День 6

Мне полезно было бы остаться и послушать, о чем идет речь, но я по обыкновению решился пропустить очередной день. Ну как пропустить, не так чтобы «по рюмочки» или сквозь сито, а именно сделать паузу и растянуть день оставшись наедине с самим собой. Я знаю, через год такой возможности не будет, кроме того мне придется думать, где найти текущую работу и снимать комнату одному. Но сейчас, я не пропускаю ни малейшего времени оставаться вместе с самим собой, мне нравится Я. Это тот, кого я люблю всем сердцем. Я бродил как мятежник по городу, я шагал и шел куда глаза глядят, мне нравится это чувствовать. Мне нравится так жить. Я, наверное, не буду гнаться за всеми деньгами мира, не буду терять собственное самообладание, позволять наступать себе на горло и душить свое я, лишь бы оставаться при определенной заработной плате и в сущих адовых условиях. Мне бы просто заброшенное местечко, с видом на матрас и четырьмя стенами, вот и все что мне требуется от жизни. Никаких царских угоднических условий проживания. Общага, значит общага. Тараканы, значит и они в том числе. Я порою чувствую неким аскетом, пробивающимся к новой встреченной мною жизни, к солнцу как росток тянущийся по весне всем своим маленьким тельцем, стремящимся только к одному, к жизни! Мне кроме меня самого ничего не нужно. Книги и дорога. Бесконечная дорога. После нее не хочется ничего настоящего, после нее ничего толком и не надо. Вечер, что дышит прям напротив, что терзает мои легкие, что оставляет легкий хаос в настроении. Тот дым, который бывает при обогреве и костер, греющий измученную душу и холодный разум. Мне все это не безразлично, я этим отягощен, я этим взволнован и до глубин нового и еще не созданного, или созданного я эти удручен и опьянен. Вряд ли я когда-нибудь стану прежним человеком, при другом сознании мне им и не стать. Нелепица, что я в безумном бреду говорю тут и пишу на бумаге останется лишь вчерашним воспоминанием, где мне не хочется ни капли изменять текущие строки… а я пишу и пишу, не в силах остановиться и задуматься. Я говорю будто сам с собой, только изредка посматриваю на новую строчку. Так, о чем же это я? Ведь все сущее уже и не сущее. Действительностью не назовёшь. Я человек без прошлого, где мне есть начало и где мой конец. Я знаю, что у каждого есть струны под названием семья или брак, хотя это слово исключительно имеет, по моему мнению, слишком двойное значение, и трудно это уловить с первого раза. Ну как вот, я пришел к выводу хоть и краткому для этого вечера, я живу один, и я еще проживу один. Мне ничего не надо, ни семьи, ни остатка меня, именуемым моим родом или кем-либо названным. С чем я столкнулся, я только отталкивался и плыл дальше, по обыкновению. И безликий в своей великости день сурка меня миновал, точно таким же образом, как и охваченный тоской хотел меня настигнуть. Но я был таков. Я был слишком одинок и не признан им, я был как невидимая для человеческого глаза среда, состоящая из атомов и молекул. Я никто. У меня нет имени и я не знаю в действительности существую ли я. А все, кто видит меня, может они лишь играют определённую роль по тому, чтобы я вдался в бессовестную веру. А? Что же тогда скажете на это? Моего чемодана нет, нет и моей смерти, и никакого воздуха. Все скомкано, все брошено, и я брошен. До глупости смешно все за что я держался, было по обыкновению ироничной глупостью и ошибкой. Нет ничего стоящего внимания и озарения среди ночи, нету ничего толкового, носящего смысл. Но что есть я? Как не злое говорящее кладбище разочарований, которое тоже не имеет смысла? Злой комок эмоций, не выпитого и не допитого алкоголя, не выкуренных сигаретами множество дней? Непостижимость какая-то, и легкость бытия заключается именно в этом. Не верьте ничему что видите, и бытия по сути нет. И сути тоже. Мне хочется порезать себе все вены, вскрыть их легко и непринужденно с улыбкой на лице и больше никогда к этому вопросу не возвращаться. И пусть будет ясно светить солнце, озаряя озябшее тело, которое лежит в бессрочном времени, все в крови и с застывшим окостенелым взглядом в просторный любимый горизонт. Может это и есть та картина, которая вызвана написаться маслом? И речь, которая когда-нибудь умолкнет в надежде на нечто, только уже все будет бестолково. Какое впечатление производить и что писать в одиноком и скупом вордовском документе. Может хватит уже? А?