Стихосотворение мира. часть 3. Подвалы Ватикана

СТИХОСОТВОРЕНИЕ МИРА
Сага

Часть 3.
ПОДВАЛЫ ВАТИКАНА.

Спиритическое отступление.
Большая сомнамбулическая прогулка
в поисках утраченных скрижалей
(ПессиМистика)





–  Что? «Код да Винчи»?!...  А Вы спросите у мистера Брауна, бывал ли он в Подвалах Ватикана?...
(Paul f.Eshoff, из интервью местной радиостанции «SSN», июнь, 2005 г.)



Всё, что Вы сейчас увидите и услышите –  или только увидите, или только услышите – основано на реальных сновидениях и событиях, непосредственным участником или свидетелем которых являлся Автор.

 

ВместоПредисловие

Вам предлагается принять участие в Большой сомнамбулической экскурсии, в процессе которой каждому будет предоставлена возможность пройти вслед за Автором по Подвалам Ватикана, где в поисках священных скрижалей (в духе Индианы Джонса) вы сможете ознакомиться с тяжёлым бытом обитателей Подвалов, фрагментами культур древнегреческой и древнеримской эпох, а также прикоснуться к завесе, скрывающей трагическую тайну Венеры Милосской. Во время этой прогулки вы окунётесь в полный драматизма мир Древней Трои, где встретитесь с бесстрашным Ахиллесом и заглянете в глаза Елены Прекрасной и внутрь Троянского Коня. 
Часть маршрута с вами пройдёт древнегреческий исследователь истории и все-мирно известный писатель и поэт (царь поэтов!), а по совместительству и гид  –  Гомер.
Одновременно вашему вниманию будет предложена фотоэкспозиция с шокирующими психику, травмирующими душу и леденящими сердце кадрами, снятыми во время одной из таких «ватиканских» прогулок самим Автором. Лиц, узнавших себя на фотоэкспонатах, просим не беспокоиться: любое сходство и любые совпадения случайны.
Отдельные комментарии написаны одним очень-очень известным ватиканским деятелем, пожелавшим остаться не узнанным.
Внимание! Во время экскурсии просьба не трогать экспонаты руками, и тем более – не отламывать от них пальцы, носы и прочие выступающие детали.


Ваша личная безопасность во время экскурсии не гарантируется. 

 

Imagine…



Ко мне во сне явился ангел,
Был чин не ниже серафима.
Он говорил мне о Скрижали,
Секретным Орденом хранимой…






Простые формальности

…Хранят ПОДВАЛЫ ВАТИКАНА
Под тканью времени-забвенья
Разгадки самых разных тайн
С момента миросотворенья…*

Что ж, попытаемся, Читатель, 
Пройти сквозь стен немую твердь!
Ведь ты, исканий почитатель,
Ты тоже хочешь посмотреть,

Как пыльная спадает мантия
С загадок, каковых не счесть.
О чём смолчали хрестоматии –
Один лишь способ есть узреть.

Скептическую сбрось улыбку
В начале долгого пути.
О, сколько нам тропою зыбкой
Сегодня предстоит пройти!

Давай, скрепим рукопожатьем
Наш первоопытный союз!
Удачным будет пусть начатьем
Сомнамбулический экск;рс.

Чем сон хорош? – В нём каждый вхож
В любую запертую дверь.
Пройдёшь, как нож, сквозь строй вельмож,
Без проволочек и потерь.

При виде, правда, наших рож
Слегка встряслись вельможи чинные.
Не бойтесь, это – не грабёж.
Мы – экскурсанты мирные…

Но прежде – шаг официальный.
Визиту нашему не рад,
Но всё ж, блюдя формальность рьяно,
Нам Папа выпишет мандат,

И кардинал в одежде алой,
Поправив строгий атрибут,
Нам нехотя укажет путь
И проворчит вослед устало:

«Негоже шастать по подвалам
Без дозволения господ:
Добра там всякого навалом.
А если что запропадёт?…».

И, теребя воротничок,
Ещё добавит тоном строгим,
Сдержав предательский зевок:
«…И чтобы ничего не трогать!…». *





* Imagine  –  представьте себе (англ.). Первые строчки припева международного хита  ХХ века «Зелёный Кузнечик» (СССР).  Некоторые исследователи и эксперты советской песни склонны утверждать, что именно под воздействием этой песни John Lennon, бывший участник супергруппы «Beatles», сочинил одну из лучших своих песен –  «Imagine» (данные не проверялись).

 

Представьте себе…

Дверей массивы –  как врата;
Ключи скрещённые – как символ. *
Никем не виданы, архивы
Сокрыты в лабиринтах тайн.

Туда войти я так мечтал,   
В глухие эти катакомбы.
Представьте: факел, огнь взметая, **
Взрывает темень бомбой;

Представьте: крыс подвальных стаи,
Завидев нас, полезут в стены,
И, словно черти от креста,
От нас отринут тени –

И с места сдвинется плита –
И, стены древние дырявя,
Зовёт туд;, где темнота;
Где сон неотличим от яви.

Вообразите, как запоры
Дверей античных рухнут в прах.
Во тьму ныряют коридоры
И разветвляются в веках…





* На жёлто-белом флаге Ватикана изображены, помимо прочего,  скрещённые и опечатанные ключи.
** Автор и Переводчик, не являясь профессиональными литераторами,  не подобрали подходящего определения такому методу  рифмовки, когда рифма, имея в пределах собственного четверостишья своих ближайших родственников (например, «мечтал – взметая», «стаи – креста»), зачастую всё же вторгается в соседние четверостишья, где и обретает полную завершённость: «плита – креста», «взметая – стаи». Тем не менее, этот метод широко применяется Автором в своих произведениях, в первую очередь, входящих в состав т.н. Саги «СтихоСотворение Мира» и написанных в стиле «ПессиМистика»,  в частности, в «Подвалах Ватикана». Может, такая рифма и есть одна из особенностей  этого стиля? Показательным примером может служить главка «Fuimus Troes…» (см. ниже).
Впрочем, такое определение есть, и оно дано самим Автором в главке «Взламывая Код Рифмы» первой части  Саги: «асинхронная рифма», которая представляет собой равноправное единство т.н. «мужской» и «женской» рифм.  – Не Главный Редактор.

 



Индиана



Искатели приключений

Там, в чаде тайн неразрешённых,
Вдали от света светлого,
Стоят монахи в капюшонах
И смотрят неприветливо,

На нас нацелясь напряжённо
Стрел;ми арбалетными,
Как мы вступаем непреклонно
Во мглу тысячелетнюю…


Мимо угрюмого дозора
Мы входим в темень неуютную,
И стеллажи вдоль коридоров
Зашелестели утварью,

И факел вдруг затрепетал,   
И поползли по стенам монстры…
Встречает тленом нас подвал,
Гася недавнее геройство.

И первый шаг, глотая страх,
Мы продвигаемся бочком.
Поросший паутиной мрак
Качнулся липким пауком,

И, спину мне едва царапнув
Мохнатой лапой сквозняка,
Летучей мышью с потолка,
Подобно тёмной кляксе, капнул. *


 


Инквизитор

Скелет, дремавший тыщу лет
Глубокой безмятежностью,
Невольно выступил на свет,
Полязгивая челюстью.

Вот хрупнул прахом тяжкий след… 
Зловещ в своей неспешности,
Шёл к нам, и разминал скелет
Затёкшие конечности.

И облик был его ужасен:
В отрепьях чёрного плаща,
Мечом огромным опоясан,
Он походил на палача.


С ключиц свисала цепь златая,
Меж жолтых* рёбер дребезжа,
И рыжая струилась ржа
С иезуитского** креста.

Посредь груди его блистал
На пыльном ордене опал,
И факел отблеском мерцал
На палаша булатной стали.


Вращая черепом безглазым,
Он полусумрак озирал
И будто что-то бормотал
Внутриутробным  вязким басом.

Вот, всматриваясь в глубь подвала,
Он встал почти напротив нас.
Застыл неправильным овалом
Лишённый мягкой плоти фас.

Перстами длань его играла,
Хрустела кадыком гортань, ***
И воздух ледяной трепала
Плаща изрезанная ткань.

