Сказание о князе Игоре

Часть первая

                1

По трясинам и болотам смерды (1) потекли,
В трещотки затрещали, в колокольцы зазвонили,
Абы птицу на крыло поднять,
По воздуху её распустить.
Да страшно птице от земли подняться,
Камыши да травы покинуть.
Попрятались утицы и перепёлки,
Кулички в трясинах сгинули.
А белому лебедю нигде не спастись.
Велик он, чтобы в осоках таиться,
И бел, еже бы перо своё в грязи марати.
И расправил лебедь крылья,
Побежал водою и крикнул, да так,
Что другие птицы обмерли, и смерды зазябли.
Взмыл он в небо, под глаз соколиный,
К смерти своей поплыл.
Белый пух, равно облако, взметнулся
И не успел он упасть на травы болотные,
А уж птица смерть приняла, и, свергнутая с неба,
У ног лошадиных распласталась.

                2

Ещё в юности сказал Игорь старцу кудеснику:
- Нет прекраснее зрака, егда лебедя сокол избивает!..
И ответил ему кудесник:
- Спросим же у встречных, княже,
Кто одним словом скажет, того и правда.

Пошли они лесом. Чернец (2) на пути встретился.
- Ответь, Божий Человек, какой зрак на земле прекраснее?..               
- Лик  Господа нашего…
Пошли они полем, увидели пахаря. Тот же вопрос задали.
- Зрак тот, егда хлеб на столе…
Пошли они степью, иже недавно сече случилось.
Вороны над мёртвыми телами кружились,
Черви в травах шевелились.
Отыскали воина умирающего и спросили.
 - Зрак сей – мир…
Вздохнул воин и тут же умер.
Слова сии Игорь сперва запомнил,
Да выветрились они на полях бранных,
Равно надпись на камне придорожном.

                3

Случилось однажды Игорю князю,
С шурином своим Владимиром Галицыным
Поехать на охоту соколиную
Да сыновей малолетних с собой он взял.
Ехал в печали глубокой – сон дурной накануне привиделся.
И не давал он покоя ни в тереме, ни в вольном полюшке.

Поднялась из болота утица.
Пустили своих соколят Станислав и Олег
Да поспешили следом.
И зрел сие Игорь,
И отошла от сердца печаль-кручина.
Эко чудо – залюбовался!
В небе соколы летают, сыновья по земле скачут,
Словно сами на крыльях парят.
Соколец Олегов первым настиг утицу,
Озлился Святославов сокол
И налетел на соперника.
И стали они бить друг друга,
Роняя перья на мёртвую утицу.

Вот уж крылья поредели и хвосты щипаны,
А страсти своей никак не уймут.
Загляделся Игорь в небо, но слышит – шурин кличет:
- Соколы-то в небе, а соколята на земле!..
И узрел Игорь, аки сыновья его с коней сошли
И насмерть бьются в осоке высокой.
За кинжалы княжичи схватилися,
Кругами ходят, словно вороги.
Олег, хоть и меньше летами, Святославу не уступает,
И злоба из очей его брызжет!
И перо соколиное на них сыплется.

Поднял Игорь плеть и поскакал к своим отрокам.
Едва остановил его Владимир, за десницу схватив.
На отца глядя, сыновья охолонули,
Спрятали кинжалы и очи потупили.
Тем временем рухнул к ногам Олеговым сокол его,
Распластал крылья и глаза закатил.
А соколец Святослава из последних сил покружил над ними
И тяжело на плечо своему господину опустился.
И будто унялся Олег, а гнев в очах сияет,
Того и гляди, пожаром обернётся.
Затужил Игорь, ещё пуще запечалился,
Да ни разу сокола не запустив, велел домой ворочаться.

Поднял Олег убитую утицу
И соколом мёртвым в брата бросил.
«Не уж-то и вас к кресту приводить!?» – взбеленился отец.

                4

Успокоились сыновья. Шурин с Игорем тихо поехали.
- От чего же печаль твоя, брат? – спросил Владимир. –
Всё у тебя есть: дружина храбрая, и жена мудрая, и княжичи удалые.
Пожелаешь и на Киевский престол сядешь…
- Завидую тебе, шурин, – молвил князь. –
Роду твоему завидую…
- Тебе ли завидовать, Игорь? – понурился Владимир. –
- Изгою и бездомок не позавидует!
Он запричитал, потрясая плетью:
- Отче мой, Осмомысленный, Настасьичу  престол завещал,
Сказывал – веры нет у меня. А веры по всей Руси нет. –
Он заступил конём дорогу Игорю, заговорил страстно,
Так, что сокол с руки слетел и забился на ремённой привязке:
- Сам-то он с верой живёт? Христу молится! Посты соблюдает,
Абы боярам своим угодить. И не верит он в Бога триединого.
Трояновы стези в душе тешит. Стихии умом покоряет.
И шагу не ступит, прежде как тропы под ногой не позрит.
А хворь потом причастием святым лечит.
Недужится ему егда – во храм вступает.
Лихорадка бьёт, очи полыхают.
У честного креста звёзды мучают!

- А ведаешь ли ты Трояновы тропы3?.. – Игорь оживился.
- Не ведаю и ведать не желаю, – недобро засмеялся шурин. – 
Тропа изгою ведома одна – с корзиной по Руси.
Прогонят от одних ворот, а я к другим. Пожалуют, я поклонюсь,
А пнут, я так же поклонюсь. Аще и ниже, до земли.
Коль веры нет на Руси, откуда же справедливости быть?
Где ныне Стыд и Совесть?
А Русь жива, егда сим богам князья служат!..
Он снова засмеялся, плетью пригрозил:
Боится меня Осмомысленный отче.
Молниями стреляет, а слова сыновнего боится.
Изгнал, да не обрёл покоя. Страшно!
Бояре пожалеют странника беспутного
И пойдут против Олега Настасьича...

Да напрасно тревожится он,
Не надобно мне ни жалости боярской, ни престола отчего,
Вольная тропа ближе сердцу моему.
Князь Игорь печально вздохнул:
 - Обида в душе твоей, шурин. И разум гордыня застит.
Да всё одно, завидую. Неспособно мне, аки ты, жить.
И неволен я, будто сокол на привязи.
И пускают меня в небо только птиц избивать…
Поднял он коня на дыбы,
Припал к гриве косматой и прокричал:
- На род наш проклятие пало!
Сокол на соколе, и быть тому вечно!..
И понёс конь, стелясь вровень с травою.

                5

Проснулся князь ночью в покоях тёмных,
Растворил окна и кликнул холопа,
Абы воды принёс умыться.
Прибежал холоп с ушатом и кувшином,
Полил князю на руки и на голову.
Сам же таращил очи: темень, хоть глаз коли,
А князю умываться вздумалось.
Утёрся Игорь. Велел покои окурить травою
И, взяв свечу, поднялся к Ярославне.

Княжна сидела над угольями.
От бликов огня светился её печальный лик.
- Вижу, сны тебя мучают, князь…
Князь поднял руки над угольями,
И потускнел огонь.
- Чарторый не даёт мне покоя.
Кончак вдругорядь приснился.
Плыли в лодии, а гнев мой, ровно парус ветром.
Он же весёлый, на сурне4 играл.
Надо мною тешился…
Ярославна взмахнула руками над противнем.
Заиграли уголья, и воссиял жар огненный,
Волосы поднял и зарёю украсил.
- И потекла наша лодия,
Сквозь щели струи забили,
А волны бушуют окрест, гибелью ветер грозит!
Кончак же дерьмом своим щели мажет,
Замазать не может. Вода возле горла стоит,
А я в дерьме плыву…

- Князь мой, ладо, – Ярославна метнула щепоть
Травы в огонь. Растворился дым, а уголья почернели,
И пропало во тьме лицо княгини.
- Бо я знаю, что мне сказывать. Не прячь лика своего…
- Не прячу, господин мой. Уголья гаснут.
Знать вольна душа твоя…
Княгиня взяла рукою уголёк, дланью накрыла.
Засветилась длань.
- Я волховала5. Мне суть уречения6 твоего не открылась.
Сень луны заслоняет зрак. Уголья мои, и чары гасит,
Как нынче ты их погасил огнём. Мне мало ведомо, ладо.
Да то, что ведомо, персь7 мою сжимает.
Сей сон твой страстный в руку…

Княгиня выпростала уголёк из рук своих,
И загорелся он, и тьма отступила.
Лицо Ярославны словно пеплом замело.
-Из всех живущих на Руси тебя небо избрало…
Отпрянул князь и дланью горло сжал.
Похолодела душа. Зато воспринял он огонь на противне.

- Зачем?..
- Неведомо сие! Огонь же ныне жжёт тебя,
И ты всё тщишься погасить его, небом заронен.
Ты над собой не властен, князь,
Но путь свой сам себе укажешь.
И лишь в пути тебе понять должно,
Зачем ты избран. Зрю я – вельми 8 обильно мук и страстей
На земной тропе твоей. А по небесной – благо.
Но далее бессильны чары мои. Луна претит.
И что за нею, мне не ведомо. Батюшка бы мой узрел.

Дозволь, мой ладо, я к нему поеду? И рок твой до конца узнаю…
- Не след мне рока ведать, коль над собой не властен…
Князь опустился на колени, к ногам жены склонившись.
- Муки выпадают? Так что же? Привычен к мукам я.
Нет выше муки, чем кудесницу любить.
Ты допережь неба избрала меня!
И власть твоя сильнее власти звёзд!
На поле бранном я  тебе молюсь.
И образ твой мне чудится повсюду!
Иной раз меч свой подниму над супостатом –
В его очах твой лик увижу.
Егда же с братьями в поход отправлюсь,
Ты холмами бежишь напереди,
Десницей машешь мне. Зовёшь…

- Зову, зову, мой князь! – воскликнула Ярославна
И в миг же погрустнела. – В пути твоём грядущем
Есть мука трудная – разлука.
За уречением своим меня забудешь…
- Тому не быть!.. – заверил князь и обнял стан жены. –
Предначертания божьи не в силах любовь мою отнять.
- Не зримо будущее наше, – вздохнула Ярославна. –
И тайнами объят твой путь. Лишь ведомо, что страстью полон он,
Аки углями выткан из мучений. Луна, луна…

Княгиня застонала, но бросилась к огню,
И рукавом смахнула пепел серый.
И купол светлый над угольями вдруг вырос,
Но в тот же миг княгиня его водою окропила.
И воссияла радуга в светлице.
Начало – над огнём.
Другой конец, пробившийся сквозь стену терема,
Тьму раздвинул, и до звезды достал он полуночной.
Перстами словно пряжу перебирала, все семь цветов.
Сжала их, скрутила в бечеву и, вновь расправив, опустила очи.
- Не ведомо… – и волосы на перси положила,
И начала плести косу, вплетая радугу, как ленту.

