Тиская поэзию, 12090 слов

не судите строго,
        тогда я был лет на 10-50 моложе,
           или, наоборот, судите строго))
                фото 2010 года

ТИСКАЯ ПОЭЗИЮ

ПЕСЕНКА ПРО БАХА
Хрипы в сердце,
свисты в пузе,
Бах на розовом коне
едет к розовой медузе.

Бах на розовой медузе,
фугой дырочку сверля
в фиолетовом арбузе,
жиром вертит кренделя.

Музыкант из флюгельгорна
выдул белоснежный звук,
Бах сказал ему: "Пук-пук"
из общественной уборной.

И стоял свояк, бледнея,
зависть мерзкую храня
и симптомы злобы сея
на Баха и его коня.

СЕЛЬДИ
-Сельдь моя, скользните в бочку
для маринованных сельдей.
Случку Вы прошли? Носочки вей.
Я моряк в штанах в полоску,
о матросская бровя!
- Ваш ребенок любит соску?
-Мой сосиски любит, фря!
- Кабы я была царица,
я б для батюшки царя…
-О моя селедка, птица,
я побочный сын царя!
И хотя здесь "сколько стоит"
управляющий закон,
на худой конец и соя – боб,
большой флакон
подарю тебе с духами,
а? Мигнешь мне или нет?
-Пейте Вашу водку сами,
ухожу я.
-В туалет?
-Фу, дурак!
-От дуры слышу.
-Фигу Вам, а не любовь.
-Но-но-но, прошу потише!
-Убери свою морковь!
-Да, но я моряк в полоску,
о матросская бровя! "
-Ваш ребенок любит соску?..
-О, ему до фонаря…

Плавая без утешенья
среди мелочных забот,
заслужил моряк прощенье,
вывалившись за борт.

Но на дне огромной ямы,
без обид и без людей,
он грустит, как бык, упрямо,
по морю пламенных сельдей.

ГОРИЛЛЫ
С паюсной улыбкой
горилла мне говорила:
"Какой-то ты хлипкой, хлипкой
и рыло твое мне не мило".
"На мыло его, на мыло", -
другая горилла вопила,
а третья горилла манила
и говорила: "Милый!.."

ДАНЬ ДЕКАДЕНТАМ
У меня на подушке гадюка,
Которая меня кусает,
Каждое утро она уползает,
А я таю, таю, таю.

А вчера мне гадюка сказала,
Что она меня кусает,
Потому что любит.
Я знаю,
И я таю, таю, таю.

У меня на подушке гадюка,
Она жалит мне губы и руки.
Я люблю, я от счастья рыдаю,
Но я таю, таю, таю.

ПЬЯН
Я пьян, меня качает, качает –
веселье на веслах весны,
мысли какие-то длинные,
какие-то чистые мысы – наступить охота,
а я-то пьян, какие качели – хохот!
А вот и моя подруга.
Она чудо ,
она не хочет, чтоб я ее тронул –
бутон
и мягка, а тигрица и злится,
ну, по-жа-луй-ста, сжалься!

Я пьян, меня качает, качает
из стороны в сторону.
 А вот и моя подруга.
Сейчас я ее догоню и шепну –
потому что я помню про стих,
только первое слово забыл...

Она меня поняла, а обняться не хочет.
И куда-то пропала, как точка, как и не была.

Жизнь такая:
куда-нибудь пропадает,
лижешь пятки –
и горько, а все-таки сладко.
Жизнь как девка непостоянна –
верна, как жена...

А вот и моя подруга.
Нет, не гоже, она страшновата
и метнулась, как конь,
испугавшись чего-то.

Я пьян, меня качает, качает.
В этом мире, конечно, не просто,
и все же
я не стал бы змеей,
потому что я добр... я иду в подворотню.

В этом мире не просто,
но хорошо, что живется,
а вот если б война –
мне ползти б и колоть-околеть.

Голубь...ишь,  ты, бродяга... не спишь?
тю-тю-тю, я не трону, дурашка.
А вот и моя подруга.
Только с кем-то она говорит,
а я подожду – он уйдет.

...Тю-тю-тю, я не трону, дурашка.
Руки? Нет, ничего...
а потом, может быть, я же скульптор
и не пьян, а велик?..

Подожди же, не уходи,
это было за папу, за маму теперь...
Нету матери? тетка?

До свиданья, прости, ты – прекрасна.
И не думай, что я так уж плох.
До свиданья, прости,
я желаю тебе быть счастливой, спасибо...

Я бегу – так я пьян – к фонарям.
Жалко спать,
я бегу не туда, где мой дом и где сон –
потому что я пьян.

Жизнь не может иначе:
она улыбнулась и плачет...

ЛЕТО
Мне муха нажужжала песню,
Манящей девкой пробежала
И что-то прошептала дерзко,
И что-то мне без слов сказала.
Она мне песню нажужжала,
Про зной сказала мне без слов,
Дохнула пламенем духов
И, улетая, обещала...

ЛЮБЛЕННЫЕ ЛЮБЛЕНЫ
Любленные – люблены!
Голова к хвосту,
тонкая бечевочка,
сургучная печать...
Любленные – люблены,
не надо отвечать.

"А ты, мой конопатенькой,
не надо,
не лги,
залезешь в долги
с этой новой Катенькой".

"За что ей даришь шанечку,
скажи,
а?
Пустые слова,
забыл ты свою Танечку".

Запытаны, закопаны,
копытами затопаны,
губами перегублены,
но любленные – люблены!

ФАУСТ
Когда доживу до седых бровей,
Фаустом стану
и – в путь.
"Маргарита, - скажу ей, - эй!
я приехал тебя обмануть".

"Но, Фауст, -
мне скажет моя Маргарита, -
я боюсь Вас, Фауст,
и дверь моя закрыта".

"Мефистофель, стамеску!"
И – бах-бабах –
"Маргарита!"
"Фауст..."
"Маргарита!"
"Мефистофель,  выйди".
И – бабье ах
у разбитого ее корыта.

Но всякому делу
свой черед,
и когда Маргарита уснет,
я услышу через водопровод:
"Ку-ку, Мефистофель зовет..."
 
ИГРА В ШАХМАТЫ
Безумный свист в моих ушах,
куда несусь, зачем?
...................................................
-Шах, дорогой мой, шах!
...................................................
-Чем?!

-Видите ли, мой поэт,
мы – разнополые два слона.
Молчанье обманчиво – поет
вечерняя тишина.

Слышите, как накалена?
Через минуту – взрыв!
Мелодия белого слона
в черном родит мотив.

Натягивает повода
бессилья и силы гнет.
Через минуту – взрыв
гнет поводов порвет.

Вы броситесь на меня,
я прошепчу: ах!
И мир опрокинется, звеня.
Шах, дорогой мой, шах...

1966
Уплывающая вдаль,
несущаяся мимо...
Весенняя печаль
неутолима...

Хнычьте,
Ваше Высочество,
Ваша молодость
в подтяжках.

Тихонечко,  на цыпочках,
сюда, Ваше Высочество,
Ваше Высочество,
помните? –

Первая дрожь –
ах! – и поцелуй,
первая любовь,
белая баллада
(бешеная свежесть
первого салата) –
 
Ваше Высочество,
Вы хлопнули дверью,
и все пропало!
......................................

Уплывающая вдаль,
несущаяся мимо...
Весенняя печаль
неутолима...

** *
Стиль у меня такой –
молчу потому что много.
Ты говоришь, накой?
У-у, недотрога.

Денься куда-нибудь!
Хочешь? – ко мне на грудь...
Ты говоришь, накой?
Стиль у меня такой.
КОГДА НАДО ВСТАВАТЬ
Утро мудрым меня сделало,
Только – ох, как звенит подушка!
Только – ох, до чего белая
лезет ко мне в подружки!

-Пай, - говорит, - мальчик,
спи, - говорит, - лучше,
чем ходить на работу,
у меня на плече.

Ты на моей даче.
Солнца негодный луч –
это моя забота,
камень в мою мечеть.

-Вечер еще не кончен,
ночь еще в полном разгаре,
потанцуем, хочешь? -
в шумном безумном баре.
И я говорю: "Ладно.
Только – звенел будильник,
лада моя лада, надо уже вставать".

Но я говорю: "Ладно".
И я говорю "Дивно,
лада моя лада,
потанцевать" –

Последний вальс,
закрыв глаза,
когда уже гаснут свечи,
когда еще многое надо сказать,

только – окончен вечер,
когда через следующее па
будет окончен сон
внезапно – как отлетает щепа
и падает патефон.

ВЛАСТЬ КОПЕЕЧКИ
Покрыта кружевом таким,
что хочется кричать:
 скорее скинь его, нагим
нам кинуться в кровать!

Но ты не та, а я не тот,
и не жужжи, я сам свищу,
я много лет тебя ищу,
но ты не та! а я не тот!

Я в новом платье короля,
я голый в поле фонарей.
но ты меня не жди, не млей,
я дал большого кругаля.
Обратный ход моих часов
меня в Истляндию влечет,
обратный вес моих весов
подбрасывает и несет.
Покуда память сердцу врет –
я добрый рыцарь Дон Кихот.
Но время движется вперед,
и сердце меньше верит, вот.

И рыжие твои бока
(пока на солнышке лежал)
меня лишь тронули пока,
но я еще не завизжал.

А время движется вперед!
И зубы ржа уже берет,
и скоро штабеля кишок
раздуют пузо,
как мешок.

Я стану тот, ты станешь та
(мечта для черта – не черта,
копейка рубль бережет,
и я уже частично тот).
1965 г.

БЛАЖЬ
Иванов, любитель джаза,
улетел на помеле.
Какая пропажа!
Какая пропажа!
(для родственников)
во мгле.

И ведьме Велимира:
"дашь, - говорит,- дашь?
летающую с лирой
дочку твою Блажь?"

Ведьма бормочет: "Дело,
бери, у меня их две,
обе как деньги: спелые,
готовые к еде.

"Бери моих девок, властвуй,
Мисс Франция, так та
не стоит тебя, зубастый
сын моего кота".

"Бери, я тебе дарую
 моих дорогих дочерей
(дурных дочерей воруют,
а умных берут из дверей)".

"А дочь твоя кто вторая,
которую ты мне дашь?" –
спросил Иванов, впадая
в тревожащий кожу раж.
И ведьма поправила волосы,
погладила помело
и молвила гадким голосом:
"Покуда не рассвело

сама я себе – дочка,
сама я себе – мать,
а нынче такая ночка,
что дочь я себе опять".

"Бери, я себя дарую.
Иначе – найдешь ли Блажь? –
дочку мою вторую,
которая – корень наш".
"Поэт, я тебя желаю,
иди заводи мотор
(какая плохая жена я! -
а муж мой хранит топор)".

И руки, кривые крюки,
сплела, как весной плетут,
когда обещают руки
и никогда не врут.

А после обнялись тесно
двое и спели песню.
И видели дети, глядя.
как быстро летел дядя.

** *
Я сегодня чужой –
никому-никому я сегодня не сын.
Я сегодня чужой потому,
потому что сегодня – один.

Водолаз среди рыб,
я иду, никому не знаком,
среди каменных глыб,
среди каменных глыб
я – блуждающий ком.

Как в объемном кино
мимо лица и руки плывут.
Я сегодня иной
на дороге длиной
в сотни длинных минут.

Мимо города,
мимо округлостей жоп
я сегодня иду, потому что иной и чужой.

Проплывают высокие фонари
и потоки колес,
и пролеты зеленых витрин,
и последние буквы
бегущих по стенам афиш
исчезают как будто
мираж искуривших гашиш.

Я как мир среди мифов
бреду по не спящей Москве
в полночь, в желтые липы
и в смех во сне.
1965 г.