И им, казалось, управляла
Невидимая чья-то власть.
Казалось, он искал сигнала
Свершить отсроченную казнь. 


Вот, словно следуя приказу,
Легла на рукоять меча
Десница костяным каркасом,
Суставом каждым застучав.


На нас он бросил взор пустой:
«О Padre Mio! Чужестранцы…», –   
Склонился в лёгком реверансе,
Не занятой мечом рукой

Изящный жест волнообразный
Перед собой провёл дугой
И шаркнул костяной стопой:   
«Позвольте, дескать. Чем обязан?...».


Сказал – и ссыпался в песок,
Лишь только звякнул меч о камень…
«А дрыгать нечего ногами!» –
Мой спутник суетный изрёк. –

И как-то сразу полегчало, 
И заплескалась кровь по венам,
И страх, граничащий с отчаяньем,
Отринул на мгновение;

В глубь коридора мгла ушла,
И даже как-то стал смешон
Шагнувший к нам из-за угла
Плечистый призрак – Аполлон.



 

А ведь могло бы быть и хуже

«Смотрите, мол, какое дело – 
Что сотворил турист бездушный:
Моё мне изувечил тело.   
Кому теперь такой я нужен?!

Найти бы этих шалопаев,
Что руки мне сломали, звери!
Для них мой палец – может, память, 
Но для меня – потеря!…

Им длань моя – на сувенир,
На украшение квартиры,
А мне – не тронуть больше лиры.
Куда, куда скатился мир?!…».

Невольной долей недоволен,
Он демонстрирует обрубки.
Ну, обломали парню руки…

…И слава богу, что не боле!…




Стражи Подвалов: танец с саблями

Но тут нутро подвальное
Дохнуло серной едкостью –
И прёт на нас повальною,
Повышенною вредностью.

И как не вспомнить кардинала –
Его совет отеческий…
Добра здесь, может, и навалом, 
Но здесь – полно и нечисти! 


Закопошились там и тут
Сомнительные личности, 
Что прежде зрели в темноту
В полнейшей  апатичности.

Воспрянули по сторонам 
И прочие античности,
И обратили лики к нам 
В воинственной активности.


Стрясая прах с ступней и пут
И на латыни бормоча,
Персоны некие бредут
Под безотрадный хлёст бича.

А вот скелет идёт, кряхтит,
Влача железное ядро,
И сквернословием пестрит
Речь изобильная его.


Вот, осыпая на ходу
Истлевшие конечности,
Видать, почуяв русский дух,
Промчалась стайка нежитей;

А следом – братия скелетов
Недружелюбной внешности:
Совсем не асы этикета,
Изысканной словесности,

Но, видно, т; ещё вояки –
Не занимать им смелости…
…И то ли в пляске, то ли в драке, 
Застрекотали челюсти.


Сверкнули искрами мечи,
Пустив по стенам сп;лохи;
Затарахтели скарбом полки;
Из стен полезли кирпичи;

И заходила ходуном,
По кругу боевая снасть,
А мелочь всякая при том
Со свистом в воздухе вил;сь,

И ветер гулко зашумел,
И завертелись двери…
Читатель мой  уже  не  смел,
И мне готов поверить: 

Умолк, как малое дитя,
Между останков воющих…
О чём же ты грустишь, хрустя
Фрагментами побоища?

В ответ он молвит: «Дескать, мы
Услышим скоро тоже:
«О поле! Кой же тать костьми
Тебя усеял, Боже?!»… –

Не пересечь нам этой сечи,
И моцион наш подытожат
Картечь случайная да меч…
Б… бои… в масонской ложе…».

 

Незнакомец

Услышав сей дрожащий голос,
Один, с пучком седых волос,
К нам подошёл, и с болью в горле, *
Клинком пронзённом, произнёс:

«О, кто Вы, добрые сеньоры,
Чей страх бесп;чвен и нел;п? –
Сенсаций дилетанты вздорных
Или на;мники суд;б?».

Он был осанки благородной
И излучал какой-то свет.
В деснице правой – шпага; рёбра
Скрыл бронированный жилет;

Мерцала кость,  бела, как мел, 
В просвете меж доспехов знатных;
В туманах стелющихся ватных
Сапог со шпорою звенел.

Из черепа на стати рослой
Его учтивый лился стих. 
Он непохож был на других,   
Кто продолжал махаться костью.

«Откуда Вы свой путь ведёте? 
Из чьих времён и дальних весей?
Идеей коей Вы в заботе
И чем могу быть Вам полезен?

И как попали Вы сюда,
О Вы, изгнанники везенья?».
Мой спутник предъявил мандат
На вход в подвальные владенья,

И тот, палаш вогнавши в ножны
И протянув галантно длань,
Бумагу принял осторожно
Четой израненных фаланг.

А я, как автор этой пьесы,
Меж тем тихонько шаг назад
Ступил, где вырос так любезно –
И, без сомнения, впопад –   

Солдат с мушкетом и  в ботфортах
(не я ль ему назначил роль?) –
И в кобур;х  его потёртых
Нащупал старенький пистоль.

Ведь я – герой, и я не струшу,
Крепка рука моя пока…
…Сей стих предательски нарушил
Щелчок взведённого курка,

В едва наставшее затишье
Цинично громко прозвучав,
И полумрак сырой взмутивший
Подобно окрику бича.

А Незнакомец: «Что ж Вы так? 
Я к Вам – с душой открытой весь,
А Вы  – стволом мне под костяк…» –
И броневой кафтан отверз.

Столбом горящим полыхнуло
Вверх из распахнутой груди,
И тень у наших ног качнуло
Волной – смотри не упади! 

И кольцевой волной растущей
Туман отринул от него
К стен;м, углам, где сумрак гуще,
Где только стих враждебный вой.

Я, зачарованный сюжетом,
Смотрел, как свет по сводам бил,
Как нереально белым цветом
Затрепыхалась пара крыл,

И распускался полусферой
Тот свет, и ниспадал, искрясь.
Люминесцировали перья
И искры падали на нас.

Я видел, как светились рёбра
На фоне снежного крыла,
Как между крыльев, из зазора,
Насквозь него смотрела мгла;

Свисала булав;  недобро
И кожу пояса рвала;
Воинственный дополнил образ
Меч, раскалённый добела.


К тому ж, о кость его звенящий
Вышеозначенный кинжал,
Из шейных позвонков торчащий,
Невольный ужас нагонял.

Коль всё, так ладно. – Так ведь как же! –
Нам в;сь являя арсенал,
Он вдруг, как самурай бесстрашный,
И из-за плеч мечи достал!

И мы вдвоём непроизвольно
Ступили два шага назад,
И по ноге ударил больно
Пистоля  кованый приклад.

А он с усмешкой: «Что Вы, что Вы?!…
Мол, пошутить – и рыцарь волен.
Кому-то, может быть, пистоли, 
А у меня –  мечи Христовы…»…  *

… И – смолк. Затем движеньем звонким
Из горла вырвал он кинжал
И, отведя меня в сторонку,
Мне доверительно сказал: 

«О, предков благородных отпрыск!
Отк;да – знаю я – и кт; ты. 
Ты был ещё смиренный отрок –
А здесь тебя уж ждали гроты.

Твой сон пытливый шпагой острой
Я останавливать не буду
И пропущу Вас без досмотра – 
И да пребудет с Вами чудо!». 

Потом, из горла извлечённый
Клинок в широкий спрятав пояс,
В ответ на взор недоумённый
Промолвил он, понизив голос:

«А что кинж;л?  – так это т;к,
Не более, чем эпатаж.
Такой, казалось бы, пустяк
Берёт врага на абордаж. 

Вот встанешь так, врага навстречу,   
В разгаре вражеских атак – 
И погасает разом сеча,
И стынет враг, тараща зрак.

А коль ещё притопнешь пяткой,
Кинжала взявши рукоять
Костлявой пятернёю хваткой –
И враг любой несётся вспять,

Как будто мчит за ним вдогонку
Смерть, устрашая звоном кос…».

