Счастливой службы вам, ребята!..

1.Учебка

Стучит, стучит, стучит в груди.
Тревожно. Детство позади.
Твердишь себе: «Мужайся, брат!..»
Колеса в лад: солдат, солдат.

Шумит прилив людского моря,
Взрываясь гордостью и горем.

И боль девчоночья во след:
«Счастливой службы вам, ребята!..»
Лишь улыбаются в ответ,
Минут без двух, без трёх, солдаты.

Стучит, стучит, стучит в груди.
Мать за вагоном побежала.
Тревожно. Детство позади,
С ним боль перрона… и начало
Грядёт туманною зарёй
За вереницею вокзалов,
Мостов и рек, за чередой
Таёжных зарослей усталых,
Влечёт и брезжит впереди.
Стучит, стучит, стучит в груди.

---------

Выпускников по спецнабору,
Нас всех призвали на восток,
В сплетенье фауны и флоры,
И горизонтов… Нам далёк
Его был образ необъятный,
Туманный, розовый мираж,
Нагромождённый и абстрактный…
А за окном один пейзаж
Сменял другой, под звук двухтактный
Тревожной музыки колёс –
Пролога к пьесе многоактной,
Куда внедрялись мы всерьёз,
Как исполнители и лица,
И предстояло нам сыграть
Себя и в роли утвердиться,
Иль, применившись, раздвоиться,
Чтоб выжить, иль к чертям послать
Столбы условности, устои,
Создать хоть что-нибудь своё,
Себя вниманьем удостоив,
Или накликать вороньё
   К разделу собственной добычи,    
В надежде всё-таки на куш,
Без тех устоев и приличий,
Среди могил растленных душ,
Нуждой истерзанных и падших
Бездушно втоптанных, смеясь,
В грязь, но расцветших, не увядших.
   В «учебку» ехали мы, в «связь».

Знакомства ради поглощали
Запасы маминых харчей.
Все, в большинстве, друг друга знали,
А потому, «погорячей»,
  Употреблялось под запасы.
При свете звёзд, по вечерам,
«Приняв на грудь», «точили лясы»,
Гадали, что же будет «там»?

Всё повидавшие сержанты
«На уши вешали лапшу».
Раскрепощённые «таланты»,
Из полумрака: «шу-шу-шу»,
Взрывались песней. Офицеры,
Сквозь пальцы глядя на галдёж,
С ухмылкой, следуя примеру,
Консервный спрашивали нож.

На остановках продавали
С себя штаны и пиджаки,
Перчатки… с шиком пировали,
В угоду чревам… Шутники
До крепко спящих домогались
И потешались над «шпаной»,
Что возле окон кучковались,
Встречая поезд: «Эй, малой!..
А ну-ка подь сюда, коль просят,
Ты, со значками!..  Вот «дебил»!..
Их на подошве, братец, носят.
Глянь, на штанины нацепил,
Позорник!..»

Удаль показная,
Как отголосок жизни той,
Привычной, пенилась не зная
Ограничений. Весь застой,
Душевный, вольною стихией
Ввергался в вакуум. Тот ад
Светился райской эйфорией…
Тревожил прошлой жизни  взгляд,
Куда летели клубы дыма,
Под вой восторженный гудков,
Куда неслись пейзажи мимо
И страсти будущих стихов,
Вбирая всё. Звезда мерцала
В ночи далёкой, мать ждала,
И за строкой строка бежала
Зарядом боли и тепла.

Мы «эмитировали» в звёздах,
Освободив сердца от пут,
Частицы их оставив в гнёздах
Своих родных. Лежал маршрут
Через сибирские просторы,
С тайгой, с тоннелями средь скал.
Я помню плюшевые горы
В мохнатой зелени, Байкал,
Внизу, как зеркало, лежащий.
Меж двух «Слюдянок» поезд наш,
Как будто в воздухе парящий,
Дугу описывал. Пейзаж

Воспринят был не без волненья,
Мы восхищались красотой,
Пьянило головокруженье
И, упиваясь высотой,
В кристальной глади отражённой,
Мы обмирали, глядя вниз
Обильем глаз заворожённых.
Седьмые сутки пронеслись.

Тащились еле, нас «цепляли»,
«Перецепляли», в тупиках,
На дальних станциях держали
И отправляли впопыхах,

Подальше с глаз. Бедовых, резвых,
Лихих (Хабаровск миновал),
Полураздетых, странно трезвых,
Восьмые сутки поджидал
Приморский край. Всех «обкорнали»,
Сведя на «нуль» былую спесь,
Одежду «местные» собрали…
Но оставались Долг и Честь,
Что устояли перед баней…
Вновь испёченные юнцы,
Пред неизведанным на грани,
Шагнув из прошлого, птенцы,
Толкались в «робах» мешковатых,
Никак не вписываясь в них,
Сама нелепость… В перемятых,
Былых «прожжённых» и лихих,
Самоуверенных, едва ли
В нас можно было бы узнать.
С трудом «своих» мы узнавали,
Но начинали привыкать
К армейской форме, подтянулись,
Ушили «робы», пряжки – блеск.
И с головою окунулись
В дела курсантские… Под треск
«Битого» жизнью барабана
Мы отрабатывали шаг,
Стирая ноги в кровь. Те раны
Не удавалось скрыть никак
От старшины... а всё – портянки!
Их заправляли в сапоги,
Что б не мотать, а поутрянке
Туда «влетали» две ноги.

Подъём за сорок пять – не шутка,
За те ж секунды и отбой,
А набежала вдруг минутка –
По новой всё…  И способ свой,

Имел что каждый, отмечался,
Копился опыт кой-какой
И новичкам передавался…
Но пережит «подъём-отбой»,

Секунды на спор сокращались,
Уже не тот стал интерес,
Команды чётко выполнялись,
Не холодил в желудках «стресс».

«Какой ты слабенький и тощий,
В очках, – сочувствовал сержант, –
А ну-ка складывай-ка мощи
На нижний ярус…» Мот, педант,

Всегда подтянутый и строгий,
Был добр ко мне он, всё прощал.
А я старался. Ныли ноги
От строевой ходьбы. Качал
Упорно мышцы, на снарядах
Висел, болтался, как «кишка».
Сказав себе однажды «надо»,
Я шёл к нему через «пока».
Ну а пока –«прыжки в портянки»,
На шею рухнувший сосед..
И, под «Прощание славянки»,
Размявшись славно –  туалет.

Разминка та – пробежка в сопки,
До горизонта и назад,
По каменистой, пыльной тропке.
Возможно кто-то был и рад
Заряду бодрости и духа.
Хватило б духа – не отстать.
Пот ел глаза и в горле сухо,
Пытался кто-то «причитать»,
Сбивая с ритма, раздражая,
Нытьём на психику давя.
И я бежал, изнемогая,
И знал – последним был не я.

Так и втянулись понемногу.
Был привлекателен тот край.
За сопкой, что через дорогу,
Рукой подать, уже Китай.

На Уссурийском беспределье,
Где знаменитый полигон,
Стоял Сергеевский, отдельный,
Краснознаменный батальон
Войск связи, сопок средь горбатых,
Зимою серых, а весной…
В учебной роте мы, «птенчата»,
Мир открывая, каждый свой,
Во многом общий, вновь учились
Ходить и бегать, говорить,
Устава в рамках. Сны теснились,
Врезаясь в память, в них парить,
Воспоминаньям предаваясь,
Блаженно было. А порой
Они, на волю вырываясь,
Общались явно меж собой,
Устами спящих. Лишь дневальный
Их голоса слыхал, не спал,
Свидетель жизни виртуальной.
Потом, известно, хохотал,
И с ним казарма разрывалась…
Ещё учились «не пищать»
(Уставом рекомендовалось)
И за поступки отвечать,
И за товарищей.  Случалось – 
В строю команда: «Запевай!..»
Но странно как-то всем молчалось,
Невольный принцип, невзначай,
В бунт коллективный превращался,
Единым разумом творим.
И как сержант ни распинался,
Строй глух был, нем, неумолим.

«Марш строевым!..» Мы выполняли,
Одной ногой чеканя шаг,
Другой на землю лишь ступали,
Переставляя просто так,

И получалось однобоко…
«Бегом в казарму!..  Перессать!..»
«Тревога всем, минута сроку!..»
«При полной выкладке…»  два, ать.

Потом, бегом.  Команда: «Газы!..»
По тропке, в сопки, по жаре.
И пот под масками…  и сразу –
На плац. Азарта, к той поре,
Нам оставалось – грянуть песню,
Да «отчеканить» строевым…
Жить становилось интересней.
Мы заражали всех живым
И непосредственным желаньем
Освоить технику. Всех нас,
Специалистов по призванью,
Тянуло в наш учебный класс.

Учили спец. аппаратуру,
И обращались ловко с ней…
Освоив рацию, я сдуру,
«Блеснул в эфире», всех чертей
Собрав от старшего сержанта,
Как только арию допел.
«Непревзойденного таланта»
Он признавал и пожалел,
Не объявив «наряда». Кстати,
Дневалил как-то я. Ремонт
В казарме был, и все кровати –
Вне помещенья...  Что за «понт»? –
Не досчитались мы подушки,
И мне объявлен был «наряд».
После отбоя мне на ушко
Сержант: Иди, поспи, курсант…»

Любили самоподготовку –
Читать удобно, можно спать,
Хоть голове лежать неловко.
Желанье было составлять,
Потом отгадывать, кроссворды,
К ним был особый интерес.
И лишь один, лихой и  гордый,
Был безучастен. В том прогресс,
Что он единственный из «наших»
Досрочно «лычку» получил –
Ефрейтор наш. Хоть и не страшен,
Ворчал однако, честно «бдел».

Особый смысл имели споры,
Где был я против тридцати,
В себе уверенный и скорый,
В решеньях. И любой мотив,
Мне, в лоб «летящего», вопроса,
Осмыслить мог и отвечал,
С учётом уровня и спроса.
И задающий получал
С ответом удовлетворенье.
И чем был каверзней вопрос,
Тем обострённей ощущенье
Неразрешимости. Всерьёз
Я относился к ним. Житейство
Приоритетом было дня,
От эйфории до злодейства,
И каждый, выслушав меня,
Искал «зерно» в моём ответе,
Своё в нём мненье утвердив
Иль усомнившись… Споры эти
Имели и другой мотив –
Сломить, «забить», нутро «прощупать»,
«Поизмываться» и «загнать».
А вдруг глазами буду «лупать»,
Не зная, что в ответ сказать,
Вдруг сдамся?.. Был накал, давленье.
А надо ль было «проверять»? –
У нас едины были мненья,
Друг друга – запросто  понять.

Но заслужил (горжусь) «спасибо» –
Помог проблему разрешить
Курсанту, в случае, где «либо»,
Грозило –  «быть или не быть»…

«Ты убеждённый, ты философ,
До мозга собственных костей,
И изощрён во всех вопросах,
Но с точки зрения идей,
В тебя заложенных. А в жизни –
Всё по-иному.  Я-то знал –
Чем ситуация капризней,
Тем больше творчества. Накал
Ослабевал с рожденьем истин
И с разрешением страстей
Да и действительность – тернистей,
Чем представлялась. И во всей
Непредсказуемости нравов,
И «полосато-нудных» дней,
Я «нёс свой крест» и тем по праву
Гордился!
В памяти моей
Застрял к тому особый случай.
И по сей день, и час смешно.
 Уже приелись «невезучим»
Все«шахи», «маты», домино,
Когда побиты все рекорды
И остановлены часы,
А от потрепанной колоды
Болели вспухшие носы.

Мозгов на новые кроссворды
Был израсходован запас.
Лаская дремлющие «морды»,
Гулял по классу «тихий час».

 2. Союз «ШЛ».

«Придумал!.. – Каменев воскликнул
И всех внезапно разбудил.
Панарин странно как-то хмыкнул,
Ефрейтор наш. Он службу «бдел».

«Друзья мои, есть предложенье
Взять под контроль и поощрять
Тех, кто подвержен униженью,
Кого пытаются «сломать»
Властолюбивые сержанты!..
Живой пример – простой «наряд».
Там – незадачливый курсант ты,
У нас – достойнейший наград.

За три «наряда» – поощренье,
Какое – нам уже решать,
Хочу услышать ваше мненье…»
«Единогласно!..» «Поддержать!..»

Так создан был «Союз свободных»…
Для остальных –  «Шутя, любя»
Иль «Шайка левых», как угодно,
На обозренье. Для себя –

«Союз ШЛ».  Все документы –
Под гриф «секретно». Протокол
Собранья общего, фрагменты
Из выступлений… Я прошёл
Голосованьем в штаб «Союза»
И стал его секретарём.
А председателя обуза
Досталась Каменеву, в нём
Решимость складывалась с волей,
Он мог сплотить, мог убедить,
Ему предписанная доля –
Всю жизнь потом руководить.

Начальник штаба – Игорь Вздорнов,
Уральский шустрый коротыш,
В себе уверенный, проворный,
Воспринимал он, как престиж
Ту должность, как посылку к росту.
Был разработан свой Устав,
Своя программа (всё непросто).
Панарин, нас «пасти» устав,
Глядел в пространство, недовольный.
Прекрасно нас он понимал,
Но наш «Союз», он был «подпольный»,
Каков финал – никто не знал.

Мы сознавали важность тайны,
Ей окрылённые. Один
Свидетель – в курсе дел, нечаянный,
Но нами вовсе не судим.

Одну мы с ним «делили кашу»
И общежитский вольный быт,
Гордились тем, что он из «наших»,
Пусть не доволен, пусть сердит –
Его за то не осуждали…
Один лишь Каменев – «смутьян»,
Из чувства ревности…  Сдавали
Однажды кросс… стоял туман…

Я задыхался, не бежалось,
Догнал Панарин: «Что с тобой
(Бежать прилично оставалось)?..
Давай «жетон» и «дуй не стой»,
Пока не видят, проберёшься
Через траву. Там будет склон,
За ним – дорога. Нас дождёшься,
Вольёшься. Ну, а твой «жетон»
Я скину сам…» Я пробирался
В траве по пояс, по росе.
Потом в курилке дожидался.
Ну, наконец-то, вроде все.

«Какой ты мокрый!» – сокрушался
Сержант. «В дороге употел…»
«И сапоги?..» – заулыбался.
«Так душно же…» «А я хотел
Тебя уж с первенством поздравить…»
«Принять, как должное, готов…»
«Встать в строй, а шуточки отставить!..»
И больше я не слышал слов,
Ни осуждающих, ни лестных.
…Был нужен взводу офицер.
Их не хватало, как известно.
Панарин Толик – всем пример.

Он занимался вечерами
И документы изучал.
Потом пытался вместе с нами
Освоить технику, он знал –

На сколько – «он», на столько – «все мы»,
Толково нам преподавал.
Талантлив был. Учили схемы,
Вникали в тонкости. Вникал
И он, доходчиво, толково.
Со знаньем дела разъяснял,
Как будто всё ему не ново,
И это «всё» он раньше знал.

Затем сдавали мы на «классность»,
Взвод оказался лучше всех,
Благодаря ему. И «гласность»
Запечатлела наш успех.

… «ШЛ»… Собрания, приказы,
Своя печать из каблука,
Секретный герб, не для показа.
Всё это в недрах тайника,
Что под доской ютился классной,
С документацией, а в ней
Весь «цвет» обиженных напрасно,
Характеристики парней,
Кто мог бы членом стать «Союза»,
На перспективу. Списки тех,
Кого считали мы «обузой»,
И в ком «сидел порочный грех»,
И чья лояльность не вмещалась
В «тиски» доверия… Всё в ней,
В секретной папке содержалось…
Он жил уже немало дней,
«Союз» наш. Шумно заседали,
Один приказ сменял другой,
Достойных самых награждали.
И наш «отъявленный герой»
Фотографировался нами,
На фоне броского панно,
Где развивалось в центре знамя
«Союза»… Но запрещено
Хранить тот снимок было. С почтой
Пересылался он домой,
Желая матери помочь той,
Живущей верой – сын герой!

А наш «герой» елозил тряпкой
И чистил грязные углы,
Бурьян рубил японской тяпкой,
Мастикой жирной тёр полы,
Нападок жертва, но «отличник»,
«Надёжно» нами «защищён».
Он и не ведал, что «обидчик»
Давно уж «звания лишён»,

И не единожды «наказан»,
И не един о том Приказ,
С аналогичными увязан.
 - Я вас прошу последний раз, –

Панарин строжился. – Кончайте,
Друзья, «хреновиной страдать…
- А дальше?..
 - Сами и решайте,
Мне больше нечего сказать…

 - В дела б ты наши не совался!
Сидел спокойно б, службу «бдел», –
Внезапно Каменев «взорвался».
«Кричать-то, Миша, погоди,
Ведь отвечать всем нам придётся,
И «загремим» на Колыму…
 - А ты не бойся, обойдётся,
Я на себя весь грех возьму…

 - Считать Панарина шпионом,
Тайком проникшим в наш «Союз»,
Лишить регалий и погонов.
И отразится пусть конфуз
В печати местной!..
Я – редактор
И секретарь, приказ был мне.
Не вдохновлял меня тот фактор
Да и «противной стороне»
Был неприятен. С превосходством
Брюзжащих зависти и зла,
Корысти, ненависти («скотство!..»)
Он «прессовал». Спустилась мгла,
В чернильных сумерках роились
Созвездья тысяч светлячков,
Лягушек трели разносились,
Древесных, как больших сверчков.

Сверчки им вторили в строеньях,
Вдали от любопытных глаз.
Перед вечерним построеньем
Пробрался я в учебный класс,
Не зажигая света.  Вот он,
Тайник секретный, вот печать,
Архив, бечёвкой перемотан,
«Союз ШЛ». Пора кончать.

Переиграли, не докажешь
Потом, что глуп ты был и юн,
И сослуживцам не расскажешь –
Не все поймут. Так пусть «гальюн»

Хранит теперь секреты наши,
Потомкам коих не добыть.
Пусть Миша Каменев «попляшет».
- Где документы!?.
Объяснить
Пытался вежливо Панарин,
Что, «извините», он не брал.
Ему поверили, он парень
Был откровенный. Коль сказал –
Так уж сказал. Все были в шоке.
А вдруг «накрыли», что тогда?
Допрос был каждому жестокий,
Все ждали «страшного суда».
Мы поимённо изучали
(Работал «штаб») свой контингент,
А толку что – друг друга знали,
А посему, какой «агент»
Мог «затесаться» к нам?  Кто знает,
Никто гарантий не давал,
Ведь в жизни всякое бывает,
Кого-то вдруг «завербовал»
Сам «Сатана». А я сознался,
Лет через тридцать. «Ну, даёшь…
Панарин весело смеялся… 
 - А я испытываю дрожь
И по сей день, как вспомню только», –
Добавил Каменев – тогда
Узнали б если…
Но, позволь-ка,
Прошли немалые года…

          02-03.06г.


3.Пожар в тайге. Лапа

Тянулись будни вереницей,
Был лета знойного разгар
С жарой под сорок. Словно птицей
Весть разнеслась: «В тайге пожар!..»

Дым ел глаза, в нём задыхались.
Огонь шёл низом, наступал,
Сжигал траву, его пытались
Сбивать, но тщетно. Полыхал
Уже дубняк, горел орешник.
Невыносим, немерян жар.
Себя в нём чувствовал, как грешник,
В аду кромешном. Весь кошмар
Внезапно кончился. А сопки
Пылали с треском. «Сняли» нас –
Отбой тревоге. Как из топки
Мы выбирались. Кроме глаз
Все было дочерна копчёным.
Отмылись, но в «семи водах».

Светился контур золочёный
Холмов, пылающих впотьмах,
Сияя огненной «оправой»,
Горел гористый горизонт,
И растекались «реки-лавы»,
И приближающийся фронт
Угрозой был для нашей части,
Чертой очерченной дорог.
Тревог и ужасов во власти,
Где Человек – «ничто», лишь бог
Исходом ведал, восхищенья
Грудь разрывали, и к огню,
Небесной кары воплощенью,
Уже «лизавшему» «броню»,
Вне зренья что, стремились взоры.
Их поглощал он, теша плоть,
И, проникая через поры,
Сердца сжигал. Щадил Господь,
И нас не тронула стихия.
Отбой тревоге! Отсыпной!
…В свободный час писал стихи я ,
Но большей частью – в выходной.

Все разбредались в увольненья.
Не жаждал их я, не любил.
Переживая вдохновенья,
Своих стихов во власти был.

Сидел однажды над тетрадкой,
Удачно складывался стих.
Пришёл дневальный:
 - За площадкой,
Спортивной, ждёт какой-то «псих»,
В гражданском, требует Глушкова,
Тебя…
Меня?.. а молодой?..
И кто бы это?..
 - Право слово –
Не знаю… ну, как мы с тобой…

Мозги на части мысли рвали.
Газон, забор. Умерил прыть.
Траву «нарядчики щипали…»
Стоит пацан. Не может быть!
Глазам не верю. Это ж Лапа!
В штанах, в рубахе, налегке.
 - Откуда ты?..
 - Да только с трапа,
Вон, самолёт на бугорке...

Шутить изволишь? Я ж серьёзно…
 - Здорово, Шков ты мой!..
 - Привет!..
 - А ты, я вижу, «скрупулезно»
Под «нуль» стрижёшься – меркнет свет…

 - Как видишь…
 - Мы тут на ученьях.
В полку ракетном я радист.
В тайгу «палим» для «развлеченья»…
 - Родня почти, а я – связист,
В «учебке» вот. Пожар тушили
В тайге. Не вы ли подожгли?..
 - Ну, нет, болванку запустили,
Не скрою, сразу же нашли
По траектории расчётной.
К тебе, как видишь, заскочил,
Пока воюет полк пехотный.
А одежонку одолжил
У паренька, а тот в солдатском
За полигоном, в сопках ждёт…
Ну ты даёшь!.. Гуляешь в штатском
И не боишься. «Загребёт»

Патруль. Гляди, тут войск-то сколько!
Ну не тебя – так паренька,
А тот «расколется»…
 - И только?
Зато, мы встретились. Витька
В Новосибирске видел. Тощий –
Одни глаза. Словесный шквал.
Курсант… без устали «полощет»…
Политработник.
Повидал
И «Старика», в его «общаге» –
Во «Владик» прибыл эшелон,
Формировались. Мне, бродяге,
Не привыкать. Тебе – поклон.
Фотографировались. Адрес
Твой дал он. Бог к тебе принёс…
 - Да, как в кино : «Вы, сударь, в кадре-с.
Не верю. Столько тысяч вёрст!..

 - А ты, похоже, «подкачался» –
Подтянут, строен, возмужал.
А полнотой не отличался
И раньше-то. Ну, я «погнал».
Прости, что скоро. Рад я встрече…
 - Я тоже…
 - Свидимся, пока…
 - Жизнь наша долгая… не «вечер»…
Слеза нахлынула, слегка.

 - Парнишка ждёт. Да и успеть бы,
Не началась пока «пальба».
- Давай, счастливо. Поглядеть бы…

Узнал потом – ждала «губа»
Неподражаемого Лапу.
А я растрогался до слёз…
…Рукой махнул… Идёт по трапу…
Мотор взревел… Так сколько ж вёрст?..

                03.06г.


 4.Прощай, «учебка»

    Пришла незримо, тихо осень,
В Приморье – лучшая пора.
Сквозь лист багряный неба просинь
Глядела ласково. Сутра –
Ни облачка, ни дуновенья,
Лишь мягкость женская тепла
Пьянила душу вдохновеньем
И паутинкою плыла
В потоке, к небу восходящем.
И наполняла сердце грусть.
И о возвышенном, щемящем
Твердилось что-то наизусть.
Как вечность замерло мгновенье,
Не шелохнётся робкий лист,
Ни облачка, ни дуновенья,
Прозрачен воздух и душист,
От ароматов увяданья,
И в нём природа замерла,
В дремотном, томном ожиданье,
В объятьях мягкого тепла.

Бросало ласковое солнце
Свой золотистый нежный взгляд.
С прищуром глаз, как у японца,
В него глядел я, как глядят
На Божество. Оно сияло,
И оставался яркий след
На изумрудных покрывалах
Лугов, полян. Его рассвет
Густых деревьев красил кроны
В багрово-рыжие тона.
А в листьях, некогда зелёных,
Забылась грустью тишина.

Мозги размякшие твердели.
Хотелось думать и творить
Из слов и чувств, что одолели,
Ваять, лепить… хотелось жить…

Ноябрь близился, но осень
Тянулась здесь до декабря
В поре единой. Неба просинь
Тепло дарила.  И не зря
Мы все усердно занимались,
Проверки все –  «четыре», «пять».
Без офицера, но старались,
Себя желая показать,
Как лучший взвод. Нас «зажимали».
 - Мои слабее, но – мои,
А посему, друзья, едва ли
Прорвётесь в лидеры…
 
 - Ну и
Зачем нам это говорите,
Чтоб подорвать моральный дух?
Хотите Вы иль не хотите –
Один «наш» стоит «ваших» двух, –
В ответ парировал Панарин, –
Так что, товарищ капитан,
Готовьтесь…
 - Ты хороший парень,
Авторитетный, но «туман» –

Слова твои, и зря ты «гонишь»,
Ефрейтор, «тюльку» ,на сей счёт.
Ведь бережёного, как помнишь,
Сам Бог, дружище, бережёт.

А откровенно – то жалею,
Что взвод когда-то ваш не взял,
Причин тому не разумею,
Но так уж вышло. Потерял

Таких ребят! Меня поймите,
Карьеры стоит мой успех.
Уж вы, ребятки, извините,
Вас уважаю очень всех,
Но мы поборемся…

 - Кто знает!
Да состоится звёздный час!
Но вот соринка попадает,
Обычно, в бережёный глаз…

Спецтехнику «сдавали» как-то…
Был подготовлен «спец. мундир»,
Для слабаков. Не скрою факта –
«тянули» взвод, где командир –
Тот, что читал нравоученья.
Стол специальный, деловой,
Розетка в нём для подключенья,
В мундире вилка, под полой.

Один рукав – для микрофона,
В другом – запрятан телефон,
Мундир, как все, и по погонам
Не догадаться – он, не он,
 На «слабаке». Рукав – под ухо,
Как будто голову подпёр,
К губам – другой. И всё… ни пуха!..
Да офицер чтоб не «допёр».