- Узрела, милый!..
- Что узрела, сказывай! – взмолился Игорь.
- Колокол звонил. То ли на пожар, то ли на вече.
Да чудный колокол! Висит над Русью.
Ты, княже, вместо била. Нет, не властны мои чары,
Не ведаю, к чему. Почто же бьют в набат тобою, ладо?
Судить о действах сих возможно и двояко...
- Довольно, Ярославна!.. – крикнул князь. –
Устала ты, и Осмомысленный твой отче не скажет более…

Отшаял в противне последний уголёк,
Но свет не умирал в светлице.
Коса с вплетённой радугой окна озаряла.
Ночь отступала, и утро бранным полем
Занималось на Руси.
- Забудь о Чарторые. Спи спокойно, –
Княгиня Игорю прикрыла очи дланью. –
О сыновьях своих помысли.
Охотой соколиною утешься…
- Охотою? – князь встрепенулся, голос дрогнул. –
В охоте нет утехи, Ярославна!
А дети мне покоя не приносят.
Позрел я ныне усобицу такую,
Что в пору бы ослепнуть.

Откуда злоба в них? Меня Олег сразил:
Покорный был и ласкосердный.
Тут же из глаз обида так и прыщет!
В учение отдам его, к кудесникам отправлю.
Олег, Олег!..
 - Неужто дух в нём Гориславовича пробудился,
Утроенный за три поколения?
Неужто род наш так и будет наводить
Поганых половцев на Русь?
Неужто сокол мой в мытьях,
И силы нет избить крамолу – птицу Див?..

                6

Прощания никто не видел.
Река текла ещё в тумане,
И вода, от сонной лени, не струилась.
И невдомёк ей было,
Чьи ладони гладь так ласково щекочут,
Чьё чело она умывала на заре,
Кем был унесён камень со дна её,
И кто писал перстами имя на песке,
Кто в зеркало смотрелся её тёмное
И видел только край зари да небо.
Не слышал лес, притихший в сладкой дрёме,
Кто под сенью крон его бродил и листья рвал,
Кто плакал тихо,
Чья слеза по стволу берёзы катилась,
Ровно сока капля.
И полю было все равно, кто по нему ступал,
И чья рука колосья шевелила.
Всё видела и знала птица лишь ночная,
Но пением своим ни до кого не добудилась,
А скоро и сама заснула, ослепла от зари и онемела.

Проснувшись, и река, и лес, и поле
Рук жаждали его, шагов, неслышно-лёгких,
Да всё напрасно было: прощался княжичь
С лошадью своей, уткнувшись в гриву.
 - Ты постареешь, – говорил он. – Губа отвиснет,
Брюхо растолстеет. Не годна станешь под седло.
А мне есть что выбирать, когда вернусь.
Из табуна другую я объезжу.
Послушна будет. А с тебя
Шкуру снимут, вымочат её и разомнут,
Сапоги пошьют иль ту же сбрую.

Но лишь одно я для тебя сумею сохранить – имя твоё.
И посему жива ты будешь и навсегда со мной.
Кто виноват? Что ж мне творить,
Коль век у лошади и человека так разный?!
Но пробил час. А с матерью проститься не досуг…

                7

Длань старца на плечо легла:
- Пошли же, отрок, путь далёк наш…
Оборотился княжич – у ворот отец стоит,
А под десницею его – родные братья.
И ветер на главах волосья перепутал.
 - Да где же мать? Хоть бы одним глазком позреть её…
Вон, руки на решётке окна светлицы! Мать?..
Уж под ногами степь ковыльная простирается…
Скрылся терем. Сторожевые башни за лесом оказались.
Но перед взором долго  руки матери стояли.
И само окно, оставив терем, улетело в небо
И утвердилось в куполе его…

- Что стану делать у волхвов я, старче? –
Спросил Олег. – Неужто кудесникам не жаль
Лишать меня и матери, и крова, и отчизны?
И велика ль цена столь долгому ученью,
Коль так безжалостно оно? Коль душу ломит?
- Душа твоя подобна сотам в борти:
Пуста ещё, да аки воск мягка, –
Проговорил старик. – Страшиться нет нужды,
Не сломится она. Ты же не пчёлка, княже.
Летая от цветка к цветку,
Ты станешь собирать нектар познанья
И заполнять ячейки им пустые…
- А хватит ли терпенья мне учиться?..
- Прежде, отрок, я проведу тебя кругами живота людского, –
Возвестил кудесник.  – Познанью грош цена,
Коль им ты будешь набивать утробу, да в сытости дремать.
Я сердце выну из твоего лона и людям брошу.
И если оно засветится, то люди позрят его,
Поднимут и передадут тебе.
Однако наперёд пройдёт оно
Сквозь руки тьмы людей, сквозь свет и мрак.
И коль не остудят сии руки сердце,
Им греться каждый будет рад.
И ежели не погубит его страсть,
То рок тебе богам служить.
А иначе человеком станешь, княже.

И получив удел свой, править будешь,
В походы ходить, Русь оберегая.
Однако в сонмище людском,
Среди обид, страстей, ты будешь верен правде,
И не поднимется  рука твоя на брата,
Ибо согретый твоим сердцем, он брат тебе втройне.
И к красоте причастен будешь ты,
Поскольку в ней вся правда и сокрыта.
Она, аки жемчуг в перламутре раковины.
Отныне, отрок, два пути пред тобою –
Небесный и земной...
- Егда же, старче, я вернусь под отчий кров? –
Крепился княжич, но в глазах его таились слёзы. –
- И не позрить боле живыми ни отца, ни мать,
Ни братьев мне, пока с тобой скитаться буду
И собирать нектар. Кому его я понесу,
Коль стану одиноким?..

- Печаль твоя понятна мне, – и в старческих очах
Возникла радость. – Не долгим будет учение,
Никто в гнезде твоём стать старым не успеет.
Но для тебя же, отрок, вечность минет,
Дабы познания достичь, осмыслить мироздание,
И жизней трёх не хватит. А посему, с тобою вкупе,
Мы ступим на тропу Трояна.
Земной тропой я поведу тебя сквозь мир живых,
А после мы пойдём тропой небесной,
Сквозь молчаливый мир – мир мёртвых.
И лишь тогда тебе подвластно будет время…

- А есть ли путь назад? – спросил Олег,
Волнуясь и теряя голос. –
Мир тот в одну лишь сторону пускает!..
- Назад пойдёшь один, – поведал старец. –
Я ключ вручу тебе от всех дверей,
А сам же там останусь.
Теперь, ты мой наследник.
Но не престол получишь от меня –
Всего лишь ключ, чтобы ходить тропой Трояна...
- А вкупе нам пути назад не будет? –
Испуганно воскликнул княжич. – Ты умрёшь?..
- Да, отрок, я умру. И смерть моя награда мне навеки.
Ты будешь жить – я буду жить в тебе,
И снова стану леп и молод, твоими же очами мир увижу.
И ты, взрастивши чад своих, вложи в них помыслы свои
И душу. Вновь воспряну я! И ты воспрянешь!
Так много поколений жить мы будем.
Так жили ранее, в далёких временах,
И будут жить ещё, пока земля стоит,
Пока стоит на свете Русь!

А еже ль рок тебе назначен богам служить,
Ты тоже не печалься. Единожды взяв отрока,
Аки  тебя я взял, ты передашь ему наследство.
Всё повторится, и жизни не прервётся ход.
Служа богам, ты служишь людям...

- Нет, старче, я не верю! – воскликнул княжич. –
За смертью мрак, и ничего нет боле!
Закрыты очи, и дыханья нет! И труп смердит.
А из сырой земли уже не встанешь!
Я зрел на бранном поле кости, они мертвы...
- Аки же бы стояла Русь, коль всё бы с человеком умирало? –
Промолвил старец и с древа лист сорвал. –
Позри сюда, несмысленный мой отрок.
Се лист, на нём рисунки древа.
Он вырос на ветви, он светом насыщался,
На ветрах трепетал, но минул срок –
Сронился наземь, почернел и перстью разлетелся.

Зачем он жил? Абы исчезнуть в бездну?
Нет, княже. Сей лист позри. Он древо возрастил!
Он отдал древу жизнь и свет и всё тепло своё!
Оставив почки, он покинул ветвь.
Позри! – прикрикнул старец и дланью указал на древо!
Сей дуб огонь палил. На нём сгорели листья. Он умер!
Хоть ветви есть, есть ствол, есть корни.
Так и человек, живёт на древе, аки лист.
Сорви его, и древу больно, и человека нет...

Разжал ладони старец.
Листок по травам понесло,
Забило в щель, среди камней.
Листок уж мёртвым был.
- Не прирастить, коль сорван, – кудесник продолжал. –
Ни карами не воскресить, ни молитвами.
Он лишён пути, и это смерти пострашнее,
Ибо созревший лист жизнь древу продолжает.
И павший наземь, он живёт, ему полезный:
От стужи корни укрывает.  В тлен превратившись,
Удобряет землю. Бессмертен человек,
И жизнь его бессмертна, покуда служит древу.
Он не лишён пути…

- Ты сказывал уже про два пути, – промолвил княжич. –
Куда же путь другой? Куда ведёт он?
- Оба к правде, – успокоил старец. –
Земной короткий путь, небесный – бесконечен…

                8

Шуршали листья над главой, тянулись к свету,
А в кроне веселились птицы.
Земля, окрученная радугой, купалась в мари,
И жаворонок пел под разноцветным коромыслом,
Как колокольчик под дугою.