СМЕРТЬ ИВАНОВА
Как наряжен и надушен,
рано вылетев в трубу,
тих, беспомощен, послушен,
Иванов лежал в гробу.

Говорили две девицы:
"Он хотел на мне жениться".

"А меня он звал, сестрица,
Голозадою царицей".
"Ах, в него уж не влюбиться!"

И шептала третья: "Гадины,
он меня звал Ненаглядиной".

А в углу сидела рыжая
бессовестная ****ь,
говорила: "Слушай, ты же
обещал меня *бать".

И снился Иванову
последний чудный сон,
как будто бы он снова
без памяти влюблен.

Плод нежности сердечной,
сей сон перешагнул
срок жизни быстротечной
и потому был вечный.

Она была прекрасна,
как все, что сатана
творил, терзаясь страстно –
такой была она.

...Она к стене прислонена,
вход заперт на засов,
рука ничем не стеснена,
под юбкой нет трусов.

(В поступках наших суета –
блоха на георгине,
и лишь святая простота
достойна герцогини.
Кого смущает этот акт
и рифма "нет трусов",
тому я сообщаю факт:
под юбкой нет усов).

О разговоры без штанов!
Уж меру чувств теряя,
"Я твой", - ей шепчет Иванов,
она ему: "Твоя я".

Ах, вот и тайн взаимный плен,
и серебрится грудь,
и, кажется – все в мире тлен,
в одной любви лишь суть.

И расплетается коса,
и ждани новых встреч ниможь,
и четверть каждую часа
пронизывает тело дрожь...

...Куда любимая девается,
когда любовь охладевается?
Она, чихая, одевается,
уходит, снова возвращается...

А между тем, а между тем,
как часто в мире прочно
лишь то, что прочности совсем
не стоит и порочно!

Любовь, когда венчается,
похожа на приманку.
Увы, она кончается
похожей на шарманку.

И уж не надо обладать,
а жаль другому отдавать.
Так, завершив любви обряд,
пил Иванов ужасный яд...

Отравлен жутким ядом,
вот тут и умер он.
И снился Иванову
последний чудный сон...
1972 г.

МАГИСТР ПАРАНОЙИ
Из уха черепа вперед
так хочется поакать,
но блин на блюде не дает
ума створожить мякоть.

Баланс души расходится:
для чьей открылся ласки
зад юной богородицы,
завзятой педерастки?

Бедняжка… Но какая масть!
Ах, как бы ненароком
нам с нею вместе не пропасть
с ее большим пороком.

Чу, а не зов ли пастуха
влечет туда, за раму?
Нет, это биопотроха
зовут родную маму.

Там плоти полиэтилен
течет, как Курасиво.
Маэстро отвратителен.
Но как же все красиво!

Жена художника, Гала,
сто тысяч раз ему дала
волшебные пилюли
с названьем ули-люли.

И вот владычицей Земли,
недурой преуспевшей
нарисовал ее Дали,
весь потный и сопевший.

Жужжит, как генератор,
дает электроток
Огромный Мастурбатор
на запад и восток.

Обиднее всего,
что член его натружен,
а нету ничего.
Он сам себе не нужен!

Малина-Магдалина,
что плачешь преподобно?
Не плачь, Гала-Галина,
Христу висеть удобно.

Похож на радиатор
его добротный крест.
Христос, как медитатор,
сквозь веки зрит окрест.

В мозгу его засевшая –
ух! – кислая на вкус,
Венера недозревшая,
как яблочный уксус.

Вечеря Тайная… Накал –
апостолы в амбиции…
Вот жалость! Сам Христос попал
на сгиб между страницами.

Хотя здесь кое-что не то –
не в том искусства сила…
Спасибо, Черная, за то,
что книжку приносила.
Лето 1975 г.

ВОДИТЕЛЬ, ВЕДАЮЩИЙ ЧИ-ЧИ
Водитель, ведающий Чи-Чи!
Двух сидений не занимать!
Птичек не обнимать!
С мании величий трусы не снимать!
Таков обычай – заводи хвост бычий!

Поехали!

В Чи-Чи! В Чи-Чи!

В Чи-Чи колбасный нынче денек,
в чучеле неба его –  светлячок,
в Чи-Чи разинула белая мать
небо и птичек не будет ломать.
 
В Чи-Чи! В Чи-Чи!

Посмотрите налево:
Уж две недели как нет тут свалки.
Посмотрите направо:
Едят вороны, они же – галки.
А ниже, с изнанки,
видны испанки.
Водитель чего-то к седлу прирос.
Остановите сейчас Чи-Чи-воз
за Институтом Знания,
у здания Внутреннего Мироздания.

Мама! Мое Мироздание!
Как плохо видно под слоем пыли!
Лишь духи, которые нас лупили
за то, что мы их еще и любили.
Летают в пространстве их оплеухи,
хотя фантомы и мрут, как мухи.
В Чи-Чи проходит мое бытиё,
то-то так чешется сердце моё!

Водитель, видите Кассиопею?
Войдите и выйдите,
а то я потом не успею.

Ухо пролетело
на крыльях нации
в пределах радиуса эманации.

Маленькая бесконечность
на тоненьком каблучке
выражает человечность
в меру сжатом кулачке.

Манна небесная, зубной порошок!
Холодно!.. Тесно мне!
Хорошо... хорошо...

В часах золотых и цепях свободы
водитель так втюрился в Кассиопею
и упилил с ней на долгие годы,
забыв на седле корабля портупею.
Время, часть тити,
тела частицы,
хочет ловчить и
выйти за круг
китайской стены,
где Чи-Чи-потам
будет бонзе учиться,
и каждый поедет в Чи-Чи сам,
чтобы увидеть, что там случится.

В Чи-Чи! В Чи-Чи!

ПЕСНЯ-РАЗМЫШЛЕНИЕ №2
(текст песни)
Обувь тесная сомнений
искажает танца власть.
Под звучание волнений
стоопасно стоупасть.

И профессия шута
обещает стать обидой,
когда шут теряет виды
на влекущие уста.

Не спасет улыбок бледных,
утопающих в волнах,
безразличий привередных
нерассыпавшийся прах.

Вот уж многие века
жирный буйвол опасений
обегает пир весенний,
пьяно дергая бока.

Но проходят дни и ночи,
укрощаются обиды,
мы опять имеем виды
и мы снова верим в очи.
1978 г.

ОКНА
Там, за пределами окна,
в пурпур кусая губы,
мне говорила та, бледна:
"Какой ты сердцем грубый!"

Все лето было в доннике,
а я и тех знавал,
кто вальс на подоконнике
едва не станцевал.

И было мокрое окно,
меня в окне видали,
и это  было так давно,
что было это едва ли…

ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР
Молодежь волнуют груди…
Царь сказал. что будет вече…
Было, есть, а что-то будет
в этот первый летний вечер.

В летний вечер запах липы
остросчастьем в ноздри вмажет,
и нежнейше кто-то скажет:
"Милый, мы сегодня влипли".

Голова целует ноги
многоярусной богини –
это гонят тенебоги
удирающих бегиний.

Шепот, смех и, догоняя,
поцелуй несется в мыле,
драгоценности роняя
и сшибая опостылий.

В занавешенном, оконном
свете, тусклом, как от пыли,
прямо в дом заехал конный
и танцует на кобыле.

Звонко цокают копыта –
бьет, балует рядом счастье,
в дрожь бросая следопыта –
о иллюзия участья!

Как боков девичьих кожа
липий лист щекочет шею…
…………………………….
…………………………….
1975 г.

 
ДУСЯ
(поэма)

Всей грудью! Воздуху! Фасаду! Дусю!
Чтоб нежно целовала мне ресницы
влагалищем зеленых губ.
Я еду на этаж двацпятый,
оттуда лягушонком полечу,
паду на Дусю.
На ее зеленом теле
найдутся два зеленых волоска -
закваска странности,
Туманность Бабушки,
китайская лягушка перемен,
мускатные колбаски
с маком.
Прими Жар-птицу, Дуся,
как макака,
жарь птицы жир,
известных миру кур.
Токката:
Ибо все мы - носороги
всем. известного румына,
в небе раки-козероги,
остановимся и мы на
скок-поскок
(не скок по скуке),
скуп Восток, а Запад падок,
как и я
паду на Дусю -
на ее зеленом теле
два зеленых волоска
и оттуда лягушонком
на этаж двадцатипятый -
чуть влагалищем ресницы
целовать зеленых губ.

Дусю я трясу, как Грушу,
за ее большие груди
через правое плечо.
Подо мною бьется-бьется
ее белое с зеленым,
ее раненое тело
на подушке горячо.
Дуся стонет и рыдает,
Дуся просит-умоляет,
а два маленьких ушонка,
над которыми мошонка,
раскраснелися, как раки,
но, зеленое снаружи,
побеждает тело Груши.
С Лизаветой - бусы-зубы,
до рассвета я бузил бы,
но не дремлет моя Дуся.
мая Дуся и весны.
Она зубы обломает
сизой дуре Лизавете,
дорогой мне на рассвете,
если встретит - репу свертит,
птичке уши оторвет.
Но еще крутее Феня,
и мужик ее суровый -
если встретит Лизавету,
то и мне не сдобровать.
Нас всего-то - кот наплакал:
не считая Лизавету
да еще крутую Феню,
у которой мужа нету -
только я один
и Дуся.

Сердце бьется все сильнее,
чуть - и выскачут куранты -
Дуся, мая Дульсинея,
я от радости синею,
Дуся шепчет: -Россинант ты...
Дуся, страшно дорогая,
вся зеленая такая,
распластается, как кочет,
мне на спину мерзко вскочит -
...Хорошо в степи скакать,
свежим воздухом дышать,
я свободен, я кружу,
а как стрелка час опишет -
без дыхания лежу,
Дуся рядом хрипло дышит.
Призрак Зигмунда явился
и в ногах остановился,
ибо то, что он увидел,
Зигмунд с детства ненавидел:
Щечки-дуси розовеют,
губки-дуси розовеют,
попка-дуся розовеет,
пипка-дуся розовеет.

Вновь я посетил ту-Дусю.
Она гремела, как фанера,
но мысль ее, как магма растеклась,
и Дуся раскладушкой разложилась.
Мечтала Дуся о другом,
надулась, надувалась, дулась
ду...ду... - но
при виде прелести бездонной
потек внутри ей ток долдонный.
В ней от лобка до носа
два метра, знак вопроса,
и странный, как аттрактор,
когда по телу дрожь,
в межу въезжает трактор,
как прыгающий вошь.
Четыре славных года,
как вешка нас свела,
и восемь - с парахода
как прыгать начала.
Я лесенку приставил,
на Дусеньку залез.
О Пиза не из стали!
О Родионов лес!

Здрасте, здрасте,
разделите мои страсти!
Тема Дуси продолжается.
Дуся встала не батут,
груди дыбом развеваются,
инда веером бегут.
Вдруг она как заорет:
- Пилот, вперед!
Прыгай, вакса, с парашютом!
Что же я тебя прошу там?!
И так страстно кувыркается,
в небо пятится, как рак,
на лету дораздевается
в облака кричит: - Дурак!
Тут товарищ мой восстал, ища
чуткой встречи у влагалища.
Вижу маленькую кочку...
Проведя на кочке ночку,
тут и я вам ставлю точку.

Ах, Дуся! Вкусище! Люблю
ее дрожайшие ресницы
и две волнующие очи
в обход десницы,
в них бифуркация презрения и страсти,
термометр разорванья, члена.
Сними с себя жетон.
Она вдвоем на ложе.
Как девственно явление пупка!
Шевелятся срамные губы в "здрасте",
природа вопиет - коленки гладить,
чтоб ощутить их круглость или наглость,
шутя и нежно - словно два рояля:
"Она и Петр о фортепиано".