На чердаке был коммутатор,
Протянут кабель – мы же «связь».
Ну а на связи – оператор.
Идея наша удалась.

Свои ведь парни. А проверка
Была решающей. Приказ –
С оценкой каждого. По меркам –
Распределенье. В добрый час!

…При новом звании был каждый.
Не командир уже сержант.
Не обойдён, кто власти жаждал,
И привлечён к делам талант.

Кто «при своих» был интересах,
Не помышлял жалеть о том.
А что карьера – не без стресса.
Но повезло… и поделом…

Я сдал экзамены «отлично»,
Физ. подготовка – «хорошо»…
А как стрелял!.. Комроты, лично,
Пожал мне руку: «Хорошо
Курсант стреляешь…» Благодарность
На построенье объявил.
Зато на стрельбище, бездарность,
Я все приёмы позабыл –
Подход, отход. Стреляли лёжа.
- Готовьсь!..
 - Стою…
 - Чего стоишь.
Ложись!..
Я плюхнулся. Похоже –
Не так, как надо…
 - Как лежишь?..

Мишень внезапно появилась.
 - Огонь!.. Ядрёна мать, стреляй!..
Мишень упала. Так случилось –
Я сбил все десять… невзначай…

- Ну, «молоток! –
сказал Панарин. –
Один из всех, кто сдал на «пять»…
Случайность, ей я благодарен,
Но не пришлось потом стрелять
В теченье службы всей. «Ефрейтор»,
По званью стал я.
 - Как же так?
Сдал на «отлично». Значит чей-то
Любимчик влез. Какой «бардак»!..
Сержанты громко возмущались.
А постарался капитан.
Но зря принизить нас пытались –
Не удалось найти изъян.

Но капитан, вдруг, стал майором
И принял роту. Ну а тот,
Комроты бывший, отбыл скоро
На повышенье. Поворот
Нежданный. По распределенью
Мы разъезжались, а в войсках
Нас ждали. Памятны мгновенья,
Когда на поднятых руках
Несли торжественно к машинам
Своих собратьев, как родных,
С кем были тяготы едины
Едины души, ближе их
Как будто не было. Сердцами
Срослись мы, душами сплелись.
Потом, приехали за нами.
Прощай, «учебка»! Разбрелись
Вдаль поезда через тревоги,
Печаль прощаний и туман.
Рассредоточились дороги –
Тайга, юг, север, океан.

Служить в «учебке» оставались
Панарин, Вздорнов, Сероштан,
На месте тех, что увольнялись.
Нас ожидал Биробиджан.

Панарин «ныл»:
 - Как всё приелось!..
Манила далей новизна,
И перемен, и дел хотелось.
 - Не вешай носа, старина…

Биробиджан нас ждал хвалёный.
  - Ну, вам, ребята, повезло,
В округе лучше батальона
И не сыскать... 
- Хоть не село,
А город…
 - Чуть не в центре самом –
Стоит за «сопкой» ваша часть…
 - В Биробиджан, – твердил упрямо
Комроты, – лучших!..»
Что ж сбылась
Мечта моя. Комроты, Коблик,
Уж он то знал, куда «толкал» –
Сам был оттуда. Чудный облик,
Абстрактный, красочный, мелькал
Той жизни райской, как виденье.
На фоне всех «завальных» рот,
Что были в нашем поле зренья.
Он  посещал частенько взвод,
Нас собирал, в часы досуга,
Учил:
 - Солдата честь – мундир
Вне строя будь солдату другом,
В строю – его ты командир.
И все мы – помните – солдаты…
 Вот, настоящий офицер!
Учтив, ни пошлости, ни мата,
Умён, толковый инженер,
Преподавал нам. Досконально
Аппаратуру, схемы знал,
Связист «до мозга». Персонально
У нас зачёты принимал.

Высок и статен, благороден,
И шёл, как будто гарцевал.
 - Хорош был Коблик… слышал, вроде,
В Биробиджан, назад, «погнал»?..

 - Служил он там, в Биробиджане,
Был «зампотехом», за звездой
Приехал в роту к нам…
В тумане
Вечерних сумерек («отбой»
Когда стремительно по ротам
Пронесся вихрем, сон сморил,
Дремотным, сладостным зевотам
Противясь, что-то говорил
Охрипший шёпот…),  нас доставил
В казарму младший лейтенант:
 - Сначала ужин. Я отправил.
Сейчас всё сладят… провиант,

Остался если, то возьмите.
А завтра вас распределят
По ротам. Ужинайте, спите,
Спокойной ночи всем… сержант!
К нам пополненье! Обеспечить
Вещей сохранность...
 - Понял, есть!
В казарме ж пусто…
 - Не перечить
И не позорить нашу честь!
Да, все в нарядах, нет народа,
Но долг мой – вас предупредить –
Воруют здесь. Не «без урода
В семье»... Советую всем «бдеть»…

«Воруют, только не поймали,
И сложно вора здесь поймать…», –
Сказал сержант…
 - Ну, мы попали…
Куда деваться? Будем спать…

                03.06г

 5.Биробиджан

Был сон тяжёлым, безнадёжным
Я уложить  не мог бока.
Кошмары шёпотом тревожным
Плела бессонница-тоска.

Матрац казался неуютным,
Подушка – каменной. Как быть?
Увлёкся, было, сном попутным
«Подъём!..» Но надо дальше жить.

Мы ночевали в первой роте,
Где нас осталось большинство.
Была та рота не в почёте
За разгильдяйство, воровство.

 - А Вы пойдёте во вторую…
В соседнем корпусе… там ждут…»
 - Рисуешь?..
 - Нет, я не рисую…
 - Выходит – в личном деле врут?..

 - Нет, я, действительно – редактор,
Ещё был зам. секретаря,
Но не художник…
 - Данный фактор
Меня не радует. И зря

Тебя я взял к себе…
Так ротный
Определил мою судьбу:
 - Назад, назад, бесповоротно…
Как на торгах, «везло рабу».

 - Тебе сочувствую, – со вздохом
Сказал Саяхов, старшина, –
Не «пережмёшь», мужик с подвохом,
И с нами – будто сатана.
Там, в «первой», ротный подобрее …
 - Порядка только в роте нет…
 - Все утрясётся, будь мудрее,
Не бойся, мой тебе совет.
Нет дисциплины там, упадок,
Не сразу  вдруг, но будет так –
Вы наведёте там порядок…
Прибудет новый «молодняк»…

Хорошим дядькой был Саяхов,
Что мне напутствия давал.
Уж не испытывал я страхов,
Спокойней стал и крепче спал.

Нас в тот же день и поменяли…
Тагильцев, младший был сержант,
Но не художник, и едва ли
Имел какой-нибудь талант.

Я не вникал – им там виднее.
А рисовал у нас Таран.
Об этом, как я разумею,
Никто не ведал, и «изъян»
Образовался в личном деле.
Тарана знал Союз «ШЛ».
В том «благотворном» нашем деле
Он преуспел, но не хотел,
Что бы о нём узнали в роте.
Но время… каждому своё…
Пока что «лидеры» в почёте
Иные были. Вороньё
От них имело куш, как милость.
Не принимали нас всерьёз.
И, как шло, ехало, катилось,
Летело в пропасть, под откос,
Так и…

Процессом правил случай,
С лохматой «зэковской» рукой,
И «дембеля», крутого круче.
В «болото втянут» был любой.

Доставлен был я в ту же роту.
Определили в первый взвод.
Мне, демонстрируя заботу,
Перенесли кровать.
 - Ну вот,
Ты снова наш, – воскликнул Тоник,
Тот самый младший лейтенант.
Приветлив был он, только в тоне
Непререкаемость. – Сержант
Мне скоро нужен будет. Лычки
И аппаратную дадим.
Да только вредные привычки
Чтоб не цеплялись. Места им
Не будет. Это без сомненья.
Я вижу – ты не разгильдяй.
Проступкам злостным нет прощенья,
Запомни… так что, помогай…

Был у меня и «покровитель»,
Сержант старшой, из «стариков»,
«Наставник» новый и «учитель»…
Средь ночи слышу:
   - Кто таков?..
Когда мы прибыли, в кровати
Его я спал… открыл глаза…
 - Моё тут место (мат на мате)!..
 - Сержант мне место показал…

 - Ты из «учебки»? Гарный малый.
 Перекантуюсь» до утра…
Поспи, сынок, вишь – вид усталый?..
 - Подъём!..
 - Сынок, вставать пора…

Он был огромный и могучий,
На центнер с гаком, хрипловат,
Усы хохлацкие:
 - Я – Туча…
 - А я – Глушков…
 - Премного рад.
И не «боись», тут не «проскочит»,
А кто обидит – не совет, –
И сжал кулак, что было мочи…
Считались с ним – «авторитет.

Существовали группировки,
Две, помню, в каждой –  свой «пахан».
Дела какие-то, уловки.
Всё на «общаг», в один карман.

В одной, где Туча – «камчадалы»,
В другой – из «Владика» братва.
Ни потасовок, ни скандалов,
Между собой, ни воровства.

А у других – всё пропадало.
Как ночь – спасительный матрас.
Днём – то же, только не спасало.
Преуспевающий «альянс»
Был возмущён:
 - У нас воруют,
Ведь надо ж меры принимать!..
Где командиры?..
Но впустую
Всё говорилось,  через «мать».

Вопрос висел, забыт-заброшен,
И пущен был на «самотёк».
А кто в «разборках» был дотошен,
Тот ничего решить не мог.

«Держали марку» «камчадалы».
Сержантов множество из них.
Толпой удобней, разудалой,
Руководить. Ведь только «псих»
Не пожелал бы подчиниться.
Какой-то всё ж порядок был,
И умудрялись отличиться.
Дух боевой, солдатский пыл,
Лихая удаль, если надо,
И деловитость – всё при них,
Разборки если – без пощады.
Не унижали молодых,
Вершить услуги приучая:
 - Сынок, почисти сапоги…
- А завари-ка «деду» чаю…
 - Сынок, побрей-ка, помоги,
Зарос «дедуля – и так далее...
А мы – уже «середняки»,
Все эти страсти миновали.
Мирились с нами «старики»,
И кой-чему «учить» пытались,
К нам приучая контингент,
Но изменить, как ни старались,
Мы не могли, на тот момент,
Системы той. Свершались кражи.
В дисциплинарный беспредел
Втянулись многие, и даже
Мои приятели. Глядел
На всё я с горьким сожаленьем.
…Внимание «уютных» дам,
Вино, любовные забвенья
      И… долг и служба – всё к чертям.

После отбоя – «самоволки»
И до отбоя – кто где есть.
 -Вы что ж борзеете-то, волки,
Где совесть ваша, ваша честь!.. –

Не раз взывал к порядку Тоник.
Зато, он «школил» первый взвод.
И я служил, его поклонник –
Всему свой час и свой черёд.

Народ бывалый, «камчадалы»,
До службы кто-то «срок тянул»,
Недаром возраст запоздалый.
А кто-то «радостей хлебнул»
На разных промыслах и стройках.
Послушать – самый интерес.
Ну, а какая вдруг попойка,
То оживал в сознанье бес.

И продавали всё, что можно
Хлестали водку, самогон,
Употребляли (осторожно)
Любых сортов одеколон,
Он шёл частенько на похмелье,
Когда «трещала» голова.
Но, оценив иное зелье,
Владивостокская братва
Употребляла больше «травку»,
Покрепче если – коньячок,
          С бразильским кофе. Сделав «ставку»,
 Срывали «куш». На их «крючок»
Не попадаться б, коль возможно.
Давали в долг, но под процент,
А «отыграться» очень сложно…
И «попадался в сеть» «клиент».

Именовались просто, «Фирмой»…
Печенья вдоволь и конфет
(Благополучье было ширмой),
Цивильных пачки сигарет,
Табак «тройным» одеколоном
Пропитан был – особый сорт.
Водились денежки… с поклоном
К ним шли, кого «попутал чёрт»,
И занимали под проценты –
Под основной, как есть, доход,
Того помимо – «дивиденды».
Глядишь – какой-то оборот.

Все разговоры – жвачка, «шмотки»,
Валютный бизнес, как прогресс,
Да обнажённые красотки –
К ним был особый интерес,

С попраньем нравственных устоев,
Как извращённая мораль
Изгоев общества, отстоя,
Как через лист диагональ,

С бездушным смыслом отрицанья
Высоких чувств и чистоты,
Растленный холод созерцанья
Глазниц бесцветных пустоты.

Разгул взбесившихся инстинктов
Уже тогда грозил бедой.
Из подсознанья лабиринтов,
На волю вырвавшись, волной
Он фронтом шёл с широт востока,
Куда ссылали «под подряд»,
Из «благонравного далёка»,
За тунеядство, за разврат,
Где всем доступные «морячки» –
Товар для «особи» мужской,
«Любовь» меняли на «подачки»
Голодной похоти. Тоской
Где пирс насыщен, души-чайки
Где голосили сквозь прибой – 
Вдруг да услышит принц из «байки»,
Да увезёт куда, с собой,
Подальше, в дымчатый,  миражный,
Затмивший свет, любовью мир,
Под алым парусом. Однажды
Он появлялся, тот кумир.

Барьеры рушились, и в «дверцы»
Врывался вихрем душный зной,
Переполнявший плоть, а сердце?
Оно стонало, как больной,
От ножевой, кровавой раны,
Где вперемешку боль и страсть,
Где в эйфории томной, пьяной,
Ступив в пресытившую сласть,
Оно тонуло слёз в потоке,
И гас костёр, и бил озноб,
И мир, миражный и далёкий,
С любовью пламенной по гроб,
В предгрозовом парил тумане,
Нависших серым пеплом туч.
Любовь, свой срок «оттарабанив»,
Теряла ,вдруг, от «дверцы  ключ».

Биробиджан. Еврейский город,
В простонародье – Хитроград,
Скопленье войск. Ни стар, ни молод.
Не уважали здесь солдат,
За безобразья, преступленья,
Нагромождение «общаг»,
Где иссыхали от томленья
«Проводники» интимных благ,

Номенклатурные девицы
И тени «супер» зрелых дам,
А так же те, на ком жениться
Судьбой обещано, но травм
Они сердечных не знавали,
Ещё надеясь на любовь,
Ещё не ведали печали,
Бывали в близости, и новь
Являлась с радостью зачатья.
Их отправляли к матерям
«Мужей», когда трещали платья,
И было совестно «мужьям».

В тоске спивались офицеры,
И совращали жён чужих,
Своих теряли, как и веру.
Восток далёкий – малый штрих,
Являлся чёрной полосою
Для тех, кто верил в идеал
В «загранке», в центре… из «отстоя»
Любой сбежать скорей мечтал,
Кто не видал кошмарней края.
Везло кому-то – ликовал,
И снова – выправка лихая
И в зычном голосе – металл.

…Окинуть взором всю округу –
То сплошь войска…как приложил
Ладонь к виску, так лучше руку
Не опускать, а опустил –
За неотданье чину чести –
«Губа»… как правило, «своих»
Патруль не брал… других – из мести…
Связистов чаще, из-за их

Интеллигентности,  вниманья
К ним юных дев… бесил успех,
И внешний лоск, и обаянье,
И предпочтенье для утех.

- Стучись, скажи: связист – откроют…
Упал… связист?.. – знай, подберут…
Конечно ж женщины… отмоют,
И создадут мирской уют, –

Так над собой, смеясь, шутили.
…Да, не хватало здесь парней.
Девчонки стаями бродили
На страже местных рубежей,
Как растревоженные птицы,
«Клевали» злобно пришлых дам
И выдворяли за границы
Своих владений. По ночам
«Делили» службу с часовыми,
Уединившись на постах,
И отсыпались вместе с ними
За караулкою, в кустах,
Зарывшись в тёплые шинели,
Чтоб не тревожил лунный свет.
Уютней не было постели,
В пятнадцать, то и меньше, лет.

Любовь незрелую «дарили»,
И с ней, растленною – себя.
И с лейтенантами «крутили»,
О целомудрии скорбя,
На веки брошенные кем-то,
К кому-то накрепко прильнув,
Смутив косою, алой лентой,
Надежды чьи-то обманув,

Очаровав. Всё видя это,
Я будто снова открывал
Тот загнивающий «край света»,
Совсем которого не знал.

…Свой хор был в части голосистый,
Хормейстер им руководил,
Сержант толковый, но солисты…
Однако Тоник запретил
Мне с ними петь:
 - Не думай даже,
Мой долг святой в тебе взрастить
Сержанта… хор – дерьмо и «лажа»…
Изволил роту посетить
Наш замполит:
 - Приказ по части.
Организуется концерт,
Совместно с шефами… участье
Прошу принять… и, как ответ,
В «шестнадцать» ждём артистов ваших.
Без опозданий, в клубе сбор…
Красотки, Оли и Наташи,
Нам представляли стройный хор.    

Свели два хора, наш и женский.
Кремлев – и «мим», и конферанс,
Себко – ударник, Сенаженский –
Гитара, Вилков – контрабас.
С ансамблем мы учили песни.
Его недавно «сколотил»
Себко. Жить стало интересней,
Сам замполит доволен был.

          Девчонкам-шефам – все признанья.
Над ними шефствовал Кремлёв,
Контакт наладив, пониманье…
И танцевальных номеров
Немало было… Помню – пела
На бис «народница»… размах!..
Легко, блистательно и смело…
На крыльях песни, в небесах
Парила будто… всё неплохо…
Совместный шефский дан концерт,
На ЧТФ. Под общий хохот
Кремлев разыгрывал сюжет.

Я и Валерка пели с хором –
Солист охрип, был страшно зол,
Но скрылся, внемля уговорам,
Перекрестившись…хор «расцвёл»
И зазвучал…Немало песен
В тот вечер спели мы под шквал
Аплодисментов… Интересен
Был тот концерт.
Зал ликовал!

Ну а потом, в огромном зале,
Ломились яствами столы.
Все пили, ели, танцевали,
А полутёмные углы
Зевак скрывали, милых скромниц,
Ни кто-то их не приглашал.
С одной из Золушек-«надомниц»
Весь вечер я протанцевал,
Она и глаз не поднимала.
От грома будто, трясся холл,
Перекрывая звон бокалов.
Раскрепощённый слабый пол
Чрезмерно потчевался водкой,
Гремел оркестр под визг и свист.
Максимов с пьяненькой молодкой
Изобразить пытались «твист»,
Да только ноги заплетались,
Потом её же провожал.
Стояли долго, всё прощались,
Он терпеливо ожидал,
Когда она «прополоскаться»
Изволит.
 - Вась, не тот «улов»…
Спешили мы… пришлось прощаться…
Но вот, ЧП – пропал Кремлёв.

- Тревога!..
Ночь, а следом – утро.
Все ждали, рота не спала.
Покрыла землю снега пудра,
Не предвещал восход тепла.

Пошёл за ним Тарнавский Славка,
Он знал, похоже, где искать
И сам пропал.
 - Она, мерзавка, – 
Шепнул Шкаран. - Уж время – пять...
До суток если – самоволка,
А сутки, больше – дезертир…
 - Быть может скажете мне толком,
Где этот, публики кумир?..

Тарнавский где?.. – бесился ротный, – 
Радевич, кадры-то твои?..
 - Тарнавский – мой…
 - Живут вольготно…
 - Да где же эти бугаи?.. –

Ругался хриплым басом Туча, – 
Иди, тащи его, Шкаран,
Пусть поспешает, гад ползучий…
Уже темнело, был буран.

Пришёл Кремлёв, на нём Тарнавский,
Мешком. Поддерживал Шкаран.
Дежурный, злющий «кэп», Заславский,
Подрезал лычки.
 - Тоже пьян?.. – 

Спросил Бориса.
 - Да, немного,
Грамм сто, тащить-то тяжело,
Такая скользкая дорога, –
Ответил Борька. Повезло
Кремлёву Виктору. До суток
Час оставался.
 - На «губу»!
С позором!..
Было не до шуток…
И с кем же тут вести борьбу?

С собой? Давно ли нас, «везучих»,
«В господний рай», в Биробиджан
Везли на зависть, самых лучших.
И вот мы, «лучшие –  Таран,

Кремлёв, Максимов, я, Тарнавский,
С запасом творческих начал,
В составе роты. Мат заправский,
Как песню слушали, кричал,
По-волжски «окая», с надсадой,
Комбат-громадина: «Шельмец!..
Да много ль времени-то надо
Здоровяку «смочить конец»? –
 
Минут пятнадцать. Ты ж болтался
Почти что сутки, дезертир,
Поганец! Водкой обожрался!
Вон, на «губу»! Пускай сортир
С неделю добрую почистит!..
А у Тарнавского был взвод,
Где он – «замком», коль надо – свистнет
С крыльца казармы. Глядь – народ
На построенье. Сам, бывало,
К «зазнобам» в гости забегал.
Там, под «любовь» – пельмени, сало,
Хохлу – отрада. Забывал
О службе. Случай, как с Кремлёвым.
Максимов – тоже втихаря
Дружил-гулял. В разгаре «клёва»
Девчонку бросил, только зря
Надеждой тешил, ранил сердце.
Остался «чистым» лишь Таран…
Мы «подсыпали трошки перцу»
С ним в стенгазетах.
 - Ты, баран, –
 «Катили бочку» «камчадалы». – 
Кого ты там изобразил?..
 -Похож. Пускай малюет малый, – 
Вступался Туча. – Из «мазил»,
Что были здесь, толковый самый.
Себя, возможно, превзойдёт,
Дотошный, правильный, упрямый,
Ещё порадует народ…

Наш первый взвод «лелеял» Тоник,
Злой, «метр с шапкой», но службист,
Земляк Тарнавского, поклонник
Уставов, принципиалист.

Со «стариками» в первой роте
Недавно «срочную» служил.
      Служить и дальше был не против,
Пока бурлил командный пыл.

     Службист, огромной силы духа.
Над ним смеялись «старики».
Шутили так, что вяло ухо,
Над ним и без, и вопреки.

А то, какой-нибудь верзила
Снимал пилотку и кричал:
 - Глянь – Тоник, Тоник! Эх, мазила —
Меж пяток юркнул…

 - Что, нахал,
Хотел накрыть меня пилоткой?
Шутить изволишь, Пастухов?
Не от тебя ли пахнет водкой?..
 - Вы что ж, не чуете духов?..

 - Опять «резвился» у молодки?..
«Нет, лейтенант, дрова грузил,
А Вы здесь как?»
 - Из-под пилотки,
От вас «ховался», от верзил…

А командир второго взвода –
Радевич, щёголь, мот, брюнет,
Усы – «под Чаплина», порода – 
Цыган… еврей… авторитет.

Чуть выше Тоника, на «шапку»,
В глазах смешинки – юморист…
 - Не командир – «артист» и «тряпка»,
Взвод «развалил» – ворчал «службист…

А в третьем – Вилков, просто Толя,
Какой-то девушки жених,
Несчастной, грешной поневоле.
На фоне всех коллег своих –
Доверчив, чуток, как ребёнок,
Стал офицером по нужде,
Не по призванью… в чувствах – тонок,
И руку помощи в беде
Всегда протянет…  Рос в лишеньях,
Приёмный сын… Всех прокормить –
Проблемно матери. Решенье –
Стать офицером.
 
 - Легче жить
Материально, мамке – помощь,
Отец ушёл, она одна,
С детьми…
 - Выходит – батя – сволочь? – 
Изрёк Тарнавский.
 
 - Времена
Уже другие, стало проще,
Не существует тех проблем…
«Обзаведёшься, Толик, тёщей –
Проблем в избытке будет всем,
Тогда сравнишь, – вмешался Туча.
 -Ну, это, братцы, как сказать,
Что благороднее, что «круче»,
Смотря какой у тёщи зять… –
 Шкаран смеялся…
 - Он, наш Толя,
Глядел на мир из-под стола,
Когда меня лишили воли.
Родная тёща «упекла…

 - Что, «грохнул?..
 - Нет, слегка «побуцкал»,
Она же баба, дали срок, – 
Под правым глазом дрогнул мускул. – 
Три года зоны и… Восток.

В разводе…
 - Ладно «нюнить», Туча…
А добрый Вилков, он просил –
А не командовал,  и «круче»
Не получалось – мягок был,
При всей застенчивости – слишком.
«Жлобьё», бесчувственный народ…
С ним обращались, как с мальчишкой…
Не исключенье – третий взвод,
«Владивостокцы», «камчадалы»,
Задев за слабую струну…
Языкоплёты, зубоскалы,
В душе нащупав слабину,
«Кололи шпилькой» и насмешкой.
«Секли», себя как поведёт,
И помыкали, словно пешкой,
И знали – всё-то с рук сойдёт.

Без всякой жалости «травили» .
То   показной «кумар», «кураж»,
Где насмехались над бессильем,
То коллективный саботаж.

Но почитали Матвияса
(Карикатурный офицер).

«Ни рыба он у вас, ни мясо,
Для подражанья – не пример…», –
Судил он Вилкова. Сам – ловкий –
«Крутнуться», «пыль пустить а глаза».
Однажды был в командировке,
Совсем забыл про «тормоза»,

Напился «вдрызг» с «бойцами роты»,
Горланил песни, что есть сил,
В палатке пьяный звал кого-то,
Стонал и, слышали – просил:

 - Давай, ещё, давай, «красуля»…
А заглянули – сам с собой.
 - Цыть, черти!
Бабу-то спугнули!..
Никто не видел таковой.

В штаб окружной явился утром…
 - Товарищ старший лейтенант,
А это что у Вас под пудрой,
«Фингал»? – смеялся адъютант. –
 
И не понятно Ваше званье,
Что за погоны?..
Дружный смех.
 - Ну, Матвияс, ну, наказанье…
Непонимающе на всех
Глядел. Погон с одним пролётом,
Большие звёзды.
 - Твою мать!
Полковничьи!..
Над анекдотом
Не прекращали хохотать.

 - Они, солдаты подменили! –
Всем объяснялся. – Шутники!..
 - «Фингал» они же посадили, – 
В тон добавляли «старики…

Однажды он ушёл из роты,
И Тоник принял первый взвод.
Теперь вернулся. С неохотой
Воспринят был его приход.