И мчались кони, пыль вздымая.
Весна ни чести не искала,
Ни славы не ждала на поле брани,
А вкупе с солнцем одолела хворь земную.
И сей союз благословенный,
Cей мир, навеки заключённый,
Неодолим был, и трава, пробив земную хлябь,
Тянулась к небу.
Взломав коросты почек,
Развёртывала ушки вновь рождённая листва.
Лес слушал птиц, лес жмурился от солнца
И заводил весенний хоровод
От запаха земли открытой,
От свежести трав и вольного простора
Играли кони, и неслись намётом,
Сбивая тяжесть застоявшуюся с ног.
Но тучные, они от бега притомились.

Княгиня Игоря настигла,
И два коня пошли, коснувшись стременами.
Понур был князь, и дух весны не радовал его,
В очах зима ещё не отступила.
- Зачем в Путивль скачем? – спросил он холодно,
И гриву у коня расправил, расчесал. –
Всё спутано. Конюшего побью…
- По сыну своему тоскую, – Призналась Ярославна. –
Тревога в сердце. Знать беда случилась...
- Да полно! – отмахнулся князь. –
Твой первенец Владимир, давно ли был у нас?
Ответь же мне, зачем мы скачем?..

Седло своё оставив, Ярославна
Спустилась наземь и рукой взялась
За стремя Игоря.
- Мой господин! Покорна я была,
И слова поперёк сказать не смела.
Таков уж мой удел. Но ныне я скажу!..
- Послушавши жену, да сам мудрец ли? –
Усмехнулся Игорь и понукнул коня.
- О, ладо мой! – воскликнула княгиня,
Огонь блеснул в её очах. – Волхву ты сына отдал,
Не забыл ли? Ты имени его не помнишь,
А меня он кличет.
И глас его я слышу повсеместно!
Се чибис закричал, а я Олега слышу.
Нет мочи, князь, верни мне сына!

- Ты ведаешь, не в силах я, княгиня? –
Он поднял Ярославну. Посадил в седло. –
Нет мне пути тропой Трояна…
- А чудится – он близко, рядом! И с ним беда!
Или вот-вот случится, окрест Путивля!
Горит его сердечко, полыхает.
Он рвётся к нам! Позри на радугу. Сияет!
Се знак пути его…
- Не верю я!..
- Не веришь? От чего же?..
- Предначертания твои несбывны, Ярославна,
А я, тебя послушав, томлюсь теперь,
И преклонить главу ко сну невмочь.
До селе я виденьями во снах страдал,
А ныне же –  бессонница нависла.
И наяву ко мне приходит дядя мой,
И мщенья жаждет, меч свой подавая…

- Твою беду руками разведу.
Утешь же ты меня. Молю, скажи,
Нет ли вестей тебе от сына?
Не скрыл ли ты беды и горя?..
- Тебе же ведомы все тайны.
И скрыл бы я – ты в миг один узрела б, –
Усмехнулся князь недобро. –
Взожгла б огонь,
Да травы бросила б, провидица.
Иль птиц послала б.
Ты же ведь колдунья, чародейка,
Горазда передвинуть волю неба…

- Не смейся, ладо мой! – взмолилась Ярославна. –
Коль знал бы ты, владеющий мечом,
Аки тяжко чарами владеть! Аки жить невыносимо,
Грядущее познав. Гадать разлуки-то печально аки!..
-Ты сказывала мне – я избран небом? – князь вдруг разгневался,
Рванул поводья. – Избрание сие покоя не даёт.
Огонь в груди пылает, душа горит!
Коль ты сказать не в праве, зачем я нужен небу,
Открой хоть срок, когда я призван буду!
Ты ж ведаешь грядущее! Когда начнётся путь мой,
Дабы исполнить мне своё предназначенье?
Поверь, кудесница, устал я ждать.
Мучительно взирать на небеса из часа в час.
Я ведь земли не вижу, спотыкаюсь!..

Княгиня распустила узел, и убрус -16 шёлковый упал на плечи.
Весенний ветер волосы расправил,
Раздул их, равно парус разметая.
В пучок их Ярославна собрала,
Устами прикоснулась к ним и князю подала.
- Возьми кинжал, обрежь их, брось на ветер.
Чем дальше разнесёт он их, тем более в покое будешь.
И муки отойдут, развеется печаль.
А я пойду сбирать по волоску.
Коль птицы разнесут на гнёзда их,
Так буду ждать, пока птенцы не встанут на крыло.
Покуда собираю, над тобой бессильно будет небо!..
Игорь вздрогнул, голову поднял.
А конь его забил копытом.

В тот час ударил с неба ветер,
Деревья разом застонали, да травы ко земле склонились.
Из тучи набежавшей смерч спустился
И хобот свой направил на дорогу.
- Скорее режь! – вскричала Ярославна. – И смерчу брось!
Он разнесёт мои власы по свету,
И ты от власти всех богов избавлен будешь!
Мне не собрать их станет за три жизни!..
Князь дланями её главу огладил,
Власы прижав к лицу, промолвил тихо:
- Нет, волосу не дам упасть!..
И в тот же миг унялся ветер,
И смерч опал, и туча землю окропила,
И радугу спустила над Путивлем.
- Знамение! – Княгиня подняла десницу. –
Сыночек! Слышишь князь? Он бьётся к нам,
Аки в утробе бился!..

                9

Поводьям повинуясь, помчались кони,
И жаворонок с неба дорогу серебром усыпал.
И сыновья у городских ворот встречали.
Перед Олегом на колени мать опустилась,
Вздохнула вольно:
- Здравствуй, княже. Измучилась я, по тебе тоскуя.
Но жив, и слава Богу…
Олег волос её рукой коснулся:
- Мать…
- Я звал тебя? Почто ты здесь, а не в ученье?..
- Отец, послушай брата! – не вытерпел Владимир. –
Он весть принёс…
- Пусть скажет сам! – отрезал Игорь. – Коль дан язык ему.
Почто до срока ты к очам моим явился?..
- Прости же, отче! – поклонился княжич,
Но взгляд его был твёрд.
- На Русь беда идёт. Леса из копий встали,
У Дона, средь степи…
Услышал Игорь и с коня спустился.
Сыновний взгляд был чист, и лик спокоен.
И лишь уста его дрожали.
- Да тихо, по сумережью, отче! – вскричал Владимир. –
Великий Святослав рассеял супостатов.
Кончак едва ли к лету соберётся.
А летом с братию своей на Дон пойдём,
И половцы на век дорогу в Русь забудут.
Брат мой, ты лжёшь!..
- Я правду сказывал! Руси грозит беда!
Я к вам бежал предупредить…
- Он лжёт, отец…
- Помилуй, брат! – взмолился княжич! –
А ты, отец, скажи хоть слово!
Опомнитесь! Услышьте! Беда идёт на Русь!
Я сам позрил. Шатры, шатры… вся степь в шатрах!
Траву поели кони. Земля черна окрест!
Лишь чуть спадёт вода, и ринутся на Русь!..

Молчал отец, сжимая меч, и брат молчал, взирая на отца.
Неистовство Олегом овладело.
- Не медли же, отец! Я заповедь нарушил,
Сойдя с тропы Трояна.
У старца вымолил своё наследство – ключ!
Дабы пройти сквозь царство мёртвых.
А старец там остался. Умер в тот же миг.
А мог бы жить, добро творя! Я же убил его!..
Игорь обнял сына, поцеловал в уста.
- Отец, он не здоров! – воскликнул брат Владимир. –
Рассудок помутился у него!..
- Настал мой час! – промолвил князь. – И путь открылся мне…
- Ступай, не медли! – воскликнула Ярославна.
И припала к княжеской груди. –
И далее токмо волю сердца слушай.
Приляг на землю, ухом прислонись,
Будто биение копыт  услышать хочешь.
Я же между землёй и небом восстану.
И так стоять мне, доколе ты в походе.
И знай, дабы спасти тебя,
Я брошу свои волосы на ветер и неба власть сниму.
Ты только кликни мне о сём, хоть мыслями, хоть гласом.
Ты спас детей. Мне их не защитить. Слаба я.
Не дай им сгинуть, ладо мой!..

- Исполню всё. Прости меня, обидел коли
Словом или взглядом. Прощай!..
И поклонился Игорь, десницею земли достав.
- Поведайте же, что сие прощанье означает? –
Воскликнул князь Владимир. – 
Сговорились, ровно на потеху, а я дивлюсь…
 - Дружину собирай! – прикрикнул Игорь. –
На Дон позрим, а выступать сейчас…
- Но аки Святослав? Обиду затаит! –
Он бросился к отцу. – Внемли же отче.
Крамола встанет промеж нас. Престол отнимут.
- У нас отнимут Русь! – возгневился отец. –
Садись же на коня и стяг свой поверни по ветру.
- Твори! Се велено отцом! – вступилась Ярославна. –
Я зрю. Похода Святослава не будет.
Полков он в русских землях не сберёт.
Ступай, сынок, и в сечи ты сбереги отца…
Она взяла поводья своего коня. Олегу подала:
- Се конь тебе, сынок. Отцу советник будешь.
Ступай и ты за землю русскую. За Русь!..

                10

Неслись гонцы, с коней летела пена.
Всё жило в тот час, всё стремилось к цвету,
И дух весенний голову кружил.
Дышать устали загнанные кони,
Хрипели. Будто мёртвые, бежали.
Гонцы подводных, им взамен, седлали.
В ночь ту всю Северную землю
Весть облетела и в Чернигов донеслась
О ворогах, что Русь сломить решили.
Князь Игорь ночь пережидал в своих покоях,
Дабы с зарёй вступить на путь,
Ведущий в неизвестность.
В кольчуге лёгкой он лежал на одре,
А мыслью уж в который раз
Измерил поля он просторы,
И броды выведал, ходы через болота.
Однако думою своею ежечасно
В незримую твердыню упирался.
Путь открывался, только недалёкий.
А что за далью было, свет? А может, тьма?