Без берегов, без дна, без мели
лежала Дуся на панели,
чернела буйная фигня,
и фаллосы над ней фигнели.
Душа плыла в душистом теле
и колокольчики звенели,
а фаллосы над ней синели...
Но милая ждала меня!

Дуся вечная красавица,
у нее такая задница,
словно всех она касается,
скинет платье, приосанится,
снимет плетку со стены
знай, стегать себя по заднице
в предвкушении вины -
розы красные бледны.
Тут ее желанье точит,
как подскочит, как застрочит,
как утоньшится волчком,
и в блуждалище, как в скрипку,
глядь, берет себя смычком.

Болты политики потуже затяну я
и, круче поднимая таз,
пройду у озера - Вас мимо, озоруя,
с издевкой глаз.
Зачем Вы прыгаете, труся,
как вид блохи?
Я Вам прощаю имя Дуся
и Ваши глупые стихи.
Которых вы слова забыли,
но я Вам рада,
прощаю Вам, что Вы любили
не там, где надо.
Что выливалась слов параша
на лебедя - под видом "Дуся"...
Невинна... Ах, опять я Ваша?!!
Несите гуся.
Москва, 1996 г.
 
ВЕНОК
СОНЕТОВ

1.
Так мир неповторимо нов!
Сдается прошлое, сдается!
Кариатидою основ
и прошлым веком назовется.

И пусть глаза слепит от боли
и звон в ушах от нежных слов
и непокой от важных снов –
гудит мотор на валидоле!

Род беспокойный человека
все выше ростом – век век от века.
Ты, счастья старая загадка,

Уж скоро будешь решена,
судьба твоя предрешена –
так дух захватывает сладко!

2.
Так дух захватывает сладко!..
В дым превратив тьму сигарет,
ты постепенно, ах, как гадко,
себя почувствуешь, атлет.

И, юная, рыча, как львица,
теряя яркий цвет лица,
презрев знамение отца,
здоровье тратит атлетица.
Поверь, придет с годами месть,
на смерть похожа – смерть и есть,
и ты не первый, кто здоров.

Вот мы, как были мы моложе...
Греха ль таить – дымили тоже.
Пустое дело докторов!

3.
Пустое дело докторов –
искать опасный фаг слюны
средь фауны микромиров,
когда мы просто влюблены.

Шурша бумажными делами,
она войдет – и нежный ток,
и жгучий жар, электрошок
пройдет на миг между телами.

Взметнется сердце в высоту,
недосягаемую, ту,
где аромат хранит тетрадка,

Где тайный смысл обычных фраз
и где, конечно, самый раз
диагноз ставить: лихорадка.

4.
Диагноз ставить: лихорадка -
открыта уж рецептов дверца,
когда лихая конокрадка
уводит в ночь коня из сердца.

Она, смеясь, его оставит
в толпе кочующих цыган
и сердце бедное заставит
забыть о счастье тот обман.

Она пуста и равнодушна
и скучно ей, ах, как ей скучно,
а он не вынес расставанья.

Когда любви не пробудить –
любить не следует казнить –
расставим знаки препинанья.

5.
Расставим знаки препинанья.
укоротим хвост крокодила,
причешем космы мирозданья,
умыв торчащие светила.

То слушать легче нам, что лестно.
А мысли злая росомаха,
гипербола, разит с размаха,
и это скучно. Но полезно.

Разнообразие обличий
природы – прудом ограничим,
искусство – сотнею картин.

И тесный стул уж виден в кресле.
Но что же сохраним мы, если
полет и дерзость укротим?

6.
- Полет и дерзость укротим, -
так развлекал синклит бандитов
Абу Али Ибн Син Фатим,
сын Ордена иезуитов.

Звенят забвения литавры,
уж канул в Лету сон веков,
и в новый век – без дураков -
мы ищем связь с Альфа-Центаврой.

Но драме верный артефакт
найдет с потомками контакт.
Как мы в ответ им загудим!

И будет смысл слов чудесен:
- В восторг любви и в славу песен
мы мир навеки превратим!

7.
- Мы мир навеки превратим, -
потомков глыбится присяга, -
в летящий неба палантин
и в счастье грека и варяга.

- Нет, брата стукнет побратим, –
клубится песня черных грез, -
в весну руин, в осколки слез
и в зной мы Землю обратим.

О вечный переплет узла!
Ты будешь вырван, корень зла –
так сердце жаждет ликованья!

И невозможен здесь обман,
и хлынет страсти океан
в пустыню скудости желанья.

8.
В пустыню скудости желанья
сошлет не возраста напасть.
а слишком жгучие лобзанья
и слишком пламенная страсть.

Там, в дюнах умиротворенья,
нас не коснется катаклизм,
и мы, довольный механизм
забудем прелести волненья.

Но странный звук кристальной ноты
нас разбудив, напомнит что-то - 
и душу жжет уж лет размен.

Все просто: осень, листопад,
агент известной фирмы "Ад"
влечет нас в тернии измен.

9.
Влечет нас в тернии измен,
потомкам зрелым в назиданье
желанье злое перемен,
коварный принцип подсознанья.

Природы опытный шаман
создаст небесное родство –
божественное существо
или оптический обман.

Жгут тело острия заноз,
но коллективный, как гипноз,
взор обращается к Кармен.

И дни опять бегут назад.
Виной – осенний звездопад,
такой опасный феномен.

10.
Такой опасный феномен,
как промежуточный сонет,
нас приземлит в пустыне стен,
и лишь верблюды ржут в ответ.

Бредут верблюды до утра
к оазису, где сам исток,
скрипит и сыплется песок,
а слово – ветерок у рта.

Лишь волны тают вдалеке,
да всхлипы влаги в бурдюке,
да зов зурны, и звон цимбал.

Когда же разум устает,
мираж изящества встает:
Как шея с плавностью лекал.

11.
Как шея с плавностью лекал
внутрь платья утопает,
воображенье – ах, нахал! –
план тела обнажает.

Царица стройности нога,
богиня пируэта,
как автогенная дуга,
приварит ум поэта.

И он напишет – ум-па-па,
прикрыв сиянье черепа,
про романтическую грудь,

Про огнедышащий букет
любви, которой еще нет,
но может мир перевернуть.

12.
Но может мир перевернуть
тот, кто найдет рычаг, опору
и очень маленькую штору,
чтобы решенье не спугнуть.

И, канув в черную дыру,
Земля на место возвратится,
чтобы наоборот крутиться,
закат встречая поутру.

И, пятками вперед ступая,
пройдет гречанка молодая,
спиной прокладывая путь,

И музыка – уп-уп – гремит,
но неизменна, как гранит,
любви непревзойденной суть.

13.
Любви непревзойденной суть –
лишь синтетический предел,
но сладко нам тревожит грудь
ее немеркнущий надел.

Подобно утренней звезде
она сияет вновь и вновь,
и след так явственен: любовь –
на не проснувшейся воде.

Красою редкой небо дышит,
и зов ее уж сердце слышит,
и скудно пуст, кто не искал.

И эту влагу, жемчуг, нить
природой нам дано хранить,
как истины святой бокал.

14.
Как истины святой бокал
царю не пить перед народом,
как не иссохнет вдруг Байкал,
как Аполлон не стал уродом,

Как чревошепотом не петь,
трубе не вторить соловью,
лозе не обмануть змею
и золотом не станет медь,

И как не пишет без помарок
и тот, в ком образ снежно ярок,
плод вечно-юношеских снов,

И как пройдет твоя тоска –
хоть ты надгробная доска –
так мир неповторимо нов.

15.
Так мир неповторимо нов,
так дух захватывает сладко!
Пустое дело докторов –
диагноз ставить: лихорадка.

Расставим знаки препинанья,
полет и дерзость укротим –
мы мир навеки превратим
в пустыню скудости желанья.

Влечет нас в тернии измен
такой опасный феномен,
как шея с плавностью лекал.

Но может мир перевернуть
любви непревзойденной суть
как истины святой бокал.
5.11-21.12.1976

** *
Комар прилетел и лёг.
Комар, прилетай и ляг.
Комар прилетит и ляжет.
Прислушайся... Что он скажет?

** *
Он киргиз или казах,
у него азарт в глазах,
а она проста, как тачка,
тоже гордая казачка.

** *
Речушку назвали Моча.
Текла она в форме лекала.
Текла она, тихо журча.
Откуда она вытекала?
 
** *
Через тонкую резину
вижу чудную картину,
вдаль уходит перспектива –
я внутри презерватива.

** *
Мне букашка-таракашка
не скажа, не доложашка,
что онашка мошку съешка,
от которой я бежашка.

** *
Прочь кальсоны и халаты,
и очки. В любви вся соль –
ведь рождают чувство бабочки,
а съедает его моль.

ХАЛЛЬСКИЙ КЛОПИК
Пары знакомых,
мне незнакомых,
съедены горы солей.
"Уровень пота в крови насекомых
пять миллионных долей".

В красную книгу! Но кто это сзади
слушает грубую лесть?
Бедная Катя! Как это некстати –
калльского клопика съесть!

Катится Катя, наклон ее тела –
тема отдельной статьи.
Вертится катино то, чем вертела
вплоть до последней еды.

Кружатся ваза, жасмин и бутылки,
стройные ножки, обман,
адские кущи, лимоны и жилки
и половинка-банан.

Медика! Верного! Катя блюет!
Верный – как кот по ковру.
Катина строчка: -Идет, пока врет.
Верный: -Да-да, пока вру.

** *
Я напишу трясущейся ногою,
что никогда я не бывал в Вербилках,
трясущейся шершавою ногой.
Теперь уж поздно. Поздно мне в Вербилки
(с трясущейся сиреневой ногой).
Как говорится: "Дорого яичко
к Христову дню" (и не одно оно).
И Вы, с которой встретиться в Вербилках
мне было, как судьбой, предрешено
(когда она в сирени утопала),
ужели пишете костлявою ногою:
"Ах, никогда я не была в Вербилках,
где я могла...
Как Вы".
 
ВЕСНА
  днем, все тает,  ручьи
  и очень скользко
Весна уж, ну что уж,
вот да уж, куда уж,
заденут по заду –
получишь почет,
но только когда уж
чирикнут,
тогда уж
в галошах по саду
и потечет.
4 февраля 2002 г.

** *
Джаз заиграли за стеной.
Кто я? Я вижу сон,
что Джон играет за стеной.
И вдруг я слышу стон.

Что кто-то стонет за спиной.
Он спит и видит сон.
Давай, друг, выпьем по одной,
раз Джона клонит в сон.

Играет джаз, а за стеной
я сплю. Я вижу сон,
мы с Джоном выпьем по одной
и тут услышим стон.

Не скрипки стонут за стеной
и я не вижу сон,
и Джона нет уже со мной,
а только Джона стон.

** *
Ветряк крутился по ночам,
души касался,
хотя казалося часам,
что он чесался.

Часы чесались по ночам,
души касались,
и утром видно по часам:
часы чесались.
2001 г.

** *
Я канареек велемастер,
надежду юношей питав,
приятен, но не опыт трав,
которых юношей ломают,
они антонимы не знают,
туземец небу господин,
но не от перца он один.
Его пример другим наука,
а отношение друзей,
которым есть еще докука,
избыв волнение детей,
купишек радости игрушек
не погоняя обонять,
не обгоняя догонять,
таким хоромы закрывая,
затем, что ходят никуды,
они прелестные плоды
державы горестной разлуки
полуживого забавлять,
но не лукавого задашь,
того, кто ходит меж часов,
секунды стрелкой погоняя,
когда испанка молодая
вдруг оперевшись на балкон,
с небес сшибает ноте фон.
2001 г.

