Последняя из притч

Передо мной на бесформенном кресле
Стекало к паркету (я слышал звон капель!)
Бесформенное подобие местного
Участника общества соевых вафель,
Политых двойным обезжиренным маслом.
Ручку крутя меж облупленных пальцев,
«Прекрасно!» —
Негласное делал он гласным,
Стремясь в абсолют возвести свою власть, и,
Наверно, мечтая сегодня за ужином,
Маме своей показаться загруженным,
Чтоб выпросить пятую порцию сладостей.

Он долго писал на листе А-четыре
В какой проживаю я нынче квартире,
Кем я не являюсь, и кем я являюсь,
Являюсь ли вовсе (а вдруг показалось!)
И кличку моей одноногой собаки
Без уха, без носа, без глаза, без шерсти, без «э»
(Тут я понял, что сам хочу есть),
А без «я» (но подобное не спровоцирует драки)
Нельзя, как то выяснилось, выжить собаке.
Закончил на том, что я кум стрекозе,
А какой-то там стрекобаран — мой тесть.

Чрез два моих потенциальных взросленья,
Закончив писать, он ехидной ухмылкой
Позволил мне сесть.
И тогда я, насупив от гордости вены,
Устроился на раздвижном табурете,
Украденном вместе с веревкой и мылом
Когда-то Есениным в самом расцвете.

— Рассказывай, парень, зачем ты устроился
Поваром на затонувший Титаник,
Зачем ты варил из бычков папиросы,
Зачем ты курил их под водною гладью?

Сначала опешив (откуда узнал он?!),
Я стал диктовать, словно Марья Ивановна,
Все от конца и в упор до начала,
Делая паузы на запятых, что звучало,
Однако, не рвано.
Не рваной казалась история, даже
Отчасти похожей на нашу,
Всеобщую или российскую —
Это не так уж и важно.

Я долго трепался, пил литрами воду
(Казалось, я выдул до дна Атлантический,
Открыв для Колумба маршрут и по суше).
— Послушай! —
Воскликнула туша, —
Не трогай
Свою шевелюру с той периодичностью,
С которой я просто моргаю.
— Конечно, прости раздолбая!

Закончил я где-то спустя две погибели
Потенциальных от лишнего в имени
У восседающего предо мною.
Последним, что я себе нагло позволил,
Стал:
— Я, гладковыбритый супермен
С ярко-красной литерою «S».
— «Эс» как доллар?
— Скорее как змей,
но, возможно, и доллар... конец!

Тогда мы пожали друг другу ладони,
Раскланялись. Сколько мы с ним целовались — не счесть.
Он вручил мне всю кипу зловонную
И приказал ее сжечь.

Тогда я не понял, хотя осознание
Было буквально в моих же руках.
Вместе с написанным сверху валялся
Мела кусочек, обугленный в пламени.
И я, не приняв результат нашей встречи,
Закинул листы в несгораемый шкаф.
Домой я пришел не голодным до мяса,
Наевшись в итоге гречей.
И только сегодня, найдя в закоулке
Мелок, мне врученный тогда,
Я вывел на стенах, на парте, на звуке,
То слово, которое било мне в нос.
Деграда-
Ция — повод для слез.
Ни один из уборщиков больше не вытрет,
Не вытрет салфетка, носок, пылесос
Не вытрет то слово из боли событий,
Не выйдет, не выйдет, не выйдет.
Не выйдет!

Измученным знаменем, как гобелен,
Пусть выдохнет душами
«МЕТАМОДЕРН».