Егорьев день  зарею начинался.
Со змеем он сразился в поединке.
И вот теперь коварный змей вдруг ожил,
На берег Дона он приполз, поганый,
Чтоб вновь сразиться, но уже с другими
Егориями. Игорь так и звался.
Похоже так угодно небу,
Чтоб змей на землю русскую являлся,
А Русь чтоб каждый раз Егория рождала?
К чему же испытание сие?
Чтоб дух проверить, волю искусить?
И коли Русь негожа для сраженья,
То истребить её когтями змея?
Нет, змей на Русь ползёт, когда поживу чует
И слабость братии, в усобицах погрязшей.
Целуют крест князья друг другу.
Из храма выйдя, готовы
Друг другу горла перегрызть.
Неужто правду сказывал Галицын,
Что веры нет давно уж на Руси?

Великою княгинею вещалось,
Что Совесть вдруг на Русь явилась.
А правил Русью Свет. Её он в жёны взял.
И началось от них всё женское колено –
Красота и Правда, Отвага и Надежда
И Вера, с ней – Любовь.
Последней дщерью Совести и Света
Пришла в мир  Добродетель, от неё
Родились Честь и Слава, дщери,
Которых и доныне ищут,
Да вот найти следы их мудрено.
Но с той поры чтут материнство на Руси.
К нему особый зрак, поскольку оно свято!

Однако всех богов затмил один Христос,
Сын божий, посланный на землю. Всё смешалось.
Отринутые боги не вернутся.
Они ушли, хоть люди им и служат,
И поклоняются, и жертвы им приносят.
Ещё не заросли Трояна тропы
И ведомы волхвам таинственные знаки,
Искусство чар и предсказаний,
В народе живы мудрость древняя и память,
Не оскудела природа животворящая
И существует образ мироздания в виде древа.
Но всё обречено на гибель!
Лишь минет срок, и всё уйдёт в предания,
О чем расскажут на Руси певцы-сказители,
Да гусляры, да старые кудесники.

Слаба ещё другая вера,
Аки древо младое, на камне взошедшее.
Сулит оно плоды богатые,
Но прежде чем окрепнуть,
Переболеть оно должно,
К чужой земле привиться корешками.
И когда ствол его воспрянет,
Набравшись соков от земли,
Когда взметнутся ветки и распустятся цветы,
И плоды богатые созреют.
Вкусивший их обрящет веру.

А ныне храмы ставят на Руси,
Их златом украшают и резьбою.
И слух ласкают распевания псалмов.
Да сердце-то не внемлет, хотя
Понятны и близки образы Христа,
Распятого за правду и добро,
И матери богини. Но тут же, перед взором
Отринутые боги, свои, привычные, родные!
Отринутых-то жальче. Кому кланяться?
Кого просить о милости? Кому служить?
Две веры, множество богов. И если две, то есть ли Вера?
Нет её! И потому всяк может богом быть.
Людьми повелевать, себя величать
И других в свою веру обращать,
Насильно собирая под десницу.
Крамола, распря, но Русь одна.
Одна земля на всех, и как на ней ужиться?

А змей! Он вот он, у порога!
Лежит, готовый для прыжка.
Порушит города и веси,
Пожжёт огнём, людей угонит на чужбину.

                11

Князь Игорь встал и запалил свечу.
Егорий на иконе змея бил.
Неужто небо ему свой подвиг предрешало?
Неужто роком предначертано от змея Русь избавить?
Но нет, в святом-то деле святой и должен править.
Безгрешный, не проливший ни капли братской крови.
А он, внук Ольгов, Гориславича гнезда птенец.
Весь род его измазан кровью. Проклятие на роде том.
Князь Игорь лёг, но тут же встал, пронзённый мыслию.
Кольчуга стала вдруг и тесной, и короткой,
Забилось сердце, сорвалось дыханье.
- Но ежели искупление? – проговорил он тихо,
Мысли своей пугаясь. Смыть позора кровь с отца и деда
Своей же кровью и кровью супостата,
Коего водил на Русь, и с коим в лодии бежал от Чарторыя!
Очистить, наконец, своё гнездо, куда три поколенья рода
Качали мерзость, думая, что пищу.
Очистить и отмыть, как полая вода
Смывает с берегов и грязь, и мусор.
И жить потом, не ведая усобиц.

- Не мучай себя мыслями, мой внуче! –
Глас из угла до Игоря донёсся. –
Напрасно се, егда ведомый воин,
Оставив меч, измыслием предастся, беда ему!..
- Ты кто? – воскликнул Игорь,
Свечу над головой подняв.
- Я дед твой, внуче, Гориславич.
Меня не раз ты вспоминал. И я пришёл!..
И выступил из тьмы старик седой.
Снял с лика паутину, он встряхнулся.
Лампада под иконою погасла.
- Зачем явился, дед?..
- Покуда тщишься род избавить от проклятья,
Владимир Глебович позорит твои земли.
Жену твою и домочадцев увесть он хочет в полон.
Воротишься искупленным в удел –
Ан нет его. Лишь головы да косточки лежат.
Помысли, внуче! Зорил ведь он тебя!..
- Зорил! – князь застонал и зубы стиснул. –
Забыть доныне не могу…
-Тем паче! Неужто не взыграет,
В тебе от зрака месть? И свары испугавшись,
Поступишься женой и состояньем?..
- Не поступлюсь…
- О верах думы тешишь, – старик вздохнул.
Есть дева именем Обида. Она сильнее всякой веры.
И Божьей Матери, по святости, сильнее…
- Что же творить мне ныне, дед? –
Ослабли плечи, руки опустились.
Уже полки собрали братья. Что мне делать?..
- Тмутаракани поискать, – нашёлся Гориславич.
Отчизну бывшую свою.
Кто правит нынче там, и по какому праву,
Коль стол тебе принадлежит?..
- Тмутаракани? – в раздумье молвил князь,
Но вдруг очнулся. – Да ворог у ворот!
За Доном сила тёмная восстала!
Из небытии пришла.
Коварный змей идёт поганить нашу землю!..
- Твори с ним мир! И златом наградив,
Пошли его искать Тмутаракани!
А то и Киевский престол…

Взметнулся Игорь, и свеча затрепетала.
- В дерьме его я плавал, сыт по горло!..
Свеча погасла. Мрак в покоях воцарился.
И виден свет очей был Горислава.
Но вот открылась дверь, и свет проник в покои,
Он тьму и смрадный дух мгновенно вышиб.
- С кем ты, отче? – огляделся княжич. – Один?..
- Теперь, с тобой…
Князь Игорь распрямился. Отёр свой лик усталой дланью,
И вдруг услышал шёпот:
- Она бессмертна, та Обида. Богов отринуть можно.
Её ты, внуче, не отринешь…
Заткнул князь уши и глаза закрыл.
Кричать хотелось, горло разрывалось.
Крушить, вымётывая страсть,
Абы не слышать бога глас. Скорей бы утро!
При свете дня покой придёт в походе.
Душа окрепнет. Ум же – просветлится.

                12

- Сын мой! Подвластно ль человеку время?
Могу ли я сей день начать сей час же?
Или, напротив, остановить его,
Абы он никогда не начинался?..
- Время человеку не подвластно, отче, –
Промолвил сын. – Подвластна воля.
А волею своей ты в силах задержать поход,
Или его ускорить. Но время не задержишь ни на миг…
- Куда оно уйдёт? Назад или вперёд?..
- Назад, отец. Оно дорога под ногами человека…
- Коль так, – князь Игорь вскинулся, рукой махнул. –
Могу ли я утечь по той дороге? Иль на коня вскочив,
Умчаться вдаль веков?!.
- След за идущим остаётся сзади,
И впереди себя его ты не оставишь.
К сему же, отче, дорога времени идёт по кругу, аки в гору.
И еже круг тот сотворил – поднимешься на пядь, не боле.
А прямо правит лишь тропа Трояна….

Глава поникла князя. И, в раздумье,
Меч снял он со стены, и чресла лентою ремённой опоясал.
Затем из красного угла червлёный стяг достал,
Хоругвь расправил.
- Путь мне указан. Я пойду. И волею своей соединю
Крамолами расколотую Русь!..

Часть вторая

                1

Дышала зноем степь,
Копыта лошадей вздымала вместе с пылью.
А из земель, окрест, сбивались в стаи волки.
Глотая пыль, тянулись следом, ожидая пира.
Устали кони, жаждой обуянные.
Дружина в раскалённых кольчугах, притомилась.
Уста потрескались, и степь скрипела на зубах
Князь Игорь, с тиунами(10), напереди скакал
Прореживали даль сухие очи.
Донец лежал за далью, где-то.
Примчался страж и крикнул:
- В трёх порищах – вода!..
Воспрянула дружина, срывая с лиц разводья соли.
- Коней горячих не поить! – велел им Игорь. –
Вежи ставить! Ночь отдохнём!..
И воля княжья в тот же миг дружину облетела.
А лошади рвались к воде, вставали на дыбы
И ржали, с губ роняя пену.
Дружинники повисли на поводьях.
Гудящая молва пронзила степь.
Донец же, мутный и весёлый,
Искрился и к себе манил.
И вдруг смирились кони, замерев.
Они вострили уши, вздёргивал кожей,
А витязи, шеломы сняв, в Донец пошли.
Брели по грудь в воде. Её хватали жадными губами,
Смывали пот с груди и ликовали.

                2

Тем временем над степью повисла тишина.
Унялся ветер. Гладь воды застыла,
Умолкли птицы по кустам прибрежным.
Природа помертвела, затаилась.
И только люди всё смеялись и кричали.
Восторг глушил чутьё, и ослепляли брызги.
Но вдруг заржали кони, сойдясь в табун.
И вмиг остановились, окутанные пылью.
Завыли волки. Чёрной пеленой
На землю пала стая воронья.

Олег пил воду из шелома.
Круг солнца колебался в нём,
Сверкал пред взором. Не слепил глаза,
А лишь ласкал омытое лицо.
Олег залюбовался, уняв в шеломе воду.
И вдруг узрел, как чернота, подобная гнилой болезни,
Сжирает свет. Она невидимо ползёт,
Язвит и гасит солнце.
- Отец, позри! – воскликнул княжич.
Шелом вдруг опрокинулся из рук,
И солнце вылилось на землю.
- Позри, отец! – со страхом крикнул княжич,
Десницей в небо указуя.