…Он говорил пока негромко,
И обрастала мышцей кость, 

И, миг за мигом, осторожно
Укутывала плоть скелет, 
И, тонкой покрываясь кожей,
Телесный обретала цвет.

Вот материализовалось
Меж рёбер сердце, застучав,
И раздуваясь, и сжимаясь,
И кровь в артерии вкачав.

А вот, побеги выпуская
И извиваясь, ветви вен
Проворно в ткани проникают,
В любую мышцу, в каждый член.

«Я сам – из тех, кто, клятве верен,
В Мятежных самых Небесах
Оберегал Ваш Мир от Зверя,
Что массу множил на глазах;

Я – кто однажды без приказа
Свой меч обрушил на врага,
И я за это был наказан:
Командирован в Ватикан.

Элитного отряда Воин,
Я здесь ответственен за тех,
Кто в подземелье под конвоем
Верстает век за тяжкий грех;

За тех, кто каменной плитою
Упрятан от случайных  глаз.
Они ночами жутко воют
И в стенах прогрызают лаз,

А воздуха глотнув сырого,
Как ржа, кидаются на Вас. –
Но я смотрю за тем сурово,
Блюдя мне вверенный баланс. 

Иные, пробивая стены,
Бредут огромною толпой
По коридорам, словно тени,
И бьются насмерть меж собой;

Другие  – те, что в саркофагах –
Порой выходят тоже в свет
При орденах, крестах и шпагах.
Но и от них спасенья нет…

Мы собирали их повсюду –
И в Небесах, и на Земле.
Вампиры, бесы, даже люди – 
Сидят иные тыщи лет…»


 


Невеста Дракулы
(Мистическое отступление)

 


Вступление в сон

«…Вот, посмотри туда:  гробница
(что рядом с остовом каретным,
где кость истлевшая возницы
спадает пеплом сигаретным) –

Там, под плитою золотою, 
В плену обледенелых плит,
Укрыта белою фатою,
Невеста Дракулы лежит.

Склонись, прислушайся, почувствуй:
Она жива! Она не спит!
Она томится в яви чуткой
И вся от холода дрожит…

Она дрожит – и вспоминает
В тиши бессветной, гробовой, 
Как платье графа надевает,
Миг приближая роковой,

И, тесные терзая своды
Окровавлённою рукой,
Лишь о несбыточной свободе
В темнице грезит ледяной.

О, чьею волею безвестной
Прощён убийца? –  И она
Вдруг ожила в гробнице тесной,
Где ночь холодная без дна…

А крест на крышке сей холодной? –
О том бы мог поведать он,
Как жил-был рыцарь благородный…
Войди в его тревожный сон. 


В карету сядь, смежая очи.
Волненье. Вдох. Озноб. Мираж…

 


…Представь себе: морозной звёздной ночью
По снегу мчится конный экипаж…».



Сон Дракулы

Ну, вот и всё. Бессмысленная участь.
Усталый сон. Засохшая слеза.
Угрюмый и не выспавшийся кучер
Таращит истомлённые глаза.

Покрыта снегом мёртвая долина
И серебром мерцает лунный серп,
И режет серп, с небес ссыпая иней,
Над горизонтом это слово: «Смерть».



Меч Дракулы

Я – Дракула. Предчувствует сознанье,
Но гордая противится душа,
Что обречён на  вечное изгнанье,
И страх и боль удел мой завершат – 

Возмездие за ярое пристрастье
К несокрушимой чистоте креста. 
Свой меч – как крест, булатное распятье –
Я направлял неистово туда,

Где углядел обманчивое знаменье:
Где серп луны цеплялся за кресты
Церквей; где варвары бросали камни
В пучину христианской доброты;

Туда, где освящённые знамёна
Срывало ветром с крепостной стены;
Туда, где чуял духом исступлённым
Невидимые знаки Сатаны.



Невеста Дракулы

От Рима до холодных гор карпатских 
И до степных османских деревень 
Я вёл отряд,  воинствующий пастырь, 
И делом ратным был благослов;н; 

Огонь и смерть во славу Ватикана
Я нёс туда под знаменем Христа –
И в страшный час фатального раскаянья
Я на крови отрёкся от креста:

Когда моей  невесты  милой сердце
Случайный рыцарь, следуя за мной,
Пронзил мечом, приняв за иноверца, –
Я стал ему – и церкви – судиёй.

И месть моя тогда не знала края.
И гнев мой был безумен и жесток.
И, казнь во храме Божием свершая,
С его главой я прошлое отсёк.

Сто тысяч раз убил бы я нещадно,
Сто тысяч раз его бы выпил кровь,
Когда бы смог я у судьбы злорадной
Отнять свою последнюю любовь.

И силу, что была когда-то верой,
В тот час я в изуверство обратил.
И множил я с отчаянием зверя   
Свой страшный, гневный, злобный, лютый пыл.

За то, что скорбь не достигала меры,
За то, что впереди – лишь пустота,
За то, что та, кто мне дороже веры,
В гробу златом отныне заперта.

Но и теперь я стон сдержать не волен,
Лишь вспомню, как любовь моя, дитя,
В шатре моём в мгновенье роковое
Мои доспехи мерила, шутя –

Доспехи, что ещё вчера надменно
Носил не побеждённый прежде враг,
И преломивший предо мной колена,
Когда я заступил на вражий стяг.


Стенаю вновь, об этом повествуя.
За что же, Бог, Ты был ко мне жесток? –
Ко мне она тянулась в поцелуе,
А плоть её пронизывал клинок...

Прощаясь с ней под полною луною,
Не к Богу я взывал  в тот горький час. – 
Сам Сатана предстал передо мною,
Мою невесту воскресить клянясь.

Её облёкши в свадебное платье,
Я над остылым телом возрыдал.
Рыдал – и сатанинские заклятья,
Безумьем ослеплённый, восклицал. 


Плащ Дракулы

Обитель для любимой – склеп фамильный.
В нём гроб златой вморожен в глыбу льда.
Я снял с груди последний Божий символ
И в склепе том оставил навсегда.

Расставшись с нею на руинах веры,
Я меч воздел во мщении слепом,
Грозя и церкви, и небесной сфере
Мечом – как перевёрнутым крестом.

Укрывшись в замке на скале высокой,
Я бросил в бездну стяги и кресты;
Я плащ соткал из траурного шёлка
Глубокой полуночной пустоты;

Я шляпу сшил из сумрака ущелий,
А сапоги – из бархата теней,
И, чёрен скорбью, алча отмщенья,
Я присягнул на верность Сатане.

Я злобным волком рыскал по отрогам,
В лесных чащобах филином кружил,
И, из души вычёркивая Бога,
Всё дальше я от Бога уходил.

И плащ мой над Землёй простёрся тенью;
Я шёл по ночи, Мастер Палаша,
И люд, плутающий в вероученьях,
В диавольскую веру обращал.

И помнит прежний опыт крестоносца
Моя рука, жестока и тверда.
Я шёл по свету, избегая Солнца,
А за спиной пылали города.


Раскаянье Дракулы

Безумство мщенья не насытит жажды.
Нет жажды бытия в душе пустой. –
И только в прошлом я искал отрады.
А там – лишь крест на крышке золотой.

От данной Богу я отрёкся клятвы –
И проклят я на сотни долгих лет.
И ждут меня лишь плаха да проклятье
В конце моих скитаний по Земле…

Нет, смерти не бояться мне. Но всё же
Мне душу гложет неотвязный страх:
Ту, с кем делил и сердце я, и ложе,
И чья душа теперь на Небесах,

Мне, ангелу отвергнутого рая,
Чей путь отныне связан с Сатаной,
По тёмной стороне Земли плутая,
Увидеть никогда не суждено…

Кровавый путь в сомнении итожа
И имя сокровенное шепча,
Во имя той, кто веры мне дороже,
Я дал обет не обнажать меча.

За мною бросил орды Чёрный Гений,
Лишившийся умелого клинка,
И между Небесами и Геенной
Потерян я на долгие века.

Но вот она пришла, пора расплаты.
Уйдя от дел, я не обрёл покой,
И в эту ночь зловещий Всадник Ада
Несётся тенью за моей душой.
 



