам собой,
Колокольный звон повсюду,
А оркестр вальс играл.
Вот так радость! Столько люду
Ни один король не знал.

Что ж, расстанемся с Элизой,
Пожелаем добрых дней,
Пусть вернутся на карнизы
Стаи ласточек скорей

И наполнят жизнью гнёзда
Желторотые птенцы.
И подарят мамам звёзды,
В них влюблённые, отцы,
Что бы снова были дети
И шалили. А пока,
Сказки, лучшие на свете,
Вновь витают в облаках,
И со снами к нам приходят,
И сердца волнуют вновь.
Спи малыш. Уже заходит
Солнце в небе. Добрых снов!

16.05 – 09.07.01г.