Край солнца чёрным был, и свет уже померк.
Средь бела дня рождались сумерки в степи.
И вместе с темнотой небесный холод опускался.
Оцепенели кони, окаменели люди,
Застыла в жилах кровь.
Взирал на небо, Игорь, дланью заслонившись.
Лишь узкий серп от солнца оставался.
Исчез и он, накрытый мраком.
И звёзды проступили. Тьма настала.

- Суть уреченья твоего мне так и не открылся, –
Услышал Игорь шёпот Ярославны. –
Зрак заслоняет сень луны…
Знаменье. Послан небом знак!
Князь наземь опустился и ухом к ней припал.
Стучало сердце. Меж небом и землёю стук тот бился.
Раскаты грома пронеслись, прошелестела буря.
Огонь палящий разгулялся в поднебесье,
Но, отметённый потоками воды, угас,
И водопады, прогрохотав в теснине, смолкли.
Но зазвенел родник, забивший из земли.
И голос Ярославны, рождённый родником,
Дошёл до князя:
- Не надобно искать ни чести, ни славы ратной,
Ни смерти в поле бранном. Ищи страдания.
Возжаждай мук. Судьба твоя предрешена.
Иди путём, указанным тебе.
Дерзай, трудись и покорись судьбе.
Суть уреченья твоего – страдания и муки
За землю русскую!..

                3

Князь встал. Исчезли звёзды. Туман в степи лежал.
И росы на траве блестели,
Где было солнце, зияла чёрная дыра.
Но вот из плена тьмы ударил первый луч
И золотой стрелой метнулся в небо.
За ним, пробивши брешь во мраке,
Ручьём пролился свет. Ожили люди.
И кони, всхрапывая, копытами забили землю.
- Знамение! – возреял над дружиной шорох слов. –
Знамение! Нам нет пути на Дон…

Владимир прискакал и осадил коня.
На лике бледном огнём сверкали очи.
- Отец! Воротимся назад! Сей знак сулит погибель!..
Подъехал Святослав, племянник Игоря. Угрюмо молвил:
- Недобрый знак, но поступлю, как ты велишь.
Он поклонился Игорю, добавил:
- Измена! Ковуи (9) Ольсина коней горячих напоили.
И пали кони…
- Подводных оседлайте! – крикнул Игорь. Вскочил в седло.

Дружина обступила князя. И рокот становился громче.
Тревога сеялась и страхом прорастала.
Опомнившись, орало вороньё.
Поднялся ветер, и волной взыграл Донец.
По балкам взвыли волки.
- Знамение, вы молвите? – воскликнул князь. –
Сие знамение творить способно каждому!
Прикройте дланью солнце! И нет его!..
Поднявши руки, солнце витязи прикрыли.
И тень на очи пала.
- Се ночь была, и новый день занялся.
Поскачем же, коль время благосклонно!..
И на дыбы коня князь Игорь поднял.
Послал его навстречу солнцу!

                4

Пала ночь на земли половецкие.
В степи седой ковыль ходил под ветром.
Вздувались вежи, всхрапывали кони,
Голодный волчий заслышав.
Воительница ночь единым взмахом
Игорево войско одолела.
Её сестра, Истома, сечу завершила,
Из трав степных постлав постель.
Над спящими звезда горела, словно вечность.
И лишь полон, стеснившись у повозок,
Не спал и в горе бдел:
В молву степную гласом сурны,
Вплетая долгий плач тоскливый,
Гласили молодые половчанки,
Золою осыпая главы.
И зов их к звёздам поднимался над шатрами.

Немою сенью удручённый, бродил князь Игорь.
Он вслушивался в ночь и тщился различить
В молве княгини глас. Но степь и поднебесье
Заполнились дыханьем витязей
И плачем полонянок.
И сердце билось билом колокольным.
Он звал княгиню. Откликнуться просил.
К земле припав, лежал и слушал.
Земля кричала горьким горем.

                5

В шатре, перед иконой, на коленях
Стоял Владимир и молил пощады.
Божья Матерь, озарённая лампадой,
Взирала скорбно на него, с любовью,
Ланитами умильно прикасаясь к сыну-богу.

Попоною укрывшись спал племянник Святослав,
Водил устами, сладко чмокал,
Будто дитя у материнской перси.
А за окном походным, пред свечою,
Олег сидел и буйный брат.
Князь Игорь во главе стола прошёл –
Огонь свечи мигнул и поклонился.
Заколебалась сень князей на стенах.
Взывал Владимир, руки к небу простирая.

- Поведай, Игорь, знал ли ты, се станет с нами ныне? –
Спросил у брата Всеволод, по прозвищу Буй-Тур.
Князь со свечи убрал нагар, перстами уголёк растёр.
- Знал, брат. И в западню, расставленную мне,
Пошёл и вас повёл…
- Повёл на гибель? – Всеволод взъярился.
- Не будет гибели, мой брат.
И смерть на бранном поле – честь.
И нарочито нам принять её. Велик искус сей сельми-15.
Аще есмь время повернуть назад,
Полки оставив на поживу супостату…
- Се есмь позор! – отрезал брат. –
Я с поля бранного не бегал…
- И добро, брат, не побежим. Назад нам путь заказан.
И грех великий, коль дружину бросим.
В полон пойдём и плакать будем,
Аки нынче полонянки плачут.
И жемчугом осыплем Русь…
- Полягу здесь, но в полон не пойду!
Кощеем мне не быть!..

- Скажи мне сын, – к Олегу обратился князь. –
Где велико страданье.  В полоне или в смерти?..
- В полоне, – молвил княжич. – страсть кощея выше,
Чем смерти страсть…
Буй-Тур вскочил, расправил грудь, и треснула кольчуга.
- Довольно, братья! – князь воскликнул. –
Пришла пора поведать правду.
Погибели не будет! Смерти в сече не ищите!
Я поведу искать позора! Бесславья поведу искать!
В чести и славе мы купались. В крови купались братской!
А половцы, тем часом, Русь зорили.
Довольно! Я привёл вас в степь,
Дабы принять нам муки пораженья.
Не в силах был собрать полки великий Святослав.
Крамолами растерзанная Русь единой ратью
Не сможет стать под киевские стяги!
Обида гложет братию, сердца съедает.
И Русь познает пораженье,
О коем вовсе не слыхала!
Пусть пораженье и позор затмят обиду братьев,
Как сень луны затмила солнце!
Помирит братию сознание обиды.
Над Русью всколыхнётся свет любви!..

Буй-тур главу на длани уронил.
Власы упали, заслонили очи
- Не вразумил! – промолвил он. –
На поле бранном мечом давлеть
И супостата язвить, мне понятно.
Аки ж умом понять слова твои?
В позоре славы поискать? Чудно!
Ты сказывал – затмить обиду?
Затмение несёт на землю мрак…

- Обиде мрак, но свет Руси! – воскликнул княжич.
Так повелось в народе нашем: горе мирит…
Буй-Тур воззрился на него, повёл очами к брату.
- Затмить обиду? Ты, отрок, мудр. Да больно молод.
Веками на Руси куют крамолы.
Мы той обиды токмо ветви,
А ствол и корни – кости предков…
- Се древо глубоко засело, – согласился Игорь. –
Но вырвать нам его под силу.
И вырвать надобно, ведь русская земля
Изнемогла поить его своими соками.

- А боги? – Владимир поднял перст. –
Угодно им сие?..
- Угодно! – бросил Игорь. –
Сие деяние – нож острый супостату!
Он токмо ждёт, абы поссорить нас.
И в кузне той, где мы куём крамолу,
Мехи качает ворог наш.
А мы его благодарим и злато дарим!
Но ежели богам и неугодно,
Ежели они другие тешат мысли –
Руси сие угодно! Есть вера всякая,
Но Русь у нас одна!..

- С зарёю будет путь позора? – задумался Буй-Тур. –
Полки полягут наши. Аки мне жаль дружину, брат.
Но коли помыслы твои и думы прахом обернутся,
Полков не воскресить!..
- Помыслы мои – принять мученье, – молвил Игорь. –
Таки дабы застонала Русь. В великую печаль
Поверглась бы и братия. Я жажду мук.
Возжаждайте и вы.
И вкупе на путь вечности мы ступим
И время одолеем…
- Скажи мне, брат! – вдруг вскинулся Буй-Тур. –
Аки ты решил, кто научил тебя?
Кто волею сией наполнил душу?
Помысли же, никто позора не искал!
Никто до ныне на Руси не жаждал пораженья!
А коли рок нам – путь страданий и бесславья,
Ответь мне. Почему он выпал нам?..

- Мы внуки Ольговы, Буй-Тур.
А внукам суждено страдать за пакости дедов.
Так мир устроен, брат, что семя зла, посеянное нами,
Взойдёт и принесёт плоды лишь третьему колену,
То се посеял Гориславич на Руси,
Нам нынче пожинать. А что посеем мы?
И грех, и добродетель – всё утроится.
И урожай обильным будет...
- Но коли Божьим промыслом мы давим супостата, –
С надеждою изрёк Владимир. –
Коль Богородица, узрев желания твои,
Побьёт лихую силу? Творилось се уж на Руси,
Егда молитвами святыми был супостат повержен…

- Оставь надежды, сын, – промолвил князь. –
На помощь Божию не обольщайся.
Ты веру потеряешь. И лучше на себя надейся.
Ты муж и воин. А Богородица – Святая Дева.
Ей чадо нянчить надобно. Пускай растёт…
Олег же взял свечу и озарил икону.
Князья очами к свету потянулись.
- Егда он вырастет – страданья примет, –
Олег поведал. – Муки на престоле супостата…

Умолкла братия. Шатёр обвис, покинутый ветрами.
И в тишине, почивший под попоной,
Улыбкой Святослав уста раздвинул.
И тихо молвил: «Мать?..»