Молитва Дракулы

По колее намёрзшей мчатся кони,
Из-под копыт летят осколки льда.
Ведёт меня, везёт возница сонный,
А по моим следам летит Беда. 

Останови, приятель! Я не смею
Просить о чём-то большем. Но теперь –
Когда, подобно загнанному зверю,
Я чувствую, как дышит в спину Смерть, 

И смрад её, твердея на морозе,
Порошей ледяной в затылок бьёт;
Когда душа, предчувствуя угрозу,
Уже исхода рокового ждёт;

Когда бледнеют утренние звёзды,
А тонкий месяц, встав на горизонт,
Цепляется за кромку небосвода
И крошит, и ломает хрупкий лёд,

Скользя нелепо по границе неба,
Пытаясь удержаться на краю, 
Но тянет лапа тяжкая Эр;ба *
Его в обитель вязкую свою –

Хочу остановиться всё же; дай мне,
Дружок, лишь миг – попридержи коней;
Я, загадав последнее желанье,
Последний плен оставлю, наконец,

И выйду на промёрзшие просторы,
И усмирю на миг усталый страх,
И напоследок даль окину взором, 
И вещий знак увижу в небесах – 

Там, где растаяла во тьме долины
Безумствовавшая вчера метель; 
Там, где на линии рассвета стынет
Далёкая заснеженная ель;

Где скоро встанет, некогда любимый,
Рассвет на пиках солнечных лучей,
И неба край, едва ли ощутимо,
Но всё-таки становится светлей;

Где зимний ветер, тронув ветвь, рассыплет
Снежинок блёстки в тающую тень;
Где от ночной добычи зверь отринет,
И в лес уйдёт израненный олень –

Волочит след, рубин на тропке белой,
И кровью инкрустированный снег
Пересечёт мой путь обледенелый,
Пурпурный крест на серой сутане –

Там, над вершиной ели той далёкой,
Над силуэтом острого копья,
Священный лик отвергнутого Бога
В скопленье звёздном вдруг увижу я,

И, вспомнив позабытую молитву,
Я к Богу обращу свои слова:
«О, дай мне силы для последней битвы,
Ведь против Смерти плоть моя слаба!

И дай мне, Боже, малую толику
Той веры, что была забыта мной!»…
Увижу я прощенье в этом лике,
И к Смерти повернусь, и за спиной

Восстанут предков алые знамёна,
Как веры обретённой ;бер;г;
Увижу я, надеждой окрылённый,
Как Смерть замрёт, вскопав багровый снег;

И мой клинок, до той поры безмолвный,
Из ножен заскользит, и этот звук
Взлетит над зимней ночью хладнокровной,
И с ним уйдёт недавний мой испуг.



Оптимистика Дракулы

Холодная заря едва забрезжит,
Несмелый свет хрустальный небосвод
Затронет и, умножив отблеск нежный,
Волной на Землю сонную падёт,

И Солнце встанет над простором спящим –
Венчая грозных воинов отряд,
И миллион лучей его слепящих
Замёрзшую долину осветят,

(Альтернативный финал)
И, пламенея, я навстречу Зверю
Направлю пробудившийся клинок:
Ведь я опять бесстрашный рыцарь веры,
И да поможет мне сегодня Бог!…



Пробуждение

…Очнётся ото сна беглец усталый,
А за стеклом – всё тот же самый вид:
Белёсый сумрак над студёной далью
Рассвет мёртворождённый моросит.

И горизонт уже едва окрашен,
Но не к добру пурпурная черта. – 
Встаёт на горизонте город страшный
Подобием драконьего хребта;

И сп;лохи с его слетают башен,
И из пылающих разв;рстых врат
Тяжёлому навстречу экипажу
Архангелы Возмездия летят…


Пусть это сон. Но если это снится –
Откуда на окне кровавый блик,
И почему поднявший плеть возница 
Зловещий оборачивает лик?…



Скорей проснуться, от беды подальше,
Ведь это всё же не моя беда…

 


…А сон – почти как настоящий,
И на стекле – кусочки льда…



Пусть где-то Дракула – злодей,
Но чем-то –  даже симпатичен.
Но из кареты – прочь скорей!
(Где костью сыплется возничий.)

И прочь из сна, где только стих
Царапающий звук из гроба,
И где мой пятистопный стих
По коже пробегал ознобом.

Где конский топ ослабевал
Под сводом склепа ледяного,
Где крест мистически мерцал
На крышке гроба золотого.

Я отогнал тот сон тревожный,
Опять в реальность возвратясь,
И Незнакомец безотложно
Продолжил дивный свой рассказ.


 

Индиана (продолжение)



Откровения Незнакомца

Я слышу ровный голос снова:
«…Здесь столько всякого такого
Скрывают ржавые засовы,
Что рассказать не хватит слов,

И насмотревшись чьих-то снов,
И даже выслушав иного,
Ты снять готов с него оковы,
Насколько б не был ты суров…

Но здесь же столько и такого
За каждым прячется углом,
Что иногда, поддавшись зёву,
Клинок прохлопаешь крылом…».


Он продолжал: «Здесь, в этих гротах,
Совсем немного стражей стойких,
И нас –  врага стоящих против –   
Я не скажу пока Вам, сколько.

Вам, не окрепшим Божьей Верой,
Ещё не можно доверять.
Есть у людей сия манера:
Поспешно идолов менять.

Того, кто веру исковеркал,
Кто потерял сомненьям счёт –
Антихриста вчерашний рекрут
Его шутя с пути собьёт»…


…Он говорил, не прерываясь –
О тёмных свойствах этих мест,
О том, какая это гадость –
Скелет, шныряющий окрест,

И что так стыдно и отвратно
Носить обличье мертвеца –
Но без того трудней стократно
Врасплох застигнуть беглеца;

О том, что раньше было лучше:
Лететь над  тёмной стороной
Луны (и с нею схожей суши)
И, меч вздымая над собой,

В ущелья, кратеры вулканов
Сходить дорожкой световой –
И вызывать на равный бой
Инопланетных великанов;

О том, что здесь уже и не с кем
Поговорить по существу;
Что ангелы на нашей фреске
Совсем не то, что наяву;

О том, что все пути буквально
Ведут фатально в Ватикан;
Что нет пути из тьмы подвальной
Тем, кто вошёл туда не зван…


 


Дом за холмом

«…На этом месте ныне – город.
А прежде – одиночный дом,
Дворец стоял на крутогоре,
Стеною обнесён и рвом. *

И в твердь земную заползал он
Сплетеньем потайных  ходов,
Подвалом уходя из зала – 
В глубь, во владенья пауков,

И крыс, и тараканов рослых –
Да обойдёт моя стопа
Их омерзительную россыпь! –
Молва о том дворце скупа.

Здесь тайна некая такая:
В нём с незапамятных времён,
Святую волю исполняя,
Безвестный узник заточён.

Во глубине подвальных дебрей,
Коими славен этот дом,
В цепях не созданных империй
Томится он в плену сыром.

Его не водят на прогулку
(чего достоин даже зверь!); 
Он одинок в темнице гулкой,
Навек его закрыта дверь. – 

В его двери  нет даже п;тель!
И только памятью он сыт.
И он –  единственный свидетель
Тому, где клад заветный скрыт.

Почти никто о нём не помнит,
И я не выдам Вам секрет, 
Но эта тайна кормит, поит
Его уж много тысяч лет.

И, может, был бы умерщвлён он
Давно – когда б открылся он. –   
Но крепче лишь в молчаньи оном
Он, вечным пленом научён.

Скажу лишь – речь идёт о Книге,
В которой – высота Небес,
И взоры солнечного лика,
И слова первозданный блеск.

И говорят о Книге этой,
Что Правой Длани Божьей след
Лежит на ней заветной метой
И излучает дивный свет.

Искатели земных сокровищ
Мечтали прикоснуться к ней.
Их всех – иных уже не вспомнишь –
Накрыл могильный хлад камней.

И только тот, чьи грёзы – хаос,
Чья память – тёмный лабиринт,
Таит секреты, усмехаясь,
И лишь с собою говорит.

В какие дальние анналы
Упрятал Книгу узник тот –
Хранят молчанье и подвалы,
И каждый склеп, и каждый грот…».