Секретарём парткома части
Комроты стал. Уже при нас:
  - Хватило мне командной власти,
Вот вам замена – Матвияс,
Богдан Иванович, знакомый
Всем вам по службе, капитан,
На повышенье. У парткома
Нет возражений…
 
Стройный стан,
Розоволиц… на «девяносто»…
А чуть повыше – «шестьдесят»…
Бюст – не скажу, однако роста –
Царь Петр.
Ну, держись солдат!

Мне Горбачёв был симпатичен,
Наш секретарь, в общенье прост,
И скромен, и демократичен,
Публичен – «личил» новый пост.

С Кубани-житницы, Виталий
Сергеевич. Быть может брат
Тому, кого ещё не знали?
(При ком «прогнивший аппарат»,

С ним власть народная – всё в пропасть,
Жизнь, как «ничто», во славу – крест,
А отвалившаяся лопасть
Винта истории, окрест
Все сокрушит, но перестроит.
А перестроит ли? Как жить?
Как пережить? Что сколько стоит?
И стоит ли? – не вдруг решить,
Не вдруг решиться. Но Свобода!
Мы в ней заложники, во грех.
Смиренны, Господу в угоду,
На дне, в осадке…)
 
Дней до тех
Ещё дожить нам предстояло…
«Железной» поступью, в рассвет,
Шагали мы под стягом алым,
В расцвете лет, в венце побед.

Картин описанных на фоне,
Не многих, что коснулся я,
Хочу добавить – в батальоне
Я замом стал секретаря
По оргработе, в комсомоле,
Внезапно, случая по воле
(Поздней поведаю о том…),
И в роте стал секретарём,

Сменив сержанта Курешова.
Комвзвода Тоник так решил,
Своё собранью молвил слово.
Партком решенье утвердил

Единодушно… и на долго…
И рад бы « дёрнуться» назад
Порой, но «ниппель»… чувство долга,
Сугубо свой на вещи взгляд,

Превыше были всех сомнений.
Свалилось множество проблем.
Я ожидал каких-то трений
И занимался только тем,
Что мне казалось актуальным –
Искорененьем воровства.
Решенье виделось реальным,
Но при поддержке большинства,
С учётом мненья коллектива.
И я решил собрать бюро
И, при участии актива,
Поговорить открыто про

(Вопрос избитый) дисциплину.
Был приглашён весь комсостав.
Пришли сержанты, ротный – чинно,
Радевич, Вилков… Припоздав,
Явился Тоник.
 - Ждём Вас очень…
Я от него не ожидал…
 - Не член бюро я, между прочим! – 
Меня он резко оборвал.

Я изложить решил суть дела,
Однако Тоник перебил,
Похоже – слушать не хотел он,
Сержантам что-то говорил
Чуть слышно, только зло и резко,
От напряженья покраснел.
 - У нас бюро, у нас повестка…– 
Напомнить громко я посмел.

Меня не слушали, лишь шёпот –
Кому-то Тоник угрожал.
Царил гудящим ульем ропот.
- У нас бюро!..
Завозражал:
 - Ты принимай свои решенья,
А к нам не лезь, веди бюро,
Коль взялся!..
Ну и самомненье!
Видать – задело за нутро.

Да, ситуация серьёзней,
Сложней, чем я предполагал,
Недаром Тоник всех разрознил
И «притушил». Уж он-то знал –
Сержанты в деле – не опора,
И офицеров не «пробить»,
И что конкретного нет вора,
И что систему «не сломить» – 
Погрязли сами. Ротный, чинно,
Покинул Красный уголок…
А Тоник, с миною невинной:
 - Принципиальный ты. Дай срок –
Искать не надо будет вора.
Сейчас проблему не решить,
Терпи… «деды» на «дембель»... скоро,
Поверь мне – легче станет жить…
 
Предполагал он и другое –
Уедут прежние «друзья»…
Он ждал душевного покоя
И власти. И такой, как я,
Ему был нужен. Он в парткоме
«Ответ держал» за комсомол.
Из новичков, меня он кроме,
Других не видел. Подошёл
Ко мне однажды сам Светличный,
Наш комсомольский секретарь:
 - Привет, к тебе по делу, лично.
Как поживает ваша «старь»,

Не зажимают?..
 - Нет, напротив,
«Радеют» и «боготворят...
 - Ну потерпи, порядок в роте
Ты наведёшь, а в целом рад
Я за тебя, в восторге ротный,
Ты можешь страсти подразжечь.
Для конференции отчётной
Ты подготовить должен речь
О недостатках, о работе,
О планах. В общем – о делах,
О дисциплине в вашей роте...
Речь написал я на листах,
Потратив их всего-то  десять,
С оценкой всех текущих дел.
Когда читал, меня повесить
Готов был Тоник:
 - Как ты смел
Нас опозорить?!.
Но Светличный
Меня от Тоника «отбил»:
 - Он молодец, доклад отличный…
Однако Тоник невзлюбил
Меня с тех пор. А я собранью
Прочёл свой маленький доклад.
Он прозвучал, как порицанье,
Из уст младенца. Я был рад
Единодушному вниманью.
А зал, как будто, не дышал,
То  появлялось вдруг дыханье,
Волной ответной. Не внушал
Тот ропот мирного исхода.
А я всё факты приводил,
Что секретарь. в теченье года.
Не собирал, не проводил.
Ни протоколов, ни решений,
Ни планов.
 - Где же комсомол,
Богатый практикой свершений,
Великих, творческих?
Отцвел?
Заплесневел?..
Завял?..
В загоне?..
Не верю я, не верьте вы.
Куда глядел товарищ Тоник?
Ответит пусть.
А суть молвы
О том, что рота воровская,
Кто дал ей вспыхнуть, кто поджёг,
Пустил на волю? Допускаю,
Что с этим справиться не смог
Комсорг-солдат, сержант безвольный.
А кто такое допустил –
И оборот двух «фирм» подпольный
В зачатье не предотвратил?

Мы говорим о дисциплине,
А нарушитель кто? Сержант.
Кто потакает «дедовщине»?
Всё он же. И какой талант
Здесь нужен, что бы всё поправить?
Кто вразумит, кто даст ответ?
И сколько ротой будет править
«Закостенелый», наглый «дед»?

Погрязли в пьянках, в самоволках,
То Козиненко, то Шкаран.
От пополненья мало толку –
Кремлев, Тарнавский. Вечно пьян
Ефрейтор Мясников – привыкли,
Весь потаскал одеколон,
Вот вам и кражи… мы же – сникли,
Идём с мольбами на поклон:

 - Уж заплати-ка, парень, взносы,
Пока «получку» не пропил…
А все текущие вопросы
Простой порядок бы решил.

Как возмутительно явленье,
Что называют – «самолет»!
Слов не хватает возмущенья,
Когда народ, как дикий сброд,

«Берёт» столовую». Кто ловкий,
Тому досталось, тот и сыт,
А робок да без подготовки –
Тогда умерь свой аппетит,
В «пролёте». Так мы и «звереем»,
А перед злом – плебейский страх.
Набив живот, не сожалеем,
Увидев боль в чужих глазах.

И неужели у парткома
Минуты нет на комсомол?
Уж было б дело незнакомо
Да далеко стоял бы стол.

Всё – бесконтрольность. И Светличный
Давно по ротам не ходил,
А проверять обязан лично,
Тогда б актив сплочённей был,
Организованней. Мы знаем,
И убеждались в том не раз,
Что комсомол неисчерпаем,
Не побеждён, не втоптан в грязь!

Поднимем роль его, значенье,
Чтобы не ждать и не терпеть,
Когда даст «дембель» облегченье,
Чтоб, отслужив, не «постареть»!..

И долго зал не унимался,
Взорвавшись, топал и свистел.
Пунцовый Тоник улыбался,
Скрывая злость. Политотдел
Забрал себе конспект доклада…
Светличный встал, в гудящий зал
Сказал:
 - Товарищи! Мы рады,
Что наконец-то прозвучал
Доклад критичный, острый, веский,
Нас подстегнул и обязал
Всех призадуматься. Он резкий,
Но верный всё-таки…

И зал
Зааплодировал. Чуть позже
Меня избрали в комитет
И «замом». Тоника встревожил
Возросший мой авторитет,
Хотя, мой «взлёт» – его карьера.
Он стал зависим от меня.
Привык быть первым офицером,
Нежданно выделился я,

Ефрейтор, как в глазу соринка,
Стал вхожим в штаб, в политотдел,
Очкарик, тощий, как былинка,
Но в гуще самых нужных дел,
Был неотъемлемой их частью.
Бюро, собранья – без проблем,
Активно Тоника участье.
А планы коль, подборка тем –
Политотдел всегда к услугам.
Не в стороне и Горбачёв,
Со мной общался он, как с другом,
С меня и требовал отчёт
Перед парткомом о работе,
Хотя Светличный рядом был,
Но почему-то не в почёте.
Меня методике учил,
Основам делопроизводства –
Как протокол писать, доклад.

Был прост со мной, без превосходства,
Он капитан, а я  солдат.
 - А молодец ты, на собранье
Так выступал! Оваций шквал!
В театре будто. Но старанья
Напрасны. Нас критиковал
По делу, правильно, достойно,
По-комсомольски. Ни к чему
Затея вся. Ты б жил спокойно.
Бороться с нами одному –
Как в стенку лбом,
 – Шкаран отметил.
 - С чего ты взял, что я один?..
 - А ты надеешься на этих
 Светил вальяжных?..
 
 - Сукин сын,
На нас « попёр», жить надоело,
Желанья нет спокойно спать?..
 - Рискуешь, друг… за это дело
Серьёзно можно пострадать.
Решил блеснуть своим талантом?.. – 
Сказал Митрошкин.
Лобода
Добавил:
 - Будешь сам сержантом
Поймёшь тогда, в чём тут беда…

 - Пойму, возможно. Суть не в этом.
И не пытайтесь убеждать
Или пугать. Любым советам
Я внять готов.  А что понять –

И сознаю, и твёрдо знаю.
Порядок в роте наведём.
Заслуг, что есть, не умаляю,
Достоинств – так же… собёрем
Собранье ротное, обсудим,
Не может быть, чтоб не сошлись
Во мненьях…
 - Что же мы, не люди?
Поможем. Ну а ты борись,
Борись, сынок, а нас не трогай, –
Промолвил Туча – ну, добро?..
 - От вас зависит. Только строго
Мы с каждым будем на бюро
За нарушенья разбираться,
Пусть – «молодёжь», пусть – «старики»…
 - Ох, тяжело придётся, братцы!..
 - Хорош, заглохли, шутники!
Он парень честный, откровенный…
Что ж! Пожелал «старик» добра.
При «дедовщине» современной
Я не дожил бы до утра.

                05.2005г.


 6.Тайга

Метался ветер до полудня
Буранной, хлёсткою тоской,
Внося в насыщенные будни
Смятенье, горечь, непокой,
Под глас вороньего сарказма.
Но успокоились снега,
И отпустили в горле спазмы.
А впереди ждала тайга,
С манящей таинствами чащей,
Средь бездорожий и болот,
И стройных лиственниц, точащих
Из буреломов. Каждый год,
Зимой, какая-нибудь рота
Переселялась в леспромхоз,
Когда таёжные болота
Надёжно сковывал мороз
И хоронил под толщей снега.
Мы лес валили на столбы,
Заказ войск связи – цель «набега»,
А в дополнение – кубы
Потребной в деле древесины,
Где в большинстве страдал кедрач
И наши бицепсы, и спины,
Во свете планов и задач.

Тайга – мир призрачной свободы,
Единоцелый организм,
Произведение природы,
Шедевр искусства, магнетизм,
Преумножающий желанья,
Сознанья, воле вопреки,
Влекущий в недра созиданья,
Чащоб в глухие тайники,
Откуда звёзды рвутся в небо,
Рождаясь в пламени костров,
Где дремлет сказочная небыль,
И делят свой единый кров
Лесная нечисть – с благородством,
Смерть – и бессмертный оптимизм,
И красота души – с уродством…
Тайга – суровый практицизм,
Всегда готовая к отмщенью.
Кто попирал её закон,
И кто свершал над ней глумленья –
От кары был не защищён.

Не прост в тайге несчастный случай:
Попал под хлыст, под лесовоз,
Раздавлен брёвнами. В дремучих,
В колючих дебрях, где и пёс
Нос без нужды не вдруг-то сунет,
За всем следил незримый взгляд,
Свидетель дел, делишек, сует.

В тайгу попасть был всякий рад,
Во власть желаемой свободы,
Её дух вольный ощутив.
Тем скоротать хоть с четверть года –
Весьма заманчивый мотив.
Реальность – отпуск, как награда
За труд, в «разгул» ударных дней,
И если «надо» – значит «надо».
И «дембелям», что помудрей,
Пораньше вырваться возможность
Предоставлялась, под «аккорд».
Объёмы – видимая сложность,
Ну, да не так уж страшен чёрт,
Как намалёван. Где – смекалка,
Как есть, солдатская, «напряг».
О двух началах только палка.
Незримо значимый пустяк
Определял металл медалей,
С их оборотной стороной,
Что напоследок раздавали
За грех, не списанный тайгой.

…Вели подбор  специалистов,
Определялся контингент
Бульдозеристов, и «дружбистов»,
И шоферов… на тот момент
Их, при нехватке, дополняли
Специалистами из рот,
А «кока» сами выбирали,
И фельдшер был, который год,
Один и тот же, но толковый,
Имел особый в деле нюх.
На труд, и ценный, и дешёвый,
Нас вдохновлял таёжный дух.

А Тоник дал совет житейский:
 - Она растленна, та тайга,
Где ты растратишь дух армейский.
И если честь не дорога,
То поезжай. Но перспективы
Уже весной тебе грядут,
А благородные порывы,
Пыл комсомольский, подождут.

Ещё для действий будет поле –
Приедет рота из тайги,
Сверходичавшая на воле.
И слово молвить «не моги»,

И в строй не сразу-то поставишь.
Вот тут-то нужен будешь ты,
Как секретарь себя проявишь,
Так что, оставь свои мечты.

И здесь, в разгрузочной бригаде,
Дел хватит. Старший – Курешов,
И не останешься внакладе.
Договорились? Хорошо?..

В тайгу безудержно хотелось,
Под вольный воздух перемен
Дышалось вольно, вольно пелось.
Овладевал иллюзий плен
И оттеснял собой реальность,
Ещё невиданную мной.
 - Ты остаёшься?.. что за крайность,
Не понимаю?.. – за спиной
Стоял Светличный, – иль сомненья?..
 - Нет, только Тоник запретил…
 - Спас от греховного паденья?
Ну, друг сердечный, учудил.

Считаю – зря. Ты там нужнее,
Событий в гуще. Жёсткий план,
С довеском – это поважнее,
Чем тыл. А Тоник ваш – болван,
 Не понимает – отсидеться
В тылу, вне веденья – позор!»
  - Он приказал, куда мне деться?..
 - С ним состоялся разговор,
Безрезультатный. Не волнуйся,
В тайгу поедешь, я добьюсь,
Сам с предложеньями не суйся,
Прикажет «батя». Так что, пусть
Мнит о себе. Твоя стихия –
Наш разноликий комсомол.
Уж там хорошие, плохие
Покажут, кто за кем пошёл
И кто есть кто. Ты всеми признан,
Как настоящий секретарь,
Как лидер масс. Дерзай, коль призван…
Уже погружен инвентарь.
ЗИЛы зелёные вразвалку,
Под рёв ликующий, гуськом
Уходят, нехотя. Мне жалко –
Покинут всеми… в горле ком…
 

И вот, мы, с доблестной бригадой
Из хитромудрых «дембелей»,
Не претендуя на награды –
Спихнуть бы дело поскорей,
Встречали с лесом лесовозы
И разгружали по ночам.
Крепчали лютые морозы,
И с ними лютый мат крепчал.

На комлях слали нам посланья:
«Е…лись мы, е…тесь вы»…
Мы выполняли пожеланья.
Куда уж денешься? Увы…

Днём отсыпались. Две недели
Тащились еле. Новый год
Пришёл-таки… все «жданки съели»…
И вот – таёжный наш  народ.

И праздник. Тихо отмечали.
По «стопарю»… хмельной «Дубняк»…
Попели шёпотом вначале,
Потом – погромче… как-никак,

А Новый год. «Врубили» танцы
В учебном классе, но тайком.
А я, как помню, пел романсы
В огромном зале, с вещмешком,

В пимах и в ватном одеянье.
Зашёл дежурный: «Спят, храпят…»
И я на сцене – изваяньем…
«Вот это – истинный солдат!..» –
 
В мой адрес… Я лежал, свернувшись,
И вещмешок под головой…
Вновь утро звёздное… Проснувшись,
Я жил свиданием с тайгой.

 …Я напросился сам в итоге,
Хотя Светличный поддержал,
Комбат, комроты – наши боги.
Бесился Тоник – возражал,
Под недовольство сослуживцев.
Я их по-дружески любил,
Их доброту, простые лица.
Он был, как фронт, таёжный тыл.

 - Располагайся в нашей хате,
У нас свободная кровать…
«И в нашей хате места хватит,
Уж лучше к нам – уютней спать,

У печки» – ратовал Бывалов.
Тогда, что скажет коллектив! –
Провозгласил сержант Покалов.
«Располагайся, где актив
Наш комсомольский и сержанты… –
Вмешался ротный, Матвияс.
 - Ну, говорили же, что к нам ты, – 
Сказал Максимов, – вот матрас…»

В посёлке рота занимала
Столовой зданье, пять домов
И баня, что уже не мало,
И небольшой сарайчик – кров,
Приобретённым для откорма
Двум поросятам-валунам.
Скудна была питанья норма
В тайге с морозами, и нам
Организован был «приварок»,
«ДП», под око старшины,
Комбата щедрого подарок.
Продукты может и скромны,
Но вдоволь. Бочки с солониной,
С селёдкой, с простенькой икрой
Треска, тушёнка из свинины,
Коробки с маслом и с «махрой».

В домах соседних – люд сезонный,
Вольнонаёмные, «ЗК» – 
Расконвоированных с «зоны»
Спец. контингент… и, на «пока»,
«Мальцы» из тех же «заведений» –
Не «столь далёких», здешних мест».
Вгрызались в плоть лесных владений,
И только стон стоял окрест.

Красавиц-лиственниц лесины,
Взъерошив матовую высь,
Строги, стройны, горды, невинны,
Цепляясь ветками за жизнь
Стоящих рядом, обречённых,
Судьбою ближних удручённых,
Надрывный крик издав, как клич,
В бессилье падали навзничь.

Их развозили тракторами,
Под габарит  раскряжевав.
От веток, сучьев топорами,
Как бритвой острой, «обкорнав».

Стволы закладывали в штабель,
Огромный, ярусов на пять,
На сколько рук хватало, «грабель»,
А выше – было не поднять.

План по столбам – предельно жёсткий.
Шесть тысяч штук, любой ценой,
( О том плакат в столовой броский)
И древесины деловой –
Кубов две тысячи. Здесь проще –
Кубы – не тощие столбы.
Кедрач стоял за синей рощей,
Там набирали мы кубы.

Трещали тракторов моторы,
Визжали «Дружбы» – долог «спор»,
До «перебранки».  Брёвен горы
Сжирал прожорливый костёр.

От жара вспыхивали щёки,
И пар от мокрых спин валил.
Напоминал мороз жестокий,
Что не весна, и прав он был.

На «чекеровке» – «камчадалы»,
Одни они могли плести
Из тросов «чекеры». Завалы
Расчистить, к месту подвезти
Лесин вязанку – их забота.
Шкаран – разметка и учёт – 
Талант бухгалтерский. В два счёта
Учтёт, разметит, разнесёт,
Кубы прикинет – шустрый малый.
На «раскряжевке» – «старички».
«Дружбисты» – тоже «камчадалы».
А молодежь – рубить сучки,
Штабелевать. Орудье – ломик,
Топор, березовый «стежок».
Кострище – с двухэтажный домик
Вокруг – подтаявший снежок.
 
Взахлёб дышалось, рдели щёки,
И пар валил от мокрых спин.
Напоминал мороз жестокий,
Седин дремучих властелин,
Что не весна.
А мы плевали,
Мы будоражили покой
И не страдали, и не знали
Цены за «план любой ценой».

Рассвет встречали на деляне,
Обед – у жаркого костра,
На облюбованной поляне.
Закат и… завтра, что вчера.

А отдых – только в воскресенье,
После обеда… баня, клуб,
Кино «Чапаев» и общенье
Средь томных дам, чьих сочных губ

Хватало за ночь на полроты,
Особо жаждущим любви.
Вернувшись по утру с «охоты»,
Растратив силушки свои,
В пылу утех и развлечений,
Проведши ноченьку во сласть,
Они, во власти впечатлений,
Собой довольные, светясь,
Делились всем, что вызывало
Мужицкий, плотский интерес,
Наглядно, красочно. Бывало –
В паху «шустрил» какой-то бес,
И молотилось его сердце,
Грудь разрывающему в такт.
И, за закрытой миру дверцей,
Средь прочих тайн, свершался акт,
И просыпаться не хотелось.
Как будто адов, жёг костёр,
Воспламеняя всё, что тлелось.
А вызывала жаркий спор
Особа, Галка, повариха
Из леспромхоза: 
- Баба – мёд,
Ведёт себя однако тихо…
 - Да и не каждому «даёт»…

 - А «даст» – так тут же выгоняет…
 - Вчера был только у неё,
Всем бабам – баба. Цену знает
И назначение своё…

 - Прогнали из Биробиджана,
Там «Королевою» звалась…
 - Из ссылки – в ссылку? Как-то странно…
 - На «передке» и «зарвалась»…

Ночами плохо отдыхалось,
Хоть и спалось. Ни ног, ни рук.
Неодолимая усталость
Сосала силы, как паук.

 …А лес редел, росли завалы,
Костёр не грел, дичал мороз.
Опять «бузили» «камчадалы»
В дежурства Вилкова: то  трос
Порвётся вдруг, мотор не «тянет»,
«Чихает», глохнет… не понять,
Причина в чём… то  «хлыст» застрянет,
То начинает буксовать
Машина, все её толкают,
Но создаётся только вид,
Насмешек зло не умолкает.
А то в обед вдруг «пролетит»
«Старшой» наш с хлебом – не хватило.
Произнесёт лишь: «Наглецы…»
Всё это видеть тошно было,
За всех нас стыдно…
  - Ну, бойцы,
Как «пахота?..»
 - Без передыху,
Нет сил, товарищ капитан,
Хоть выходной бы дали…
 - Тихо!
Разговорились. Дайте план,
Мы отстаём на две недели, – 
Ответил резко Матвияс.– 
И не об отдыхе, о деле
Всем думать надо, в самый раз
Здесь подключиться комсомолу…
 - Мы все тут «пашем», как один…
 - А что же голос невесёлый?
Возьмите творческий почин,
Пятиминутки собирайте,
Чтоб виден был наш комсомол,
Проблемы тут же и решайте…
Ох, Вилков? Что ты здесь развёл
Бардак!?  Не вижу офицера!
Тебя дурачат, ты молчишь
И принимаешь всё на веру.
За срыв ответишь!..
 
Да, престиж
Подорван был. А всё – текучка…
Собраний я не собирал,
Да и когда? Провёл «летучку»
С активом, сам где проживал.

Решенье принято – беседы
И разъясненья, где бюро
Должно быть лидером,  «полпреды»
На что ответили: «Добро!..»

Непринуждённо на деляне,
В обед, в работе, у костра
Мы разговор вели о плане,
О ходе дел, и что «вчера»,
При всех успехах – не «сегодня»,
Что план – не шутка, и понять,
И осознать, нет благородней
Поступка. Завтра – не догнать.

А на доске, когда-то школьной,
В столовой, ротный, Матвияс,
Писал итоги, недовольный.
Итоги радовали глаз.

Заказ войск связи выполнялся,
Воспряли духом, «старики»
Досрочный «дембель» «рисовался».
 - Ну, что, друзья, «отпускники»,
Ещё удар по древесине?.. – 
Встречал призывом старшина
Павлюк с лицом, кроваво-синим,
Опухшим, видно с «бодуна»,
С глазами рыбьими навыкат.
 - Где Ваша выправка, Павлюк!
Поди «не вяжете», уж «лыка»?..
 - Меня послушай, Тоник, друг,
(Скривился тот) скажи спасибо
Ребятам – «пашут», будет план,
А надорвутся? Либо-либо.
Без выходных…
- Павлюк, ты пьян…

Бюро – идейно деловое.
Зам. – Дегтярёв и зам. – Кремлёв,
Таран – художник. Таковое
Мобильно было и без слов.

 - Ну и помощнички, – ныл Тоник.
  - Собранье выбрало, не я…
 - Твой театрал и муз поклонник –
«Гусь» тот ещё, ведь вы ж друзья?..

- Мы – земляки…
Одно и то же,
Почти… не нужен он тебе,
Самодовольный, с наглой рожей,
Спасибо скажет пусть судьбе,
Что пожалели и простили,
И не отправили в «дисбат»,
И должность, званье сохранили.
Теперь во всю стараться рад,
Как идеолог. Я не верю
Таким «кремлёвым» – лицемер…
 - Как член бюро, по крайней мере,
Он помогает, а пример –
Его работа на деляне,
Где он, и «пахарь», и сержант,
И агитатор, «лямку тянет»
Одну со всеми. В нём талант
Организатора заложен,
Приносит пользу данный шанс…
«Однако будь с ним осторожен –
Приспособленец, лоботряс,

И в нём не вижу я другого…
Вот Дегтярёв – мужик простой,
Да не добьёшься только слова,
Упёртый больно…
 - Деловой…

Типичный увалень сибирский,
В тайге, как дома. Мускулист,
Кулак, что гиря, богатырский,
Широкоплеч, приземист, чист.

В делах, где справится не каждый,
Упрям… Доверчив, как дитя…
Срубал лесины не однажды
Простым топориком, шутя,

У комельков, что в два обхвата.
Был нас он старше лет на пять.
От хаты до военкомата
Не то, что бы рукой подать,
Но… вёрст не меряно и с гаком,
Да чтоб в тайге не заплутать.
Волкам по нюху да собакам,
Через накатанную гать,
Его жилище, но преданье.
Покинув свой таёжный тыл,
Он перепутал как-то зданья,
Когда за спичками ходил,
Зимой, и вместо магазина,
След вывел на военкомат,
А там приветили, как сына.
И вот он, армии солдат.