                6

Ночь обласкала братию.
Истома груз на веки положила и в сон повергла.
Лишь Игорь, сидя за столом,
Зрел, аки тает воск и свечка убывает.
Се убывает время, рождая свет и разгоняя тьму.
А над иссушенной ветрами степью
Всё бился полонянок плач.
Тоска, обливши душу, думами владела.
 
- Ты разлюбил меня! – услышал князь. –
И в помыслах своих другую держишь деву…
- Я звал тебя! – воскликнул Игорь. –
Что ж ты молчала, Ярославна?..
- Меня ты не зовёшь, страшишься и позоришь,
Аки беспутную прелюбу.
Чем заслужила гнев твой, Игорь?..
Шатра завеса поднялась.
Предстала дева перед князем.
Признал её он, гордую супругу.
Но что же стало с ней?
Какими же путями бежала дева в степь,
Коль обносилась вся?
Светилось сквозь одежду тело.
И ноги в струпьях, ликом исхудала.

- Почто же разлюбил, мой искуситель? –
Спросила дева, опускаясь на колени. –
Мне худо без тебя, любимый…
- Прочь, прочь! Я погублю тебя!..
- Иль я тебя! – вдруг дева рассмеялась. –
Коли уйду к другому. Князь, опомнись!
Аки славно было нам, егда в любви мы жили и согласье!
Ты мог, беды не зная, дружить со степью!
Теперь ты против стал. Зачем?
К чему твои потуги? И поймут ли?
Ославят, мой любимый. Нет, ославят!
Всяк под себя гребёт. И ты уймись!
Утешься мной и возвращайся! –
И дева сладко потянулась. –
Все спят, и нам пора. Возьми ж меня.
Смотри, аки прелестна!..

Она простёрла длани и закатила очи,
В истоме князя ожидая.
Князь на мгновенье обмер перед нею.
Прелестна всё-таки и статна.
Но, волею стряхнув оцепененье, он отпрянул
- Изыди вон! Я иссеку тебя! –
Он меч схватил и выдернул из ножен.
- Ах, вот ты как! – взметнула брови дева. –
Смотри, не пожалей! Сейчас вот смою пыль,
Саван сменю. И к брату твоему вползу.
Он спит. А спящий муж так сердцем мягок!
Любви его добьюсь я, вместо битвы с Кончаком.
Ты на заре сразишься с братом!..

- Не быть тому! – отрезал Игорь. –
Аще ты искусишь Буй-Тура,
Сраженья с ним не будет.
И скатертью дорога из Руси!..

- Уйду, уйду! – заторопилась дева. –
И убери свой меч. Не гоже деву воевать.
Где честь твоя? Где слава, ангел мой?
Уйду, но я вернусь опять.
Переоденусь, брови подведу.
И в новом образе к тебе явлюсь.
Полюбишь, не узнаешь.
- Узнаю! Твой всякий образ презираю.
Ты вся в крови! Позри же, вот зерцало…
А дева глянула и дрожью изошла,
Лик спрятав свой.
- Скорее убери зерцало!
Нельзя мне видеть отражение своё!..
 - Позри! Должна ж ты видеть облик свой!..
Ты беспощаден, Игорь! –  дева говорила.
Я знаю, кто за дело трудное возьмётся –
Моя сестра, Жестокость. Ей и карты в руки.
Возлюбленным своим могу с ней поделиться…

Князь Игорь зерцало спрятал и сел в тяжёлых думах.
Обида и Жестокость – двойняшки две, сестры.
Живут на русских землях. Забили Добродетель.
Как нищенка она сбирает подаянья.
Но было ведь иначе на Руси,
Пока Обида и Жестокость не явились.
Шептали в ухо каждому, ласкаясь.
- Я честь твоя! Я слава! – говорили
И унижали деву Добродетель.
Не слушались князья, поддавшись чарам.
И гнали Добродетель от себя.
По наущенью дев, её в темницу посадили.
Томиться б ей поныне, да не держат Добродетель
Ни двери, ни засовы, ни замки.
Она вездесуща, словно воздух, пока жива и дышит Русь.

- Послушай, дева, – к Обиде обратился Игорь. –
Могла бы ты единожды, да послужить добру?
- Проси об этом Добродетель, – дева засмеялась. –
Она жива ещё и бродит аки тень…
- Не сотворит то Добродетель, о чём просить тебя хочу.
Способна ль ты обиду поселить на всей Руси,
За мой позор и пораженье. Дабы от обиды той
Сплотилась русская земля…
- Могу, – призналась дева, но что за это дашь?..
- А я прощу тебя, – открылся Игорь. –
За все грехи прощу…
- Обиду не прощают, – дева засмеялась. –
В прощенье – смерть моя!..
- Коль смерть твоя в прощенье, то прощаю! –
Прощаю всё тебе, умри же!..
 Лик девы исказился. И взмахнув крылами,
Она взлетела и, пробив шатёр, умчалась.

Туман ярился в землях половецких.
А на востоке зарождался свет.
Спала дружина, прильнув к земле ушами.
И каждый витязь слышал зов судьбы.
Един для всех был зов.
Князь лёг, раскинув руки,
И в тот же миг услышал плач.
Земля была напитана слезами.
Однако он, том громогласном хоре,
Смог различить глас Ярославны.
Она рыдала горько, но было впереди всё:
Кровь в битве и позор в полоне,
Страдания и муки ада.
Но ранний плач княгини
Открыл слезми её истоки у Каялы.


Часть третья

                1

Игорю мыслилось на синий Дон позреть,
Воды речной испить шеломом,
Но выпала ему другая доля.
Перед очами Игоря текла река Каяла.
Вода её не утоляла жажды –
Огнём гортань кипела, тоскою сердце обливала.
Река была быстра, горька и кровава.
Она и брода не имела…

Поражение и позор. Позор и поражение.
Спина к спине отца и сына повязали,
В одно кощеево(11) седло их усадили,
А следом и Владимира связали –
Его конём упавшим придавило.
А Святослав, хранимый чудом,
Сквозь половецкий строй прорвался.
Однако брошенный аркан
В последний миг схватил его за горло.

И лишь Буй-Тур, забывшись в сече,
Рубил налево и направо.
Стеной железной полк его стоял.
Но вот ковуи побежали
И смяли славный строй Буй-Тура,
А в бреши погань устремилась.
Буй-Тур ждал смерти и сражался в одиночку,
Стрела не тронула его, копьё не взяло,
Но повенчал аркан кольцом на вые.
Однако павши наземь павший воин
Сумел стрелою заколоть кого-то.

                2

Позор! Позор! Позор! Болела рана.
По шуйце (13) отчей и деснице (12) сына
Стекала кровь. А витязей, захваченных в полон,
Верёвкою опутали. Мучительнее зрака
Не видел Игорь.
Он одного боялся – дабы не ослепнуть
И до конца вкусить позор,
Напившись из реки Каялы,
В степи, до черноты изглоданной копытами,
Политой кровью русской.

Лежали воины, к земле сырой приникнув,
Спала его дружина мёртвым сном.
Что слышали они? О чём просили
Их души возлетев на небеса?

Две девы облетели поле.
Кричала Карна голосом высоким,
Снимала боль, оплакивала мёртвых,
Крылами очи неподвижны закрывала.
А Желя, с рогом в тонких дланях,
Сбирала с павших кровь по капле.
И загорелся, вспыхнув, полный рог,
Расплёскивая огненную жалость.
А Игорь зрел, как на печальном поле
Резвились половцы, сбирая с мёртвых дань.
Кровавые кольчуги забирали,
Как будто с Игоря сдирали кожу.

Телеги заскрипели по степи –
Колесовали павших,
И раненых на месте добивали.
И, отчленяя головы от тел,
Жестокостью своею похвалялись.
Позор!
Не поделив добычи среди мёртвых,
Схватилась меж собою погань,
Задребезжали сабли по щитам,
Запели стрелы, с птичьим опереньем.
И крови вид возрадовал Обиду.
А половцы втоптали в землю злато,
Из-за него в смертельной схватке бились.
Крамола заразила все народы.
И аки оспа, ветром разносилась,
И лики метила своею чёрной меткой.

                3

Едва лишь обобрали мёртвых,
Воронья стая шумно налетела.
Земля от чёрного пера зашевелилась.
И волки, пира ожидавшие по балкам,
Лавиною со всех сторон пошли.
Всех прокормить могло бы поле брани.
Но на пиру том не настало мира!
Позор!

Волшебное кощеево седло:
Всё зримо из него,
Не видели что раньше очи,
Что ум не брал, и сердце было слепо.
Сын, притороченный к спине отца,
Прирос к нему. Единой плотью став,
В две пары глаз они всё созерцали.
И было что, и было чем.

                4

И вдруг над полем шорох раздался –
Кончак, как ветер-низовик промчался,
Ходивший с ратью добивать дружину.
Сверкал он золотым шеломом,
Куражился над пленными, со свитою шутил.
На Игоря уставился, прищурив глаз раскосый,
Позвал Чербука, что связал кощея-князя.
- Верни ему доспехи! – повелел. – И меч верни.
И содержи его, как подобает. Он друг мне старый…

- Я не приму свой меч из рук твоих…
- Забыл что ль князь, аки ходили
На Киев-град с тобою вместе?..
Под Кончаком горячий конь копытил землю.
- Я помню Чарторыя и лодию, мы в коей плыли помню…
- Что ж на меня пошёл ты, князь?
Я бы земель твоих не тронул…
- Уж лучше я кощеем буду. Но не союзником твоим!..

Кончак развеселился. Свита засмеялась.
- А мы с тобою князь давно в союзе!
И повязал нас Чарторый, как ныне с сыном ты повязан.
Но хочешь, отпущу? Оружие верну. Людей, какие есть,
И провожу к Донцу?..
Кончак приблизился вплотную и глянул, щуря глаз.
- Ты что замыслил князь?
Какую думу тешишь в голове?
Неужто ныне на Руси князья взгордились
И милость не приемлют? А, кощей?
Иль я тебя от тайных дум избавлю…
- Тебя сгубить замыслил, – князь признался. –
Меня на берег Калы ты привёл,
Но сам в ней и истопнешь…

Кончак смеялся долго, до икоты,
И воины его «катались» в сёдлах.
Веселье разлилось на поле бранном.
- Ты, князь, летами молод, стар умом!
Возьми, чего сидишь ты, возьми и утопи! –
И вдруг веселье оборвавши,
Кончак промолвил холодно и зло:
- Союз наш жив. Ты мне открыл ворота, на Русь пойду…
- Пойди!.. – промолвил князь с ухмылкой.
Каяла возбурлила.  Сквозь муть и соль воды,
На дне её белели кости.
Позор!..