 

Хрустальный дом

…И был рассказ его достоин
Венчать любой земной талмуд.
В основе будущих историй
Его слова найдут приют.

И я не умолчу о том,
Что где-то, в небесах далёких,
Стоит, велик, Хрустальный Дом,
Что знал и лучшие эпохи.

Там, во Владеньях Божьей Власти,
Где Света полон Небосвод,
Разводит тени Чёрный Мастер
И ангелов к себе зовёт.

Ещё бессчётна Божья Сила,
Но ангел, предавший его,
Готовя чёрные чернила,
Уже колдует волшебство.

И тех, кто праведно живёт,
Кто светом прочих озаряет – 
Крепя слабеющий оплот,
Господь на службу набирает…


 

Ангелы среди нас

Памяти Б.Ф., В.Ф.

Явили ль те слова ответ
На мой незаданный вопрос,
Что много дней и много лет
Во мне неумолимо рос? –

Я многих знал из тех, кто в жизни,
От прочих явно не разня'сь,
Дарил негласно дальним, ближним
Свой свет, невидимый для глаз.

Но странно то, что время их
Кончалось быстро – и нелепо.
И в данном озарении
Мне стало ясно: это в Небе

Не так всё просто и легко,
И Бог зовёт иных из нас,
Чтобы упрочить Божью Власть
И уберечь земной покой.

На Землю нисходя порою,
Они живут среди людей,
Нас заряжая добротою
Идей божественных и дел.

И Светлый Ангел среди нас,
Молчания обетом скован,
Живёт, быть может, и сейчас.
Потом они уходят снова…

И твой любимый брат, быть может,
О ком вчера ты горько плакал,
И был тот самый светлый ангел,
Посланник скромный Воли Божьей.


 

Незнакомец (окончание)

Вот он закончил: «Есть немало,
Мой друг любезный, что хранит
Здесь холод каменный подвалов
И гротов тайных сталактит.

Итак, сеньоры, честь имею.
Был нашей встрече очень рад, 
Я Вам скажу не лицемеря. – 
Мне д;лжно следовать назад.

А Вам – направо. Кстати, там
Премного реже нечисть бродит».
Сказал – и, застегнув кафтан,
Исчез в каком-то тайном ходе.

Я, удручён его признаньем,
Минуту долгую стоял.
О, кт; он: демон  –  или ангел?
И есть ли в этом сне финал?

Увидеть мне дано ли, нет? –    
В одном из коридоров тайных
Письмён Пречистых Стародавних
Неугасимый Божий Свет…


…Мой друг, оставлен без внимания,
Стоял поодаль и молчал.
Забыв про нас, он  наблюдал
Уже очередное зн;менье.

 


Узник: синдром незавершённой казни

Вот, сквозь пролом в стене кирпичной,
Выходит узник в кандалах.
Своею поступью комичной
Он отогнал недавний страх.

О кость оковами бренча,
Влачил он за собою плаху.
Высматривая палача,
Он шёл – и падал на пол прахом,

И падая, ещё ворчал:
«О, как мне тяжко! Как-то…  мёртво!…
Здоровьице – совсем ни к чёрту!
А Вы… не видели…  врача? –

С утра его приёма жду,
А у меня ещё – визит…
Насквозь продует, чёрт возьми,
Пока до палача дойду!

На процедуры мне успеть бы
К нему к двенадцати ноль-ноль
(он думает: мне пытка – боль,
а мне она –  массаж лечебный!)...

Который, кстати, час сейчас?
Хотя – не всё ль равно, который…
Похоже, мне не в этот раз
Достичь палаческой конто…»…

Рыдать от смеха – что же боле
Мне остаётся делать, коли
Глава его, скатившись с плеч,
Потешную заводит речь.

Она, противу естества,
Ещё шутить, похоже, тщится:
«Ах, кр;жится как голова,
Как голова   кружи;тся!…»


Сказал – и…
В общем, тоже помер.
Читатель! Спрячь-ка телефон! –
Не ходит экстренная помощь
К больному после похорон!

К тому же, въезд сюда дозволен
Лишь одному автомобилю, *
Да по секретному  паролю
(который все давно забыли)…

Так что, Читатель сердобольный,
Его диагноз – безысходен.
Давай-ка постоим спокойно –
Тут что-то покатилось вроде…

И мы, вытягивая шеи,
Следили долго, как, стуча
О камни, череп, зубы щеря,
Катился к праху палача.

Так и покоятся в блаженстве
И по сей день,  в едином склепе, 
Смешавшись в тлен, палач и жертва,
Мечи-кресты, оковы-цепи…


 


Дым над Ватиканом

Над Ватиканом дым клубился, *
Турист по площади шнырял;
Недоумённый люд сходился
И телефоны ковырял.

Стекался житель города,
Спешил крестьянин, ошарашен:
«А Вы не слышали, когда
Ударил колокол на башне?…».

Вот перед камерой застыл
Корреспондент один смущённый,
И мир смотрел ошеломлённый:
Над Ватиканом дым валил…

Прильнули к радио, экранам
И рядовые прихожане,
И кардиналы в разных странах:
Клубился дым над Ватиканом…

…Просто никто не знал, что мы
Вино в подвале разглядели,
И, дюжину вина взаймы
Набрав, мы у камина грелись…

Зашевелилась оживлённо
Нечисть в каменных  гробах,
А мы – сидим,  довольные,
В этих погребах…

Сидим вдвоём, опустошая
Укромные припасы папы…
И нас ничуть не устрашают
Повсюду скачущие жабы,

И д;пили бы всё, поверьте: 
Нас не смущали чьи-то храпы.
Но разве могут эти черти
Отстать от нас на миг хотя бы?! –

От вечной отощав диеты,
Припомнив кабаки и пабы,
Полезли из гробов скелеты,
Заслышав пробковые залпы:

Сместили крышки саркофагов – 
И, поправляя ордена,   
Ползут потусторонней тягой
На запах доброго вина.

Так и лезет на рожон
Погань неумытая.
Встал Читатель, устрашён,
Молвит: «Сгинь, нечистая!».

Вот чья-то тень из темноты
Моргнула жёлтым взглядом…
Читатель! Да не бойся ты,
Ведь я – с тобою рядом,

И если что случится вдруг –
Перепишу я в книге этой
Страницы заново, мой друг.
Я ж – Автор, не злодей отпетый;

К тому же это – только сон,
И стоит лишь перепроснуться –
Мы сможем из него вернуться,
Каким бы страшным не был он.



Читатель

Вот развесёлая ватага
Над головами пронеслась, 
Бросая вниз из саркофага
Пустую тару, как балласт,

При том шарахаясь о стены,
Ломая кость на черепах,
Теряя костяные члены
На сумасшедших виражах.

Вот разлетелся с хлопом, дробно,
Оплошно выпавший скелет   
И сбитый насмерть встречным гр;бом,
Летящим, как кабриолет.

Места тут гиблые, однако…
Заметно сдал Читатель, он
Схватил рукою нервной факел,
И хлынул пот его челом,

Лицо бледнеет с каждым шагом,
Теряя прежний скептицизм,
И вот уже белей бумаги,
И сам дрожит он, словно лист.

Упадочнические мысли
Его овладевают лбом,
И взгляд, нахмуренный и кислый,
Похоже, что пресыщен сном.

Ну что? Ре;льно мы на пару
С тобою здесь оторвались?
Держи покрепче факел, парень,
И ради бога, подтянись!

И мы бредём вдвоём. Эпохи – 
В досель невиданных предметах,   
Что с миру собраны по крохе, 
В давно забытых раритетах,

И целиком, и по осколкам,
По незначительным фрагментам – 
Кругом расставлены по полкам,
Ждут надлежащего момента,

И среди них, я знаю точно,
Хранятся факты тех времён…
…Читатель между тем дотошный,
Обжёгши факелом ладонь,

От неожиданности ойкнул,
На что-то тут же налетел,
Попутно опрокинул полку –
И потерялся в темноте.