ДУСЯ ПОЗДНЯЯ
Дуся – это магнитная буря в ночи,
на ребристой фанере грудей кирпичи,
опоясано сердце червонным ремнем,
а в колготках клубит черный дым, даже днем,
как вагонкой обшита глазурная ель
и мечта следопыта садится на мель,
и любовь гильотиной на шею падет,
когда Дуся в колготках на Землю сойдет,
и с отрубленной шеи слетит голова,
недосказано слово, и я целова...
 
ПАЛИНДРОМЫ

** *
Окно тонко
и нет и тени
ее шее –
"Я б юлила, глаза залгали любя"...
Ими замарана рама зим и
рано фонарь,
болеет ее лоб,
ледок, Арбата бракодел,
и не мер времени –
фрак арф,
одно рондо,
и шорохи хороши
(милашка, как шалим!)
О то фото!

** *
Течет вода садов, течет,
потоп, потоп,
унес кису Дуси к сену –
иди сиди
и Дусю суди.
А липа пила,
а лапа капала,
а не с сена,
а не на
котяток.
 
** *
Я Света, на канате вся!
Я ню июня,
я низа разиня.
То хохот,
то пота топот,
а то потолок около топота,
зона заноз.
Я Света, на канате вся!

** *
Мир тих, хитрим,
мы, дама, дым,
мадам,
мы дым,
мадам,
мы дым!

** *
Лебург огрубел,
теребя руку куря берет,
Юлю
за руку – раз!
А то, хох, охота
Тапу щупать.
То кот
нежен,
охо!
А к часу кусачка:
"Вот Ев цена – купи пук, а не цветов!"

** *
Пел – шлеп,
копчики чпок,
уже лежу,
о ты, рок, корыто!

** *
Еva was a wave .

** *
Полюби, Зибюлоп!
Ладузар разудал!
Кумир Ашаримук!

** *
Шок, сор и роскошь,
жара раж,
жал бал Елабуги и губ алела блажь...

** *
Оков течение к Оке и нечет в око…
Пал снег на тангенс лап...
 
** *
По сути, Пит усоп,
он в аду давно,
там мат,
ромики кикимор,
но он
или
оно
еще
и-и-и!
тут!!
Пит еще-тот-еще тип!!!

** *
Тираду ракам Макар ударит –
Макар и ракам
тирады дарит!

** *
Я не пеня!
Цирком мокриц,
бзик изб,
лап узором мороз упал,
дороги не в Звенигород,
я не молоко около меня,
а был – глыба.
 
** *
Ура жару!
Ура пару!
Еще! Еще!

ПИКАССО
О ссаки Пикассо!
А чо моча?
Очень нечо!

** *
И Лиду, бывало, к школе – у елок школа, Вы будили:
- Кинь, Лиду, будильник,
иди!
Она: -Рано.
-Ах, уди, Лидуха!
Леша зашел,
а Лидок шкодила:
-Рано, фонарь.
-А по попе не попопа?
Мало попе пополам,
пел шее шлеп.
Но вот -  это вон,
и леди вы видели?
А кто кокотка?
"Ах, уди, Лидуха!"
 
** *
Я не Феня,
а Вова.

** *
А д;рог мотам город, коси-дери! Сев, я, ворон, упер репу, тер трохи, вижу: лежа дед не рад аренде – даже лужи, вихор трет, упер репу, норовя веси редисок, дор;г – матом города...

** *
Я
мед ем,
течет
в осу с усов.
-Леш! Осам усы! С ума сошел?

** *
Мим
усадил Лидасу
на бжик и жбан,
усладил и дал су:
-Еще... еще...
 
** *
Она рано
заквакала: "Кавказ!"
Вася, опоясав,
левее ее вел,   
таз, более нее, лобзать.

** *
Ла Скала ласкала
зад Иры-задиры.

** *
Яд – зов гвоздя.
Азот – кур фруктоза.
Анещерпа запрещена.
А на Руси бэби с Урана.
Ценим с этим Смит-эсминец.
А Хукса-то потаскуха.
Тещи щель лещ ищет.
По Парижу жира поп.
И дур груши, и Шур груди.
Мера секса с кесарем.
Я тетя! Как, я дядя? Я дядя! Как, я тетя?!!
-И тети – каки дяди, и дяди – каки тети.

** *
А леди видела.
Ее обуло голубое е.
Адам: - О, помада!

** *
Макакам: -На, на банан!
Она гопала погано.
Актеру, батя, табуретка.
Акулинину попу ни-ни, Лука!

** *
Таракан, на карат!
Ба, бикини, финики баб!
Купюр дарю пук.
Гоним, а щи с усищами ног.
Нищ, нежен, он липу купил, но не женщин.
Ее на разик и заранее.
И не фагот речь чертога Фени.

** *
Лидер Пудер предупредил.
Козявок гель легко вязок.
На траве дрова, а в орде Вартан.
Мукомола Мукума ломок ум.
Косы висок у лба клубок обул каблук оси высок.
Манюню нам!

** *
И в бюллетене тел любви
она и Петр. О фортепиано!
 
** *
Ян уколол окуня.
Ик!.. А рыбка как бы раки...

** *
Оков течение к Оке и нечет в око,
косе песок
и чуть тучи,
небу – бубен!

** *
На дереве сан на севере дан.
А леди в косе уток ела, далеко туесок видела.

** *
Я
чар врач,
 а лечу чучела.
Оле: -Чу, чу. чучело!

** *
Баркаса краб,
я ликую у киля –
на киле – пеликан!

** *
Топал, как лапоть,
Велимир (Рим и лев!)
резал, как лазер,
букв куб.

** *
Лети, жилец, цели житель,
лети, лис, усилитель
(летит Сема, заместитель).

** *
Кудесник Кинседук
посуху усоп.

** *
Я,
наива павиан,
летел
нежен

** *
Утро во рту.
Ищу щи.

** *
Откуда свет?! Те, в саду, кто?!!

** *
Я, соло голо голося,
соловья волос.

СТИХИ ПО СЛУЧАЮ
К ДЕСЯТИЛЕТИЮ ЛАБОРАТОРИИ
О наши женщины! Для нас
вы словно солнечные ванны –
и призрачны. как плексиглас,
и как сады благоуханны.

Когда одна, бутыль неся,
едва бедром своим качнула –
всю душу мне перевернула
она, бутыль свою неся.

Сознайтесь же, что проку в том,
когда, бензол перегоняя,
придете к мужу вы потом,
безумно химией воняя.

А мне, родные, не затмит
вся эта химия моя
других деталей ваших я,
а попросту сказать, ланит.

Когда вы таете, как торт,
в, увы, его ужасных лапах
благоухая, как я горд!
Ведь здесь и мой частично запах.

Все это шутки. Идиот
дурными пусть их назовет.
Мы беспристрастны. Мы – мужчины.
Вы – сладострастны, как пружины.

Ум – не последнее в ряду
других необходимых качеств.
Глупышки мелют ерунду.
Но вы все мелете иначе.

О, вы мудры не по годам!
Как часто ваши мысли рдятся
подобно спелым ягодам,
которые в еду годятся.

То нежный профиль ваших рук
мне сердце заколдует вдруг,
и словно пахарь на межу,
я заколдованно гляжу.

То лезут девушки под тягу,
устроив выставку всего,
что манит принца и бродягу.
Ах, я не вижу ничего.

И меркнет сонный будуар
пред пылом вашего огня,
когда заденете меня,
когда вы тащите дьюар.

А дней рождений карнавал
отобразит ли ритм строчек?
О, сколько я перевидал
у вас подарочных сорочек!

За двери выставлен Сенека.
Освобождаясь от обузы,
вы создаете тайну века:
куда вы прячете рейтузы?

Вот феномен Ениколопов,
сумевший вас соединить,
одних обняв, других похлопав,
в одну божественную нить!

И пусть мой стих не всем по нраву,
но праздник этот ваш по праву.
Рука моя дрожит от страсти...
О женщины! За ваше счастье!
8 января 1971 г.

** *
Кошка, прекраснее слога "ко",
вильнув хвостом, уходит за "шка"
и произносит слово "мя",
как охрипшую ноту "фа".

Усатая башка,
полосатая кишка,
полная грации,
как стихов Горации.

Дарю сей стих в День Валентина
Мальвине милой.
Буратино.
14 февраля 2000 года.
 
** *
В Татьянин День,
В Татьянин День,
опять в лесу цветет сирень,
мозги, конечно, набекрень,
и, в ожидании баранины,
я жду тебя, мозгами раненый.

Скажи мне, тезоименитка,
зачем иголке в ушко нитка?
Ответь, как гребень волосам.
Чтоб лучше слышать – знаю сам.

Желаю я тебе, Татьяна,
найти жилетку из сафьяна,
полегче чтобы на работе,
чтоб занесло на Паваротти
и ангел пусть тебя хранит,
хотя в ушах моих звенит,
и я не знаю, чтоб жить дольше,
пить надо меньше или больше?
25.01.2003 г.

** *
Мы  находимся в Москве,
сядем, дети, на траве,
ножками помашем,
пальчиком покажем,
вот он, вот он, юбиляр,
он напишет циркуляр,
циркуляр, циркуляр, циркулярище,
поздравляем, юбиляр, юбилярище!

Полимеры иль металлы,
все  равно – это фракталы,
фракталы, фракталы,
везде одни фракталы!

Лишь успехам небывалым
Александр недоволен: 
Коммунизм, ура! – построен,
но в объеме
пока достаточно слишком малом.

У нас – сирень и грядки,
красивые, как в Греции,
и тоже все в порядке
с эрекцией дирекции.

Когда был Берлин маленький,
с кудрявой головой,
он тоже бегал в валенках
по горке ледяной!

В стране Берлинии
такие линии:
в блеске берламутра
наступает утро,
море плещется без бури
в сини берлинской лазури,
в ваннах не пиявки,
а берлинявки,
то есть дамы в тортах,
сверху без,
берлионеры в шортах,
берлиардеров лес,
распивают мерлы
и рождают берлы,
и отсутствует навоз,
а в берлоге Берлиоз,
в ресторанах свежий кляр,
Саша Берлин – юбиляр!

Юбиляр, на все ты руки,
Берлин, ты кусок науки,
спередуки, не с задуки,
турбулентен и пластичен,
как плэйбой фотогеничен,
и научную ауру
ты пихаешь в нас, как гуру!

Берлин - ты как каланхоэ,
ярок цвет со всех краев,
там ли, тут ли, за рекою –
нет таких калан*уев!

И сказал тут Буратино:
- Папа Карло, ты дубина,
приведи цыганку с яра,
чтоб поздравить юбиляра!

Чтоб он с ней пустился в пляс
для присутствующих здесь дам,
эх, раз, еще раз,
Карабас наш Барабас!

Рододендрон, кориандр,
олеандр, Александр!
Ты природы сложный комплекс,
классик, Достоевский, его "Идиот",
Берлин ты! И Свет-жена, как компас,
взад-вперед к свершениям ведет!

Восемь на семь без остатков
рифм поэтических,
у тебя нет недостатков
ни физических,
ни физико-химических!

Царь наш мудрый Берлиндей,
будь здоров, не охудей,
чтобы никогда, балдея,
не воскликнул ты: "И-де-я,
Дуся! Муся! И-де-я нахожуся?"

Видел много я Венер,
все едино – баба,
а ты будешь не просто пенсионер,
а работающий пенсионер
всероссийского масштаба!

Берлин, Берлин бородатый,
ты не бей меня лопатой,
я в 2040-м году
поздравлять тебя приду!