                5

Глубока река Каяла, да брода нет.
Что нынче на Руси? Есть ли кому печаловать?
Содрогнулась ли братия, услышав о позоре?
Ушёл Кончак на Русь и города зорит.
Раздумьями терзаемый, князь к небу обращался.
Но в землях половецких оно казалось мёртвым.
Глас Игоря тонул, он слушал землю.
На берегу Каялы молчала и земля.
Лишь струи тихо жалились, омуты скорбели,
Да горе грохотало на камнях.
А сердце билось в лоне, в колоколе аки.
Молва его едва до слуха доходила.

Сомнения одолевали князя.
С покорностью склоняясь пред судьбой
И повинуясь року, хотел он верить,
Что не напрасен труд его.
Что политая кровью степь
Родит плоды. И муки
Помогут отчине единство обрести!
И если нет, то зёрна, брошенные в землю,
Мертвы, но прорастут они грехом великим
Грехом пред братию и Русью.
В кащеевом  шатре, средь половецких веж
Лежал он ликом вниз, аки мёртвый.
Гнила нетронутая пища и вода в пиале пересохла.
И грызла руку зачервившаяся рана,
Но боль её тонула в боли сердца.

Намедни он позрел, как продают рабов.
Дружинников, повязанных за выи,
Аки скот поставили купцам.
Заморские купцы товар позрели,
Считая зубы, раны и лета.
Но цены небольшие назначали,
Бояре продавались за бесценок.
Потом всех увозили на чужбину.

Но прежде, витязи прощались с князем,
Им бы полить его презренным взглядом
Да проклясть. Они же кланялись ему по-русски.
Тяжёлая камча гуляла по их спинам,
Сквозь белые рубахи рубцы кровавые вспухали.
И связанные, они оставались верными ему.
И князь им кланялся, и мысленно прощения просил.

                6

О, небо! Если всё напрасно, позор тебе!
В тяжёлый час раздумий, в шатёр вошёл Олег.
- Худые вести, отче, – он промолвил. –
Владимир, брат мой, Кончаковну вдруг просватал.
Кончак её отдаст…
 - А худо ли сие? – спросил у сына Игорь.
 - Да, очень худо. Тебя сомненья одолели, отче?
Гони их от себя! Руси сея женитьба не послужит,
И мир не принесёт. Со змеем лучше не родниться.

- Ты прав, сын мой! – помедлил Игорь и спросил. –
Красна ль она?..
- Красна…
- Дай бог, дабы жили хорошо!
Что есть ещё на белом свете?..
- Гусляр пришёл и русичам поёт. Позвать его?..
- Не время тешить слух. И душу баловать не время.
- Не ради баловства хотел его позвать.
Поведай гусляру о нашем поражении.
Позор, егда его позорят.
Поведай о страданиях своих,
О муках горьких, о реке Каяле!
И пусть же сей гусляр пойдёт на Русь!..
- Ты осмомысленный, сын мой! – князь оживился. –
Глас вещий матери твоей в тебе я слышу.
Зови, зови же гусляра!..

Гусляр был молод. Седина виски слегка посеребрила.
Но, истощённый, статью сдал, и рубище висело на плечах.
- Откуда ты, певец, каких земель?
И далеко ли путь свой держишь? –
Князь Игорь усадил его в шатре,
Кумыса дал испить.
- Я, князь, гусляр опальный, – и чашу осушил. –
Меня изгнали…
- Опальный? – Игорь взволновался. – Ты интересен мне.
Гусляр опальный на Руси – сказитель правды.
Скажи, за что тебя изгнали и откуда?..
- В Тмутаракани был я да не по нраву
Попам пришёлся, –
Певец тряхнул гуслями. Серебряные колокольца зазвенели. –
Еретиком окликали,  народ науськав,
Камнями забросали.

А сам я родом Греческой земли.
Родители мои привезены бог весть откуда
И в рабство проданы. Когда подрос я,
Обучен был игре на арфе. Но прослышал –
Нет рабства на Руси, и песни слушать любят.
Сел на корабль я и приехал. Теперь же я изгнанник.
Иду сквозь половцев на Русь, хозяина ищу,
Который бы пригрел несчастного изгоя...
- Добро, гусляр! – растрогался князь Игорь. –
Какие песни ты поёшь? Какие сказы знаешь?..

- Я сказы о своём народе сказывал, –
Певец признался. – О муках, кои терпит в рабстве он.
О вере чистой пел. Разинув рты, Русь слушала, жалели.
Попы анафемой грозили. Вот, изгнали. –
Взгрустнул певец и снова вдохновился:
- Отныне славы я пою, походы славлю и победы.
А то сложу сказ величальный.
Весёлый грустный ли, но слушают с охотой…

- А мог бы ты поведать на Руси о походе трудном?..
Князь Игорь встал, расправил плечи, продолжил, слабость переждав:
- Дабы песнь твоя звенела по земле, до сердца каждого бы долетала.
Дабы Русь, единым духом окрылившись,
Объединилась бы, аки персты на длани!..
- Слова твои прелестны, князь! – воскликнул песнотворец. –
Какой певец не тешится мечтою
Владеть сердцами всей Руси? Скажи, о чём та повесть будет,
О славе, о войне?..

- Та повесть будет о войне и о позоре.
Смог бы ты позор восславить? Обидою за пораженье
Снять поволоку красную с очей и пробудить любовь?
Дабы к песне всей душою приложившись,
Аки устами прикасаются к кресту, давая клятву,
Дабы никто из братии не смел нарушить заповеди слов святых…
- Чудно мне слышать князь такие просьбы, – расстроился гусляр.
В Руси, мне ведомо, в цене другие песни.
Ушам князей приятные слова.
Дружине надобно веселье, после дел ратных.
Коль о позоре я вдруг заиграю,
Меня опять забьют камнями. Никто не даст мне на прокорм.
Не слыхивал я, чтоб пораженье воспевали.
Да ты здоров ли, князь?..

- Я болен, – Игорь застонал.  – Но ум пока что светел.
Помысли же гусар. О славе песнь живёт, пока есть слава.
А жизнь её короче вдоха! Но повесть о походе трудном,
О позоре пробудит Совесть. Она – дыхание всей жизни,
Песнь об оной времени подвластна!..
- Ты мудр, аки Соломон, – гусляр вздохнул печально.
Беда лишь в том твоя – за мыслями о вечности
Ты вздох тот самый упустил, который жизнь прервёт.
Есть надо каждый день. – Гусляр персты на струны возложил,
И по шатру поплыл весёлый звон.
- Послушай лучше, князь, о чудесах заморских!
И вмиг забудешь о печали…
Князь Игорь дланью струны погасил и молвил тихо:
- Ты раб, но ты же волен. Неужто распрей нет в твоей душе?
- Певец я, а не воин, – подивился тот. – И распри, князь, не мой удел…
- Ну, так ступай, – позволил князь. – Возьми. Сей хлеб тебе.
Певцов и нищих на Руси и в самом деле любят….
Гусляр взял хлеб и поклонившись вышел.
По новой вере, помнил князь, давая подаянье, богу подаёшь.

                7

Той же ночью, забывшись на мгновенье,
В шатре услышал Игорь дыхание чужое.
Очнулся, сел. Знакомый смрад сырой земли почудился ему.
- Ты, дед, зачем пришёл?
- Не дед я – половчанин по имени Овлур.
- Ты мёртвый?..
- Нет, я, князь, живой…
- Почто же дух могильный чую?..
- Ты сам, князь, на краю могилы. Гнилая рана у тебя.
Я снадобье принёс. Лечиться будем…
- Я не просил. Кем послан ты?..
- Пришёл я сам, – признался половчанин,
И шуйцу оголил, рукав рубахи разорвав. –
Коль скоро ты умрёшь, то замыслы твои умрут с тобою.
Кто ж повесть трудную поведает Руси?..
- Тебе откуда ведомо о сём? – насторожился Игорь.
- Уймись же, князь, я сторожил тебя и слышал всё, –
Утешил тот. – Коль ты доверился гусляру, и мне доверься…
Овлур взял мазь и стал втирать её.
От рук его затихла боль.
- А нашу речь откуда знаешь?..
- В Руси я жил. Твоя печаль близка мне.
Я зрел усобицы у вас. Но в землях наших
Крамолы  повострей ещё пугают.
 
Уж роды бы сходились в честной сече, –
Глубокою тоской дышал Овлур. –
Обиду затаив, укрывшись ночью,
Род вырезает род. И даже корешка не остаётся,
Дабы не было кровавой мести. Но я остался
И живу, а значит, род мой жив ещё.
Скажи мне, князь, каким богам молиться,
Дабы сие остановить?..
- Неведомо, Овлур, – промолвил князь. –
Я сам бы жаждал знать…
- А ведомо тебе, где обитает богиня ваша –  Совесть?
И где её приют: на небе, на земле?..

- Совесть? Она отринута на взбалмошной Руси.
Посажена в темницу, в сруб, и дремлет там, в тяжёлом сне…
- Богиня Совесть не живёт вне человека! –
Олег воскликнул. – Она мертва, коли исторгнута из сердца.
И брат её, близнец, Стыдом зовущийся, в тот  час же умирает…
- Но где же, где они? Я бы хотел им помолиться!..
- Они в тебе, – сказал Олег. – Прислушайся...
- Да я же половчанин! Сии же боги из Руси!..
- Но Стыд и Совесть доступны людям всем,
Кто им возжалует молиться. Молись же им, Овлур,
И ты, отец, молись. Они к тебе вернулись…
Князь Игорь посветлел очами. И очи осветили лик.
- Неужто токмо на реке Каяле вертаются отринутые боги?
Неужто путь к ним – есмь страдания и муки?
Неужто мне тропа Троянова открылась?..

