По долинам и по взгорьям...

   Мы с мамой шли по цветущему лугу и громко пели:
- По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперёд...
Вчера мы с братом тащили спички, кто поедет с мамой в Горький за товаром на аптечной машине, а кто пойдет вместе с ней делать инвентаризацию в сельских аптеках. Мне выпало второе! Мы вышли на берег небольшой речки, продолжая орать:
 - Шел отряд по берегу,
Шел издалека...
Шел под красным знаменем Командир полка...
   Перешли речку по двум, прогибающимся до воды, жердям, перекинутым с одного берега на другой. И вошли в берёзовую рощу, которая была единственная около нашего лесного городка. (Остальные леса вокруг были хвойные.)
Взобрались на дамбу, высотой в одноэтажный деревенский дом и пошли по ней до ближайшей деревни. Пели птицы, а мы ещё громче:
Смело, товарищи, в ногу!
Духом окрепнем в борьбе,
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе...
   Я уже ходила по этой дамбе, нет -ездила... У меня была подружка-одноклассница, мы ездили с ней в ту деревню, в которую шли с мамой, недели две назад к ее бабушке... Я поделилась этой новостью. Не рассказала только, как мы летели кубарем с этой дамбы вместе с велосипедом, потому-что я не удержала руль.
   До деревни было километра два и дошли мы туда весело и быстро. Пока я погоняла клевачего петуха и шипящих на меня гусей, выпила парного молока из рук сердобольный старушки, сплела венок из больших ромашек, насобирала светлячков, мама закончила ревизию в аптеке и мы пошли дальше...
   А дальше было небольшое сухое болото. Мы перепрыгивали с кочки на кочку. И вдруг я промахнулась и провалилась между ними... Внутри все похолодело от страха! Ну и не от страха - тоже! Между кочками было сухо и мягко, но холодно! Кочки доходили мне почти до плеч и без помощи я бы оттуда никогда не выбралась. Мама согнула деревце надо мной. Я ухватилась за него и,переступая по вертикальной поверхности кочки, кое-как выбралась.    Дальше начался великолепный  лес с корабельными соснами...  Смолистый воздух
сам вливался в лёгкие. Настроение было отличное! Попадалась брусника. Мы на ходу лакомились ей, заедая белым хлебом.
   Так дошли до следующего села. Я занялась своими девчоночьими делами, а мама - инвентаризацией аптеки.
Потом мы снова шли через леса и поля. Проверяли аптеки и снова шли... Пели мамины любимые революционные песни. (Не знаю, почему она их любила.) Ее сатиновые шаровары раздувались на ветру, а у меня на голове, в такт шагам, из стороны в сторону болтался черный конский хвост.
- Там, вдали за рекой,
Засверкали огни,
В небе ясном заря догорала...
   Показалось село Шестерики.  Это был последний населенный пункт для проверки. До туда, от усталости, я уже еле ползла. Ещё натерла ногу новыми кожаными кроссовками. ( Лучше бы, как обычно, пошла в кедах, на толстый шерстяной носок... Сейчас бы не хромала...) После инвентаризации, нас вкусно покормили и решили сделать доброе дело: остановить проходящий мимо товарняк. (В экстренных случаях это разрешалось сделать, чтобы быстро доставить больного в город. А до города шесть километров.) Мне велели сказать, что болит живот. И вот перед нами остановился целый товарный состав с двадцатью  вагонами и величественным локомотивом!  Мы забрались в него и перешли в кабину с другой стороны. И - поехали! Поезд уже летел на всех парусах, когда я, по целой куче железок, наконец-то  взгромоздилась в кресло машиниста. (Мама села в кресло помощника).
- Наш паровоз вперёд летит
В Коммуне остановка...
    Поезд неожиданно встал, как вкопанный, посреди леса. В кабину к нам влетает помощник машиниста, видит мою счастливую рожицу и начинает орать, что я остановила поезд! (Откуда мне было знать, что все эти железки, по которым я лезла - тормоза!?) Глазами он дал понять, что влепил мне подзатыльник и убежал... Наконец, мы доехали до города... Я ковыляла по ночной улице, держась за маму, и гундела себе под нос:
- Голова обвязана...
Кровь на рукаве...
След кровавый стелется по сырой траве...
Нога болела ещё неделю...