 - Стал в комсомоле «человеком», –
Признался с гордостью он мне. –
Уж скоро минет четверть века
С рожденья. Будто жизни вне
Я находился, как отшельник,
Пока тебя не повстречал.
Явился ты, я – твой «подельник»,
Сподвижник всех твоих начал.

Я в самого себя поверил
И в то, что есть он, комсомол,
И жизнь моя лишь в этой вере,
И рад, что друга я обрёл

В лице твоём. С тобой хоть в воду,
В огонь хоть – всё сочту за честь.
Ты не живёшь толпе в угоду,
От всех спасибо, что ты есть,

И от меня. Совет мне нужен –
Хочу я в партию вступить…
Я был признанием сконфужен.
Смущали хватка, ярость, прыть.

И лестно было, и тревожно,
Но я нашёлся: «Слышать рад
И убеждён – конечно можно.
Советской Армии солдат,
 И проводник идей марксизма.
Но важно преданным быть в ней,
Чтоб никакие катаклизмы
Не вызывали бы в твоей
Душе сомнений…
 - Рад беседе,
Я твёрд в решении своём…
 - Я тоже… в роту как приедем,
И вместе вступим…  о твоём
Желанье я скажу в парткоме,
И непременно Горбачёв
Поддержит нас.
Кого же, кроме?..
 - И мы пойдём, к плечу плечо…

 - А завершится только служба,
В наш край таёжный приезжай,
Мне дорога с тобою дружба…
 - А лучше ты к нам, на Алтай…

 …После обеда, в воскресенье,
Все силы вымотав, устав,
 В сраженьях», плана во спасенье,
Мы в бане мылись.
- Эх, Устав
Нарушить бы, да просто водки…
 - А завтра «в школу» не пойдём?..
 - А к ней бы –  бочечной селёдки,
С краюшкой хлебца…
 - Мож попьём?..

 - А «филки» где?..
 -Продам перчатки…
 - Отдам свой фотоаппарат…
 - В придачу – шарф…
 - Ну вы, ребятки.
А купят?..
 - Сто процентов – факт…

 - И не пойдём на ужин, пайки
Сюда снесёт, – сказал Сушков. – 
Мол, заболели…
«Кто-то в «байки»
Твои поверит…
«Вон, Глушков
За всех отужинает, скажет,
Ему поверят – секретарь.
 - Потом придёт и с нами «вмажет»…
 - Нос зачесался!.. Ну-ка, вдарь
По спинке веничком!..

В столовой,
От нашей комнаты, был я,
Съел каши порцию перловой,
С котлетой…
 - Где твои друзья?–
 Нежданный Тоник.
 - Приболели…
 -Что, сразу все?..
 - Ну, кто устал,
А кто… тяжёлая неделя…
  - Не жди пощады, коль соврал!..

Уютный пир… в дыму табачном,
Под приглушённый  разговор,
Журчала водочка прозрачным
Ключом хрустальным – приговор
Для тел измученных, уставших –
Из кружек с лёгким инейком,
Ледком сначала в горле вставшим,
В груди горела огоньком,
Пылала в лицах, потных, томных,
Багровых, полных добрых чувств.
Куски селёдочек огромных,
Жирком лоснящихся – искус!

С перловкой лапотки-котлетки
Преумножали аппетит.
Дымка душистой сигаретки
Глотнул, почувствовал – мутит.

В сенцах – оконце. Обречённо
В него протиснулся, завис.
И полной грудью, облегчённо,
Вздохнул, очистившись.
 - Что, скис?..
- Живой хоть?..
 - Да…
Кружились звёзды,
И увлекала круговерть,
Дышалось воздухом морозным.
Как на волнах, качалась твердь.
Блаженно сердце замирало.

 - Ты жив ещё? Уж с час висишь.
Скорее, в дом!..
Меня мотало.
 - В постель!  Согреешься, поспишь…
Кружилось всё…

 - Что, разгулялись?
А ну, колитесь, кто тут пьян?
Ещё и с местными подрались?..
 - Очнись, товарищ капитан,
Мы мирно кушаем, болеем,
Вишь, секретарь, уж спит давно…
 - Вконец замёрз я …
«Отогреем,
Прими-ка с нами, и… в кино…

Он выпил с кружку. Закусили.
 - Спасибо, парни, я пойду,
А то кино там запустили.
Да не накликайте беду,
И занавесьте-ка окошко…
Ушёл…
 - А «батя», парни – класс…
 - Вы, как хотите, я – в «киношку…
 - Сиди, сказал же Матвияс…

Опять «Чапаев».
Грелись в хате
У Галки. Та была пьяна,
Босая, в ситцевом халате,
Любезна:
 - Ваш тут старшина
Всё «подбивался»…
Глядь…и вот он,
Павлюк, «согрели» и его.
 - А я гляжу – гуляет рота,
С чего бы это?
 - Ни с чего,
А так, расслабились немного…
И вдруг, приехал Горбачёв.
 - По койкам все и, ради бога,
Не говорите ни о чём
С ним, что бы он не догадался…
Зашёл:
 - Здесь спят…
С ним — старшина.
- Похоже, парни, он «набрался»
Похлестче нашего…
А на
 каких паях, и взял где водку,
Ведь «магазинщик»-то всю сбыл?
 - Да нашу пил он у «молодки»,
Со старшиной. Я с ними пил, –

Сознался повар Бафталовский.
 - Что, братцы, завтра выходной?
Устали, скажем, все чертовски…
 - Согласны…
 - Хватит пить – отбой!..

Трещали головы с похмелья.
С блаженной мыслью – «выходной»
Пришлось расстаться. Кто-то «зелья»
Достал:
 - Давайте, по одной,
Здоровья ради…
 - На деляну!.. – 
Вдруг неожиданный приказ.
 -А отдых?.. Чья идея, спьяну?..
 - Постройте роту, Матвияс!
Я понимаю – вы устали,
Но увеличили нам план
По древесине, погуляли,
Теперь – за дело. Кто был пьян,

Прощаю всем…
Мы возмущались.
Был Горбачёв неумолим,
С ним – Тоник. Долго препирались,
«Сдавались» нехотя: «Хрен с ним…

«Стежки» под брёвнами, как спички.
Те норовили раздавить,
Чуть не ломались, с непривычки,
Грудные клетки… хочешь жить –
Швырнёшь бревно, с надрывным матом,
На пятый ярус штабелька.
Очередное – с перехватом.
Бугрились жилы у виска,

И в голове дурной стучало,
Бодрил мороз, частил «мотор»,
И на какой-то миг легчало.
Под куржаком замёрз костёр –
Истлевший труп под покрывалом
Присели, ждали тракторов,
Чтоб растащить хлыстов завалы,
Да натаскать в кострище дров –
Бревешёк лиственниц, для жару.
Чайку не прочь бы – «отходняк».
Трещали головы с «угару»
Приехал Вилков бледный, как…

 - Приказ – свернуть работы срочно,
Прибыть в посёлок, там ЧП…
 - Опохмелились парни, точно,
А там разборки и т.п.
Что хоть случилось-то?.
- Гражданский
Попал под трактор… головой…
«ЗЭК» видно, в робе арестантской.
Полз по дороге…
 Сам не свой
Всё это с ужасом я слушал.
 - А тракторист?..
 - Наш, Середа…
 - Изрядно утречком «откушал»,
Коль не заметил...
 -  Лобода
С ним – старший… ехали к колодцу –
Был радиатор без воды…
 - Как не заметили «уродца»?..
 -Не ожидал от Середы…

Но настораживал тот фактор,
Что след от трактора вилял,
Знать, неумеющий вёл трактор.
Но тракторист сперва молчал,
Потом сознался, что доверил
Вести свой трактор Лободе.
Тот опроверг, не спец., мол, в сфере
Вожденья. Долго на суде
Его стыдили… только тщетно…
А Середа был осуждён,
Семьи надежда многодетной,
Сын старший.

Как кошмарный сон,
Реальность та воспринималась…
Чай у покойника нашли…
«Подчифирили» «зэки» малость.
Из телогрейки извлекли
Бутылку водки – спор короткий,
Все – по глотку, за упокой!
 - Не по одной мы все тут «ходке»,
Но только этот нам – не «свой».

«Стекольщик», мы их презираем,
Такой на «зоне» – не жилец…
 - Не вы б, так мы бы… за сараем…
Ему предписан был конец…

Как можно так о человеке?..
В посёлок вдруг явилась мать –
Телеграфировали «зэки».
 - Уж хоть такого повидать.

Солдатик, жалко, пострадает.
Литруху водки и…  замнём…
(Родная мать – так рассуждает)
Давно не ведаю о нём…»

Он был завернут в одеяло,
Торчал наружу лишь кулак,
Грозил. Рука не прилегала.
Пытался фельдшер, да никак
Её пригнуть не получалось,
И не помог удар ногой.
Так и осталась. Разбиралась
Опять комиссия… «изгой» – 
Кремлёв всё тот же... и объявлен
Был зачинателем всех бед,
И изолирован. Отправлен
В Биробиджан. Его «сосед»
С ним ехал в кузове – покойник
С торчащим грозно кулаком.
Сопровождал машину Тоник.
 - Не стал, чуть было, дураком,

Когда мотало на ухабах.
Труп – на меня, а я – ногой,
Так все сто вёрст, к порогу штаба…
Сам разгружал… теперь – «изгой», –
 Кремлёв делился, –  пили водку
Всей ротой, я лишь предложил.
И пригубил-то только «сотку»…
Обидно.Тоник удружил…

Военный прибыл дознаватель,
Наш, из «секретчиков», майор.
Как будто старый наш приятель,
Всех обо всём спросил… В укор
Поставил мне мою работу:
 - Куда глядели, секретарь?
Бюро, костяк. Споили роту.
Ведь не случайно ж эта «тварь»
Под трактор влезла. Тоже пили?..
 - Грамм сто всего, потом, лёг спать…
 - Да, все – по сто, забор свалили,
Пустых бутылок – двадцать пять
Нашли в сугробе. Стало плохо?
Не пейте, что за интерес,
Коль никудышный выпивоха…
 - Я сознаю, попутал бес…

А Середа, промыв желудок,
И «убивался», и страдал.
 - Не вздумай пить!..
Где был рассудок?
Опять «поддал».
 - Теперь – «пропал»…

И с тем попал на экспертизу,
В крови был найден алкоголь.
 - Ты сам себе поставил «визу»
Под приговором, друг. Изволь
Предстать теперь перед законом.
Дурак, ведь я бы «открутил»…
Вновь к Лободе пошли с «поклоном» –
Тот не сознался. Не простил
Ему народ. В постели «тёмной»
Его «оставили в живых»,
Но результат «беседы скромной»
Был отрицательным.
 - Ты, псих,
Чтоб на глаза не попадался!..
Бойкот… потом отправлен в часть…
Общенья не было… пытался
Уйти из жизни, не молясь
 Но получилась вдруг осечка

И упокоил душу мат,
И ослепил «заздравной свечкой»
«Фингал». Забрали автомат.
Патрон в стволе. Дурной от шока.
Сопроводили в медсанчасть.
 - Уж не свихнулся ль ненароком?..
Он плакал, еле волочась,
Да содрогались только плечи.
Не в силах голову поднять,
Он бормотал сквозь всхлипы. В речи,
Бессвязной, что-либо понять
Не получалось... только жалость
Одолевала, и упрёк,
С осадком ужаса… осталось
Весну дождаться.
Был бы срок –
Четыре «общего», который
Определён был Середе,
Что в роте жил до приговора,
Уже гражданский…  На суде
Имел надежду на «спасенье»...
Суд заявленье отклонил,
Под гул недобрый возмущенья…
 - Дурак, зачем «поновой» пил?..

 - Не «строгача» хоть… срок нормальный…
 - Да, с приговором повезло…
 - Досрочно выбраться реально…
Туманом серым плыло зло
Над бескорыстьем, как отмщенье,
Мрачнели белые снега.
Ни шанса выжить, ни прощенья.
Стонала гордая тайга.

Актив наш расформировали,
По разным хатам расселив.
Сержантов к «массам привязали»,
Порядок вновь восстановив.

Ввели дневальство, и едва ли
Был кто-то против отдохнуть.
Переживали, зло срывали,
Переосмысливая суть,
И бытия, и нахожденья
В нём, посеревшем от тоски
И столь постыдного паденья.
 - Уж согласитесь, мужики,
Что отпуска-то мы пропили…
 - Досрочный «дембель» – псу под хвост…
 - И невиновного сгубили…
 - По коже по сей день мороз…

 - Ну что, романтики хватило?
С лихвою? И не ожидал?
Здесь не такое ещё было.
И я тебя предупреждал.

Пересидел спокойно б в части.
Любуйся, вот твой комсомол
И беспредел, с твоим участьем,
Бардак, распутство, произвол!

Не жди ни должности, ни званья,
И на себя теперь пеняй, – 
Шипел с укором, в назиданье,
Занудный Тоник. – Так и знай –
Ты не продвинешься по службе,
Авторитетно говорю.
Я «алкашу» скорей, «по дружбе»,
На «дембель» лычку подарю…

 - Я – человек сугубо штатский,
Но срок свой честно отслужу.
Не рвусь я к власти, быт солдатский
Не в тягость мне. Я дорожу
Ко мне доверием. Я признан,
Как секретарь, в наш сложный век.
И мне не важно, кем я призван,
Мне важен просто человек.

С людьми мне нравится общенье,
И кто нуждается во мне,
Готов помочь тому. А мненье
О комсомоле не вполне
Резонно. Люди измотались,
Короткий отдых всё б решил.
Мы добросовестно старались
План «подтянуть»…  настрой и пыл –
Всё было, были и беседы,
Пятиминутки на местах,
И понимали люди.  Беды?
Их породил обычный страх
И недоверие к солдату.
Пусть разношёрстен контингент,
Но понимаем. Пусть когда-то
Был «грешен» кто-то, но в момент
Свих душевных откровений
Они все тянутся ко мне.
И в перекрестье наших мнений
Мы ищем истину… вдвойне
Бываю рад, когда находим,
Уже другой на вещи взгляд…
 - Твои заботы о народе –
Рисовка. Факты говорят

Иное. Слишком превозносишь
Дешёвый свой авторитет.
И правы все, кого ни спросишь.
А человека больше нет…

 - Своей вины не отрицаю,
В ответе равном и за всех,
С кем в штабель брёвнышки бросаю.
Не нас одних коснулся грех.

Удобен Вам сержант стерильный,
Я к таковым не отношусь.
Вы скрупулёзны, щепетильны
В подборе кадров. Ну и пусть.
Меня устраивает званье,
Стать генералом не мечтал…
 - Учтём…
Сдержал он обещанье –
Сержантом так я и не стал.

 …Сломал очки я на деляне,
Случайно веткой зацепив.
И мир расплылся, как в тумане,
В единоцелое слепив
Всех очертаний блеклых пятна…
 - Пойдёшь на кухню помогать, –
Продиктовал мне Тоник внятно. –
Хоть печи будешь разжигать
Да мыть котлы, посуду драить…
Я поднимался в пять утра,
Пытаясь пять печей «расшаить»,
Как будто снова у костра,
В дыму поленьев мёрзлых, звонких.
Но понуканья старшины,
Лай приблудившей собачонки,
На «шмат» лоснящейся луны,
Напоминали о потере
И заставляли тосковать.
Пришедших навыков по мере,
Старался как-то привыкать.
Уж не дымили больше печи.
И у «крутого» старшины
Добрей и мягче стали речи.
Лоснился тот же диск луны.

Я уезжал к далёкой речке
С походной кухней, за водой.
По вечерам, при свете свечки,
Мы «принимали по одной»,
Отмыв котлы, посуды горы,
Заворожённые луной.
К ней уплывали разговоры,
Под купол бисерный ночной.

Был разговорчив «магазинщик»,
Он приносил с собой вина,
К свининке жареной графинчик,
Но чтоб не видел старшина.

А утром – снова печи, «склянки»,
В рельс во дворе – сигнал «подъём»,
К пимам – уютные портянки,
День суматошный, серость в нём.

Но паренёк пришёл с деляны,
Помощник мне – промёрз пацан.
Дунганин. Сам из Казахстана,
Рашидом звали. Плов, лагман –
Его изысканные блюда,
Учил нас палочками есть.
Павлюк попробовал:
 - Ты, чудо!..
На кой твои мне щепки? Есть
Нормальная, большая ложка?..
Всё с продавцом дела «крутил»,
Крупу выменивал на рожки,
На вермишель… со сделки – пил.

И угождал, при том, солдатам –
Приелись каши…
 - Старшина!
Где масло?..
 - Кончилось, ребята,
А может сало?..
 - Нихрена…

И сделка шла очередная,
И я уверен – не внаклад.
 - Уж, что ли вам не старшина я?..
Бери и пользуйся, солдат!..

Был «магазинщик» и связистом.
 - Имел к осмотру свой объект.
Бывал, случалось, и туристом,
Походный брал велосипед,
Зимою – лыжи и… с обходом.
Медведя как-то повстречал,
Зимой. В такое время года
Шатун. Увидел, зарычал.

Столб, «когти».  Вот она, вершина.
Тот караулит…  час, другой…
Ох, и упрямая зверина!
А я промёрзший, чуть живой.
Имелась, к счастью, трубка с диском.
Что делать? Вызвал вертолёт.
А Мишка ждёт… но сняли с риском…

Кто знает?  Может, анекдот,
 А может – правда?
Был не скучный
Мужик, но часто выпивал
И деловой, и простодушный,
Случалось – с нами «поддавал»,
Но старшине о том ни слова.
Зато мы знали о делах,
Под чарку «красненького» с пловом.
Раз, Бафталовский на «бровях»
Пришёл – «якшался» где-то с Галкой,
И тут же замертво упал
«Обед варить – его хоть палкой…» – 
Ворчал Рашид… 
Тот крепко спал…

 - Что с Бафталовским, снова пьяный?..
 - Сказал, что болен, здесь не пил…
 - Не покрывай!.. 
 - Ты, пёс поганый,
Вставай, я знаю где ты был!..

 - Ну, был, теперь лежу, болею,
Любой здесь может заболеть… –
Очнулся повар.
 - Сожалею.
Правдоподобней ври хоть впредь.
Ну а с тобой мы разберёмся –
Обязан был предупредить…
Обед чтоб вовремя!..
 - Займёмся,
Успеем...
Стал с тех пор следить
За нами Тоник. Вечерами
Он «забегал на огонёк».
Раз Павлюка поймал с «дарами»
И «преподал» ему «урок».

И «магазинщику» досталось,
И нам, свидетелям… 
 - Сгною!
Всех на деляну!..
Тьма сгущалась…
 - Послушай, Тоник, «мать твою»,
Прикажешь чем кормить солдата?
Привыкли все: Павлюк, крутись.
А продавец помог…
 - Без мата!!!
Остынь, умойся и проспись!..

А тут неслыханная «радость» –
С визитом прибыл замполит,
Как булка, рыхлый, речи – сладость.
И первым делом в «общепит».

 - Ну-с, чем тут кормятся солдаты,
Сейчас посмотрим?
 –  сел за стол.
Влетел Павлюк:
 - О, Боже Святый!
Кормить-то  чем?..
 - Да вон, котёл…

Уже свалили всю перловку
С тарелок, хрюшкам припасли,
Борщец – со дна…
 - Сгоняй в кладовку,
Отрежешь сала.
Ну, спасли…

Всё аккуратно разложили.
 - Добавки может быть?..
 - Да-да…
Компота все остатки  слили.
 - Всё очень вкусно. Так всегда
Солдаты кушают? Отменно,
Доволен я, премного рад.
Питаться буду непременно
У вас. А хлеб вот, суховат,
Давно порезан не иначе…
 - Привоза свеженького ждём…
(Да, с хлебом вышла неудача,
Он без остатка шёл).
 - Учтём…

Однажды он явился с ложкой,
Какой-то чёрной.
 - Вот, нашёл,
Её почистить бы немножко,
И в дело… так ведь, комсомол?..

 - Пусть сам ей лопает, чинуша,
Все свалки с хламом перетряс.
Одна забота – чтоб покушать.
Хоть бы один вопрос для нас
 Решил насущный, – злился Тоник.
 - А как там ложка?..
 - Да блестит, –
Ответил я, с угодой в тоне,
Пусть «никакой», но замполит.

 - Ну вот, совсем другое дело,
А что ж ты мне её кладёшь?
Клади солдатам… – повелел он.
 - Да, чистоплюй – не проведёшь…

 - Бывал я в классных ресторанах,
Обслуга там на высоте,
Культура, шик, не встретишь пьяных,
Но, по душевной простоте,
Мне наша кухня как-то ближе,
Ребята, я не пустобрёх…
 - Да, старшина, здесь как в Париже…
 - Я слышал – блюда там на трёх
Разносят пальчиках, так ловко!..
 - Да, «профи», что уж говорить,
Спецподготовка, плюс сноровка,
И обслужить, и угодить,
Иначе вылетишь в два счёта…
 - Потом устроишься не вдруг…
 - Там дорожат своей работой….
Так подзадорил нас Павлюк,
Что мы на пальцах разносили
Тарелки с кашей… горячо!..
Да по неловкости разлили,
Ещё на кухне, суп-харчо.

 - Носите-ка двумя руками…
Я с кашей меж столов порхал,
И две тарелки, с матерками,
Перевернул, не удержал,
Обжегшись, перед замполитом.
Одна легла вверх дном, на стол,
И перед Тоником сердитым –
Другая… 
 - Что это, «козёл»,

За фокус!?.
 - Слеп я, плохо вижу…
 -Нельзя нормально-то носить,
Да по одной?..
 - Мы, как в Париже…
 - Его, я думаю, простить
Возможно нам… очки достану…
 - Спасибо, буду очень рад…
 - Отправлю сразу на деляну,
Ну а сейчас корми солдат…

Назад руками счерпал кашу
И стол старательно протёр.
Принёс её же, «радость нашу»,
Откушайте, «микромайор»,
Куда уж Вам до замполита?
Его немного уважал.
Мужик вальяжный, но открытый,
Беззлобный… руку мне пожал,

Когда прощались:
 - Я достану
Очки, а ты не унывай,
Ещё вернёшься на деляну,
К своим товарищам. Прощай…

…Доска итогами рябила,
Слагались цифры в календарь
Ударных дней. Зима сулила
Морозы долгие. Январь,
Достойно следуя приметам,
Жестоко жёг вокруг костра,
Где бушевало в центре «лето»,
И ни мошки, ни комара.

Горела грудь, лицо горело.
Дыханье сдавливал мороз,
И ледяные иглы в тело
Впивались больно и до слёз.

Гудели розовые печи,
Роились искры в жерлах труб.
И недосуг расслабить плечи
И «сплюнуть» колкость с дерзких губ…

Запорошил февраль бураном,
Из бесконечных белых туч
Непроницаемым туманом
Тайгу окутав, стал пахуч
И влажен снег от ветров южных,
Затяжелели облака.
Бросала томный взгляд жемчужный
На землю сонную тоска.

А днём в прогалинах сияла
Смешливых глаз голубизна,
И в сердце музыкой звучала
Любвеобильная весна!

Но подморозило… и снова
Хрустел, искрился снег-снежок.
Уже зима не так сурова,
Уже под брёвнышком «стежок»
Не так тяжёл. Нас увозили
В Биробиджан, на лыжный кросс,
Чтобы в честь праздника не пили.
Был «двадцать третьего» мороз,

Под свежий снег. Я отказался:
 - Лыжню не вижу, не могу...
И снова Тоник возмущался…
 - А заблужусь вдруг, убегу
В другую сторону. Ищите
Меня в тайге потом…
 - Он прав.
Уймитесь, Тоник, не кричите,
Не демонстрируйте свой нрав.
Я обещал очки – достану,
Пока задача мне сложна…»
 - Через санчасть, через Светлану…
 - Вот и узнай, твоя ж жена…

Нас привезли, как на потеху,
«Вдрызг» разложившихся солдат,
Вдруг оказавшихся помехой.
Кросс подытожен и…назад,

Без промедленья, за «кавычки»…
Охват – на «сто», доволен «ком…»
 «Заверещали» в планах «птички»,
Во многих, только об одном.
               
 …Назад, в тайгу, в мороз застойный,
С заупокойной тишиной,
На уши давящей, меж стройных,
Непроницаемой стеной
Стоящих лиственниц, где ветры
Едва касаются вершин,
Где вековые дремлют кедры,
Под мудрой тяжестью седин.

В тайгу с истерзанною плотью,
По воле алчущих стихий,
С безумной и бездумной сутью!
В тайгу, где пишутся стихи,
Невольно, сами!.. Дух витает,
С началом женским, речь струит.
Стихи являются и тают,
И успевай, дерзай «пиит»!

Гудят малиновые печи,
И источает аромат
Свинины шмат… запалим свечи
И «вздрогнем»!..
С праздником, солдат!

 …Март наступил сырой и серый
В лавине разных срочных дел.
Хлебнув холодного без меры,
Я, вдруг, внезапно заболел.

 - В Биробиджан тебя отправим,
Там в медсанчасти полежишь…
 - Мы сами на ноги поставим,
Жар у него…
 - Чего молчишь?
Здесь нет условий, соглашайся... –
Упорно Тоник наступал.
 - Нет…
 - Ну, потом не обижайся…
 - Нет…
Сам собой вопрос отпал.

Со мной возились, как с ребёнком.
Я был простужен, весь горел.
Поили чаем со сгущёнкой
И маслом. Гуще – я не ел.

От боли в горле не глоталось,
Не говорилось, только сип,
Но, слава Богу, хоть дышалось,
И то с трудом. Знакомый хрип:
 
  - Сынок ты мой, а ну-ка кашки,
По чайной ложечке, с чайком…
Вот и осилили полчашки, –
Наставник Туча. – Вечерком
Ещё зайду…
Шкаран примчался:
 - Бульончик крепенький, мясной,
Отведай, повар постарался,
Ещё парит.
Не дрейфь, больной!..