Читатель! Нет, не он – а тот,
Кто прочитает эту книжку!
Не бойся, он не пропадёт –
Я позабочусь о парнишке…

Ступаю дальше в одиночку
Я в полутьму подвальную. 
Ведь должен быть Первоисточник – 
Скрижали Изначальные! 


 

 

Venus From Melos
(Венера из Милоса) *
Часть I



Рука богини

Петляет сон, как лабиринт,
Вскрывая времени слои…
Вдали большой экран горит:
Идёт История Любви.

Мерцают тусклые лампады
Вдоль каменных холодных стен.
Из тьмы выхватываю взглядом
Скульптуры древней элемент.

Детали этой современник
И не мечтал увидеть боле…–
Здесь онемеет мой насмешник
И потеряет вздох, и волю,

Да я и сам ещё не верю,
Но вижу, изумленьем скован:
Рука божественной Венеры
На полочке белеет сколом!

Простые люди – а не то, что
Эллады или Рима боги –
Мир обыскавшие дотошно,
Раскопки, щели и берлоги, 

Сейчас, и в прежние века,
Чутьём и с помощью науки –
Никто не знал наверняка,
Куда её пропали руки.

Да позавидует мне он –
Читатель, сгинувший в пути, –
То, что считалось испокон
[Веков] утерянным –  найти…

 


Мастер

Ваял неведомый Ваятель
Её с неведомой натуры.
Очередной ломая шпатель, *
Он правил хрупкую фигуру,

И стук ручного инструмента
Стократно отражали своды.
Стучал Художник компетентно
По хрупкой мраморной породе,

И, вглядываясь в эталон,
На камне что-то трогал, резал,
Забыв про сон и пищу: он
Венерой недоступной грезил. 

Он виртуозно высекал
Основы будущего стана.
Его умелая рука
Точила камень филигранно;

Рука от устали немела,
Но от рассвета до заката
Работал Мастер, и несмело
Молил богов о благодати…

Резец, как нож, кромсает камень,
Желанный близится итог,
И отражают своды храма
Его языческий восторг.

Но превосходит ожиданья
Порой конечный результат.
Она, прекрасна словно ангел,
Стоит, его чаруя взгляд.

Воскликнул Мастер, изумлённый
Красою той необычайной:
«О Mama Mia, Belladonna!», **
Что в переводе означает:

«О боги, как же ты красива!»,
Или: «Как ты прекрасна, боже!»,
А может, просто: «Что за диво!»,
Что, в принципе, одно и то же.



 


Романс. Часть I

Закат неповторимой гаммой
На сводах храма полыхал.
Она красою несказанной
Венчала этот древний зал.

Застыла, будто в полусне,
И кажется, вот-вот вздохнёт…
Стоит она, как первый снег
Чиста –
и холодна, как лёд…

Белеет в сумраке вечернем
Она, нема и безучастна,
Недостижимая Венера,
Богиня красоты и страсти.

Звезда большая загоралась, 
Как символ вещий,  в небесах,
Но ничего не отражалось
В её невидящих глазах.

Безмолвны мраморные губы,
Недвижна каменная плоть…
На белу грудь её нагую
Слеза Художника падёт.

За окнами закат истлеет,
Взметнётся плач в ночную мглу,
Но эти слёзы не согреют
Венеры мраморную глубь.

На небе ночь рассыплет звёзды, 
Как слёзы Млечного моста, *
Но не заставят эти слёзы
Дышать холодные уста…


 


Пигмалион


Художник маялся всю ночь.
Бессонницей измятым взглядом
Глядел в её пустые очи
И ледяные пряди гладил, 

И обходил огромный зал,
И что-то бормотал о счастье,
И снова к деве припадал,
Лобзая белые запястья.

Пигмалионовые муки
Совсем несчастным овладели.
«Кто б не хотел, чтоб эти руки,
Ожив, его ласкали тело?

Кто не желал бы покориться
Её божественным объятьям,
В них окунуться, раствориться –
И не вернуться чтоб обратно?

Кто не мечтал бы затеряться
В плену любви её желанной?…» –
Шептали губы итальянца, *
Целуя камень бездыханный.





Примечание. Историческая справка



* Здесь: римлянин. 
[Вот незадача!
А ведь, возможно, греком был он! – 
Национальность обозначил
Я принадлежностью богини. 

В те времена, до нашей эры,
Они не очень дружно жили:
Ценили римляне Венеру,
А греки – Афродиту чтили.

Да и, к тому же, в ту эпоху
Такой ха;с кругом царил,
Что перепутались все боги
Дорогою «Афины-Рим»,

И чуя римское господство,
Все древнегреческие боги
За самоочевидным сходством
Ставали римскими в итоге.

К примеру, скажем, тот же Зевс:
Его – Юпитером назвали;
Геракл отныне – Геркулес,
Венерой Афродита стала].




Конец части I
(Продолжение следует)

 


 


TROYянский Конь
(Историко-географическое отступление)



Средиземноморье

У средиземноморских мест
Какой-то шарм особый есть.
Всё рядом: солнце, море, пляж.
Такой лирический пейзаж.

Блестят просторные отели –
Стекло, пластмасса и бетон,
А рядом с ними – цитадели,
Свидетели былых  времён,

Полуразрушенные храмы –
Богов языческих обители…
Нам даже и не снились драмы,
Что камни эти видели...

Я в тех краях бывал однажды,
Но наяву, а не во сне.
Я видел эти колоннады –
Они рассказывали мне,

Ко мне симпатией проникнув,
Легенды о своей стране
И мифы,
о которых в книгах
Упоминаний нет…


Анатолия

Холмы и горы Анатолии…
Я видел крепость на скале.
Величественна, как История,
Минувшей эры гордый след.

Гигантской челюсти дракона
Подобен стен её рельеф –
Как будто с ней во время оно
Сразился Громовержец Зевс.

Лежит дракон, клыками щерясь
На твердь лазурную небес…
А рядом – в глубь скалы пещера
Уводит девственниц-невест.

Я видел: сумрачные воины
На скалы деву повели,
Потом – в угоду  Посейдону – 
Её бросали со скалы.

Я видел спящих великанов;
Я воду пил из горных рек,
Где гладкий, словно жемчуг, камень
Очередной таил секрет,

И слышал песни я, в которых
Гомер – обычный персонаж…
Всё рядом: море, храмы, горы…
Такой…
 мифический пейзаж.


 

TROY



Нет, огнедышащих драконов
Не видел я нигде. Зато
Я видел, как Огромный Конь
Входил в ворота Древней Трои.

Входил чредой колёсных стонов,
Под звон попоны золотой.
Я слышал: в ликованье строев
Вотще кричала дева: «Стой!»…

Я видел: конь изверг огонь,   
И вышли воины Эллады;
Я видел этих стен агонию,
Когда в руины город падал.

Гудел в полуночи набат 
Бессмысленно поспешно…
Брались за меч  и стар, и млад,
Бросаясь в ад кромешный.

Я видел на обломках стен
Золотокудрую Елену, 
Но лик её благословенный
Был безотраден и смятен.


 

Стрела для Ахилла


Here is the Invincible defeated.*



Я видел: острый меч Ахилла
Доспехи, как стекло, крушил.
Как гром, как ветер, как стихия,
Носился он, неустрашим.   


Я видел: сын царя унял
Испуг, и лук тугой поднял.

Я видел огненный восход   
И роковой стрелы полёт.


Я слышал, как она свистела
И воздух пурпурный взрезала;
Её протянутое тело
Назначенную цель искало –


Того, кто знает свой удел,
Томясь в плену земном, усталом…

Я видел, как герой
ос;л,
Пронзён отравленным металлом;


Как остриё проходит сквозь
Его божественную кость…

Но этот горестный исход
Отважный город не спасёт.


 

Пепел


Звучит победный клич героев   
И заглушает крик детей.
Я видел пепел павшей Трои   
И Ахиллеса на щите.

Щит, словно плот, плывёт над пеплом;
Стряхнув с себя земную грусть,
Богов любимец в платье белом *
Уходит в свой бессмертный путь.


Я видел: воин хмуробровый
Смывал с доспехов пепел Трои.
В добычу – дети, девы, вдовы.
А в сердце –
прах её героев…

И день за днём, за годом год,
Ещё немало лет пройдёт,
Когда – слепой, седобородый –
Он песнь свою споёт о Трое.

