Песня. Рассказ, часть-4

   Затем его вкусно накормили наваристым борщом и  его любимыми варениками с сыром и маслом. А напившись горячего чая с малиновым вареньем, Санька совсем разомлел и, поблагодарив за ужин, влез на печь, где было особенно уютно и тепло, и стал наблюдать за жизнью уже оттуда.
   Вошёл отец с охапкою дров, положил их возле печки, не спеша свернул цигарку, прикурил её в тепле и, подмигнув Саньке, снова вышел на улицу. Мать, убрав со стола, уселась на своё место. Они с тётей пытались продолжить беседу, но прер ванный разговор как то не клеился, и в комнате повисла тишина.
   Родители Саньки, а он был самым младшим в семье, пятым, уже после военным, позднушком-кормильцем, были людьми уже в возросте. И хоть и малограмотные, но оба степенные, полны житейской мудрости, той, что с годами приобретают люди крестьянского труда,
живущие по законам природы и Бога,
а ещё по не писанным законам человеческой доброты и милосердия.
   Тётя была немногим старше матери, но та почему то обращалась к ней на вы и звала как то непривычно её-"нянька Полька".
   Этот воскресный зимний день они коротали за игрой в карты, а за обедом выпили понемногу вина, Санька заметил на окне пустую бутылку портвейна и рюмки, три, значит угощали и отца, и тот, будучи под хмельком, на сей раз не отругал сына.
   Было ещё не так поздно, и расходиться женщинам явно не хотелось, и они продолжали сидеть принаряженные ради праздника, а от выпитого по этому же случаю вина, лица их разрумянились и помолодели.
   -Давайтэ либо заспиваем, а, нянька Полька?-нарушила тишину мать. И в душе сразу с ней согласившись, тётя спросила:
-А яку ж!-
-Ну давайтэ про чайку. Начинайтэ, а я подхватю-
   Тётя выпрямилась на стуле, зачемто разгладила фартук на коленях, а затем, опершись локтями о стол, неспешно опустила на него обе руки, большие, натруженные кисти которых, легли на скатерть, одна на другую, ладонями вниз, крестом. Подняв голову, она взглянула на сестру уже как то по особому отрешённо и низким, красивым грудным голосом начала песню. И в комнате неспешно и как то торжественно
раздалось:
   -Вот вспыхнуло утро,
   -Румянятся воды,-
   И эти две строки прозвучали так ладно, будто распластались неспешно и открылись прямо в песню две большие и красивые половинки волшебных дверей! Затем быстро, почти речетативом, в нарастающую вышину ушла, похожая на полёт невидимой птицы, строка:
   -Над озером быстрая чайка летит...-
   И, взглянув друг на друга, и, согласно кивнув головами, женщины запели вместе:
   -Ей много простору,
   -Ей много свободы,-
   Голос матери накрыл красивым серебром бронзу тётиного голоса, и под потолок взлетело их дивное, до звона в ушах , громкое и согласное..:
   -Луч солнца у чайки
   -Крыло серебрит!-
   И, кажется, что ещё не смолкло после повтора последнее материно -и-и-т, а тетя уже открывает такую же чудную дверь второго куплета:
   -Вдруг выстрел раздался!..
   -Нет чайки прелестной,-
   И снова, лестницей вверх, речетатив с протяжным окончанием:
   -Она умерла, трепеща в камыша-а-х-
   И далее, с надрывом, грустно печальное:
   -Шутя её ранил охотник безвестный,
   -Не глядя на жертву, сам скрылся в горах...-
   Начавшаяся было дремота, слетела с Санькиных глаз, и он, улегшись на живот, и, подперев ладошками подбородок, широко открытыми, горящими глазами, стал смотреть на поющих-мать и тётю, стараясь не пропустить ни слова, внимательно вслушивался в их дивное пение!