Когда был Берлин маленький,
с кудрявой головой,
он был физтех удаленький,
а вырос с бородой!

Когда мы были молодые,
ох, дамы были удалые – 
покорны твоему уму
и обаянью твоему,
они так сладостно визжали,
и выговору твоему,
бессильны подражать уму,
мужи младые подражали!

А нынче – погляди в окно:
под голубыми небесами,
великолепными коврами,
блестя на солнце, сельдь лежит,
прозрачный клерк вдали синеет
и мель сквозь тину зеленеет,
и плечико в пальто звенит.

Если станешь ты ужасен,
сам с собою не согласен,
то как Волька и Хоттабыч,
из бороды дерг волосок –
и опять душой высок!

Пусть ветер не на месте топчется,
пусть солнце светит,
дождик мочится,
еще судьба, индейка, шлюха,
не наградит томленьем духа,
и если зуб твой скажет "у",
пусть примет Бог твою мольбу
и остановит в зуб пальбу!

Потихонечку копи,
островок себе купи,
чтоб от репетиции
всем, кто в этом зале,
перейти к традиции,
и не на вокзале!

Ножками помашем,
пальчиком покажем,
вот он, вот он, юбиляр,
пишет, пишет циркуляр!

Пусть Берлин светит,
дождик мочится,
и пусть все сбудется,
чего тебе захочется!

** *
Какая дама рыжая,
красавица бесстыжая,
ползи же к ней, ученый муж,
она не скажет, что ты уж.

И вот она, нарядная,
на юбилей пришла
и много-много радости
детишкам принесла.

Химфизика  –  дама
семидесяти  лет,
она наша мама,
а Берлин ее дед.

ПОБЕДА ГЕОМЕТРИИ НАД ХВАТИТАМИ
Катя по катету катит катушку,
гипотенуза пинает Катюшку:
«Гипотенуза длиннее, чем катет!» -
а Катя катушку катит и катит.

Мапа и пама (т.е. папа и мама) едят за столом,
Костя компьютер включил за углом,
гипотенуза пищит: «Хватит, хватит!» -
а Катя катушку катит и катит.

Перевалила через вершину,
света быстрее несется в долину,
гипотенуза короче двух катетов –
это победа над армией хватитов!

Дети послушные время не тратят,
все на катушки,
а то их не хватит!

СЕСТРЕ НА ВУЛКАНАХ
Неба тайная комиссия
раскусила тело пломбы
и, покорные эмиссии,
полетели в небо бомбы.

Камни с дымом вылетали,
снизу люди наблюдали:
летели шары и ромбы,
потому назвали – бомбы.

Только ты в них угадала
поворот спины и зада,
потому что увидала
в них амнистию из ада.

Вот он, вышел по амнистии,
вот вошел он в обиход –
с утопическою миссией
базальтовый Дон-Кихот.

Что-то царственное вроде
там летит, небес касаясь –
Клеопатра на свободе
замирает, охлаждаясь.

И, отпущен по ошибке,
словно пилигрим в хламине,
он стоит и держит скрипку –
о, маэстро Паганини!

Как толпа к вратам подходит –
черти весело смеются:
лишь немногие выходят,
тьмы и бездны – остаются.

Регистрируй. сейсмоптица:
там дают условный знак,
что желают появиться
Пушкин, Гоголь и Бальзак.

И для удовлетворенья
твоей мысли широты
вижу я, что видишь ты:
Иуда вышел, лев творенья.

А как ночь – вулкан двуглавый
все бубнит. Луна и лава
завораживают глаз
в сотый раз, как в первый раз.

И опять же, не редея,
души там плывут рекой,
чтоб от мук найти покой,
застывая и твердея.

Пепел, красок переливы
дарит приходящий день,
и пришел смотреть олень
на возникшие мотивы.

Полно тут со снами драться,
с ленью сонно не греши,
пора, сестра, за кисти браться
и письма длинные пиши.

Век Амуров и Диан
канул – биты одолели.
Наши жизни – параллели,
время – наш меридиан.

Небо, пленники, палатка,
деньги. дорого, Камчатка,
край нетронутых парабол,
где – с твоим письмом – и я был.
1-5/XI 76 г.

** *
Телки, лик лет
тут ли? А химия и Михаил тут.
Ума даму мог Алфимов оловом и флагом
тереть,
Миша, даму ума дашь им?
То рисуя ус и рот
а порисуй у сиропа,
малюя юлам,
нежен,
маслом, а не нам, ослам,
акварели, филёра "ква",
нету, ту-ту – тень,
а палитра – море, перо, март и лапа,
и сиси,
и к лету телки.

Сюда не приводи, сосед,
соседку до   x    и после   y    лет.
-Однако же какая же!!!
-Же до или же же уже?

НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА И ПОРНО
О, как люблю я в этот час,
когда ты здесь, и свет погас,
и без трусов мне горячо,
ты просто гладишь мне плечо.

И я твои целую руки,
потом расстегиваю брюки,
губами увлажняю рог
и умираю между ног.

И невозможного охота.
Я – *лядь, сказал недавно кто-то.
- Пусть друг твой с нами завтра будет...
И ты, смеясь, мне гладишь груди...

Сама себя я ненавижу,
катаюсь по ковру, но вижу,
что, руку приложив к пистону,
уж ты звонишь по телефону...

И через час меня, игриву,
уже *бут и в хвост, и в гриву...
Я вся дрожу, мне даже зябко,
я стала мягкая, как тряпка...

Но мало им, средь бела дня
они насилуют меня!
Берут, как курицу за лапку,
*бут, *бут меня, как тряпку!

Они похожи на волчат,
Я плачу, а они рычат!
Один меня согнул в телегу,
другой *бет меня с разбегу.

Когда ж закончилося лихо:
- Я на*блась, - сказала тихо,
и, завернувшись в одеяло:
- Не мало мне, -  сказала вяло.

Но чтобы был доволен друг,
я пригласила двух подруг.
Такие *ляди! Пробы мало!
Уж я от мести хохотала!

Вот отоварили барухи!
Себя не в силах обуять,
амбалы ползают, как мухи,
а *ляди фыркают: - Стоять!

И два аптечные флакона
швырнули с высоты балкона
и сели, развалясь на кресле,
и ждут, чтоб мужики воскресли.

Смеясь их доят и молчком,
губами доят и рачком,
по одному и в бутерброде,
и мне смешно тут стало вроде.

У них на лбу надулись вены,
а я руками тру им члены,
а сзади, их обняв, как змеи,
подруги им целуют шеи.

Потом согнулась я в телегу
и говорю: - Давай с разбегу"
Куда как меткость подевалась!
Ну, мальчики! Откуда вялость?

Ну, что же вы все мимо попки?
Нет, вы глупы, как будто пробки!
Тут кремы в ход пошли и мази,
и *ляди прыгали в экстазе.
Расшевелили их нахалки
и, хохоча, считают палки.

Как вспомню – вздрогну по сей день я –
да, то был вечер воскресенья.
Мы их как надо уходили
и мальчиков от них родили.

ЛЕСБИЯНКИ
Варька званая пришла,
гордый рыцарь, но без лат,
поманила, позвала,
скинула с себя халат.

Раскраснелась, расцвела,
гладит ласковую кошку,
потихоньку завела
в пах мне нежную ладошку.

-Хорошо... а погуляй
целиком... –Не буду, больно.
-Ты смеешься! Суй давай.
Глубже, Варька... Ой, довольно!

...А тебе засунуть тоже?
Сядь сюда поближе,
чтоб не натянулась кожа...
Локоть чуть пониже...

Хорошо как! Мы ладошки
целиком засунули.
Расплели мы свои ножки
и на все мы плюнули.

Сжали пальцы в кулачок
медленно и туго,
улыбнулись, но молчок –
смотрим друг на друга.

Все нутро мое дрожит
в сладострастном раже,
Валька мысленно визжит,
вздрагивает даже.

Хорошо нам узнавать
из чего мы, птицы.
Тихо стали мы вставать,
медленно садиться.

Тихо – раз, быстрее – два,
три – как лесбиянки.
Прут из зеркала на нас
инопланетянки.

Долго можно так мотать,
но и нас достало.
Варька стала хохотать
и "отзынь" сказала.

Шаловливые ладошки
сложим, поцелуем
и как две большие кошки
с мышками балуем.

Но от Варькиного смеха
иль от зноя лета
в животе возникло эхо
с призраком валета.

Вновь волна меня ласкает,
от томления спасет,
Варька нежная, морская
так порывисто сосет!

В предвкушении предела
Варька попкой завертела,
она мне больше не дает,
как ненормальная, встает.

Мы полчаса буравим очи...
Ну, а потом меняем позы...
И лишь остаток этой ночи
мы спим, измятые, как розы...

** *
 "Но тени, -  Лика думала, нелепо пеленала, - мудак или нет он?"

 
** *
Я на бабе Е*абаня.
Лазер. о*уев, Еве ухо резал.
Я – ух! – и ни *уя.

** *
Я, соло голо голося,
лепо сопел,
соловья у *уя волос.

** *
 - электронное облоко,
глюонно-мюонное ёблако,
сперматозоидов яблоки
и бублик *изды.

МОДЕЛЬ (ВСЕЛЕННОЙ)ДЕТЕРМИНИЗМ
Замри и шороху внемли
на теле круглом у Земли,
пошевели в уме ключом
и ты услышишь, что почем.

А время - это веник
и вот какой итог – 
все люди между денег,
а деньги между ног.

Бог математик, Бога нет,
блеск математики монет,
и точки - это штучки,
которым все до ручки.

Мир – царство волновых пакетов,
гаргантюа и карапетов,
а стилинизм и феминизм –
одна *изда, детерминизм.

ЧИЧИМОГА
Чичимога, жена Чичимопа,
возложила себя на лужайке
в позе Паха, невинного йога,
и тотчас прилетали жужжайки.

Чичимога любила жужжаек,
Чичимога сачком их ловила,
было много зеленых лужаек,
на которых не раз это было.

И, подняв на бедро свою майку,
словно пену сдувая с бокала,
Чичимога ловила всю стайку
и в коробочку нежно влагала.

Шевелили жужжайки усами
и коробочку томно бодали,
и, туманя прелестные глазки,
Чичимога крутила педали.

КУКЛА ВАСИЛЕГИ
Как густо испомажен рот,
трусы всегда спадают
Вот золотой забавы плод
и то, что созидают.

Ресницы – это сваты,
любой любви звено,
Пусть эта *лядь из ваты,
но самое оно!

В ней Василегин пламень,
зацветший в ночь защит,
и философский камень
в ребре ее зашит.
И лестно положить в кровать
послушную такую,
и нежно байку целовать,
водя рукой по *ую.

И утомиться, и устать,
изведав это чувство,
и снова в это чувство впасть...
Да здравствует искусство!

ВЕСЕННИЙ ТИМИРЯЗЕВСКИЙ ЛЕС
Ручьи оттекли уж,
уж новая сныть
грохочет по рельсам трамвайным,
а люди – что люди? –
им хочется жить
в жилье  с 100-метровым дизайном.

А раньше был паспорт такой дорогой.
серпастый такой, молоткастый,
а завтра дадут уж Татьяне другой,
чем дальше, тем больше жопастой.

А я, вот, по-прежнему я гражданин –
так хочется что-нибудь с*издить
и я достаю из широких штанин,
чтоб *издить, и *издить, и *издить.

ТАТЬЯНИН ДЕНЬ
«Мое», - сказал Евгений грозно,
но со словами «слишком поздно»
лакею гордая Татьяна
велит уж вышвырнуть смутьяна.

А я не с острова Буяна,
другая тут у нас страна,
хотя и Ясная Поляна.