О торжестве победных оргий,
И о судьбе других жестокой,
О долгой, горестной дороге
Когда-нибудь он сложит слоги.


 

«Fuimus Troes…»


Fuimus Troes  [Ф;имус Тр;эс]  (лат.)
Мы, троянцы, были [и нас больше нет].
Вергилий, «Энеида»*


…На эти скорбные дороги
Легли песчаные покровы.
Смотри: сквозь шлем золоторогий
Пробился колос цвета крови.


«Мы – были…»… 
В голосах пустыни
И в шёпотах степи чужбинной
Отныне, Троя, да не сгинут
Слова излюбленного сына!

Тебе, герой, идущий в Рим,
Да будет горький приз утроен!
На стяге огненной зари
Начертано:
«Fuimus Troes!»…


Смешается с песком седым
Твоих сынов, о Троя, кровь! –
Но голоса их в небе дымном
Прошепчут нам:
 «Fuimus Troes…».

В чужом краю умрёт один,
Перетерпевший рок суровый,
Достигнув Мира середины, ***
Чтобы сказать:
«Fuimus Troes…».

И в вечность чередою длинной
Всю горечь слов: «Fuimus Troes…»
От стен разрушенных твердынь
Несут троянские герои…


…У стен разрушенной твердыни
Горели тысячи костров,
И поднимался в небо дым,
Перемешавшись с дымом Трои,


И падал он на Землю тенью…
Непримиримые – едины,
Когда они – лишь дым и тлен…
Вот прозвучал победный гимн

У прежде неприступных стен.
Но взгляд прекрасной, как богиня,
Елены 
отражал смиренье
На фоне дыма и руин…


Недвижна, словно изваянье,
У праха покорённых стен
Она стояла, покаянна,
В своей порочной красоте.


«Fuimus Troes!»  –
дрогнет голос
Седого, древнего безумца.
«Fuimus Troes!»  –
струны рвутся,
Но песнь звучит:
«Fuimus Troes…».


Мы – были, Троя!…
В даль веков,
Где время вьётся чёрным роем,
Летит и скорбь –
и гордость слов:
«Fuimus Troy!…
 Fuimus Troes!…»…




* Эней – один из немногих уцелевших героев Трои. Согласно легенде, положил основание Риму.  Но Гомер (если речь идёт о нём), конечно же, говорил на древнегреческом. Здесь имеет место некоторая доля авторской фантазии. Хотя… как человек весьма образованный для своего времени, Гомер мог знать и латынь.** – Переводчик.
** «… … О_О …  ???  … !?!  … ???  … ?!? … !!!  … … … »  (др.греч.)  – Г.   Без комментариев.
*** Ещё бытует ошибочное представление о том, что центром Мира (Земли) является Рим, а не Казань.


 




Елена Прекрасная




Гордись, прекрасная царица! –
Над Троей кружит вороньё!
Над миром пепел разлетится
Во имя вечное твоё!…

 


Троянский Конь







Но нам, славянам, не указ
Те древнегреческие сказки,
И в сердце каждого из нас
        Войдёт
   Любовь
  Конём
  Троянским.
   Она придёт, как ангел нежный,
   Чтоб сердце страстью источить,
   И не оставит      нам надежды
   Себя от муки       защитить.



 

Venus From Melos
(Венера из Милоса)
Часть II


Мы  понимаем, это глупо,
Но это повторится вновь:
Любого смертного загубит
Или с ума сведёт Любовь.



Утро в Милосе

По крышам древнего Милоса
Уже рассвет златой струится,
И на заре иссякли слёзы:
Что-то должно было случиться.

По узким улочкам Милоса
Развозят воду водовозы.
Натужно и многоголосо 
По мостовой скрипят колёса.

Ушёл народ на сенокос,
О камень зазвенели косы,
Зацокали копыта козьи
По переулочкам Милосским. 

Смотри –  руно овца несёт,
Ей солнце кудри золотит,
А вот рассветный птах поёт
И каждым пёрышком блестит.

А вот и скрипнули ворота:
Хозяин, путника впусти!
Готовься – в это утро что-то,
Что-то должно произойти…
 


 

Романс о влюблённой

Никто не сходит с пьедестала,   
За исключением богов.
Вот так бы в храме и стояла
На протяжении веков,

Но чьи-то грёзы  воплотятся
Сегодня в божьей благодати.
Она пошевелила пальцем – 
И тут окаменел Ваятель…

И в окна полдень  хлынул светом,
И голубь  сел на подоконник.
Она, Художником воспета,
Хватает зеркало ладонью.

И потеплеет хладный камень,
И зал наполнится соблазном.
Всплеснёт молочными руками
Она: «О как же я прекрасна!»,

И зал по кругу обойдёт,
И, глядя в зеркало пытливо,
Ещё не раз произнесёт:
«О боги, как же я красива!»…

И перед ней изнеможённо
Падёт Ваятель на колени,
Она ж воскликнет восхищённо:
«О как же я великолепна!»…

Потом, на брег песчаный выйдя,
Где нежит дев морская пена,
Промолвит, формы их увидев:
«О боги, как я совершенна!». 

И, водные забавы бросив,
Воскликнут с завистью и лестью
Девицы тучные Милоса:
«О боги, как она прелестна!»…

Нахлынет  н; берег волна,
Её морской окатит солью,
И, усладясь свободой вволю,
В свой храм воротится она.


 


***

Да, в самом деле, вот ведь штука:
Придётся  если в храме гулком
Стоять веками – то от скуки
И храм покажется лачугой.


 

Шипы и розы


А вот они – шипы и розы
Овеществления мечты.
Где страсть сильна – горючи слёзы,
А ревность – спутник красоты.


Нашла краса на жаркий пламень,
Ломается стекло о камень,
Челны выносит на утёсы
И туча движется на остров.





***

Занятно Господу, поди,
На что Художник наш готов,
Куда нас может завести
Особо страстная любовь…

 


Идентификация Гомера

Предвестница грозы гремучей,
Громадой серой, неминучей,
За горные цепляясь кручи,
На остров заходила туча.

Клубится туча над Милосом
Свинцовою метаморфозой,
И тянутся домой обозы –   
Скрипят нагруженные оси,

Торчат из воза косы ;стры;
Остатки сена ветер носит
По склонам да холмам Милосским.
Озоном пахнет да навозом…

Пастух торопит стадо козье,
Стучит горох по мостовой.
Один старик седоволосый 
Качает вещей головой.

Он молвит: «Сон вчера мне был,
И был мне голос среди ночи,
Да ворон в окна клювом бил,
Несчастье верное пророча.

Все эти голоса и стуки
Меня позвали в ночь, однако.
Я от рожденья – близорукий,
Но навидался нынче всякого…

Я видел, в темноту шагнув:
Беду большую чуя, в страхе
По крышам бегали собаки
И выли кошки на луну;

Я видел явственно,  как вас:
Кружили боги подле храма;
Десницами метая пламя,
Пускали молнии из глаз.

И видел я, как мастер честный
Богини повредил скульптуру.
Хоть сам я, граждане, не  местный,
Но сообщаю: будет буря!»…


 
…Никто не слушал старика.
Во-первых, все на сенокосе…

…А во-вторых, его стиха
Уже наслушались в Милосе –   

Его мистических историй
Про эпопеи Одиссея:
Сирены и циклопы, Троя… –   
Язык у старца – без костей.

Закрутит вам любой сюжет
Он ради красного словца.
Да и чего могли узреть
Глаза чудн;го мудреца?!

И к болтовне его привык
Давно Милоса средний житель:
Лишённый разума старик,
Лишённый зрения сказитель…


 

Popularity

Единство рук и инструмента 
Несёт признание народа.
И можно встать у монумента,
И гордо озирать природу:

Ведь в честь народа беззаветно
Ваял ты до седьмого пота…
…Но вот вам и исход конкретный
Самоотверженной работы.

Люд, возвращаясь с сенокоса,
Заглянет в храм на склоне дня,
И пронесётся по Милосу:
«О боги, как мила она!».

