Под кистью Снейдерса

  В мужицкой бане пар и жар
снедает мужиков размякших,
от пива разомлеших вкривь и вкось,
на полках в ряд сидящих,
раздвинув широко колени,
стопами крепко упираясь в полок.
Коренасты и тучны.
   Веником дубовым,
наломанном в соседней роще летом,
средь них один хлопочет -
 отрок или юноша розовотелый
в шапчонке войлочной,
 в ушанке белой, трудится
 над  плотью без пушка,
с тоненьким жирком подбрюшья,
томящимся  вкруг глазливого пупка,
как глаз испуганный у зайчонки.
А ниже аккуратно выстрежен лобок
с уныло оголившимся  самцом,
торчат трёхдневные щетинки.
Так ягель северный срезают языком олени.
Такой туманится лубок.
Глаза его округлые, бледно-голубые,
как на рассвете небо
с мерцающей звездой,
затепленное сизым дымом,
скользят по вновь вошедшему в парную,
и, сжатый пальцами в перчатках,
усердно, трепетно  хлопочет пышный веник
о ягодицы яблочного налива,
вдоль упругих лядвий бомбардира
с натянутыми мышцами,
как рыба в нерест бьётся о лодыжки,
о  грудь с сосцами розовыми,
подобным нежным  утреним вьюнцам.
Листок дубовый прилип к ключице.
  Голь обтекает и лоснится,
как будто для того, чтоб вздорной кисти
Снейдерса в ночь осеннюю присниться
в образе увесистых плодов и фруктов
на столе фламандской трапезной,
в прижимистых руках кухарки,
хлопотливой и, как всегда, сварливой.
Где-то сын её запропастился ночью.
Опять в пивной кабацкий отрок
Или с девицею порочной!