Знаешь, солнце... Накануне

http://www.stihi.ru/2018/11/19/4158 - "Знаешь, солнце... Она"
http://www.stihi.ru/2018/11/19/5688 - "Знаешь, солнце... Он"




НАКАНУНЕ

За несколько лет до того дня, как наша главная героиня сошла на перрон одного из вокзалов Питера, где еще пребывал в добром здравии паровоз, открывший движение по Царскосельской железной дороге –  «Проворный» в виде своей реплики, в мужской монастырь русской православной церкви прибыл на встречу кортеж, имевший личное имя, созвучное брату «Проворного» – «Стрела».

Архимандрит ждал гостя в одной из келий, не имевшей никаких посторонних каналов сообщения с внешним миром, кроме входной двери. Крупноразмерные кресты, неизменный атрибут веры, в пещерах, служивших кельями, по давней традиции были выбиты в виде ниш в каменных стенах. Приезжий не входил в монашеский чин. Скорее к брати прибыл высокопоставленный чиновник, в добротном светло-сером костюме, ничуть не помявшемся в долгой дороге, в светлой рубашке и галстуке темно-гранатового цвета. Чтобы войти в келью, пришлось немного наклонить почти седую голову. Сей ритуал не мог избежать никто из монахов или посетителей хитро построенного убежища от мирской жизни: кланяться приходилось всем, чей рост был даже незначительно ниже среднего. Человек трижды перекрестился на каменный крест.  Невзирая на возраст,  голос  поджарого господина оказался молодым и звонким:

– Христос воскресе.

– Воистину воскресе, – было ему ответом.   

Монах привычно повторил крестное знамение, приветствуя вошедшего. Последний приблизился и поцеловал вышитый край рукава подрясника священника.

– Охрану я оставил в церковном дворике.

– Хорошо, –  движением руки наместник отпустил сопровождавших гостя иноков.

Тема, которой посвящено данное повествование, возникла практически в конце беседы:

- В Царском Селе намечается представление ко двору, – вельможный язык священника мало соответствовал всему, что говорилось перед тем. – Бог Един весть, чем закончится… 

– Царь… – то ли осуждающе, то ли сомневаясь в нормальности тех, кто придумал подобный сюжет, откликнулся  собеседник.

– Начинают заметать следы, хотя еще и не запахло жареным.

– Без Царя в голове, что там заметать?

– Вот свадебку отпраздновали. Храни Господи рабов Твоих. От себя не убежишь: разве что начнут менять шило на мыло.

– Что ж там у них за шило?

– Будем видеть. Сознается ли кто.

– Читал где-то в книге про Бериевских опричников, что тому однажды кто-то из подследственных, невинно оклеветанных, сказал: «Если бы тебя так били, то ты бы сознался в том, что ты Иисус Христос, хоть на него и не походишь».

– Что ты Богородица… – архимандрит перекрестился на каменный крест, – Заварили кашу – теперь масла жалеть не станут. Бог ведает, кому её расхлебывать придётся.

– Далеко… – в голосе чиновника слышалась надежда, что мало ли какой там «Ледяной дом» Лажечникова за тридевять земель от местных храмовых гор.

– Надежда малая, что малой кровью будут смывать типажи. Отчаяние, грех смертный, обуяло рабов Божьих ныне. Суета суетствий. Господи, укрепи меня. Горе клянущему, горе клянущемуся, но несть меры Божьему милосердию. И ты, брат Николай, оставь суету миру сует. Все в руках Господа. И смерть наша. И жизнь наша. Роды родам рознь. Хотя и обливается сердце кровью, как подумаешь, что все билеты на все поезда уже куплены… А кому в рай, а кому в преисподнюю – не нам-то решать.

На сем встреча была закончена, и архимандрит лично проводил гостя до металлических кованых врат монастырской ограды.

«Черная стрела» уходила ущельем на север.


(продолжение следует)