Как малыша, кормили с ложки,
Принёс лекарства старшина
От продавца:
 - Болеем трошки?..
Не вешай носа, старина…

Дней через десять отпустило,
Я мог уже, и пить, и есть,
Силёнок кое-как хватило
Однажды встать, но тут же сесть
Пришлось, от слабости кружило.
Но постепенно оживал.
 - Малинки Галка положила,
Пюре, котлетки…
Я жевал.

Уже глоталось, говорилось
И пелось даже… вот ведь как
Всё удивительно сложилось –
Мой «шебутной», «идейный враг»,
Кому я противопоставил
Свой принцип, собственное «я»,
Плечо надёжное подставил.
Вновь обретённые друзья,
Душ алтари раскрыв, поверив
В меня, не меньше чем в себя,
Через распахнутые двери
Тепло дарили мне, любя.

Оно по-своему светилось
В глазах… его несли слова
Простые, добрые…мне снилось,
Как надвигалась синева
И поглощала… видел радость,
В ней растворялся и сгорал,
И иссушающая сладость
Щемила грудь… я умирал
И просыпался от удушья.
 - Очнулся, родненький, глотни…
На лоб – тряпица… вновь засушье…
Так ночи долгие и дни
Я был заботою всей роты.
…Ушёл последний лесовоз,
Пока был крепок лёд в болотах.
Мы покидали леспромхоз.

На сутки раньше – трактористы,
Под громогласное «ура»,
По бездорожьям, по тернистым,
Свои угнали трактора.

Разверзлись «вдрызг» в тайге дороги,
Уже насытились водой.
И солнце в них.
Ушли тревоги,
С непоправимою бедой.

Из неприметной глазу тучи
Вдруг разразился снегопад,
Под взором солнечным, колючим,
Укутал в сказочный наряд
Непроходимую округу,
И озарился светом мрак.
Как очищенье от недуга,
Ниспослан был прощальный знак.

Буран иссяк, как будто не был
Вдали, за чёрной полосой,
Осталась сказочная «небыль»
И жуть тяжёлая, с косой,
Как воплощенье снов бредовых,
Какими я переболел.
…Нас, «разложившихся», бедовых,
Назад тянуло – слишком бел
Казался свет, в унылой части –
Подъём – восход, отбой – закат.
Первоначальному безвластью,
На много дней, был каждый рад.

Застряли где-то трактористы…
«Сломались…» Ждали до утра.
После восхода, утром мглистым,
Раздался рокот.
 - Трактора!..

В рванье, мазутные и злые,
Они вели их кое-как,
Рабы растленной эйфории.
Добраться было — не пустяк,
По заболоченным дорогам,
Путём кротчайшим, через лес.
«Разулся» трактор, а подмога –
Всё «мать такая-то» да бес,
Случайно мимо проходящий
«Обули», взяли на буксир,
Ползли на скорости щадящей.
Да устыдится пусть эфир –

Заглох второй. Копались долго,
А он завёлся ни с чего,
Случайно ли, из чувства долга ль,
А может с совести его,
Железной?
Рота отдыхала.
У офицеров – выходной,
На срок неведомый, немалый.
Павлюк являлся, чуть живой,
И исчезал. А мы бродили
По части вольною толпой
И отсыпались, и чудили…
 - Где старшина, опять запой?

Где Матвияс, где офицеры,
Как можно столько отдыхать?!.
Ни капли совести, ни меры,
Всех отыскать, ядрёна мать!.. –
Кричал комбат Сорокоумов, –
Солдат отмыть, поставить в строй!..
 - Да это так он, не подумав, –
Язвил Радевич…
 - То ж, герой.
В тайге пять месяцев, а семьи?..
Ему-то хрен ли не орать…
 - Злой тон Ваш, Тоник, неприемлем –
Приказы надо выполнять…–
 Полушутя, полусерьёзно
Поставил точку Матвияс…

…Мы начищались скрупулезно,
Нас выставляли напоказ,
Перед самим политотделом.
А мне поручен был доклад,
В котором я, со знаньем дела,
Был доложить «безмерно рад»
О начинаньях и итогах,
И о ЧП, что допустил,
Что пусть за то накажут строго,
Чего себе я не простил,
Что безответственно, бездумно,
Легко пошёл на поводу.
Что поступить бы мог разумно,
Предотвратить бы мог беду.

 - Самокритично! Поздравляю.
И драматично – тон учёл,
Скорбь, взор притушен…» – не смолкая
Шкаран трезвонил…

 - Балабол,
Заткнись. Попробуй всенародно
Взять на себя чужой позор.
Ты погляди, как все свободно
Вздохнули, – высказал  укор,
Сержант Покалов. Да, я видел,
Как волновался Матвияс.
А Горбачев? Как кто обидел.
 - Ты командиров наших спас
 От цепких лап политотдела…
Что до тебя – тебе простят,
Объявят выговор «за дело»,
Ведь ты сознательный солдат,
Такой им нужен…»
 - В прегрешеньях
Своих покаялся – учти,
Я бился, чтоб «без занесенья», –
Светличный тряс, – склонил почти
Теперь, как Ухарев (начальник
Политотдела, важный «кит»)…
Я вызван был… в углу – печальный
Светличный.
 - Ставим Вам на вид,
Ефрейтор, – ясность внёс полковник, –
Вы не одни в той кутерьме,
Перетрясём мы ваш «клоповник»
И видно будет, кто в дерьме,
Кто чист… Вы, парень, вижу – смелый…»
 - Он в первой роте секретарь,
«Учебка» Коблика…
 - За дело,
Коль так. Да больше не ударь
В дерьмо лицом. А будет трудно –
Всегда поможем, приходи…
(Уже на «ты», а с виду – нудный)
И что-то «ёкнуло» в груди.

 - На вид… выходит – доверяют,
И я обязан оправдать
Любой ценой? Но кто же знает
Ту цену, сколько можно взять
За душу, за благополучье,
За низкопробный результат?..
Готов я… пусть везёт везучим,
Пусть «Человек», а не «Солдат»,
Проявит мужество и доблесть,
Пусть «молодой» или «старик».
А я для всех – и долг, и совесть,
И секретарь, и ученик!..

              08.2006г.


 7.Биробиджан.
 Будни армейские

Весна, улыбкой озорною
Февраль занудный окрутив,
Перед колючей сединою
Снежно-метельных, белых грив,

Не устояла… взвыли вьюги,
Срываясь с ярости на свист –
Вот связки лопнут от натуги.
Но больше всех страдал связист.

 …В субботник ленинский, в апреле,
Долбали лёд и чёрный снег,
Сбивали мёрзлые капели –
Надежду скудно-мелких рек
Под зыбким панцирем. Лишь к маю
На волю вырвалась Бира.
Мы, автоматы прижимая
К груди, горланили «ура»,
Шаг отбивая искромётный,
В шеренгах строгих…
 - Запевай!..»
И, славя песнею полётной
«Цветущий май, поющий май»,

«Взвивались соколы орлами»,
И цвёл от счастья генерал,
Махали девушки платками
Тому, кто лихо запевал.

 - Сынки!.. – басил с трибуны «батя, –
Не подкачайте…
Чёток шаг!
И все вчерашние проклятья
В единый собраны кулак.

Порыв ликующего сердца.
Удар, что шаг…
 - Да будет связь!..
- Сынки, не дрейфь…
Поддайте перцу,
Ребятки!..
Музыка неслась
Из золочёных труб оркестра,
Под три подковы на сапог.
И дирижёрский жезл «маэстро»
Уже влиять никак не мог.
…В апреле (снег ещё не стаял)
Зашевелились «старики»,
Грядущий «дембель» всех «замаял».
Перебирались вещмешки,
Приобретались чемоданы,
И обиралась «молодёжь»,
По-джентельменски, без обмана:
Своё даёшь, моё берёшь.

Ещё, при том, гордиться должен,
Ведь, как-никак, «старик» носил.
И вот, порядок подытожен,
Кто грешен, «батя» всех простил,
Повысив в звании на «лычку»,
И даже тех, кто на «губе».
Последний трепет переклички.
Шагай, солдат, своей судьбе
Навстречу!..
Всем удачи!..
С Богом,
Который –  Совесть…
С честью, без…
Столовский зав. забил тревогу –
Ушёл на «дембель» хлеборез,
Электрик – он же.
 - Где замена!?.
Начальник штаба обещал:
 - Замена будет непременно….
И на меня тот выбор пал.

А предложил кто – неизвестно.
Ругался Тоник, Матвияс
Пролепетал, что так нечестно.
Уже готовился «Приказ».

И сразу первые «подарки»,
От коих страх меня терзал.
 - Сгорели лампы в автопарке,
Начальник штаба приказал
Поставить срочно. В караулке
Монтажный пояс, когти взять
И побыстрей, не на прогулке,
К обеду должен поменять! –
Распорядился «деж. по части» –
Электролампы тоже там,
На КПП…
Свалилось счастье.
Послать бы всех ко всем чертям.

Надев «растоптанные» когти
Я обнял столбик ледяной.
И пояс, что скользнул под локти –
На вырост. Столбик, мой родной,
Был скользок.Лампы, будто звёзды,
Погасли что, рукой подать.
И ветерок ласкал морозный.
Но как же руки-то разнять,
Одной хоть звёздочки коснуться?
Сорвался коготь… на одном
Оставшись, смог я дотянуться
Ногой до кузова. В таком
Стоял нелепом положенье.
Спасибо кузову, он спас
Меня от глаз и униженья.
Да провались он, тот Приказ!

Ну а дежурный-то по части,
Хоть был и грозен – не пытал.
«Слёз сожаления» во власти,
Он долго, долго хохотал.

Я объяснял, что назначенье
Моё – не когти, не столбы.
Электрик я, но направленье
Моё иное… В полгубы
Он произнес:
 - Вали от сюда…
И Башмакову позвонил.
 - Гони в три шеи это чудо! –
Сказал начштаба. Так «сгубил»
Мою карьеру жалкий случай,
Лишив отличных перспектив.
Я хоть и тощий, но везучий,
На этот раз остался жив.

 …А в мае вновь ЧП. Под стражу
Был взят сержант, с ним – рядовой.
Попались на квартирной краже.
Вновь наша рота, взвод второй.

Сержант был долго на леченье.
Недели три, как прибыл в часть.
До нас случилось – в увольненье
Ножом порезали.  «Во сласть»

Здоровье «холил» он на юге
И дома, в отпуске… Солдат –
Камчатский.
 - Вот они, ворюги!
Пускай на «зоне» посидят,
Не захотели жить коль честно… –
Пред ротой молвил Матвияс.
…Теперь работали совместно.
Собранья, взносы – под приказ.
Бюро – почти еженедельно.
И коллектив стал привыкать.
И Тоник, вежливый предельно,
В делах старался помогать.

Авторитет мой возносился,
Меня всем ставили в пример.
Уже и Тоник не бесился…
Во всем влиянье «Высших сфер»,
Внимание политотдела,
Где я частенько пропадал,
Конечно ж, не без пользы дела,
Меня там знали, я всех знал.

Куратор, капитан Калюжный,
Сержант Петришин, шустрый зам,
Вокруг меня сплотили дружный
Актив, где был нередко «Сам»,
Давал напутствия, советы,
На то имея свой прицел.
Но дар судьбы – «авторитеты»,
Не умаляли ротных дел.

Я, как докладчик, был приметен.
Мог «доложить» и «осветить»,
«Вскрыть», «повиниться», «быть в ответе»
И что-то в «пользу обратить»,
Восславив прежний показатель
И по нему отметив рост.
И подвести под знаменатель
Любой расплывчатый вопрос,
Аргументировано, чётко,
Сдифференцировав ответ.
 - Позвольте! Это же находка,
Таких, как он, в природе нет!..
Мой лексикон неадекватный,
Вплетаясь в звонкий баритон,
Бывал местами непонятным,
Но непосредственный мой тон,
Располагающий к вниманью,
Преподносился с теплотой,
А посему, имел признанье
В кругах, средь публики простой.

Но иногда надоедало.
Случались митинги, и вдруг
Моя фамилия звучала.
Опять мой Тоник, «лучший друг»,
Меня «толкал» на выступленье.
И я варьировал, как мог,
Без текста, без предупрежденья.
 - Ты извини уж, пара строк
Это «ничто», с твоим талантом, –
Никак не мог он не язвить. –
Куда ж нам, «сирым» дилетантам…
Его готов был удавить.

Среди солдат я был в почёте.
Как утро – в сопки «длинный» кросс.
Я – в авангарде.
 - Как в пехоте, –
Обычно ныл «отставший хвост».

Команда следовала: «Газы!»
Тут Тоник был неумолим.
И взвод, надев противогазы,
Пылил в тумане… тут я с ним
Согласен был… бежали рядом:
 - Не надевай противогаз,
Когда скомандую…
 - Не надо,
Мне легче выполнить приказ…

Поощренья объявлялись
И даже отпуск на три дня.
Друг другу лица улыбались.
Как ненавидел он меня!

 - Тебя «священником четвёртым»,
Прозвали в части…
  - Пусть зовут,
И пусть провалится тот к чёрту,
Придумал кто, и шутки тут,
Считаю, вовсе уместны,
Пусть неприятен замполит,
Парторг, комсорг.  Но всем известно –
За ними партия стоит…

В душе смеялся: «Что, друг, слопал?
Те пролетели времена,
Когда орал на всех и топал…
…В разгаре поздняя весна.

Вновь посещали вдохновенья,
Благоухал цветущий май,
Мы ожидали пополненье
Сержантов.
 - Прибыли, встречай!.. –
Входил с цветущей миной Тоник.
Они стояли у крыльца,
Как в тесном сгрудившись загоне,
Четыре рослых молодца.

Чернявых двое, смуглолицых,
А третий – светлый, словно лён.
С лицом пылающим девицы –
Четвёртый, взором небу в тон,
С пшенично-выгоревшим чубом,
С густыми тучами бровей.
 - Красавцы все, и глянуть любо, –
Слащаво молвил у дверей
Казармы Тоник.
 
 - Всех, ребята,
С прибытьем в часть!.. Мы рады вам…
И вспоминалось… сам когда-то
Послал бы с радостью к чертям
Тот рай обещанный. Всё Коблик.
Отправил лучших, да к ворам.
Уже давно не прежний облик
Той роты, где случалось нам
Пускаться в тяготы,  лишенья,
Во имя собственного «я».
Теперь другое. Наше мненье –
В приоритете, есть друзья,
Единомышленники…
 - Что Вы,
Спасибо Вам, за Ваш приём,
Полны мы сил, служить готовы…
 - Прекрасно, значит заживём

Армейской жизнью полнокровной.
Я – комсомольский секретарь.
Проблемно здесь, не всё так ровно.
Всё, что оставила здесь «старь»
После себя, традиций в смысле,
Мы рушим через комсомол.
Мои коллеги, жаль, «раскисли»,
В «грехах» погрязли. Что нам, мол,
Твои порядки, дисциплина,
Мы сами здесь «пупы земли».
Желаю я «сломать машину»,
И вы мне б в этом помогли,
А я всегда к услугам вашим,
Готов на помощь к вам прийти,
В дела ввести…
 - Ну что ж, «попашем»…
 - Прекрасно, значит – по пути.
Пять человек нас, из «учебки»,
Откуда вы, средь всей «братвы».
Надеюсь – нервы ваши крепки,
Не всем хватило их, увы.

То «бес попутал», то соблазны,
Но коллектив здесь неплохой,
«Без дураков», душевный – разный,
Пытливый, грамотный, лихой.

И каждый требует вниманья
И человеческих забот.
Но всё, конечно, в сочетанье
С Уставом, творческий подход…

Ты командир в строю солдату,
Вне строя – друг. Нас так учил
Наш Коблик… Выше нос ребята,
Я много тут наговорил,
Но утрясётся, устоится.
И посмелей, не вы одни.
Вникайте, вглядывайтесь в лица,
Настанут скоро ваши дни,

Войдёте в штат. Через неделю
Уйдут на «дембель» «старики».
Пока они не «отгудели»,
Не лезьте. Вы для них – «сынки»,
Как мы, бывало, поначалу…
 - Привет прислал Панарин вам…
  - Спасибо…»
Сердце застучало
Слегка неровно.
 - Как он там?..

«Сержант он старший. В нашем взводе –
Зам. командира… деловой…
Любим был в нашем он народе,
Курсантском. Строг бывал порой…»

 - А пели что?..
 - Что пелось вами,
Что в фонд вошло наш золотой…
 - А «Взвейтесь, соколы, орлами?..
 - Была любимой строевой…

 - Она и здесь у нас поётся,
В одно мгновенье прижилась,
И «Гимн связистов». Так ведётся –
Везде «должна работать связь…

 - Вопрос возник у нас попутно,
А почему Вы не сержант?..
  - Поддавшись слабости минутной,
Я «согрешил». И мой талант –
В ином. Гражданский я сугубо,
Удел не мой – повелевать,
Тем более, что плетью дуба…
Потом об этом.  Наплевать…

Вот и начало «новой эры»…
Чернявый – Вячеслав Бурко,
Педант, тактичен, с чувством меры,
Боксёр. Надёжно с ним, легко,
Как мелкой твари, рядом с силой.
Новосибирец, наш земляк.
Из Красноярска, очень милый
И обаятельный добряк –
Вишневский Виктор, тот что с чубом,
Душа, гитара, баритон,
Кумир – Высоцкий, так что любо
И пообщаться, если в тон…
Второй чернявый – просто Санька,
Из Волгограда, Кузнецов,
По кличке «Кузя», добрый «нянька»
Для подопечных молодцов.
Виталий Логинов, тот –  личность,
Себе (с улыбкой) на уме,
Черта житейская – практичность
И «ковырнуть» не прочь в «дерьме»,
Вдруг что прицепится…  бездушен,
Высокомерен, внешне – прост,
Тех уважал, кто был послушен,
Не замечал на небе звёзд.

Бурко на должность зам. комвзвода
Взял Тоник – знал кого берёт,
Чутьё на редкую «породу».
Он не ошибся. Первый взвод
Наипервейшим стал надолго,
Возник союз – «Бурко-Глушков»,
Как символ совести и долга,
Под «словоблуд» хвалебных слов,

Что рассыпался в фейерверках,
Вскружив, встревожив кровь и пульс…
На многочисленных проверках
Мы утверждались, как союз.

Осел Вишневский в третьем взводе,
А Кузю «взял к себе» – второй.
Виталий, хваткий по природе,
Был вдруг назначен старшиной –

Ушёл «командовать» вещскладом
Павлюк. Уж так давно мечтал!..
 - И рад, и лучшего не надо,
Счастливо вам, а я устал…

…Уже иным стал облик роты,
Но отношенье к службе в ней
Не поубавило заботы,
Хоть и не стало «дембелей».

«Фазан», став «дедом», возгордился,
А «молодой», стал «фазаном»,
От рук отбился: то напился,
А то  патруль поймал с вином,
То  в «самоволке» загуляли.
Всё повторялось… но не так…
На нарушителя влияли,
Судил не мат и не кулак,
А слово, сказанное прямо,
В строю, вне строя, на бюро.
Особо злостным и упрямым
Организован был «фурор».

Не «гром литавр» – такой суд чести,
Где каждый высказаться мог
По чистой совести, без лести –
Довольно действенный урок.

В бюро повысилась активность,
Его расширился состав.
Оперативность и мобильность
Чертой присущей стали. Нрав
Разгульный был пресечен сразу,
Пустивший корни произвол
Искоренялся, как зараза.
 - Не верил раньше в комсомол,
Благодаря тебе – поверил,
Ты, в полном смысле – секретарь,
Таких процент ещё не мерен,
И очень мал. Митроха, вдарь,
Не прав я если…
 - Прав, Валерка…
Митрошкин – баловень и мот,
И по армейским строгим меркам –
Неисправимый. Был привод
В комендатуру, в самоволке.
Попал туда ещё весной…
 - Я ж не к какой-нибудь там «тёлке»,
Хотел увидеться с женой,
С любимой,  будущей…
За драку
С ним разбирались на бюро.
«Летун» к «моей» пристал… собаку
Убью, нарвётся на «перо»…

 - Позоришь званье комсомольца!
Я предлагаю – исключить,
Как дебошира и пропойцу…
 - Ты б не учил, как надо жить.
Секретаря мне важно мненье.
Вам, офицерам, веры нет.
И он пусть вынесет решенье,
По справедливости. Билет
Я одному ему доверю…
 - Ты секретарь, решать тебе !.. –
Взвинтился Тоник, хлопнул дверью.
Я не хотел в его судьбе
Быть механизмом поворотным.
Да и зачем рубить с плеча?
Он лишь казался беззаботным.
Был перевес – за «строгача».
Зачем «сыр-бор», угрозы, стычки.
Он был, как нянька мне в тайге.
А Тоник злился по привычке,
Но «пёс не ринулся к ноге».

Таков характер. Раз, Тарнавский
К нему на «удочку» попал.
 - Ты хвастал – батя спец. заправский –
Горилка валит наповал,
Его ядрёная, из вишни.
Пускай хоть баночку пришлёт…
Пришла посылка.
 - О, Всевышний!
И не подумаешь – компот,

И вишни плавают, цвет ярок.
 - Для Вас, товарищ лейтенант…
    - Спасибо, Славик, за подарок.
Сам вижу, батя твой – талант,
Отведаем. Давай-ка банку…
И с силой грохнул об забор:
 - Хохол, попался на приманку
И рад стараться? Дрянь… Позор!..

Тарнавский:
 - От хохла и слышу,
Зачем же было «надувать»?..
С ухмылкой Тоник:
 - Ты потише.
Пришлют ещё – несдобровать,
Узнаю если…
 - Ну, Вы – сволочь!..
- Полегче, Славик…
 - Вы – подлец!
Хотел оказывать Вам помощь…
 - Я не нуждаюсь… молодец…

Тарнавский долго возмущался,
Но не хватало нужных слов.
Обидно было – так старался!
Вот, как бывает у хохлов.

 …Стоял в Ленкомнате с «делами»
Мой сейф с фамилией «Глушков»,
«Оттрафареченной» парнями.
 - Там для бумаг и для стихов

- Найдётся место,
– улыбались.
Я был растроган от забот.
Ребята красили, старались.
 - Спасибо вам, ребята, от…

 - Да ладно, мы ведь с уваженьем…
А как-то Копин «заскулил»:
 - Тот день считаю пораженьем,
Когда тебя не оценил,
К «ворам» отправил… сожалею…

С холодным взглядом скользкий тип,
Он был разжалован в «старлеи»,
На «аморалке» где-то «влип»,
Потом, из партии «погнали»,
И он теперь «из кожи лез»,
Вернуть мечтал, что отобрали.
Однако пережит тот стресс

И та обида…  Кем бы стал я
В той роте, думалось подчас?
Не о карьере ли мечтал я?
Но нет, свой звёздный видел час
В ином. Он грезился, «маячил»,
Он снился мне в красивых снах
Днём представлялось всё иначе,
И тот «разительный размах»,
С единодушием признанья,
Став мне привычным естеством,
Ввергая душу в состоянье
Полёта, радовал. Потом
Я осознал, что влез в «рутину»
Не на один десяток лет,
Но не жалел…  и ветер в спину,
И перемен далёкий свет.

С людьми мне нравилось общенье,
Ко мне тянулись. Тем и жил.
Мне доверялись. Откровеньям
Я цену знал и их хранил,
Как тайну исповеди. Тяжко,
И человек спешил ко мне,
Хоть я – такая же букашка
Пред Богом. Где-то в глубине
Души огнём горело счастье,
И кто-то чувствовал тот свет
Забот, вниманья и участья…
Мне льстило. Мой авторитет,
Среди людей, простых и в чине,
Мешал, случалось, я страдал,
Поскольку «бит» был по причине
Корысти бьющего, но знал,

Что люди любят и помогут,
Протянут руку, подбодрят
Так по сей день, и Слава Богу
Так много, много лет назад.

…Мы по-землячески сдружились:
Кремлев, Таран, Максимов, я.
Тарнавский – с нами. Появились
И стали близкими друзья
Из нашей, всем родной, «учебки».
Теперь влияние и власть,
В руках надёжных, архикрепких.
И песня вольная рвалась
Из душ ликующих, горячих,
Под солидарный сердцу шаг.
 - Вот, это класс!..
 - А как иначе?.. – 
Рдел Матвияс, как алый флаг,

Любой момент не упуская,
Возможный, «бросить», –  Вишь, мои,
Вот вам и рота воровская!..
 - Как «рокосовцы»…

 - Не язви,
 Товарищ Тоник, крикнул «батя», –
А подучись…
 - Сгорит со зла…
 - И он не мало сил потратил,
За что обидели хохла? –
Вступился «зам по хоз» Юречко.
 - Ну ты уж «батю»-то прости,
Гляди, как вспыхнул! Словно свечка.
Остынь, тебе ещё расти, –
Учил Радевич. Только Вилков
Серьёзен был:
 - Не честно так,
Есть командирская в нём жилка,
И далеко он не простак.
И не чета он пустослову,
Пусть неудобен и сварлив,
Но не бахвал, хозяин слову,
Прямолинеен, справедлив,
Пример для каждого…
Дни плыли
Неторопливо, чередом.
Мы «гнали время» и… служили…
И как-то верилось с трудом,
Что пролетело больше года,
Осталось меньше, чем прошло,
Что будет «дембель» и…свобода…
Кому-то было тяжело…

Стрелялся парень в карауле –
Измены вынести не смог.
Выходит – жизнь дешевле пули?
Комиссовали… был бы прок…
Да и оправится не скоро.
А мы – учёба, караул.
Поймали пьяного майора:
Забрёл на пост и там уснул,
Комбат соседней, смежной части –
Был за забором «автобат».
 - Щенок! Да я б тебя на части…
Ты знаешь кто я? Я – комбат.
Да я «сниму»… я обезврежу
Любого…
 - Сказано – лежать!..
 - Твоим штыком тебя ж зарежу,
Ты, салажонок, «твою мать»!..

Лежал в грязи и матерился,
Пока не прибыл наш наряд.
А Матвияс луной светился.
 - Обматерил твоих ребят,
Не поддались, не отпустили,
Кто знает, может я шпион, –
Шутил майор. – У баб подпили.
В общаге. Черти в батальон,

Свой, среди ночи потащили,
Забрёл на пост и там уснул,
Ошибся…
«Бате» доложили,
Тот похвалил наш караул,
А нарушителя отправил
Домой на «газике» своём.
 - Ну, Матвияс, ну, позабавил…
 - Устав – иначе не «могём»…

Ещё был случай. «Просигналил»
Свинарник – пост сторожевой.
Заметил, что на сеновале
«Незнамо кто» лежит, живой.