Закопошатся у помоста,
Забыв про тягостные ноши,
И жёны, и мужи Милоса:
«О боги, как она пригожа!».


На главной площади Милоса
Толпа впадёт в экстаз глубокий,
И зазвучит разноголосо:
«О как она прекрасна, боги!».

И, как невольники Гипн;са,
К ней жадные протянут длани
Мужи Милоса, бросив косы:
«О боги, нет её желанней!».

И даже старец безволосый
Запишет дрогнувшим курсивом
В скупую летопись Милоса:
«О боги, как она красива!».

И будь ты царь или косарь –
Ты разум потеряешь разом,
Когда такая вот краса
В тебя заглянет в оба глаза!... 

 


Страсти

А волны бились об утёсы,
И рвались облака об остров.
Петляли стёжки по откосам,
Соединяясь на погосте.

Она – совсем уже не гостья,
Она – богиня адской страсти.
Она идёт на перекрёсток,
Где безутешно плачет Мастер.

Казалось, что ему грустить? –
Ведь много девушек в Милосе...
Простить её – и отпустить,
Из сердца вытащить занозу…

Ему бы эту страсть забыть –
Забыть, исчезнуть благородно…
Но было поздно не любить,
И отступаться было поздно.

И, глядя на нагую деву,
Рвёт на себе одежды Мастер.
Кричит он в ревности и гневе,
Рассудок потеряв отчасти:

«Не для того ль тебя я сделал,
Чтоб около меня сидела,
А не фланировала телом
Толпы напротив оголтелой?!

Не я ль тебя ваял из камня,
Сточив отборный инструмент?! – 
Неблагодарность ты такая,
Какой испортила момент! 

Тебя от альфы и до зета
Я созидал, себе на смерть!
Не д;лжно сметь мои сюжеты
Тебе, как бёдрами, вертеть!

Я прекращу твои балеты,
Я заточу тебя в одежды,
Чтоб более никто на свете
Не смог бы на тебя глазеть!

Тебя навек упрячу в рясу
Из гипса я и алебастра!» – 
И в яростном порыве Мастер
Схватил Венеру за запястье…


…И треснул камень.
На изломе
Всклубился мраморною пылью,
Что пала шалью невесомой
На лик Ваятеля застылый.

И этой пылью ослеплённый,
На ощупь двинувшись по кругу,
Он оступился – и невольно
Задел ей и вторую руку.


 

То же, альтернативный перевод…

Но то ли в клее было дело,
А то ли просто не свезло –
Оторвалась рука от тела,
За ней – вторая, как назло.



…и будущий комментарий от Читателя

Язычник! Да и просто варвар! –
Ведь можно было б отругать 
Её за девичьи забавы…
Но руки-то – зачем ломать?!...



 

Романс. Часть II

И в остров гром ударил грозный.
В струе небесного огня
Замрёт в своей конечной позе
На веки вечныя она.

Последний шаг она ступила,
На тело бледный лёг покров,
И в венах мраморных застыла
Её божественная кровь.

Ещё подрагивали губы,
Губ не познавшие других,
И взгляд её небесной гл;би,
Казалось, ждал страстей земных.

Взгляд отражал огни Милоса
И неба молнийную сеть.
Но гримом мертвенным, белёсым
Её раскрашивала Смерть…

В какую дальнюю обитель
Отходишь ты в объятьях грёз? –
Её творец – и погубитель –
Уж удержать не волен слёз.

И он, в стенаньях безумолчен,
Досель не ведавший утрат,
В её хладеющие очи
Смотрел до самого утра.

А белый старец тронул лиру,
И песнь услышат небеса.
Из глаз незрячих на папирус
Упала горькая слеза…


 


Опасный сувенир

…И грустно это всё, и странно…
В плену душевного расстройства,
В раскаянии непрестанном
И в беспрерывном беспокойстве,

Герой невыдуманной драмы –
И жертва воплощённой грёзы – 
Поставил Мастер Деву в храме,
А сам ушёл в каменотёсы…

Неся в потрёпанной котомке
Её отколотые руки.
Но крики жалостные долго
Носило эхом по округе…


…Шло время.
В новой ипостаси
Он стал хорошим камнетёсом;
Семьёю обзавёлся Мастер
Вдали от города Милоса:

Жена, как ночь, черноволоса, 
И дети, на неё похожи…
Он стал простым каменотёсом.
Пускай хорошим – но не больше…

Всё реже предавался Мастер
Воспоминаниям и грёзам,
Целуя сувенир опасный
Украдкой от супруги грозной,

И так и умер он – безвестным,
Утратив данный Богом дар –
Когда однажды на рассвете
Светила яркая звезда…


 


Дорога в Рим


…Его далёкие потомки
Отыщут в дебрях чердака
Судьбы растерзанной осколки
И отнесут их в Ватикан.


Достопочтенный кардинал
Оценит руки взором скучным
И даст указ снести в подвал:
«Пусть, мол, лежат. На всякий случай…».


 

К читателю

Скорби, читатель благородный!
Скорби – как я скорблю сейчас;
Как старец тот сребробородый, 
Чья песнь не дошла до нас!

Скорби – как жители Милоса
Скорбели много лет назад,
Когда на злополучный остров
С небес обрушилась гроза!

Скорби, пока с небес пологих
Нисходят мутные потоки,
Пока разгневанные боги
Венерам правят руки, ноги!

Скорби – и помни: красота
Не принесёт спасенья миру,
Пока богинь на сувениры
Растаскивают по частям;

Доступны статуи пока
Не только взору, но и пальцу,
И, в общем, каждая рука
На статую ладонью пялится…

…В музеях наших экспонаты
От нас шарахаются нервно.
Стоят увечные венеры,
И аполлоны, как кастраты…


Не трогайте богинь руками! 
Храните их, как эталон – 
От хулигана и от камня – 
За бронированным стеклом!   


 


Читатель

Слегка потрёпанный Читатель –
Немного, может быть, вспотевший,
Но всё же явно посвежевший – 
Передо мною замаячил,

И, прочитав всё то, что он
Сегодня пропустил,  взгрустнул;
Слезу смахнул с небритых скул:
«Мы ж тоже – люди, не бетон…

Артист хорош! – набезобразил,
Такую красоту сгубить…
Видать, замкнуло где-то фазу:
Скульптуру насмерть залюбить…».




На этом история про Венеру из Милоса заканчивается

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ВАТИКАН




Скрижали

За коридором – коридор…
Но это вам – не Эрмитаж.
Следит невидимый дозор
За мной. Включён хронометраж.


Но хватит слёзам нашим литься! –
Милосский экскурс завершён.
Пора настала возвратиться
Туда,
откуда начат сон.


Веков далёких артефакты,   
Лежат свидетельства –  в углах,
В пыли, в тени,
в туманах ватных,
На полках, в дальних закутках…


И мысленно я вижу,
как
В глубинах тайных подземелий
Скрижали, свитки сквозь века
Свои лучи струят несмело.


Вот Правда где хранится!
Свет
Падёт на жёлтые страницы,
Но спиритический мой бред
Тотчас же прекратится…

 

Прикосновение


Но будет миг, скупой, как блик,
И фантастический, как сон,
Когда, затронув отблеск зыбкий,
Я истины коснусь исконной.

Тотчас повеет свежий ветер,
И воссияет свет – как знаменье;
Я руку протяну навстречу
Непреходящей тайне.

Коснувшись каменных скрижалей,
Почувствую душой убогой
Я в каждом слове, в каждом слоге
Его глубокие печали.

Представлю я в мгновенье ока
Его безмерную тревогу –
За мир, безумный и жестокий;
За наши беды и пороки;

За то, что первые уроки
Мы не использовали толком 
И забывали понемногу
В течение земного срока;

За то, что время Эпилога
Мы приближаем ненароком, 
И что не могут даже боги
Переписать святые строки;

За то, что Суд Господень строг;
Что у Подножья Божья Трона
Нам поздно целовать иконы
И возвращать забытый долг;

За суету пред Взором Строгим –   
Когда взгремит последний гонг… 

Но подведение итогов
Не будет радостным для Бога…


(январь 2005 – 08.04.2005, 23.05.2007)