Гул прибоя

Штормит, штормит, на набережной пусто.
Ларёк у пляжа – без окна – разбит.
На грядках туч забытою капустой
больное солнце ветер теребит.
Апрель какой-то не южнобережный:
то дождь, то шторм, то скука, – хоть убей! –
бульдог бровастый, как собачий Брежнев,
от суки оттесняет кобелей.
Он фаворит, он дышит хрипло, слюни
роняет эта морда на газон;
такой пейзаж не встретите в июне,
да и апрелю нетипичен он.
В горах темно, ущелья мрачны, дики,
смотреть на них и то – тоска и жуть;
когда в Аид спускался к Эвридике,
таким, наверно, был Орфея путь.
Надеюсь, к Пасхе всё пройдёт, но что-то
не клеится, везде сплошной урон;
крик чаек, их голодная икота,
нервирует нахохленных ворон.
Те каркают в своих промозглых кронах,
тревожат, мной забытую, мигрень
и женские глаза, как на иконах,
печальны и светлы который день.
А всё равно я не представлю даже
на краткий миг, чему свидетель стих,
что могут эти горы, эти пляжи
жить без меня, а я могу без них.
Как поплавок, ныряет сейнер в море,
то взмоет вверх,  то скроется из глаз,
я не люблю трагических историй,
поэтому он в порт войдёт сейчас.
А в сквере мокром шум прибоя гулок,
то стихнет, то накатится волной,
когда сверну я к дому в переулок,
он долго будет слышен за спиной…