Окончив трудодень, Татьяна
купила красного вина,
налей в свой день, моя Татьяна
мне чарку красного вина.

Выпьем, верная подружка
новой юности моей,
крепче ручку держи кружки,
грудь случайно не облей.

И вы будете смеяться,
но мне нечего бояться,
чтобы голая жена
подлый кукиш мне покажет,
«слишком поздно» бы мне скажет
и лакею бы прикажет,
колокольчиком звеня,
чтоб он вышвырнул меня.

Выпьем, чтоб быть ближе к цели,
мысли резво понесли,
*баться, *баться,
грачи прилетели, грачи прилетели,
*баться они принесли.
Женщин ню меня сильней,
если есть *изда на ней.

Вот она, моя Даная,
стельки вымытой пьяней,
простыню бедром сминая,
и не помня, кто на ней.

И как циркулем ногой
водит: «Кто ты? Ленский? О, Гвидон?
Ступа с Бабою Ягой?
Или царь? Ты царь Додон?»
«Где Онегин? Он не встал еще?
Ах, Онегин во влагалище!

Слышишь, ты же не глухой,
из своей привычки вредной
не наделай даме бедной
новых ссадин, раз бухой,
синяк синий, всадник медный.
Где мой рыцарь нескупой?»

Я б Онегиным родился
и прожил бы им весь век,
но слегка подсуетился,
а когда совокупился,
стал татьянин человек.

Вот с тех пор, скажу вам, братцы,
потеряли мы покой,
столько лет, а все *баться,
все *баться, а накой?
Наслажденье, наслажденье –
для здоровья и потенья.
Я там был, где мед с усами,
лес с копытами кобыл,
мы живем – и Пушкин с нами,
Пушкин нас не подзабыл.

Все тесней твои уста
обжимают плоть перста
хороша *изда вкусами,
забодай *изду усами.

Выпьем, шаткая подружка
валкой юности моей,
ты и душка, обнимушка,
и такая гоготушка,
если дунуть тебе в ушко.
Ты Татьяна своих дней!
И моих! И прочих дней!
Бьется сердце все сильней!
Все, я кончил, Пушкин с ней.
Этот стих, вполне здоровый,
сама жизнь нам подсказала,
вставил Иванов Беловой –
и она не отказала.
25 января 2002 г.
 
*ИЗДА

1.
Бездонный мозг! Красотки ушки
как два флажка,
вот шляпка, крышка для макушки,
*изда – два свежих пирожка.
Она гуляет по бульвару
без дум, без скук,
два каблучка по тротуару
тук-тук.

2.
*изда уселась на пенек,
а оказалось – паренек.

3.
Сияет красная звезда,
в *изду уходят поезда.

4.
*изда нечаянно нагрянет,
когда ее совсем не ждешь,
и каждый вечер сразу станет
вдруг удивительно хорош.

Москва, 2001 год

** *
Несу волну, волнуясь,
с балансом на носу,
страдая и беснуясь,
ликую и несу.

Волны крутое тело
спадает и потело,
и пожимает плоть.
Шатает, нагоняет,
соплю мой нос роняет
на разума щепоть.

А ночь нежна, мир охнул,
мир ахнул,
лун хор грохнул,
аллилуйя, ляй улилла,
и Дуся поплыла.

Когда-нибудь я ферму
законно запущу,
в *изду мой дух, как сперму,
законно испущу.

Лягушки будут квакать,
рубашки, как одна,
а  Дуся будет плакать,
а после и она.

Но это – еще завтра,
тогда и пусть выносят,
сегодня ночью: "Автора!"
т.е. меня попросят.

Волны крутое тело,
руки извивы, ах!
Вот, Ева захотела,
Адам ее и трах.

Мычала девчонка
в вечернем порту,
а что еще скажешь
со спермой во рту?

И сердце замирает
как листик упадет,
и музыка играет,
и пенсия идет.
12 февраля 2003 г.

ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА
День Святого Валентина –
никакая ни рутина,
хоть влюбленные на ложе
делают одно и то же,
но по зову влюблевластному,
каждый раз чуть-чуть по-разному.

А мне приснился длинный сон,
что все *бутся в унисон,
и я с бухгалтер-кискою
*бусь, как сода с вискою.

Жена – манеж,
а не жена!
А ну, *изда, зад зипуна,
на себя – нас *бя,
нас *бя,  на себя...
Анещерпа запрещена!
 
В День Святого Валентина
мысль одна - любовь не тина
на болоте, а пиписка,
тщательн;е к цели! ...Киска?

Раз-два-три-четыре -  киска...
Мур-мур-мур, потискать, сиска...
Чав-чав-чав, кис-кис, пиписка...

Киска!
Киска!
Киска!
Киска!

Рубашка!
Лягушка!
Рубашка!
Лягушка!
.......................................................
.......................................................

Мяу!..

Жена манит – и на манеж!
Мяу!..
Мя-а-а-а-у!!!..
 
*б-пере*б, *б-пере*б, *б-пере*б
.................................................
.................................................
Ки-иска...

Милая киска, это приписка.
День Святого Валентина –
киска, это как путина,
а любовь всегда утина,
кто не утка, тот детина.          
14 февраля 2003 г.

НОВЫЕ И ОБНАРУЖЕННЫЕ

** *
Посоли ты постулаты,
постылаты, посулаты,
эти речи посполиты
не сотри ты, посоли ты!

** *
Мне Моночка, мне Лизочка
покою не дает,
она такая кисочка
и на нее встает.

Не спи, вставай, кудрявая!
В цехах звеня,
страна встает со славою
навстречу дня!

** *
Штрафы платить за порока отсутствие
хуже, чем слушать евоны напутствия.

** *
Поросенок молодец,
копит нам на холодец!

** *
Поэзия тем хороша
что меньше жрет карандаша.

** *
Красоты на свете тыща!
Крысы тоже красотища...
И Египет красота...
Нет, природа не проста!

** *
Я чая сорт,
а леди торт,
во рту чаинки
и вкус грудинки...
Я ВСТРЕТИЛ ДЕВУШКУ
Я встретил девушку, она
меня не хочет ни хрена,
меня, такого человечка!
Прощай, заблудшая овечка.
ЖЕНИТЬСЯ, ПРАВО, НЕ ГРЕШНО
Жениться, право, не грешно,
хотя, мне кажется, смешно.
Вчера подумал я о Зое
не слишком нежно,
но если там сперматозоид,
тогда, конечно!..

** *
Дрожит, как лист, сосиска синяя
и страстно шепчет мне: "Вкуси меня!"
Волнует ощущенье сада
и чувство сказочного зада.

** *
На диване речь обнаженная,
в прыщах круглошуточных пылесоусов
и я вцеловываюсь в нее по усы,
забыв, что она прокаженная.

** *
Нашел я даму с сердцем,
посыпал ее перцем,
она мне задом вертит,
чертей грудями чертит,
мы с ней грудями вертим,
чертей фасадом чертим,
она как птенчики в лесу,
а я ей хвостиком трясу.

** *
Кирилл и Мифодий, а буквы не те,
друг другу подходят, но в суете
и глупо, расплывчато зад впереди,
за лупой,
за лупой,
за лупой
иди!

** *
*изда! Как много в этом звуке…

** *
В *изду! – сказал Евгений грозно,
И шайка вся сокрылась вдруг.

** *
Девушки-колбасы
стерегут припасы
и грохочут юбки
у Любви, у Любки!
ПАМЯТИ
Наша память, наша мать,
любит жопу вспоминать.
Я скажу открытым текстом:
потому что рядом с сексом.

И стеснение мечты
не отстало от перрона.
Только Ёко, Ёко Оно
совершенство простоты.

Прочь кальсоны и халаты,
и кингстоны, и бушлаты,
и носки. Любовь не тапочки.
И очки. В любви вся соль.
Ведь любовь рождают бабочки,
а съедает ее моль.

** *
Мне букашка-таракашка
не скажа, не доложашка,
что онашка мошку съешка,
от которой я бежашка.

** *
Желтая осень.
Хочется шлепнуть по саду идущую с Блоком
Прекрасную Даму по чуткому заду.
Утки, как струйные принтеры, в небе летят.
Воткнут процессор
в любви материнскую плату.

** *
Поплыл поп,
лепя, -  "Ну, Дуня", - пел, -
"Шило холишь –
шилом молишь".

А леди веника так и не видела,
а леди видела
у попа попу.
Она – вод вдова, но
сала, джаза заждалась.

Пополз, анусу назло, поп,
а попа попа
потопила дали потоп.

И леди в его ноге видели
и лак их, и хиппи хихикали,
и чертята катят речи:
"Утоп в поту
поп".

** *
Плавал в море пирожок,
на носу его  флажок,
был он молод, полон сил,
рис в себе перевозил.

** *
Они видели в яви леди вино.
Или пани ждала джина? Попили,
жар, гон ее ног, раж
и, кипятя пики,
хотят, ох,
ее
туда надуть!
Я ту Клеопатру у рта поел, кутя.
А леди сидела,
она, в вино рук уронив Вано,
сор до паха подрос,
ха, платок еще щекотал пах,
а леди веника так и не видела,
О, не локон, о колено!
Туда, не Еве, надуть!

** *
Юра, в такси тискать Варю!
Я, випив пива?
Я не Беня?
Кошмар себе, срам, шок!
Юра, вези Изе Варю!
Изя в связи!
Изе вези!

** *
Намек поняла твой, дружочек, приду,
дружочек, собачку с собой приведу.
Любовь еще будет у нас впереди,
ты только, касатик, меня подожди.

Дурашка, ты скучный, и это противно,
но чувство, надеюсь, не примитивно.
Аршином души надо прошлое мерить.
А я бы могла в Иванова поверить!
(уж ты прости меня, полковник,
но я люблю его клоповник).

Пчела сказала: "Будь живей,
гордись друзьями, муравей,
коль не поверишь, что усат,
так солитон попрет назад
и в облике дипломника
подставит зад полковника".
Круши моей любви мысок,
мой облик низок, но высок,
под тряпками такое ню,
что не видал ты, но и
смотри, а то ведь изменю
с Магистром Паранойи!

Паяцы, утонув по яйца
в иной любви, меня боятся.
А я такая красотища,
пусть я толста,
но пуп в уста,
и философии я пища!

Так выпьем же за нашу встречу,
ведь я проказница.
Я полюблю, но покалечу.
Какая разница?
19 марта 2003 г.

** *
Я елею,
ты елеешь,
он, она, оно елеют,
все елеют понемногу,
один руку,
другой ногу.
5 апреля 2003 г.
 
** *
Мы выпили немало
вина из винопада,
его не меньше стало,
но еще больше надо.

** *
Мед уз медуз,
колобок о лобок,
микробы и крабы,
и жабы, и жабы.

** *
Соли лось солил ос?
Или ж о лани наложили?
Соли лось солил, пилил ось, солил ос.
Соли лось солил ос?
Или пили?
Или соки косили?
Анис, о, соль, о, лососина!
О, нив вино!
 
СВЕТАЛО. И В КАНУН ЗАЩИТЫ
Светало. И в канун защиты
не так спалось,
смысл был ощипан
и стал как гвоздь.

Там – все, кто говорит, стоят,
они сидеть боятся,
а Берлин сел в последний ряд,
чтоб всеми любоваться.

Ударил гонг, забил там-там,
Ты вышла, как Сусанна,
и всех одна накрыла там
щитом из хитозана.

Завеса робости упала,
мир стал как прежде, но иной,
"и вот она, без покрывала,
вдруг предстала предо мной".

Не надо музыки и оды,
ведь ты сама верлибр Природы.
Да, хитозана мощный щит
годится для защит!