 - В ружье! – команда…  Обложили…
Ночь, полнолунье…  чья-то тень…
 - Застрелим, сволочь!..
В клубах пыли
Солдат мелькнул…
 - Ну, впрямь – олень…

Упал… живой… аж обмочился…
Бедняге в помощь – только штаб.
Вновь караул наш отличился.
Не обошлось и здесь без баб.

Когда солдата «повязали»,
Его «зазнобушка» ждала
На том-то самом сеновале,
В сени уютного угла.

Ушла, не сбив чуть часового,
Ещё, к тому ж, обматерив.
Не ожидал солдат такого,
Похоже – был тому мотив.

А вечерами, в умывальной,
Высоцкий души «насыщал»
Блатною песней, аморальной,
Которой «Кодекс» запрещал

На свет рождаться. Но звучала
Она с посылкой на размах,
И где-то что-то «прочищала»
В закомплексованных мозгах
Площадной правдой, неприкрытой,
Как оборотной стороной,
К трибунной, намертво избитой,
Но исключающей иной
Мышленья образ.
 - Братцы, тихо!
К нам замполит…
Смолкал аккорд,
И «По долинам…» звонко, лихо,
Звала «дивизия вперёд…»

 - Приятна песня в час досуга!..
 - Вишневский организовал…
Тот бил по струнам в центре круга
И вдохновенно воспевал.

Бурко боксировал с Кремлёвым
В кругу зевак, а тот, «тюфяк»,
Как неуклюжая корова
На льду, войти не мог никак
В, ему навязанный, ритм боя.
То был цивильный мордобой,
Но в рамках правил. Меж собою
Они не ладили… Толпой
Шли поглазеть на поединок,
Кремлев был крепок, драться мог,
Но не боксёр… Бурко, детина,
Сноровист, крепок как бычок,

Упёрт, напорист. В регионе
Был чемпионом много крат.
Авторитетен в батальоне
И уважаем средь солдат.

А я стихи писал. Фрагменты
Мелькают в памяти, как тень,
Обрывки будто киноленты,
Тревожат душу по сей день,
И много лет живут в поэме,
Что в центре дум давным-давно,
И оживают в новой теме,
Как кадры старого кино.

Учил, бывало, я вокалу
Солиста хора. Мощный бас,
Но не отёсан…
 - До «Ла Скала»
Далековато, а у нас

Попеть, я думаю, возможно…
Его я голос облегчал,
На сколько можно. Было сложно.
Он по-иному зазвучал.

И даже нравилось… в каптёрке
Мы голосили тренажи,
Хоть тесно было в той каморке,
«Вибрато», голову вскружив,
Переполняло то пространство…
 - В затылок звук и шире рот…
 - Ну, развели, я думал, пьянство,
А это радио поёт, –

Вошедший Тоник улыбался. –
Ведь я когда-то тоже пел
Неплохо, тенором…
 - Остался
В дыре вонючей, преуспел… –
 Добавил в тон сержант Тарнавский,
 - Попридержи язык, хохол!..
 - Возможно стали б, как Козловский…
 - А ну-ка сгинь!..
 - Молчу, ушёл…

 …Светился радостью Светличный –
Ждала Германия… А я,
Сменив на время быт привычный,
Оставшись за секретаря,
В штаб перебрался.
Снова Тоник:
 - Обязан Родине служить…
Конечно ж был он не сторонник
В штаб отпускать меня…

 - Ты прыть
Уйми свою, он там нужнее, –
Вмешался ротный, Матвияс, –
Приказ комбата. Где важнее –
Он знает сам, к сему –  Приказ…

Штабной, пять месяцев, работы
Не умалили ротных дел.
Соседних рот дела-заботы
Желали лучшего. Глядел
Я на «завалы» с удивленьем.
Документация, учёт –
Всё было предано забвенью.
Спросил парторга.
 - Что есть – вот…

Сплошь карандашные огрызки,
Бумаг помятых полный стол…
А что к чему? Где планы, списки,
Где протоколы?..

 - Да, довёл
Дела до «ручки», сам смотался, –
Заметил Жданов, замполит…
 - Его-то нет, но ты остался,
Дерзай, поможем в божий вид
Всё привести. Садись, покурим,
Вот, ленинградский «Беломор».
Ну что головушку понурил?
Прошу по-свойски, только «сор»
Из нашей хаты…
 - Всё понятно…
Сначала взялся за учёт.
Завёл журнал, где аккуратно
Составил списки. Недочёт
 В учёте был. Послал запросы
В райкомы.  Карточки пришли.
Легко решались все вопросы.
Составить планы помогли
И Горбачев, и даже Жданов.
Всю информацию довёл
До рот, взводов, во свете планов.
И вновь забытый комсомол,
Уже в масштабе батальона,
Мне расшевеливать пришлось,
Принципиально, без поклонов,
Без расслаблений, на «авось».
Я проводил проверки в ротах.
И замечанья выдавал.
Воспринимали с неохотой
Не всяк комсорг всё понимал,
Как подобает. Были тренья,
Не принимал я их всерьёз.
Но в ходе дел менялись мненья,
Когда решаемый вопрос
Ценой усилий подавался,
И, в результате, был успех.
Противник мой в лице менялся,
Осознавая свой огрех.

Так добивался пониманья
В текучке каждодневных дел
И обретал опять признанье.
Нас проверял политотдел.

Калюжный – штаб, Петришин – роты,
Довольны были:
«Молодец,
Видны в делах твои заботы…
Ну, а у нас другой «отец»,
Из Уссурийска, добрый дядька,
Полковник Мельников…
 - Слыхал…
Был в Уссурийске я.  Ваш «батька»
Меня в то время наказал –

Честь не отдал я, не заметил,
Всего неделю прослужил,
Перепугался…
 - А ответил
За тот поступок?..
 - Доложил,
Простили…
 - Завтра и напомнишь,
Он собирает весь актив,
Знакомства ради. Знатный «кореш»,
По старой дружбе-то, простив,
Глядишь и…

Прост, совсем не грозен,
Приземист, полон, лысоват.
 - Не прежний «босс»…
 - В каком колхозе
Нашли?..
 - Ни хам, ни дипломат…

 - А может быть, такой и нужен?..
 - Такому сложно втолковать,
Что-либо…» –  сетовал Калюжный…
«Выходит – есть резон вздыхать,
Ведь нам работать с ним…
 - Потише, а то услышит вдруг… идёт… –
Предостерёг сержант Петришин…
 - Продолжим встречу… этот год
Для комсомола –  юбилейный,
Как и для нашей всей страны.
Помощник опытный, идейный,
Его традициям верны
Мы по сей день. Задача наша –
Достойно встретить Юбилей.
А посему, друзья, «попашем»,
Коль «впереди планеты всей».

Готовьте выводы и планы
И – к нам, сюда, в политотдел.
Пересмотрите все изъяны,
Дела, кто, где не доглядел.
Приём неплохо бы оформить,
В честь Юбилея, в комсомол,
Размах чтоб был, чтоб вечно помнить,
И каждый в планах чтоб учёл
Собранья взводные и в ротах,
И чтенья ленинских трудов,
И это было чтоб заботой
Руководителей… и слов
Чтоб больше лишних мне не тратить,
Скажу – продумайте всерьёз,
Кого ответственным назначить
За каждый пункт. И чтоб пронёс
Свою он миссию достойно…
Награды будут из ЦК
Особым комсомольцам-воинам…
И областные…Ну, пока,
В рабочем далее порядке,
Актив ещё мы соберём.
От нас же – планы, разнарядки
Через парткомы разнесём.

Предполагаем – будет орден
Шестой. Уверен, что дадут…
 - А он речист, хоть не по морде…
 - Ну, дурака-то не пришлют.
Не то, что Ухарев вальяжный –
За просто так не подойдёшь…
 - Ну, этот видно не «бумажной»
Души…
 - И ценит молодёжь…

В единый глас с политотделом
Вершил работу я свою,
Работа спорилась, кипела,
Бывало – через «мать твою»…»

Пришла нежданно разнарядка
В партком, на грамоту ЦК.
Актив собрали для порядка.
Меня наметили пока,
Но без огласки. Время было.
Как утвердит политотдел.
 - Единогласно утвердил он… –
Сказал Петришин.
Хаос дел,
Нависших вдруг, был по порядку
Отстроен, каждому – свой срок.
Иной раз, брался за тетрадку
И забивался в уголок,
Писал стихи…
 - Хоть показал бы, —
Мешался Тоник.
 - Не сейчас,
Вот напишу…
 - Куда послал бы…
 - Пошлю возможно…
Сгинул с глаз,
Почуяв, что мешает мысли
Неоспоримой стать строкой
А в штабе, в полудрёме, висли
Носы над шахматной доской
Непревзойденных Горбачёва
И замполита. Забегал
«Секретчик» Коблик, на полслова
И безнадёжно «застревал».

Мусолить косточки любили,
По-бабьи. Бедный Матвияс,
Услышал если б… А «смолили!..»
Дым – под топор, слеза из глаз…

«Икалось» многим помаленьку,
Когда насмешник Горбачёв
Шутил. И Жданову частенько
Перепадала пара слов.

Распространял слушки и склоки,
И поносил «гнилой» восток.
Его словесные потоки
Бездонный, изобильный рог
Сливал, как лаву, бесконечно.
Но он, добрейший человек,
Перед судьбой бесчеловечной
Был безответен. Целый век
Поделен был на ожиданья,
То Рая Божья, то погон.
Как знак межзвёздного старанья
Или страдания, где он
(Не только он) – простая пешка
На многоклеточной доске.
Пробился если, то не мешкай
К воротам «замка на песке».

Я был для всех и свой, и равный:
 - Тебя не надобно учить,
Ты наш. От линии, от главной –
Ни на полшага. Ум и прыть,
Писать и делать – всё умеешь,
И«нечто» из «ничто»  извлечь,
Авторитет большой имеешь
В кругах. Поставленная речь…

А Тоник злился:
 - Вот, вернётся,
Один все кроссы побежит,
Глядишь – споткнётся, ясно солнце.
Ни Горбачёв, ни замполит

Уж не помогут…
Мне поведал
О том наш новый «молодняк».
 - Переживём и эти беды,
Ему скажите – он дурак…

Когда вернулся – по-иному
Воспринимался статус мой.
Был Тоник рад мне, как родному:
 - Вот он, глядите, наш герой!
Сказали – метишь в «комиссары?..
 - А кто сказал?..
 - Все говорят…
 - Готов принять судьбы удары…
Вновь полон ненависти взгляд.

Комбат Сорокоумов лично,
Меня напутствовал:
 - Берись,
Сынок, за дело, что Светличный
Не завершил, дерзай, борись
За чистоту рядов…
И Жданов
Пред офицерами хвалил:
 - Он приструнил всех хулиганов,
Наладил всё, восстановил
За месяц, что не мог Светличный
В теченье трёх последних лет…
 - Да, комсомолец он отличный…
 - Пора сменить на партбилет
Свой комсомольский. Кандидатом
Осмелюсь рекомендовать.
Вот, посоветуюсь с комбатом,
С политотделом. Принимать
Тебя, ребят достойных будем.
Кандидатуры подыщи.
Есть на примете?..
 - Да…
 - Обсудим…
Уж сам там с ними…  не взыщи,
А примем после Юбилея,
Сегодня дел невпроворот,
Твоих, моих, висят на шее.
Дождёмся, встретим Новый год,
А там уж…
Помнится собранье,
Где комсомол отчёт держал
О боевых завоеваньях,
В которых рос он и мужал
В борьбе за жизнь. И о победах
На мирных стройках и фронтах,
Достойных, доблестных, где в бедах,
Превозмогая боль и страх,
Он нёс, как Данко сердце, знамя,
Что озаряло весь наш путь,
И в нём пылала, будто пламя,
Всепобеждающая суть.

Вещал эфир общесоюзный,
Гремел «Интернационал».
Стол с красной скатертью и грузный
Графин с водой… и полон зал…

От Всесоюзного собранья
Частица малая.
 - Смелей!..
Волненье, частое дыханье.
Свиданье трепетное с ней,
С желанной публикой. Со сцены
Я видел сотни ждущих глаз,
Простых, живых и откровенных.
Не дрейфь, ефрейтор, пробил час!

Я открывал и вёл собранье.
Призвал президиум места
Занять свои. «Тузы» и «званья»
Расселись. Я лишь, простота,

Среди чинов ефрейтор скромный…
Представил свой доклад-отчёт,
О том, что вклад внесли огромный,
О том, что движемся вперёд,
Преумножая показатель,
Что сдали Ленинский зачёт,
Что нам не страшен неприятель,
Который вдруг да нападёт.

 - Успехи ваши несомненны, –
Продолжил содокладчик, Шкроб,
(Политотдел, майор) – вселенной
Вы покорители, чащоб,
Пустынь нехоженых, безводных,
Морей безбрежных, гор и дол.
Вы – дети-ленинцы Свободной
Страны Советов – Комсомол!

Вам холод Арктики не страшен,
И льды Антарктики вас ждут,
И звёздным бисером украшен
Межгалактический маршрут.

Вы всё снесли: разруху, голод,
Жестокость тягостной войны.
И не один назвали город,
В честь вас.
Вы – гордость всей страны!

Вновь всколыхнём народов массы!..
Пусть революции маяк
Путь освещает.
Свергнем классы!
Смешаем расы!
Твёрже шаг!..

Аплодисменты не стихали
Довольно долго
 - Ну, еврей,
Вот это выдал! Не слыхали
Подобных пламенных речей…

 - Вот вам и скромник, и тихушник,
Розовощёкий толстячок,
Политотделовский «наушник»…
 - Об этом лучше бы молчок…

Шептались Копин, Тоник, Жданов.
Шкроб весь малиновый сидел
Средь комсомольских ветеранов.
Зал одобрительно гудел.

А ночью вдруг звонок… Петришин…
Давно объявлен был отбой…
Бурко дежурил:
 - Только тише…
 - Володя, радуйся – шестой!..

 - Какой шестой?..
«Да орден дали.
У комсомола орденов
Шесть стало, только что сказали…
 - Бурко, буди всех пацанов!..

Какой хоть орден-то?
 - Да новый,
В честь Юбилея Октября
Был учреждён.
   Я видел, «клёвый».
 - Награда ценная, не зря.
И это здорово, Петруха!..
Бурко скомандовал:
 - Подъём!
Здесь вот такая заваруха,
Глушков расскажет обо всём…

Я рассказал. Ура орали.
Вишневский вытащил баян,
Мы пели, даже танцевали.
 - Дежурный, что за балаган?.. –
Заславский…  объяснили…
 - Ладно,
Тогда гуляйте, коли так,
Такая весть весьма отрадна…
Вернулся в штаб. К утру иссяк
Пыл вдохновенный. Спать хотелось.
«Гудели», каждый о своём,
Не танцевалось и не пелось
С часок «соснули» и…подъём…

Дух революции и орден,
Как отражение её
И продолженье.
 - Ныне моден… –
Точило клювы «вороньё»…

«Прислали грамоты, – Петришин
Поведал. – Видел и твою.
Придёт вот-вот команда свыше –
Вручат…  не раньше – к «Ноябрю…»

А в ноябре штаб суетился
Перед собраньем спецчастей
Биробиджана. Тоник злился,
Давился «желчью», всех чертей
Собрав в мой адрес:
«Что, «священник»,
Служил бы кто-то, а тебе
Награды все?  «Шустришь, как веник»,
Перед начальством…

Не в себе
Он был частенько, ждал чего-то…
Однажды всех собрал комбат,
Его поставил перед ротой:
 - Держи, товарищ лейтенант…

То были новые погоны,
На них добавилась звезда.
Стоял он, скромный и смущённый,
Никто не видел никогда
Его таким.  И отпустило,
Куда девались «желчь» и зло,
Подрос как будто.  Голос – сила!
В глазах – улыбка и тепло.

А надо мной друзья шутили,
Кремлев, Максимов и Таран,
И «молодым» всем говорили,
Что я – ефрейтор-капитан,
И чтобы честь мне отдавали.
Те, по наивности святой,
Меня тем званьем величали.
Дневалил как-то «молодой»,
Меня увидел:
 - Рота, смирно!..
Дежурный тут же подбежал,
Ладонь к виску… расстались мирно,
Я «ржал», дневальный весь дрожал

(Призыв осенний), объяснили,
Что это шутка «стариков»,
Что не над ним они шутили,
А надо мной.

 - Ну что, Глушков,
Поедешь в отпуск. Десять суток,
Дорога плюс. Собранье вот
Пройдёт…
Уж тут-то не до шуток,
Совсем нежданный поворот.

…Собранье спецчастей.
Народу!.. Им переполнен был «ДК».
Сулило радость время года.
 - Почётной грамотой ЦК… –
Я замер, пауза… ефрейтор
Глушков…
И бурно зал встречал,
Жал руку Мельников…  И чей-то
Из зала голос прокричал:
 - Прекрасно служишь!..
От конфуза
Не помнил я, как произнёс:
«Служу Советскому Союзу…»

…Ноябрь…  солнце и мороз…
Но далеко ещё до снега…
Шуршала осень желтизной,
Грудь волновалась, как от бега…
Ждал Барнаул… домой… домой…

Меня всей ротой провожали.
Шинель – «с иголки», «хромачи»,
Мундир отглажен и «регалии»
Сияли солнцем.
 - Помолчим
Перед дорогой…
У Кремлёва
Домашний адрес взял.
Завхоз,
Майор, недавно прибыл новый,
«Червонец» денег мне принёс:
 - К сестре зайдёшь, гостинцев купишь.
Ты ж Барнаулец? Я – земляк…
Придётся, как тут не уступишь,
Ведь сослуживцы, как-никак…

Лететь надумал самолётом.
В Хабаровск – только товарняк,
Ждать пассажирского охоты
Особой не было. Пустяк –
Пяток часов на чемодане.
Как я – немало набралось.
Дорога долгая в тумане,
Под перестук, как пульс…
Сбылось…

                10.2006г.

 8.Отпуск на родину

День за днём, по трафарету.
Так неделя, месяц, год.
Были март и радость лета,
А сегодня – снег идёт.

А до снега? Что за сила!
Золотистая заря
Проплыла и ослепила
Многоцветьем сентября.

В сердце – лёгкое волненье
И торжественный минор,
О прошедшем сожаленья,
Свежей мысли вперекор…
            
Любишь дальнюю сторонку,
Затерявшихся друзей,
Одинокую девчонку,
Что могла бы стать твоей.

Любишь бережно, духовно,
На подъёме крыл души!
Высоко дыханье, ровно.
Люди!.. Как вы хороши!..

С вами я, один из сотен,
Как и вы, впадаю в грусть
И страдаю на излёте,
И содеянным горжусь!

  - Мне домой, до Барнаула.
Есть у вас ещё билеты?..
 - Нет, солдатик...
И вздохнула.
Может, служит кто-то где-то?

 - Ну, а если в Толмачево,
Там же рядом, по соседству…
 - В Толмачево есть…
Готово!
Утром улетаю в детство.

Горизонты век расширил.
Шесть часов, и мы в Сибири.
 - В Барнаул рейс через сутки…
Сутки? Шутки, столько ждать,
А томиться сколько? «Дудки!..»
По ж.д. – рукой подать!

Кулундинский тихоходом
В ночь метельную увёз.
Был ноябрь. Месяц года,
Когда холод — не мороз,
Пробивал нутро до пяток,
Зуб на зуб не попадал.
Хоть бы градусов с десяток.
Грязный дождь надоедал.

А в тот год, как по заказу,
Всё усыпал чистый снег,
С октября ещё ни разу
Не растаяв. Русла рек
На глазах перемерзали.
А к «Седьмому» – тридцать пять.
И сугробы наметали
Ветры вьюжные. Встречать
Выходили люди праздник,
По нетореным тропам…
Жёг морозец-безобразник,
Ветерок шёл по стопам,
Завывая, заметая
След людской, насколько мог.
Только там, где шли трамваи,
Да артерии дорог,
Ослепляло скользким блеском,
Приглашая на парад.
Люд скользил и падал с треском,
Проклиная всех подряд.

Выдували «польку» трубы,
Примерзали к мундштукам
В кровь растресканные губы.
Хоть бы водки мужикам.

Продавались бутерброды –
Хлеб с примёрзшей колбасой,
С разукрашенной подводы,
И «кагор», такой густой,
Что из горлышка не лился,
Отбирая рук тепло.
Дома не опохмелился,
То, считай – не повезло.

 …Поезд прибыл утром рано.
В пять я брёл уже домой,
По морозному бурану,
Постучал:
 - Сыночек мой!
Ни письма, ни телеграммы…
 - Я хотел, чтоб был сюрприз…
И от радости у мамы
Слёзы хлынули.

 - Ложись,
Отдохни, сынок, с дороги…
До обеда я проспал.
А проснулся – на пороге
Мишка-друг:
 - Да вот, узнал,
Что приехал…
Друг с пелёнок,
Закадычный мой сосед.
 - Там на улице девчонок
Тьма! Затмили белый свет,
Ждут тебя, всё не дождутся,
Ты хоть выйди, покажись,
А не то передерутся…
 - Ладно «гнать», скажи, как жизнь
В нашем городе любимом…
 - Как и прежде, чередом,
Шатко, валко, но терпимо,
Поредел наш старый дом.

Кто-то – служит, кто на «зоне»,
Нет уж тех былых дружков,
В новом многие районе…
 - Это стаи где волков
Бродят злые? Помню, знаю,
Я там с Каревым бывал…
 - С год как пущены трамваи…
 - Я дипломную писал,
Черпал там материалы…
 - Вот уж вспомнил… года два
Уж, как выросли кварталы,
Не вмещает голова
Всех названий улиц новых…
 - И автобусы – «новьё»,
Мне Антон писал…
 - «Хреновых»
Стало меньше. Всё  «гнильё»
На «Икарусы» сменили,
На трамваи «ЧКД».
Но о главном мы забыли –
Завтра праздник и т.д.
И т.п. Сейчас на «улку»
К нашим девушкам пойдём,
Пригласим их на прогулку,
Ну а вечер проведём
У меня…
 - Да это ж Вовка!
Не поверю, возмужал,
Бравый воин…
 - Что, чертовка,
Приглянулся?..
Руку жал
Славка, давний наш приятель:
 - Ну а ты, гляжу, подрос,
Привлекателен и статен,
У девчонок-то всерьёз
Глазки, глянь-ка, загорелись.
Иль, девчата, я не прав?..
 - Прав бесспорно, парень – прелесть…
 - Делай вывод…

Дуть устав,
Ветер сник. Завис бураном,
Затяжным. Пушистый снег,
По щекам потёк румяным,
И с кустов бровей, и с век
Обрывался, как с карнизов,
Тут же таял, ослепив.
Прилетел «снежок», как вызов.
Ну, ответь же, будь учтив.

 …Шум застолья, радиола.
Взглядов девичьих накал,
То  смешливых, то весёлых,
Обжигал. Я танцевал,
Таял от прикосновений,
Млел, минут не замечал,
Верный той, без сожалений,
Что ещё не повстречал,
Той задумчивой девчонке,
Что могла бы стать моей,
В дальней, ближней ли сторонке,
У распахнутых дверей.

 …Город мой… Свежо приданье,
Только так оно и есть –
Офицер любого званья
Отдаёт с поклоном честь.

А в автобусе, в трамвае
Я бесплатный пассажир,
Потому что уважаем
Здесь солдат. Его мундир
Удостоен высшей чести,
И признанья горожан,
И любви, без лживой лести.
Это не Биробиджан.

Проплывают тротуары,
Вот и Ленинский проспект.
Здесь живёт Серёга, старый,
Добрый друг на сотни лет.

Он «грызёт гранит науки»,
Как и в прежние года.
И в свободный час, от скуки,
Пишет письма иногда.

А ещё живёт «Надежда» –
Светлый, чистый образ той,
Что оставил я, невежда,
За незримою чертой
Яркорадужного детства,
Будто искреннего сна,
Где гуляла пососедству
Моя первая весна,
Где под яблонькой цветущей
Полускрытый, нежный взор,
И желаемый, и ждущий,
Как обида, как укор,
Бередил моё сознанье.
Поднывает в сердце грусть
Предстоящего свиданья
С милым детством. Что ж и пусть

Перепутаны страницы,
Разберу их по одной,
В высь швырну.
Пусть в небе птицы
Вновь порадуют весной!

…У Антонова, по-светски,
Мило сыгранный восторг,
Мамин, бабушкин. Простецкий
Вышел папа:
 - Ты комсорг,

Слышал я?
 - В масштабе роты,
В части – секретарь пока…
 - Не скучаешь без работы…
 - Дали грамоту ЦК,
К Юбилею комсомола…

 - Очень ценно, молодец,
Вот и жизненная школа,
Интерес!.. Ведь так, боец?

Ну, пойду, мешать не буду,
Там в серванте коньячок.
Может водки, под простуду?
В холодильнике…
Намёк
Понимаем был. Мы сели,
«Пропустили для тепла»
Так, что стёкла запотели,
И беседа потекла.

Вперебой струились речи,
Обо всём, что каждый знал,
Вспоминались письма, встречи,
Сокрушались – не писал
Долго «Старый»…
 - Но, бывает,
Приезжает на денёк
Каря…
 - Лапа «добивает»
Школьный курс. Ему Восток
В пользу. Жёны офицеров
Школу вздумали открыть.
Вот и учится. Карьеру
Мог бы сделать…
 - Хватит пить,
И пошли-ка к тёте Маше,
Посидим часок другой…
Переполненная чаша,
Материнских чувств рекой

Изливалась в наши души.
 - Ты почти, вот, отслужил,
Ну, а Витенька не слушал,
Всё своим умишком жил.

Приезжает измождённый
И худущий, как скелет,
Молчаливый, отчуждённый.
Сил моих уж больше нет,

Сердце кровью истекает.
Ну, зачем покинул дом,
Будто здесь кто обижает?
Ведь, спохватится потом.

И сейчас ещё не поздно.
Бросил всё бы, дослужил,
Коль задумался серьёзно б,
В институт бы поступил.