Непроницаемый для света,
тебя он выбрал, Света,
но время величаво
и подиуму чао.

И вновь желания легки,
мы рождены для выпивки!

Хитозана ореол
предвещает лето,
Берлин много изобрел,
в том числе и это.

Хитозан, хитозан,
все мы любим хитозан!
Превосходная Сусанна,
чтоб побольше хитозана!

А мне нравятся слова
"такова жизнь, какова",
и загадочно-лукаво
Света смотрит, как какаво.

Хитозан, хитозан,
все, что сверху, хитозан!
А у нас играет джаз,
а у Вас?

А у нас играет Света,
Света – это оперетта.
Пиво – это не нарзан
и любовь – не хитозан!

Хитозан, хитозан,
и Джульетта, и Тарзан!
Ах, наш быт большой проказник,
вот, опять приходит праздник.

Дорогая тетя Света!
Нас опять чарует лето!
Хитозан, хитозан,
все на свете хитозан!
7 мая 2003 г.

ТЕТЯ СВЕТА ВОЛНОВАЛАСЬ
Тетя Света волновалась
от верхов  и до низин,
и указкой отбивалась
от пленительных мужчин.

Хитозан, хитозан,
очень твердый хитозан.

Но сомненье прекратилось,
замечательный совет,
тетя Света защитилась
и совету шлет привет.

А загадочная птица
уже уточкой кудахчет,
ах, какие были лица,
нет, совет не  мелкотравчат!

Хитозан, хитозан,
все на свете хитозан.

Я скажу тебе, что просится:
Света, ты доктороносица,
лик твой нежный и лукавый,
словно чашечка какавы,
завтра ждет тебя, до кучки,
прибавление получки.

Как актриса с биссектрисой,
слов легко ты лыко вяжешь,
"Берлин, ты еще попляшешь,
как я стану директриссой!".

Хитозан хоть и могучий,
ум твой  нежный и гибучий,
нет, петрушка не морковь,
вот, что  делает любовь!

Ах, я смел на скору руку,
и как жизнь тебя любя,
пью теперь я за науку,
за науку и тебя!
7 мая 2003 г.

От имени и по поручению пруткома, маткома и мобильного дома третий по значению поэт современности Дядькин-Тётькин

ФИЗТЕХУ ОРИГИНАЛЬНОМУ
Никто не видел Жоры нюни,
от зла науку защитив,
магистром Жора стал в июне,
ик, к кандидатам неучтив.

Об этой новости недели
на Волге спорят рыбаки,
а Жору мысли одолели,
светлы, невинны и легки,
вот мысль, предельно коротка:
о турбулентности глотка.
 
И мы ликуем вместе тоже,
смеемся чистым серебром,
и ясно, что а Жора рожа
уж неуместен палиндром,
как девушку бодать бедром.

Известно, Жорины друзья
графины, принцы и князья,
ценители полемики
и даже академики.

Ведь Жора не пасет коров
и не стреляет в тире,
как стало больше докторов –
поля науки шире,
а мысли, как пастушки,
танцуют вдоль макушки.

Уже нам и старость не страшна,
и неуверенность смешна,
и мы во все опоры,
сшибая светофоры,
за Жорою, в член-корры!

Часы игрушечные тикают,
а жены светлые хихикают.

Ах, Жора-джан!
Купи жбан,
каждый час
играй джаз.

Ах, Надя-джан,
каждый раз
люби жбан.
Играй, джаз!
3 мая 2003 г.

8 ИЮНЯ 2003 ГОДА
Академик, о, какое чудо
теперь на Берлина глядеть,
теперь он стал, как будто Будда,
перед компьютером сидеть.

Всего достиг, о чем мечтать
не могут лишь кретины,
теперь стихи начнет писать,
а, может, и картины.
8 июня 2003 г.

** *
Берлин, стих мой на бумаге,
шлю тебе привет из Праги.

Говорят в отделе винном:
Берлин удивительный,
был он член наполовину,
стал теперь действительный.
Через сто лет будет член
с бородою до колен.

Говорят, супруга Света –
это разума Бабетта,
ты же разума победа!

Берлин, ты живи подольше,
чтобы съесть тортов побольше,
новой жизни новый лист,
ты не сюр, а реалист.
И, играя жизни роли,
ты все выше прыгаешь,
институту бабок боле
ты теперь надыбаешь.

Академик Александр,
миллион тебе в скафандр,
а мы все, как детвора,
Берлину – гип-гип-ура!

И еще – прими в копилку
эту новую дразнилку:
Берлин, Берлин, Берлин член
с бородою до колен,
новый, исторический
член академический!

Тут мы все, как детвора,
Берлину – гип-гип-ура!
23 мая 2003 г.
 
** *
Я с робостью нахала
пил из ее бокала,
от страстного накала
она почти икала
и звуки знойные, болотные
исторгли ноги ее потные,
и близился любви финал,
но муж вошел и он сказал,
происхожденьем благороден,
что кончит сам, что я свободен.
24.06.03

** *
Вчера приснился сексосон,
что я богатый, как Кобзон,
и, благодарный за судьбу,
я милых девушек *бу.

И я от них не устаю,
*бусь, хоть тресни,
и в их промежностях пою
Кобзона песни.
25.06.03

** *
Ценим с этим Смит-эсминец,
а низина поз эроса – сор, Эзопа низина,
Селигер, *би баб и береги лес.
 
СТАРЫЕ
Все становятся некрасивыми,
волосы спутаны,
ногти кривые,
число пи не способны умножить на два,
моча желтая,
взгляд кривой, не умный,
тайны не хранят,
музыку не слушают, а то не слышат,
говорят шепотом, а то орут,
птичек едят, спички мочат,
моченые спички сосут,
штаны снимают, штаны не снимаются,
интересуются государством,
ноги мерзнут,
с лягушками танцуют в болоте,
да ну их в болото,
лучше молодо-сти-хотворение,
Дуся, первой любви повторение!

** *
Она лизнула губы,
а он почистил зубы,
слились они в единый поцелуй,
и выскочили пломбы,
как две большие бомбы,
и он сказал ей «дура, не балуй».

Она кусала губы,
считая его зубы,
звучала тихо музыка Гуно,
а после все сначала,
их музыка венчала
и было это все давным-давно.

У них родились дети,
Петр I и Карл III
и был открыт 103-й элемент,
а музыка играла,
прекрасных два хорала,
и вот настал торжественный момент.

Она лизнула губы,
а он почистил зубы,
слились они в единый поцелуй,
и выскочили пломбы,
как две большие бомбы,
и он сказал ей «дура, не балуй».
7 июля 2003 г.

ВХОДИТЕ
Входите, входите, вот баня с батутами,
где пара шутов уже ждут с парашутами,
умы прочищает обувок кумыс
и ликом прекрасная черная мисс.

Вселенная,
жопа, чудесный овал,
в нее кочерыжкой никто не попал,
шуба лисья, клена листья,
перочисткой перья чистя.

От блаженства этой блажи
переходим к чувству кражи,
входите же, дамы, входите с батутами,
не будьте как мамы надменно надутыми.

Первой майки миг весенний
надоел, как лист осенний,
а большой любви таран –
ножки тонкие, баран.

Входите, входите, всю робость оставьте,
себе только радость от бани оставьте,
гудят барабаны медуз,
перчатки стучат кукуруз.

А я еду, все я еду,
не доеду никогда,
не успею я к обеду,
не поеду никуда.

Но еще сверкает жопа,
ягодицами звеня,
молодая Пенелопа,
оседлавшая коня.
24 июля 2003 г.

** *
Дано мне десять жизней
прожить в моей отчизне,
но пять уже растеряны,
а три уже расстреляны.

Аленушка все просится
в подружки у ручья,
восьмая жизнь проносится,
как будто переносица,
а чья?

Несет оруженосица
уж новое ружье,
взведен курок
на новый срок,
пиф-паф! Ага, осечка!
Жива, жива овечка,
две дырочки над ё,
И тема переносится,
чужое вновь моё.

Модистка любила виски,
а все модистки нудистки,
модистку любил нудист,
к тому же велосипедист.

Когда он ей тискал сиськи,
она издавала писки,
имел он большое муде,
не умещалось оно в *изде,
поскольку *изда у модистки
не как у велосипедистки.

И вот, перед встречей нудисткой,
мудистко-весосипедисткой,
приходилось бедной модистке
выпивать восемь рюмок виски.

А нудист был большой оптимист
и всегда говорил модистке,
пока та доедала сосиски,
полулежа, как все нудистки,
что в этот раз его муде
уместится, точно, в ее *изде.

И только верное биде
ей помогало в той беде.

Но она любила нудиста.
И вот однажды нудиста муде
поместилось, поместилось в ее *изде!
И *изда у модистки
стала, как у велосипедистки.

Ага, опять осечка!
Жива, жива овечка.

** *
Вклад завещан, ну так что же,
это красный прыщ на коже
прыщ ведь тоже признак жизни,
эта песня не о тризне.

Что обманы, что коварство?
Лишь монгольство да татарство.
Выпьем капель двадцать пять,
чтобы денег завещать,
все истратить тут ли, в Польше,
и побольше, и побольше,
и за рыбу, за лещи
и за красные прыщи.
25 июля 2003 г.
 
** *
Теперь я напишу о теле,
о тех, кто нас любить хотели,
лягушках и пиявках,
о самках и о сявках.

Уж как там ни ищи идей –
и не с позиций пьянства,
а все же в душах у ****ей
есть много филигранства.

Хотя зеленая природа,
конечно, благо для народа,
но тоже выглядит, как жопа,
под объективом микроскопа.

Я эту линию веду
в демарш интеллигенции,
пошлю в редакцию, в *изду,
проверю их потенции.
Июнь(ль) 2003 г.

** *
Мурашка зеленою пищей питался,
зелененький, синим он быть не пытался,
потом он меха отказался носить,
и другу сказал, чтоб салоп выбросить,
и агитировал в этом подруг,
и толпы людей, что сновали вокруг,
как люди послушались –  стали разумными,
чур, чур меня, мех! – и с очами безумными
зеленкой натерли соседок холеных,
и голубых, тоже в виде зеленых,
зазеленели и травы, и иней,
и только мурашка зеленый стал синий. 
24 июля 2003 г.

** *
- Мочалкой вытри мочу.
- Молчи.
- Молчу.
26 июля 2003 г.

БЕРЛИНУ КАК ЦЕНИТЕЛЮ
Нет, Бога нет,
но ходит весть,
что Бог блефует,
что он есть.

А под сенью спелой клюквы,
как банан на тонких ножках,
между зарослей бамбуквы,
косогор на носорожках.

На вершине чемодана
восседает роскошь дама,
а в замочке есть нюанс,
ключик в жопу  –  и сеанс.

Мама девочку учила,
чтобы пипочку дрочила
пальчиком, для ясности,
в целях безопасности.
А вот был ли ватерпас
применен на этот раз,
это я вам не скажу,
я гуляю по пляжу.

Дамский ёблик был прекрасен,
искарежен, дут и красен.

Пела поп-*изда Мадонна:
"Мастурбация законна,
даже старый старикашка,
говорит "любовь – какашка",
но с собою *уй таскает
и из рук не выпускает".

Пес, скуля, хвостом вилял,
тайны в воздухе повисли,
я же плавно  размышлял,
отчего приходят мысли.

Дама кончила и сникла,
тут теория возникла,
не про это, а про то,
и придумалось вот что.

Человек во сне решает,
как ему, в реале,  жить,
под будильник поспешает
планы жизни совершить.

И ко сну его рояльность –
объективная реальность.

Паучки и рыси
спят еще сильнее,
ах, как спится крысе,
крысы всех умнее.