Старший брат-таки, мужчина,
Младшим – помощь и пример.
Горд излишне – в том причина…
Ну, какой он офицер!..

Мы внимали и кивали,
Понимая её боль,
Ситуацию мы знали
И считали, что не столь
Уж она трагична. Каждый,
Так, как видится ему,
Строит жизнь свою однажды,
Чтоб челом бить дню тому,
Когда принято решенье,
Иль проклясть тот самый день,
Торжество чужого мненья,
Чья навязчивая тень,
С багажом ошибок чьих-то,
Неприемлема никак.
Можно склеить, что разбито,
Не виня за тот «пустяк»
Никого.  - Дай Бог вам счастья!
И спасибо, что пришли,
Благодарна за участье,
Вы мне очень помогли,
Как с детьми наговорилась,
Душу с вами отвела.
Что свершилось, то свершилось.
То теперь – его дела.
Покупаю сыну пиво.
Улучшает цвет лица.
Ладно, мальчики, счастливо.
Ещё сколько до конца
Службы воинской?..
 - С полгода,
Ну, а там, глядишь – домой.
Не «подгадила б погода»…
 - Обойдётся.  Витька мой,
Не приедет нынче, жалко.
Сообщить – вопрос не прост,
И солдатская смекалка
Неуместна...
Но всерьёз
Он сказал потом, при встрече:
 - Уж проблема, Бог ты мой,
Сообщить…
Сгустился вечер.
А назавтра – день иной.
               
…Мама, помню, говорила:
 - Витя Карев приходил,
К батарейке посадила,
Чтоб погрелся. Холод был.
От души наговорилась,
Как с сыночком, как с тобой.
А потом во сне приснилось,
Что вернулся ты домой…

Заходил я и к Кремлёвым,
Частных домиков промеж,
Любовался домом новым,
Под названием – «коттедж»,
В современном восприятье.
Было несколько таких…
 - Сына вашего приятель,
Он просил зайти…
 - Глухих?..
 - Нет, Глушков…
«Прости, забыла,
Он звонил, предупреждал…
Батя вышел:
 - Ты б накрыла
Столик нам… а я уж ждал…

 - Я неделю, как приехал…
 - Понимаю, недосуг.
Всю родню пока объехал…
Ну-с, к столу, мой милый друг…

Мама… Женщина худая,
С озабоченным лицом,
Не особо молодая,
Вид усталый. И с отцом
Ни малейшего сравненья:
Авантюрен, хитроват,
Вечный зам по снабженью,
Своенравен, плутоват…
Виктор, как с него срисован…
 - Ну-с, по рюмочке, другой…
Ты закусывай, а словом
Мы обмолвимся с тобой
Чуть попозже… прокатилась…
Вот теперь поговорим…
Всё прекрасно!.. елось, пилось
И легко болталось с ним.

Мама рядышком сидела
Со страдальческим лицом,
Пригубила, мало ела
И не спорила с отцом.

 - Жалко – в отпуск не приехал,
Может, что-то натворил?
Иль какая-то помеха?
Заждалась я, нет уж сил.
Он и раньше был бедовым,
Не случалось даже дня
Без «ЧП»... 
 - Свой тон бредовый
Ты оставь. Он весь в меня,
И себя не даст в обиду,
И за правду постоит…
 - Верно, весь в отца, по виду,
Тот его боготворит…

 - А вот Толик, тот весь в маму…
 - Он порядочный сынок,
Не капризный, не упрямый…
 - И оставил без порток…
 - Ну, подумаешь, женился…
Долго длился этот спор.
Я, похоже, что, напился
И уснул под разговор.

А очнулся – кто-то в ванной
Вытирал моё лицо
Полотенцем мягким, банным.
 - Слабоват ты. А винцо

Наше яблочное будешь?..
 - Нет, хватило...
 - Я попью,
Может, ты меня осудишь,
Только выпить я люблю.
Кабы спиртику…
«Забыл я,
Виктор выслать вас просил
Денег малость…
 - Нет, без сил я.
Вот, на свадьбу всё спустил.
Дочь растёт. Ей тоже надо.
Нет, пока я не могу.
Тоже мамина отрада.
Ох, не выдержу, сбегу…

Время было выбираться.
Солнце шло к исходу дня.
Дочка вышла, лет двенадцать:
 - Поцелуйте за меня
Витю, братика…
 - Прощайте…
 - Как отслужишь – в гости к нам…
Мама:
 - Вите передайте,
Вот, бутылочку вина,
Оно лёгкое, сухое,
Пусть с друзьями разопьёт…
 - Дрянь, кислятина, такое
Никогда не пью…
 
И вот
Мне осталось порученье –
На «Промышленной» найти
Степаненко. К сожаленью
Переулков – пруд пруди.

Обошёл, не помню точно,
Много их, не буду врать.
И у всех названье точно,
Как та улица. Считать
Их пришлось с заходом в каждый,
Что под номером своим.
 - Подписали хоть бы…
Дважды
Пробежался я по ним.
Наконец, спросил. Сказали:
За сугробом – ветхий дом,
Просто так найдёшь едва ли.
И хозяин за углом
Снег сгребал большой лопатой.
 - Эй, хозяин, в гости к вам
С поручением от брата…
 - От Витальки? Как он там?..

 - Как? Да служит помаленьку,
В нашей части зам по хоз…
 - Заходите, я живенько…
Пару «красненьких» принёс…

«Ничего – на скору руку?
Брат-то он не мне – жене
Валентине… эту штуку
Уважаете? В вине
Разбираюсь не особо,
«Три семерки» взял…
 - Пойдёт…
 - Понасыпало сугробов.
А жена придёт вот-вот –

Побежала к ней соседка,
Недалече здесь она,
На дежурстве. Пишет редко
Федосеич-то всем нам,
Озабоченный на службе,
Знать житуха-то не мёд.
Как увидите, по дружбе
Передайте – пусть пошлёт
Письмецо иль телеграммку,
Заждались, скучают мол,
Попроведает пусть мамку…
 - От Витальки?.. друг?..
 
 - За стол!
Пообедай с нами, Валя…
 - Дай, хоть малость причешусь…
 - Вот, гостинцы наш Виталя
Для детей прислал…
 
 - Вот, «гусь!»,
Хоть бы сам-то показался,
Мама старая больна,
А ведь летом обещался.
Служба – это ж не война.

А вы пейте, угощайтесь,
Не стесняйтесь, все свои,
Холодечиком питайтесь.
Поросяток завели,
На «Седьмое» закололи…
Сальце – прелесть, с чесночком…
Помидорчики. Слышь, Коля?
Угости-ка «первачком»
Гостя нашего…
 - Удобно ль?..
 - Да с морозца не грешно….
Друг армейский. Бесподобно!
Рассказать кому. Смешно.

 - Ну, пойду я на работу.
В воскресенье, к двум часам,
Ждём…
Уж не было охоты,
Но пошёл – ведь друг мой, зам.
Мог обидеться. До колик
«Ржал» Антонов надо мной:
 - По несчастью алкоголик,
Ты хоть раз пришёл домой
Трезвым?..
 - «В пьянках не замечен»,
А водички, вот, налей…
 - Ты по моему «подлечен»
И сейчас…
 - Похолодней!..

Воскресенье… не до смеха…
Из деревни – брат с женой,
Кумовья…
«Ведь к нам приехал
Друг Витальки, дорогой…»

Сват со сватьей, сестры, мама .
 - Ради Вас все собрались,
Разослали телеграммы
По родне…
 - Ну, как там жизнь?..

 - Расскажите, как Виталий,
С ним не виделись давно…
Самогонку разливали,
По стаканам, и вино,
Дорогой портвейн, для женщин.
Стол, закуски напоказ,
К удовольствию старейшин — ,
Показать хотели класс
Перед гостем. Угощали,
Не скупясь на похвалы,
Гостя водочкой «смущали»,
А «спiвалы» як?.. хохлы…

Все закуски – из свининки.
Отбивные и рулет,
И копчёные грудинки,
А ещё – свиной паштет,
С маринованной капусткой,
Да отменный винегрет.
А огурчик смачный, хрусткий?
 - Дюже гарный» был обед…

 - Мы тут с сёстрами решили
Вас в деревню пригласить,
Отдохнули бы, пожили…
«И у нас бы погостить
Не мешало, мы с машиной,
Увезём и привезём.
Познакомишься с Галиной,
С «гарной дивчиной», при всём,
Что положено молодке…
Нам сестрёнка…
 - А, девчат
И у нас полно…
От водки
И от жирных поросят

Был тяжёл я…
 - Я б не против,
На исходе отпуск мой,
Не успею. В самолёте
Место числится за мной –
Взят билет. Два дня в запасе.
Всем спасибо. Был я рад
Познакомиться…
 - Согласен?
И на том спасибо, брат.
Извини, что так назвали.
Брат, поскольку брату друг,
Может, свидимся?..
 - Едва ли… –
Про себя подумал вдруг.

 - Вы нам очень симпатичны,
А от нас ему – привет
И бутылочка «Столичной»,
А колбаски и конфет
Сами купите в дороге,
Деньги вот… счастливый путь!..
Был я трезв почти, а ноги
Заплетались.
 
 - Я чуть-чуть
Провожу…
 - Конечно, Коля,
А то встретится патруль…
…А не плохо бы на волю,
В деревеньку!
 
Полный «нуль»,
Я дремал. Катил «Икарус»
И качался на волнах.
Был натянут туго парус…
Заштормило. На челнах
Мы держали путь в деревню.
Снег искрист и воздух чист.
И какая-то харчевня,
И дивчина.
 - Эй, связист!
Просыпайся, «Жилплощадка»,
На конечной мы, сынок.
А спалось настолько сладко!

…Отпуск кончился… Восток
Миражом опять маячил.
Если б это был мираж!
Горизонты обозначив,
Вновь тянул к себе.

Вираж,
И посадка в Толмачёво.
Тот же аэровокзал,
Те же фразы, слово в слово,
Непонятно, что сказал
Репродуктор. Там, где кассы,
Бесконечная толпа.
На Восток закрыты трассы –
Непогода. Кто попал,
Вдруг по случаю, в транзитный,
Тот счастливчик. А проспал,
То дожёвывай свой «ситный»
И ломись через «завал».

Хаотичный ритм вокзала.
Люди, люди. Все спешат.
Вот ефрейтор генералу
Беспощадный ставит мат.

А в углу с гитарой – парни,
Моряки, народ лихой.
Великан, видать – полярник,
Бородатый и седой,
Подпевает не спеша,
Усыпляет малыша.

Внука, внучку?.. рядом – дочка.
Улететь бы поскорей.
Вот уже вторая ночка
На шинелях, у дверей.

Вот, солдатик лезет к кассе,
Через гомон и галдёжь.
 - Рейс закрыт, пурга на трассе…
 - Парень, сколько здесь живёшь?..

 - Первый день…
 - А мы – неделю.
Ты, как видно, новичок?
Мы запасы все поели.
А летишь-то на Восток?..

 - Да, в Хабаровск…
 - Что ж, попутчик,
Расстилай шинель, ложись,
Познавай, коль невезучий,
«Половую» нашу «жисть»…»

Раздражал застой вокзала
С толчеёй. Кончался срок,
Сутки, с малым.
 
 - А бывало,
Из Сибири на Восток,
Месяцами добирались,
По морозу, на санях…
 - Да, вконец разбаловались…
 - Что ж, теперь иной размах…

Командиру телеграмма:
 - Непогода… задержусь…
И надеялся упрямо –
Что бы ни было, прорвусь.

Среди ночи – шевеленье
Возле кассы. Повезёт?
Передал билет, в волненье.
Рейс отмечен! Самолёт
Дополнительный подали,
Основные повезли
Новобранцев. Те, что спали,
Опоздали. От земли
Отрывались с нетерпеньем,
А попутчики мои
С первозданным упоеньем
Засыпали, будто их
Опоили всех дурманом.
Провалился в сон и я.
За воздушным океаном
Мне маячила земля.

За плечо трясли:
 - Проснитесь!.. –
Стюардесса. – Вам обед…
 - Да не надо…
 - Подкрепитесь,
Так положено…
Во след
Ей глядел я благодарно,
Видно, добрая душа.
«И яка ж дивчина гарна!..»
Эх, бы, ключ от шалаша!

Он же самый и от сердца.
Повернул и вот он – рай
И блаженство, только дверцы
Понадёжней запирай.

И опять провал сознанья
Во блаженный, сладкий сон…
Позади переживанья.
Из Хабаровска вагон,

В «Божий Рай» Биробиджана
Монотонно увозил.
Возле кассы, как ни странно,
Игорь Вздорнов, средь верзил,
Снизу вверх глядел:
  - Здорово…
 - Игорь, ты?!.
 - Да, вроде – я,
Путь держу из Толмачёва,
Пополненье для себя,
И в другие части тоже,
Переправил, полный «АН»...
- Я оттуда же…
 - Похоже,
Что застрял ты там ?..
 - Буран
Был на трассе, сильный ветер
Да ещё твой «молодняк».
Всех богов собрал на свете
И чертей, но кое-как
Я из отпуска...
 - Да, вижу,
При параде, посвежел,
Так, глядишь, и «дембель» ближе…
 - Я, пока сюда летел,
Отоспался. Как в «учебке»
Обстоят дела?..
 - Пошлём
Скоро выпуск новый – крепких
И надёжных…
 - Ладно, ждём…
 - О тебе слегка наслышан.
Комсомолом правишь?..
 - Да…»
 - В Уссурийске ваш Петришин
Речь держал, хвалил…
 - Когда?..

 -После бурного «Седьмого»
Состоялся семинар,
Посылали Ячмёнева
И меня…»
 - Ну, наш «кошмар»
Был страшней, чем в ваших ротах,
Так что явно представляй
Комсомольскую работу,
Что творил я…
 - Ну, бывай.
Поезд мой…
 - Прощай, коллега,
Обоюдный всем привет…
Посветлела ночь от снега.
Не особо старый дед
С нами ехал:
 - Вы откуда?..
  - Может слышал – Барнаул?..
 - Нет, ребята, врать не буду…
 - Это, дед, большой аул,

За тайгой новосибирской,
На оленях – триста вёрст,
От Барабинска…
 -Не близко…
 -А метель или мороз?..
Ещё дальше – на попутке,
С сотню вёрст…
 - Ну, занесло…
Все смеялись, только шутки
Дед не понял…время шло…

Полз состав неторопливо,
Серых сумерек в туман,
Под размеренный, ленивый
Стук колёс… Биробиджан…

                10.2006г.

  9.Биробиджан.
   Будни армейские – 1.

В глуши сибирской выли стужи,
Морозцы жгли под пятьдесят.
Барханы снежные навьюжив,
Зима в свой бархатный наряд
Укрыла клёны и берёзы,
Сковала льдами русла рек.
Рябины рдели на морозе,
На гроздьях – шапочки… и снег,
Слепяще-белый, будто кровью
«Забрызган» был плодами с них.
«Дай Бог сибирского здоровья!..» –
Молил народ, упрятав дых
В шарфы и шали. Выстывало,
И не спасал дух батарей,
С теплом телесным.
Не хватало
Пимов на рынках.
Всех бодрей
И беззаботней были дети –
Не надо школу посещать,
Да и прогулки не в запрете,
Сон – сколько спится. Благодать!

В морозном инее, как в сказке,
Резцом искусным по стеклу,
Деревья в матовой окраске,
И в кронах их, сквозь неба мглу,
Свет солнца зримый, в преломленье,
Как радуг множество, как фон
Картины чудной в озаренье,
Где замер миг, что дивный сон.

Но вот врывается лавиной
Гвалт детворы, как щебет птиц,
Как, оживляющий картину,
Из-под заснеженных ресниц,
Блеск оптимизма, в струях света,
И звонкий смех из-под шарфа.

«Мужайтесь, люди, скоро лето!..»
«Ещё полгода и… лафа!..»
Взывали надписи на стёклах
Трамваев шустрых с ветерком,
С душой-кондукторшей, что «взмокла»,
Оборотившись в тучный ком…

 …Павлюк надумал ехать в гости,
В Новосибирск, к родной сестре.
И не хватало только трости,
На столько франт. Был по поре
Одет уютно, к той погоде,
Пальто, с каракулем, картуз,
Костюмчик, туфельки по моде,
К синюшной морде… Но конфуз
Произошёл в Новосибирске.
Добрался еле до сестры,
Попав, как в ад, в мороз сибирский,
Промёрз. Недели полторы
«Лечился», скоренько уехал…
 - День пятьдесят, день сорок пять,
И уши в «трубочку». До смеха ль?
То нос, то щеки оттирать.

И совершенно невозможно
Дышать, так сдавливает грудь,
Что за здоровьишко тревожно.
Поехал лучше б отдохнуть
На Украину…
 
Степаненко
Виталий, съездил в Барнаул.
 - Приехал… там буран, как стенка,
Но я неплохо отдохнул,
С братками, с сёстрами как сели!
И на неделю. Занесло.
Какие там, к чертям, метели!
Прекрасно времечко прошло.
Потом, соседи откопали.
В деревню ездили гуртом.
Тебе привет от смачной «крали».
Не забывай зайти потом,
Когда уволишься. Дивчина
Ждёт не дождётся… всё при ней…
Сестрёнка младшая, Галина.
Бывай и помни про друзей…

 …Зима была в Биробиджане
В тот год теплее, чем всегда.
Снег поздний, только горожане
Не сожалели… Ветер?.. Да,
Срывал, случалось, с крыш железо.
Носились рваные листы,
Кружились в вихре полонеза,
Как монстры, духи темноты,
Окрест расстлавшись. Выло ночью,
К утру тот жуткий вой стихал.
И лишь лохматой ваты клочья,
Как сажа чёрной, ветер гнал,
С огромной скоростью, так низко,
Что труб верхушки дымовых
Скрывались в тучах. Свет от диска
Порой проблескивал сквозь них.

С восходом небо очищалось,
И замирала в кронах тишь,
А в окнах золото плескалось,
Касалось стен домов и крыш,
И крон с листвою не опавшей,
Как будто осень на дворе,
С улыбкой, мягкой и уставшей,
Как сон в суровом январе.

Я наконец, стал кандидатом
В КПСС. Желал Кремлёв,
Но Горбачев, «любезно», с матом,
Отверг прошенье. Дегтярёв,
Тот получил благословенье,
Достойных несколько ребят
Из рот подали заявленья…
 - Ну, вот и полнится отряд, –

Отметил Жданов, – коммунистов…
Шкроб поместил о нас статью
В армейской прессе, о связистах,
Что посвятили жизнь свою
Служенью партии. А в зале,
Перед собранием – плакат,
Куда вступающих вписали,
Как коммунистов лучших… Факт,
Но с небольшим опереженьем,
Ещё никто не принял нас.
И кандидат, пусть к сожаленью –
Не коммунист. Но Матвияс
Был горд – стоял я в списке первым,
И на плакате и в статье…
Партком… Вопрос – ответ… И нервы…
И сам, как будто в пустоте,
И голос за незримой сферой
Сорокоумов говорил:
 - Принять! И жаль – не офицер он,
Примером бы для многих был.

А может быть, оставим в части?
Как, Жданов, нужен секретарь?
Я думаю – всё в нашей власти…
 - Единогласно!..

Был январь.
…А в феврале. О, облегченье!
К нам прибыл новый секретарь,
Через «Москву», на повышенье,
Служил в Германии.
 - Букварь…
Так оценил его Калюжный.
А тот подтянут и лощён,
Черняв, корней возможно южных,
И смуглолиц, был возмущён
Приёмом…
 - Будто я не нужен,
Добрался еле-еле сам,
Один, вещами перегружен,
С жильём проблемы.
Нет, к чертям.
И замполит не дал машину,
С вокзала вещи загрузить
(Пришёл контейнер),
Чертовщина,
Я где-то как-то должен жить,
Семья, тем более, приедет.
Пришлось «крутиться», нанимать,
Да размещать всё  по соседям
И по сараям…

Понимать
Его никто не собирался,
Ни Горбачев, ни замполит,
Последний только усмехался:
 - Чистюля… этот «нарулит»…

Альберт, по матери – болгарин,
Гостищев, старший лейтенант,
Неразвращённый, честный парень,
Немного щёголь и педант.

«Гасил» мятеж чехословацкий,
Когда в Германии служил.
Честь офицера, быт солдатский
Им понимались… в генах жил
Дух боевых традиций славных.
 - Здесь я, похоже, крепко «влип»…
В среде завистников тщеславных,
Как средь поганок «белый гриб»,
«Из энных», будто, мест «на лыжах»,
Куда по случаю попал,
Пусть с корабля (никак не ниже),
Однако, всё же не на бал,
Хотя и виделся в нём Чацкий…
Во взоре – хмурь и взор – во хмарь,
Опущен, выжат, вид дурацкий.
К нам прибыл новый секретарь.

Всё сразу как-то надоело…
В курс дела ввёл и сдал дела,
И больше не было мне дела
Ни до чего.
А служба шла.

Порой ко мне он шёл в заботах:
 - Отчёт бы надо показать,
Из «ничего», чтоб было «что-то»,
Политотделу передать,
Срок – послезавтра…
 - Извините…
 - Сказали – можешь только ты…
 - Всё есть в бумагах, поищите,
А я устал от суеты.
Из «ничего» я делал «что-то»,
Как раз с того и начинал,
С клочка бумаги. Ни отчётов,
Ни показателей… завал…

Теперь есть всё. Работу Вашу
Я больше делать не могу –
Есть Вы… моя терпенья чаша
Уж до краёв. Я помогу,

Но не в решениях глобальных,
Фигура главная где – Вы.
А ситуаций нет завальных.
Со всем я справился, увы…

Я видел – был он недоволен.
Зато смеялся Горбачев:
 - Пусть пашет, коль учился в школе –
Связать сумеет пару слов.
Одна забота – повышенье.
Так вот, просил меня комбат
Своё о нём составить мненье.
Считаю – лучший кандидат –
Ты, секретарь, с закалкой в деле…
 - Ну, нет, уж лучше я – домой…
…А через день, в политотделе,
Вопрос нешуточный:
 - Весной
В запас уходишь?..»
В кабинете
Полковник Мельников и Шкроб.
Затем пришли Петришин Петя
И Чистяков майор. По гроб
Я не забуду той беседы…
 - Да, увольняюсь я весной
(Решил держаться до победы)...
 - А как ты думаешь, друг мой,
Жить дальше?..
  - Думаю – учёбой,
Стихами, музыкой займусь.
Там мать – здоровье не особо
(Не сдамся, расстреляют пусть)…

 - А мы подправить бы хотели,
Подкорректировать твой план
(Ну вот, распелись «менестрели»).
Увидел в планах я изъян.

Ты нужен нам… вот разнарядка
На курсы замполитов рот.
С тобой беседа – для порядка.
Прикажем… будет поворот
В судьбе твоей… поможешь маме…
 - А как? Она, старушка – там,
Я – здесь
(старался быть упрямей…
Домой! Пошли они к чертям,
Со службой)…

 - Ну, материально,
Перевезёшь потом к себе…
Сдать за училище – реально…
Я подготовился к борьбе
С чинами. Шкроб заулыбался,
И Чистяков губу скривил –
Им было ясно – упирался
Полковник Мельников. Он слыл

Мужиковатым и упёртым…
 - Ну что, согласен?.. Говори…
 - Нет, не могу…
 - Какого черта!
 Я не отстану, хоть умри.
Ты – коммунист. Решенье примем
 И, не спросив тебя, пошлём.
 А не пойдёшь – билет отнимем…
  - Подумать можно?..
   - Подождём.

А завтра жду тебя с решеньем…
Но успокоил замполит:
 - Прав не имеют. Увольненье
Никто тебе не запретит…

 - Слыхали – в армии остаться
Уговорил политотдел?..
 - Кто вам сказал такое, братцы?..
 - Сказали… Тоник…
 - Охренел…

Я был в наряде. Ночь «дневалил»,
А утром – вновь политотдел.
 - Ну, что решил?..
 - Решил – едва ли
Я справлюсь. Буду «не у дел».
Ношу очки. Я плохо вижу,
Каков я буду офицер?..
«Как замполит, сойдёшь. Они же
Вне силовых ударных сфер…

 - А как ученья и походы,
Тревоги?..»
«Госпиталь в твоём
Распоряженье – две дороги,
Пройдёшь комиссию… ну, ждём…

Пойди я в госпиталь, то точно,
Прошёл комиссию б тогда.
 - Да, я схожу», – сказал нарочно,
Ушёл и…  «сгинул» навсегда.
С тех пор ни кто и не тревожил.
А тут подходит замполит:
 - Да разнорядочка …
 - Вам тоже?..
 - Теперь, в училище…
 
А вид
Какой-то жалобно-просящий.
 - Вы сами знаете, что нет.
Я – человек неподходящий
Для службы…
Вот и весь сюжет.

Нашли желающих на курсы
Из коммунистов молодых.
Политотдел не зря ресурсы
Готовил. Был я рад за них.

На счёт училища у Лапы
Совет спросил. Тот написал,
Что сам не прочь…
 - Да только слаб ты
Да и, наверное, устал
От срочной… уж иди, где Карев,
Коли не терпится служить...
Ответил Карев: «Ты в угаре
Или в ударе?.. Хочешь жить –
Езжай домой. Живи нормально,
А служба, друг, – не для тебя.
И, выражаясь «фигурально»,
Тебя «отделаю» любя,
Коли ещё об этом вякнешь…
С улыбкой Тоник подбежал.
 - Кому ещё об этом «звякнешь»? –
Подумал я… язык – кинжал…
А тут – участье, солидарность…
 - Ну, что решил, коль не секрет?..
«Служить не всякая бездарность
Способна. Я ответил: «Нет…».

                10.2006г.

  10.Даманский

 - Парни! Гонор и геройство
В восемнадцать, двадцать лет.
Матерям – одно расстройство
И девчонкам, спору нет.

Парни! Пух окреп в щетину,
Кто-то брился в первый раз,
Кто-то в первый раз мужчиной
Став, женился.  В добрый час!

Кто б подумал, парни, братцы,
Что за клок земли родной
Доведётся на смерть драться
С гнусной нечистью весной,
Что бессмертие и слава
Станут платой за позор
И бесчестие державы,
Расстрелявшей вас в упор,
Обагрившей вашей кровью
Лёд невинной Уссури
Утром мартовским…
С любовью
Свет нахлынувшей зари
Снизойдёт к телам затихшим.
Парни, дети – это вы
В вечной памяти застывшей
В обелисках, у вдовы
Юной, в свадебном альбоме,
В сердце матери больном
И безжизненном, как в коме,
Где вы живы, где ваш дом.

Вам уродовали лица,
Истязали вашу плоть.
Почерневшие глазницы –
Вместо глаз … за что, Господь?..

Будто коршуны клевали.
В чём их грех, тех пацанов,
Что на поле брани пали,
В схватке с нечистью? Сынов,
За кого страдать бы сердцу,
Во спасенье юных душ,
От бесчинства иноверцев,
От бездушия чинуш.

Всепрощающий, всезоркий,
Как посмел ты допустить
Смерть к мальчишке в гимнастёрке,
К сыну?.. Можно ль то простить
И просить благословенья?
Может быть, придуман ты,
Чтоб держать в повиновенье,
В униженье люд, где ты –
Есть орудие, есть «крыша»,
Есть «отмазка» – «с нами Бог»,
Безобразия кто спишет,
На страданья, кто обрёк
Души «грешные»? Не смею
И подумать – ты Любовь,
И о том не сожалею.
Льётся, льётся ваша кровь,
Кровь заложников «свободы»,
Каждый – «жертвенный баран»,
Ради «счастья» всех народов,
Христиан и мусульман,
И политикам во Славу…
Впереди Афган, Чечня,
Дети, как оплот Державы,
И кровавая резня.

Скорбь ложится на могилы
Чёрной тенью-кисеёй…
Боже Праведный, дай силы
Осознать, что сын – герой!

Память вечная, ребята,
Всем крещёным в первый раз
В схватке с нечистью, солдатам,
Жизнь отдавшим за Приказ!

Тихо музыка струится,
Растекаясь меж могил.
Пусть вам, дети, сладко спится…
Боже Праведный, дай сил…

 …Налетела новость бурей…
Пограничников дозор
Был расстрелян на Уссури,
Утром мартовским, в упор,
Командир заставы – с ними
 - Вот тебе и соцстрана!..
 - Соцстрана? При их режиме?..
  - Братцы! Это же война!

Был причиною раздора
Остров – пол на полтора,
Посреди Уссури спорой.
За него и шла «игра»
В «поддавки». Он был границей:
Пол – Россия, пол – Китай,
Но повздорили столицы,
Расплетай, не расплетай
Те узлы политсплетений.
Разругались две страны,
Не придя к единству мнений
В тех процессах, где слышны
Были громы революций,
Новых всполохи идей,
Разногласья Конституций.
А пресыщенность страстей
Породила вихрь погромов,
Личность ставилась не в счёт.
Да и «психики надломов»
Способ прост – снимал «налёт

Буржуазности». Сознанья
«Очищались». Мир роптал.
Поощрялись истязанья.
И народ, хоть трепетал,
Знал, что это –  воля Мао,
Кто не выдержал – тот враг,
И погромы – не забава
Молодёжи – верный шаг
В укреплении марксизма…
Появился «хунвейбин»,
Порожденье «маоизма».
Враг под номером один –
«Догматический», «сектантский»,
«Антиленинский» Союз…
Путь наш «проамериканский».
Да и главный наш «конфуз»
В том, что мы живём в Китае,
Весь Восток и вся Сибирь,
От Урала до Алтая –
Всё Китай. И эта ширь –
Императора подарок
Сыну в древние века.

…Бой неравен был и жарок…
Смерть над многими… пока
Не нагрянула подмога –
«Доконал» эфир радист…
У ледового порога
Снег слепил, до боли чист,
Лёд усеян был телами
С «той» и с нашей стороны.
За глубокими тылами
Не предвидели войны…

…От китайских провокаций
Уставали. Что ни день –
Выходили душ по двадцать
И орали… что за «хрень»
Слух «ласкала» – не понятно…
Гвалт, гримасы, голый зад.
Было нелицеприятно
Созерцать на всё…  назад
Гнали палками, пинками.
Даже «кормчий» помогал –
От портрета убегали,
Если кто-то выставлял,
Как икону для защиты…
…Загалдело «воронье»…
Автоматов треск…
 - Убиты.
С командиром все…
 - В ружьё!..

 …Парни, вот вам и крещенье,
Вот вам Божья Благодать…
Если живы, то отмщенье,
А мертвы – уже не знать
Материнских слёз и вдовьих
Вам, взлелеянным в Раю,
Избалованным любовью,
Изувеченным в бою.
Вам, предвестникам Афгана
И озлобленной Чечни,
Возмужавшим слишком рано
В эти памятные дни,
Ставшим юными навечно,
Ради юности живых.
Пусть огонь пылает вечный,
За стихом стремится стих.

 …Не пасуй, сержант Бабанский,
Дорогой мой землячок!
За Россию, за Даманский,
За родной земли клочок
Дай-ка жару жёлтой мрази
За расстрелянных ребят!..
…Золотой Звездой в Приказе
Был отмечен наш сержант.

Ещё по две – на погоны,
Портупея – вперехлёст,
И маяк – звездой зелёной,
Путеводной, в море звёзд.

 …Две недели пролетели
Будто долгие день-ночь.
Сообщеньями пестрели
Все газеты. Был не прочь
Каждый высказать сужденье.
Дозвонился как-то Шкроб:
 - Не могу я, к сожаленью,
К вам приехать… бьёт озноб
От нахлынувших событий.
Надо срочно провести
Вам собрание. Открытий
Здесь не надобно. Найти
Нам бы умного «собкора»
Из солдат, чтоб дал своё
О Даманском мненье…
 - Скоро?..
 - Надо срочно…
 - Ну, моё.
Я ж солдат…
 - Да, да, конечно,
С удовольствием, вот текст…
Благодарен бесконечно…
Не слезая с «тёплых» мест,
Мы работали…
А в части
Всяк свой холил автомат,
Разбирал его на части,
Протирал… был каждый рад
Соучастью. Напряжённо
Ожидали: вдруг, Приказ…
И пошлют, опредёленно,
За границу только нас
Долг интернациональный
С честью выполнить… а там…
За туманом виртуальным
Всё терялось… но к чертям!

Ощущались автоматы,
Будто часть самих себя.
Вот он час!  И мы, солдаты.
В бой, за Родину, любя!..

Прекратились «самоволки»,
Позабыли про девчат.
О войне грядущей толки.
Всяк свой холил автомат.

Растянулись вдоль границы
«Бэтээры», танки, «ГРАД».
И не спится… стонут птицы.
И не дремлет автомат.

Среди ночи – шевеленье.
Сотни вражеских солдат,
Монолитной чёрной тенью
Заполняли остров…  Ад…

Меж фронтами – напряженье.
«Им» – сигнал, а нам – Приказ…
Только где он?..  К сожаленью
Там, в Москве, не «слышат» нас
И не «видят»… Наступленье…
Масса с рёвом «поплыла»…
Где, солдат, твоё терпенье?
 - Товсь!..
Была, брат, не была!..

Лёд ломался… шло сраженье,
Настоящий, крупный бой.
Бой на чьё-то пораженье,
«Там»…
Здесь гибли мы с тобой.

Подрывались «бэтээры»,
Загорались танки сплошь.
К нашей технике – «их меры».
Ну да разве всё учтёшь?

Командир погиб, Леонов…
Был бесстрашен офицер…
Танк – в отрыве.  Блик погонов
Стал мишенью… не пример…

Отличились в рукопашной.
Только всех не перебьёшь.
Перебили, день вчерашний,
Подавили, будто вошь,
Жаль – не всех.
Сперва не знали,
Что не смел враг отступать –
Отступивших убивали.
Сложно логику понять.

Измывались над телами,
Обезглавливали их,
А глазницы-то – штыками.
Так мог сделать только псих,
Или «зомби» «маоизма»,
Недоразвитый фанат,
Изощрённого фашизма
Отголосок, младший брат.

Нервы ныли будто скрипки,
Но «работал» автомат,
Перекошены улыбки.
Пару залпов сделал «ГРАД»…

Запоздал Приказ и «хэ» с ним…
Чьи-то «бошки» «полетят»
Вереницей…  тут –  хоть тресни…
Хороша система «ГРАД»!

Что ж от острова осталось?
Ничего, но говорят –
Был таков… такая жалость!
Хороша система «ГРАД»!

Долго с берега стреляли,
Всё скрывала тишина.
А от пуль – одни печали.
Но закончилась война.

«Полетели» чьи-то «бошки»,
Голоса едва слышны.
Тополиные серёжки
Украшали лик весны.

А вдоль вражеской границы
Шли учения «Амур»…
«Дембель», надо ж так случиться,
Задержали…
  - Только чур!
Всем беречь чужие нервы,
Месяц – это ерунда…
Батальон стоял в резерве,
Не уехав никуда.

 04.1969г.; 10.2006г.


 11.«Дембель»

Отработаны ученья.
Вдоль границы – сплошь войска…
Разрешили увольненья,
С ними вместе – отпуска.

«Дембель» был уж на подходе,
Через день, другой – Приказ…
И порадоваться вроде б,
Да тоска-печаль подчас,
Сердце тягостно щемила,
Под навязчивый мотив,
И душила, и томила.
Разъезжался коллектив
«Старичков», друзей армейских.
Подходил желанный срок.
В суете забот житейских
Он, ни близок, ни далёк,
 Был ещё не сознаваем.
Я всё так же бегал кросс,
Был упрям, но понимаем,
«Грызся» с Тоником всерьёз,
Строевым ходил.
 - Володя!
Отдохни, перекури,
Ты ж «старик»…
 - Похоже вроде
Ты устал?..
 - Я? Нет…
 - Смотри… –

Тоник строжился…
 - Как служит!
До последнего, пока…
 - Да их Тоник всех утюжит…
Ждал – почётный знак ЦК
«Ехал» – «Воинская доблесть» –
Из Москвы в политотдел,
Для меня награда, то есть.
 - Ну, ловкач, и здесь успел…

 …Но тревожно было что-то,
Уж скорее бы домой…
Где-то «вырезали» роту
Ночью. Хоть бы кто живой.

Совершались нападенья
В приграничье на солдат.
Кто остался жив – отмщенье.
Всяк свой холил автомат.

Всяк и сам определялся,
Утверждая свой настрой.
В части Логинов остался
На «сверхсрочной», старшиной.

А Кремлев, земляк, женился,
Взял прицел – Биробиджан…
«Извини, «старик», влюбился,
Ты зайди к моим…
 - Мужлан…

Был до армии женат он.
Тоник морщился: «Самец…»
К новой «пассии» накатан
Путь давненько был.
 - Наглец,
И на долго ль?..
   
«Оставайся,
Дам протекцию в обком
Или здесь располагайся…»
 - А Гостищев?..
 - С дураком
Вряд ли я работать буду, –
Предлагал мне замполит…
…Горбачев:
 - Ищу повсюду,
Радость …
  - Слышу, что бурлит?..
 - Да не смейся, уезжаю
Я в Германию служить,
Представляешь?.. 
  - Представляю,
Рад за вас…
Какая прыть!
Как мальчишка был он счастлив,
Весь светился изнутри.
Он ли? Некогда участлив,
Пересмешник… да гори…
Я – домой.
«А я – в Саратов,
В «глушь», –  Максимов размышлял, –
Повидать хотел бы брата,
А потом, как и мечтал,
На Алтай…
 
Девчонку бросил.
И зачем «мозги крутил»?
Избегал теперь…
Под осень
Приезжал ко мне, гостил,
По душе пришёлся маме,
Сокрушалась: «Сирота.
Оставался б, жил бы с нами…
Но была его мечта –
Жить, где лето и тюльпаны
Вечны.
Город Душанбе…
Там женился, дочь Оксана.
 - Жди, заеду я к тебе…
Мне ребята написали –
«Светит» нам велопробег
Вдоль Сибирских магистралей.
Так что, добрый человек,
 Жди гостей…
Как есть – мечтатель
Сильный парень Дегтярёв,
По профессии – старатель
И охотник.
А Кремлёв
«Умотал» в Якутск, вернулся
В Барнаул с другой женой…
 - Многоженец! Ты рехнулся?..
 - Дочь у нас, ребёнок мой…

Был знаком я с Валентиной.
Прожила всю жизнь одна,
Воспитала дочь Ирину,
Не последняя жена.
Но погиб он в катастрофе.
Жаль, но Бог ему судья.

… «Вот тебе замена. В профиль –
Будто ты. И в фас…
 - Как я!..
И худой, в очках солдатских,
И тетрадочка стихов,
И ефрейтор…»
Вид дурацкий
У меня был…
 - Нету слов…

Тоник в тон:
 - И я про то же…
«В школе был секретарем
И в «учебке»…
«Как похожи!..
Это значит – не помрём…
(И вздохнул…) тебя он будет
Мне всегда напоминать.
Знаешь! Пусть меня осудят –
Не хотел я повышать
Твоё званье, так ты ближе
Всем слоям – «низам», «верхам»…
Ты разумен и подвижен,
И сознателен, всё – сам.

Надо б дать тебе «капрала»…
 - Нет, не надо, я – домой,
Для меня и так не мало –
Две награды…
 - Ты –  герой...      
Он беззлобно усмехнулся:
 - Я завидовал, ты знай.
Тут бы ты не промахнулся,
Коль остался б…  обучай
Молодого… Подорванов?..
 - Да, товарищ лейтенант…
 - Обещаю, без обмана.
«Дембельнётся» мой сержант –
Отделение получишь,
Аппаратную и власть…
(На меня) а ты обучишь…
 - Лишь бы служба удалась
Без грехов. В тайгу не ехать…
 - А и ехать – не пущу…
 - Для поэта б не помеха…
 - Ладно «каркать». Не прощу,
Что тебе позволил «смыться»...
 - Грешен. Свой исполнил долг,
А в случившемся виниться
Хватит Вам, Возьмите в толк,
Что стерильность для сержанта –
Фактор пагубный. Лишь труд –
Есть основа для таланта,
А иначе – «заклюют»…

 …Написал письмо Петришин.
Он уехал раньше всех,
Без помех.  Такая «крыша»!
Не воспользоваться – грех.

Он писал, что сожалеет
Об отъезде – Кати нет,
А без Кати… что лелеет
Он надежду на ответ

От неё. И если примет –
Он вернётся…
 - Вот дурак!..
С сердца груз тяжёлый снимет,
Станет мужем ей…
 - Тюфяк…

…Я не видел этой Кати,
Не могу судить о ней.
Ангелок в кисейном платье
Облаков средь. И милей
В целом свете не отыщешь –
Представлялась всем она,
С уст Петра…
 - Да я б за «тыщу»…
 - Брешешь…
 - Может не дурна,
Только ноги волосаты,
Да в глазах, как будто, бес…
 -Мы ходили к ней до хаты,
Чуть по пьянке не «залез»,

Да раздумал.  Петька спился…
 - Как-то ездила на юг,
Отдыхать. А Петька злился…
 - Подвалил» давнишний «друг»
И… аборт…
 - Да эту Катю!..
 - Сам ты, Петенька, дурак, –
Поучал Кремлев…
 - Ну, хватит,
Разберусь…
Случилось так,
Что простил он… объяснились,
Он вернулся снова к ней,
Ненаглядной, поженились…
А потом двоих детей
Родила – Кремлев поведал,
Возвратившись в Барнаул.
Долго теплилась беседа,
Я, расслабившись, уснул.

…Окрыляли перспективы…
Новостройки, города
Ждали инициативы.
Уносили в «никуда»

Перелётные, шальные
Ветры радужных надежд.
И глазёнки озорные
Звали к подвигам невежд.

Затевались переписки,
В предвкушенье новизны,
Вопреки упрёкам близких,
Вечной жаждая весны
И девичьей, нежной, ласки.
Загрубевшие сердца
Ждали Золушек из сказки
Добрых, юных, образца –
Первозданных восприятий,
Чтоб шалаш и вечный Рай,
Путы цепкие объятий…
Не грешно, солдат, мечтай!

 - Адресок из Волгограда.
Если есть желанье дам,
Вместе ехали…
 - Не надо…
 - Зря ты так, подумай сам,
Вдруг да «склеится». Дивчина –
Класс! – Максимов предложил.
 - Ну а сам-то?..
«Есть причина –
Я с подругой «поддружил»,
Её лучшей. Так что думай,
Да поедем в Волгоград…
 - Что, «старик», такой угрюмый?..
 - Да вот, девушке не рад, –

Макс смеялся. Завязалась
Переписка…
 - Я прочла
И немного растерялась,
Даже думать не могла,
Что мне кто-то вдруг напишет,
Где Вы взяли адрес мой?..
 - Друг, Василий, рядом, дышит
Мне в затылок, за спиной.
Я пока письмо читаю…
 - А Василию привет.
Друга Вашего я знаю,
И для Вас-то не секрет –

Ждёт его моя подруга.
Пусть напишет ей письмо.
Я писал в часы досуга,
Выслал фото. Макс, «дерьмо»,
Не спешил.
 - К своей невесте
Я успею. Ты дерзай.
И тогда поедем вместе.
А потом уж – на Алтай…

 - Получила Ваше фото,
Очень строгий Вы на нём.
Ну, а все мои заботы –
О прописке. Мы живём
На квартире, и хозяйка
Разрешение дала
На прописку…
 - Замечай-ка…
 - Долго этого ждала…

Я – учительница в школе,
Брат с сестрёнкой, мамы нет.
Нам хозяйка, тётя Поля,
Вместо мамы. Вам привет
От семейства. Приезжайте
В гости или… вам решать…
И, прошу, не забывайте.
Счастья Вам… Я буду ждать.

Вам моё на память фото.
Там неважно я смотрюсь,
Нет другого…
 - Это что-то.
Здесь судить я не берусь…

С фотографии глядело
Миловидное лицо,
С добрым взглядом… потеплело…
Мог ли быть я подлецом?

Образ девушки-надежды!..
О такой я и мечтал,
Только облик её прежде,
Как видение витал…

А теперь её представил
В окружении детей…
Пред собою не лукавил…
Я решил.
Я еду к ней.
Доброта и свет во взгляде.
Фото в памяти стоит
Пред глазами… подпись: «Надя…
Ты взволнован, мой «пиит»?..

 - Я приеду к Вам, Вы ждите,
Через месяц, через два.
Откровенно, извините,
Вам поведаю. Едва
Вас увидел я на фото,
Ваши добрые глаза,
Свет во взгляде, от чего-то
Взволновался…
Да я – за.

Я за то, чтоб к Вам примчаться
В гости или… мы решим
Вместе. 
С Вами расставаться
Не хотел бы. Но другим
 Я могу вдруг оказаться,
Сразу разочаровать.
Вы – та девушка, признаться,
О которой и мечтать
Я не смел… но лик Надежды,
Образ девушки, как Вы,
Он являлся мне и прежде
Музой доброй, но, увы,
Это были только грёзы,
А теперь Вы – наяву.

Я примчусь, как только грозы
Отгремят, и в синеву
Устремится свет Надежды,
Свет лучистых, добрых глаз,
Глаз божественных и нежных…
Он настанет, этот час…

Только не было ответа.
Может, лишнее сказал?
Может, этот лучик света
Для меня угас? Я ждал.

Поспешила с приглашеньем,
Спохватилась и молчок?
Ждал письма я с нетерпеньем.
Ожиданий срок истёк.

Час настал, и я оформлен.
Направленье – Барнаул…
«Ну, помыт, побрит, накормлен?
В путь-дорогу…
Стой!.. –  вернул
Тоник, –  вот, на почте было…

Это было то письмо,
Что писал я. Вот и всплыло,
Разрешилось всё само…

Вскрыт конверт, видать – читали…
Тоник, сволочь.
 - Не грусти,
Видно – где-то затеряли,
Не отправили.
В пути
Вновь напишешь…

Он, паскуда,
Всю мне жизнь перевернул,
Вновь напакостил, «Иуда»!
Поезд мчался в Барнаул.

Написал, но было стыдно.
Что подумала она?
Не ответила.  Обидно.
…Раньше чуть, когда весна
Уходила вглубь туманов,
Лета строгие штрихи
Утверждались, Подорванов
Мне читал свои стихи.

Он был тонок, поэтичен.
Я – не толще, только всё ж
Прозаичней.
Он – критичен
И талантлив.
Молодёжь!

Слог его был музыкален,
Мог он образ воссоздать.
Мастер слова, уникален…
Записал в его тетрадь

Строчек несколько хвалебных.
Он был тронут и смущён,
Дал советов ряд «целебных».
Помогло.
Я был польщён.

Он любил своё Приморье,
Синей девочки глаза,
Королевы Синегорья…
- Я так вижу, –
Мне сказал…

У меня он «видел что-то»,
Но из вежливости лишь…
  - Раздолбал» стихи в два счёта.
Он был правильный «малыш»,
Непосредственный и чуткий,
И сложившийся поэт…
…Уезжал я через сутки,
Но стихи не бросил, нет…
               
…А ещё писал мальчишка.
Офицером стать желал.
Своим крохотным умишком
Он ещё не понимал,

Как серьёзно предприятье
Под названьем «кабала».
Но решился написать я –
Замполит просил. Была
Небольшая переписка,
Где его я поучал,
Объяснял, что степень «риска»
Велика здесь, отвечал
 На обилие вопросов.
Он узнал, что я поэт
И немножечко философ.
Как-то раз «пришёл» пакет,
В нём стихи поэтов местных,
Стопка тоненьких брошюр,
Много было интересных,
От стихов-миниатюр
До больших поэм. Приятно.
По сей день читаю их,
По причине мне понятной,
В каждый вчитываясь стих.

…День за днём, по трафарету.
Завершён последний год
Беспокойным, знойным летом.
Наступил и наш черёд.

«Старички», уже за штатом,
Отличались мы от тех,
Что, бывало, над солдатом
Издевались. Этот грех
Сами мы искоренили.
Построенье. Пробил час.
Все грехи нам «отпустили».
Песня звонкая лилась:

«Взвейтесь, соколы, орлами…»
Мы стояли на плацу…
Проходили перед нами
Роты строем… по лицу,
Взор размыв, слеза катилась –
Отдавали роты честь.
И не «в ногу» молотилось
Сердце — 
Праздник в нашу честь.

Попрощались все по-братски,
Обнялись.
 - Зайдёшь к моим?..
…Эшелон пыхтел солдатский,
Развевался шлейфом дым.

Переполнены вагоны,
На подножках – толкотня.
По петлицам, по зелёным –
«Погранцы»…
 - Эй, солдатня,
Ну-ка живо по вагонам,
Застегнуться, что за вид,
Где начальник эшелона?!. –
Комендант шумел…
 - Ты, жид,
Глохни! Парни отслужили,
Лучше «тявкало» закрой,
Ты там не был, где мы были, –
Капитан в ответ.
 - Блатной?
Гимнастёрка нараспашку.
А ремень на чём висит?
Снять немедленно тельняшку!
Знаешь, что тебе грозит?

Всех ссажу и в часть отправлю!..
 - Мы с Даманского, уймись…
 - Где начальник! Я заставлю!..
  - Говорю тебе – заткнись.

Ты не лез в огонь, под пули,
В морду смерти не глядел,
Ты не трясся в карауле,
Не искал средь мёртвых тел
Сотоварищей…
 - В чём дело?..
 - Комендант тут возмущён…
 -Что?.. Вам служба надоела?
Отпускайте эшелон!
Здесь с Даманского ребята…»
 - Есть, товарищ генерал,
Только форма…
 - Что, без мата
Не понятно? Я ж сказал!..

 …Сизый дым костров таёжных
Разъедал и застилал.
Было слёзно и тревожно,
Всё дотла огонь сжирал,
Алчно, с хрустом, наслаждаясь.
День – что ночь и ночь – что ад.
Как сквозь чрево пробираясь,
Путь домой держал солдат.

 - А мундир-то поносите,
Может снова призовём,
И с работой не спешите,
Вам повестку подошлём…

 - Жить на что? Как, без работы?..
И опять военкомат.
Вновь тревожно, от чего-то.
 - Отдыхай пока, солдат…

 …Написал письмо Петришин:
 - С Катей дружно мы живём…
Младший – Саша, старший – Миша,
Скоро в ясельки пойдём…

Инженером на заводе
Трансформаторном тружусь…
Не жалею я, Володя,
Что вернулся и горжусь
Я своей семьёю крепкой…
Горбачев «свалил» давно,
За него – Гостищев цепкой
Ухватился лапой, но
Замполит им недоволен…
Вспоминают все тебя…
Всяк решать конечно волен
Сам, любя иль не любя
Быт армейский.
Но на месте
Там ты был. Уехал зря,
Был бы в звании и в чести,
И тебе б благодаря
Удержался бы порядок.
В роте вновь царит «бардак»,
Матвияс на женщин падок,
Пьёт, не справится никак.

В Белогорск уехал Тоник –
Назначенье получил.
Звёзд прибавил на погоне.
А не зря ведь всех учил
Службе честной и достойной.
Отбыл с ним сержант Рожков,
Добросовестный, спокойный.
«Дембельнули» «старичков»,
Остальных, что из «учебки».
Молодёжь уже не та.
Нет ребят идейно крепких,
Комсомол «завис»…»

 …Черта,
За которой всё осталось,
Погрузилась в сизый дым,
Всё с огнём перемешалось,
Пепел, ветрами движим,
Частью стал седых туманов,
Восходящих из болот…

…Вспомнил Виктор Подорванов:
 - Не достиг ещё высот,
Но пишу, пишу помногу
За ночь. Кто бы всё читал,
Кроме Музы? Судит строго.
А сержантом я не стал,
Недосуг…»

…Бегут минуты,
Сними – годы-поезда
По неведомым маршрутам,
«Ниоткуда» в «никуда».

Отбивают ритм колеса,
Ускоряется их бег…
Окропили землю росы,
Заблестел на склонах снег,

Будто пепел в синей дымке
Догорающих костров.
Через долы и заимки,
Чрева ада, вой ветров,
Шёл состав не очень скорый,
Шёл солдатский эшелон.
 - Только жди, приеду скоро.
Эта явь, как долгий сон…

               11.06г.