Тут мне «я» мое сказало,
что *изду б оно лизало:
"Ты дурак, свобода воли
правит бал в едином поле,
Все удачи и шиши
происходят от души.

Колебательная суть
уравнений поля,
вот поэтому и ссуть,
кол *бать – доколе?"

Но откуда же душа?
Не понятно ни шиша.

Из каких, позвольте, клеток
вырастают мысли деток?
Сколько ни учи детей,
а все столько же ****ей.

«Сколько ни учи нимфеток, -
завещал великий Гете, -
а получишь лишь конфеток,
с ними чаю пить охота».

Мат-примат, его истоки   
фаллосы стоящие,
текут Сороса потоки
числа настоящие.

Не поэтому ль конец
*уем называется,
что без логики, подлец,
спермой обливается?

Каждый сам себе хозяин,
а внутри него хозяйка,
у нее внутри хозяин,
а внутри него козявка.

У козявки есть хозяин,
у него внутри козявка,
у нее внутри хозяин,
а в нутре его козявка.

А внутри всего народа
есть козяв, мужского рода,
а него внутри  козявка,
у нее внутри пиявка.

И в пиявке есть хозяин,
а внутри него малявка,
и в малявке есть хозяин
и внутри сидит козявка.

Обыскались, нет  нигде,
значит, истина в звезде.

Муза мне на шею вешалась,
денег все просила, плакала.
Чем бы уж дитя не тешилось,
лишь бы на путя не какало.
1 августа 2003 г.
vvivanov

** *
На луне, не кратере луны,
холодно блохе, даже в мехах,
поэтому блоха на мне,
и мы с нею наедине
в сиих стихах.

Да, живем мы в домике стихов,
каждый день помыты и побриты,
мы не жжем китайских порохов,
но достали нас метеориты.

Только раскатаешь, блин, губу
провести спокойно день с блохой,
рыбки наловить, поесть уху,
шибанет в башку – бонжур плохой.

Знает чукча и якут,
камень – голове капут.

Ну, подруга может и отпрыгнуть,
я ж лаптей не успеваю дрыгнуть,
вот, опять летит метеорит,
светит, видно, рукопись горит.

Протрезвел, он тут как тут,
бац! -  сознанию капут.

И ходи потом блоху искать,
ищешь, лоп;тя лунный песок,
а как наорешься ее: "Ка-ать! Ка-ать!", -
"Я таки Катя", - скажет и скок.

Ты блоха бы не скакала,
а сама меня искала.

Красные раны врачует мои
зверь насекомый с повадкой змеи,
вот уж и мрачные стоны забыты
и отлетают метеориты.

Только с обратной луны стороны
людям с блохой мы совсем не видны,
и это трагедия целой страны
в драме комедии сыра луны.
4-5 августа 2003

** *
На луне, на луне
мы сидели вдвоем,
ты сидела на мне
и стегала ремнем.

Медной пряжкой звеня,
ты стегала меня,
и любила меня,
как Багира огня.

А когда на луну
опустилася тень,
ты сгубила меня,
повалила на пень.

Ты испила меня,
словно я – это морс,
и без брюк, без ремня
я навеки замерз.

И с тех пор не могу
я забыть этот день,
как ты била меня,
повалила на пень.

Как сидела не мне,
как стегала ремнем,
когда мы на луне
выпивали вдвоем.

** *
Лето красное, прощай,
москвасня еще гуляет,
перемычечки ища
между всем, что забавляет.

Снова строгий вид у сосен и
снова времени лимит,
жизнь имеет форму осени
и костер как морг дымит.

Только песня не про жабье
небо, а про лето бабье,
про прически по плечам
и про глазки по ночам.

Осень думать заставляет,
жизни красок прибавляет,
и про то, что среди всех вещей
нет прекраснее влагалищей.
 
** *
Нам жизнь большая пакость,
все время дорожает,
и эта титикакость
ужасно раздражает.

А если бы не это,
другое раздражало,
возьмем, к примеру, лето,
там осы есть и жала.

И ты, когда лежала,
почти совсем раздета,
мой пенис раздражала,
а если бы не это,
то что-нибудь другое,
такое, блин, нагое,
но это мы отложим
и завтра подытожим.

А нынче, погляди в окно,
там те же титикакости,
но на душе уж не темно
и, понимаешь, нету пакости.
2003-08-20

** *
А, щипана пища!
Увидя диву,
ее вел казак левее,
а дива в два вида,
в инее ее нив
нет сини стен,
атосарка, красота,
косе лесок,
к оде дедок,
ее лобик попки более,
жар, раж,
ого!
ого-го!
о-го-го-го!
о-го-го-го-го!
о-го-го-го-го-го!
о-го-го-го-го-го-го!
о-о...
о-о-о-о...
о-о-о-о-о-о-о...
о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о...
о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о...
о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о...
Нежен
казак,
ямы вымя,
нежен!
2003-10-19

** *
- Я ела жень-шень. – Ешь, не жалея.

** *
Ох, это нот эхо,
ах-ах-ах –  эха "ха-ха",
ох-ох-ох –  эхо:  "хо-хо",
а Карузо позу рака,
"ах" уха
да звуку в зад.

СТИХИ ОНЕГИНА ОДНОЙ ДАМЕ
Все, что могу я, захламил,
и даже душу, боже,
однако многим еще мил,
и Вы милы мне тоже.

Я Вакх по-прежнему люблю
и констатирую без смеха,
когда Вам груди тереблю,
что *бля чувству не помеха.

Ценим с этим Смит-эсминец,
цене дела леденец,
конец оценок.
14.11.2003

НА ЖЕНЕ ЖАН
На, Жан,
нежен,
херов орех...
и без ели лез, *би...
2003-11-15
 
ПОПУРРИ
Мороз узором,
хор о ворох,
нажал кабан на баклажан.
хорош и шорох.

Я не Женя,
я енот, и то не я.

Я няня,
и нюни,
и тяти дитяти,
а мама
мадам,
ее ню юнее
и сиси.

Зачем, кишмиш,
кишмя кишишь?
Зачем Гвадалквивир
так жиж?

Кондуктор не спешит,
кондуктор понимает,
что с девушкою я,
кончаю, как всегда.
КОСО СОСОК
Я следом оделся,
к оде сада седок,
к оде сосисок, кос и соседок,
косо сосок,
кос и соседок к оде сосисок,
к оде сосулек ель у соседок,
к оде соседок,
к оде седок,
косо сосок.
Я И ЛЮБОВЬ МОЯ
Я не с любою
займусь любовью,
а только с той,
кто скажет "cтой".

Я фаллос омою,
играй, о Гульда,
любовь, и зимою,
Тристан, и изо льда.
ДУШИ ПРЕКРАСНЫЕ ПОРЫВЫ
Скажи, Кадядя,
ведь недаром
ее зовут Игреция?
Этому дала,
этому дала,
а это Немудала,
и Немудале дала,
иксы и греки.
О, сада
осада
игр уши,
оса? Да,
и груши.
2003-12-02

Э.Ф.ОЛЕЙНИКУ
(набросок)
Жизнь прекрасна, спору нет.
шелест юбок, звон монет,
жопы, стройные, как амфоры,
(мне Пахомова покажет за метафоры!)

Век живи - один закон,
жизнь беги как марафон!

Встань на даче спозаранку,
подними повыше планку,
разбегись –  все отойди! –
взором небеса пронзи
и эту планку, как засранку,
победи – и обойди.

Через глаз повязка,
через череп шрам,
это не жизнь, а сказка,
доложу я вам!

Электрон туннель находит,
ту-ту-ту – и уж выходит.
Жизнь - вот тонкое искусство!
О минога страсти! Осьминога чувства!

А твоя подруга Винник,
проглотив слюну морскую,
съев зеленый кислый финик,
говорит: «Олейник циник,
но я так о нем тоскую…».

** *
И ты мяукала
вокруг да около,
душа аукала,
а сердце ёкало.

** *
Кляклый кислый пирожок,
пирожков таких мешок,
и не жалко пирожка
мне для милого дружка.

УНИСЕКС
Что ж ты, пьяный пирожок,
лезешь дамочке под юбку?
Что нашел ты там, дружок,
голубка или голубку?

Ах, мой милый пирожок,
жопа, ноги, волосок,
как тебе, дружок, не стыдно?
Ну, ну, ну? Ну что там видно?
2003-12-07

С ДНЕМ ВСЕХ ВЛЮБЛЕННЫХ !
В день Святого Валентина
и в России, и в Италии
у любви одна картина –
поцелуй и гениталии,
а преимущество *изды
в том, что проще для езды.
12 февраля 2004 г.

ОКОНЧАНИЕ СТАТЬИ
Я заканчиваю это,
то, что было начато,
не дотянет и до лета
моя кляча-то.

Обжимаю ее тело
с предпоследней силою,
мама, что я буду делать
как расстанусь с милою?

Да, совсем уж близко точка,
многих точек вороны,
выпускаю ангелочка
на четыре стороны.
2 марта 2004 г.

** *
- Эй, на Бигле,
 фигли-мигли?
- Мы не на Бигле.
- А фигли-мигли?
 
** *
Сорос,
сор ос
с "о!" рос,
с;ли лось,
солил ос – 
с "о!" лилось,
солилось.

** *
Лес притих,
кока-кола набухла,
разные зайчики чинят пиф-паф,
это весна,
а зимой все так бухало,
драный завод и собачий гав.
Вновь я весны ощущаю присутствие,
мысли прекрасные, смысла отсутствие,
хочется думать, что цапля в пути,
плюнуть на цаплю
и Дусю найти,
и буду я не я,
если в итоге
не ощущу я
скверное сияние
из-под многих
ручейков весны идей
между птичек и *лядей.

НОВОЕ СТИХРТВОРЕНИЕ
Летящей походкой
ты вышла из бани
и скрылась из глаз.
18 марта 2004 г.

НОВЫЙ СТИХ
Я разучился писать на стихи,
трезвончики бубенчиков глухи,
уж вместо слов – была икра бы
и крабы.
Но вот, ура, стихом орудуя,
идет казачка полногрудая,
а грудь ее, как дамба, высится,
вот с ней бы мне омонтекриситься
и целовать (английский: кисать)
и с нею бы писать и писать.
19 марта 2004 г.

ВЕСНА
Весна, весна летит к грачам,
гуляют люди по ночам
и под покровом каждой ночи
моча струится, что есть мочи,
через ноздрю и до десны,
по яйца, запахи весны.

Но я могу, и этим горд,
и сверх мочи найти аккорд:
от грязных луж до страсти ям
спускает гены по ручьям
к весне прикованный навек
четвероногий человек,
и уж не туалет, а клуб
Всех Четырех Влюбленных Губ.

Весна, и старты, старты,
и даже если стар ты,
и у тебя последний зуб
посередине твоих губ,
не смей на юность дуться,
младенцы пусть *бутся,
кто скажет, мысль не ясна,
сдавайся, чмо, пришла весна.
25 марта 2004 г.

ЯЗЫК КЫЗЯ
Я на бумаге карандаш,
шандара кега мубаня,
ты на бегу мне ластик дашь,
шаки тсален муге баныт.

Тебе порхание к лицу,
уцилке ина хропебет,
а мне, видавшему овцу,
уцво умешва дивенма. 
14 апреля 2004 г.

ПЕСНЯ МАТЕМАТИЧЕСКОГО ЛЮБОВНИКА
Хорошо, что ты беременна не мной,
а иначе – был бы я твой сын родной.

ЛЮБОВЬ
Я фингал ей под глазом поставил,
она плакала
она квакала,
кукарекала,
в нос себе капала,
но любить я ее не оставил,
разложил, как богиню, и вставил.
19 апреля 2004 г.