                8

Полон пригнали из Руси.
Позреть сбежались половчанки:
Не диво, на прибыток, коль продать.
Богат товар был – красны девы
И отроки двенадцати годов.
Лучше не зреть сие и выколоть бы очи!
И сарафаны рваны, ноги босы
И выи-14 лебединые охватывает вервь.
Но белы косы их все путы разрывали
И синь очей плескалась со слезами
И наполняло синью небо
Над степью половецкой.
Стояли отроки, сгрудившись в дружину,
Собою прикрывая красных дев.

Князь, протолкавшись сквозь толпу,
Встал на колени, голову склонил:
- Повинен в вашем горе я, открыв ворота полю.
Казните же меня, казните…
В ответ молчанья горькая печаль
Да жемчуг синий землю покрывает.
Былинкою качнулся отрок и выступил вперёд:
- Мы из Посемья. Твои мы люди, князь…
Князь голову поднял и слёз не удержал.
- Что на Руси? – спросил он тихо.
- Печаль, – промолвил отрок. – Да половцы лютуют…
- А Святослав, великий князь, собрал ли он полки?..

- Нет, не собрал. Одни не захотели.
Другие, дав согласье, не пошли.
В тоске великий князь. А Русь в печали горькой…
Князь Игорь проглотил слезу:
- Осмомысленный ты. В дружину мог бы.
Но только в рабство путь тебе…
- Рабом не буду! В Русь уйду! Дорогу я запомнил!..
Дай Бог тебе удачи! – князь обнял отрока. –
Не забывай дорогу. А Русь очнётся! Встанет! Встанет!..

Князь побежал на половецкий торг и разыскал Чилбука:
- Продай меня! Продай! С людьми моими! –
И бросился к купцам, затормошил камзолы:
- Купи меня! Иль ты купи! Я русский князь!..
Купцы заговорили меж собой
На непонятном языке и засмеялись.
Челбук отдёрнул за руку кощея
И проворчал, сменяя гнев на милость:
- Ты князь в Руси, а в Палестине
Свои князья. Им проданы рабы…
- Продай меня рабом!..
- Тебя не купят. Разве для забавы?
Но выкуп за тебя пусть барышней дадут.
А нет, так я тебя порву конями.
Или заставлю послужить.
Забавиться хотят не только в Палестинах…

                9

Князь под десницею вдруг ощутил плечо,
Услышал твердый голос сына.
- Идём же, отче. Тебе – твой путь…
И он пошёл. Качались вежи пред очами.
Давило небо. Зыбилась земля.
- Жить со Стыдом и Совестью невыносимо.
Они терзают сердце сильней всего полона!
Я их кощей отныне. И будет ли пощада?..
И вдруг услышал голос он, от неба исходящий:
- Се боги не щадят. И путь страданий токмо начинается…
- Ярославна? – встрепенулся князь. – Освободи от власти неба.
Измучился уж я. Поднять очей не в силах…
- Избавила б тебя я, ладо!
И волосы отрезала бы, ветру отдала.
Но мои чары не спасут от власти
Обрященных тобой богов.
Стыд и Совесть сильнее чар моих.
Они сильнее неба…

- Доколе же продлятся страдания мои?..
- Сие неведомо мне, ладо. А чар моих осталось
Тебя любить! – и задрожал княгини глас. –
Ответь мне, Игорь, живы ль мои дети?..
- Они со мною. Рок мой разделили…
Вздох облегчения раздался с неба.
Но в тот же миг сорвался ветер,
Пахнуло падалью и гнилью.
Спросил чужой скрипучий голос:
- Ну что, добился своего?..

                10

- Ты кто? – напрягся Игорь.
- Не признаёшь опять, – могилою дохнуло от земли. –
Но ты не тешься, внуче.
Те боги, коим в жертву ты принёс обиду,
Тебя своею жертвой изберут и предадут закланью!
Стыд и Совесть благородные владыки.
 - Им предначертано служить простому люду.
Зачем тебе холопьи боги?
Захочешь править ты – не сможешь.
А воевать поднимется рука?
Нет, внуче, князю не пристало
Сиим богам служить!..
- Тебе они неведомы, – промолвил Игорь. –
Мне худо с ними. Но благодать единожды вкусив
Уж больше не отринешь веры в совесть!..

 - Вкушай, вкушай, внучок, – промолвил Гориславич. –
Попомнишь старика. Он закричал:
- Опомнись же, безмудрый!
Коль править будут миром по совести князья,
Какая ж скука и тоска в округах воцарится!
Не будет ни обид, ни слёз, ни поражений.
Ни славы ведь не будет, ни побед!
Ослепнут очи, на ржавые доспехи глядючи.
В чём станете искать утехи? Мне, внучек, жаль тебя.
Ты братией своей же проклят будешь,
Коль веру в сих богов рассеешь по Руси.
Чем больше воздаёшь Стыду и Совести,
Тем больше жертв потребуют они.
Да ты последнюю рубаху снимешь
И голому отдашь. И всё одно – всем мил не будешь…

- Послушай, дед, – прервал его князь Игорь. –
Мне далеко так не узреть. Ты где сидишь-то ныне?..
- Да я нигде, – ответил Гориславич.
- А я же – на земле. И зримы мне дела земные.
Се красных дев уводят в рабство.
И наши города пылают! – князь Игорь погрозил. –
Ты дед ковал крамолы, распри разжигал.
Тебе была утеха, а горе мне досталось.
Меня огонь палит. Печаль мне сердце гложет.
И очи с горя слепнут. Дед, послушай.
Где бы ты ни был, молю тебя и заклинаю,
Иди на Русь! Тебя там помнят и признают.
А ты покайся. Поведай о моём походе!
И закричи! Ты мёртвый грешник.
А когда горе, даже мёртвые кричат.
Живые внемлют. Ну, иди же!..
- Боюсь, – тяжёлым гулом из-под земли стонало. –
Мне хода нет на Русь. Меня пути лишили…

                11

Метался князь и каменной тесниной  шатёр представился.
Степь Игорю была мала. Ему б гонца сейчас, глашатая, певца,
И в Русь послать. Печали, в коих ныне
Лежала русская земля, могли возжечь лишь скорбь,
А не сердца. И тут из киевских земель явился поп.
Князь Игорь воодушевился и, радость не скрывая,
Длань попу подал, но тот отдёрнул руку
И воззрившись, гневно проговорил:
- Изыди, диавол! Эко корчит, бес!..
- Святый отче! – взмолился Игорь. –
Гневись, ногами топай! Я грешен, казни меня.
Покаюсь я во всём. Но прежде, слово выслушай моё…
- Слышать не желаю мерзких слов твоих
И пожеланий не приму! – застрожился служитель. –
Пытать тебя пришёл…
- Пытай, за всё отвечу…
- С коими думами поход ты свой затеял?..
- Руси беда грозила! А Святослав бы рати не собрал…
- Откуда тебе ведомо сие? Княгиня волховала?
Иль богомерзких ты кудесников послушал?..

- Волховала – признался Игорь, – но и без чудесных
Чар было ведомо – похода не собрать…
Поп усмехнулся, оглядел кощея:
- Откуда знать тебе всё промыслы Господни?..
- Се не от Господа, святой отец, а от обид меж братьями…
- Довольно! –  перебил поп князя. – Ты гордый в ереси своей!
Известно мне, с какою целью ты в степь пошёл.
Знамения Господня не убоялся! Ты, человек – отныне раб.
А жаждал Сыну Божью уподобиться.
Ты мучеником возомнил себя? И православных искушаешь.
Апостолов сбираешь? – поп посохом ударил,
На вые закачался крест тяжёлый.

- Не уподобился я богу, – промолвил Игорь. –
Но страданий жаждал, абы за позор свой
Обиду заронить в сердцах князей.
И коли искушал на грех, то токмо самого себя…
- А гусляра,  просил ты коего восславить твои муки,
Евангелистом сделать захотел?..
- Гусляр тот нищий духом. Какой же он апостол?..
- Ты ныне куёшь крамолу церкви! – объявил священник. –
Мыслил ты, после мучений в полоне, явиться в Русь святым,
И абы братия бо поклонялась, чтила богом? Не быть тому!
По Русским землям тебя встретят ботогами!
Ты тешился наполнить сердца наполнить гневом,
За пораженье русичей? Твой гнев супротив тебя оборотился.
И первым бросит камень Святослав. Да полно! Останешься в полоне.
Открывшему врата в Русь выкупа не будет…

- Ты сказывал, что промыслы Господни неведомы человеку, –
Князь Игорь распрямился, вровень стал с попом. –
Откуда ж ведомо тебе, аки встретят меня в землях русских?
Кто первый камень бросит? Откуда знаешь, что за молва пройдёт?
Нет, поп! Что тебе известно – исходит не от Бога, от тебя!..
- От меня, – признался поп. – Я служитель.
А посему и ереси противник.
Егда свеча горит и светит – благо.
Но опрокинувшись, горит пожаром и бедствием великим.
Не стану ожидать, покуда кров мой загорится!
Свечу потушишь, и наступит тьма…

- Абы Русь от тьмы сберечь, довольно Света Божьего!
Свет Божий только днём. А кто же в сумерках посветит?
Кто среди ночи воспылает, еже путь озарить?
Че-ло-век! Днём Божьим Светом напитавшись,
Светить ему во тьме!..
Поп замахал руками:
Светоносен токмо есмь Всевышний!
А человек, он создан мелкой тварью. Червем на земле…
- Червь создан червем, – не согласился Игорь.
Человек же – по образу Божью и подобию.
Ты сам клевещешь!..

- Анафеме тебя предам! – поп закричал. –
Тебя забудут на Руси! И еже ты воротишься,
Потомки знать не будут, где твоя могила! Тебя пути лишу я!
Покусившемуся на образ Божий – да быть ему изгоем!..
- Благодарю, – промолвил Игорь. – И сей венец приму покорно.
Ибо он Руси послужит…

                12

И вдруг увидел Игорь очи сына, горящие от слёз.
- Отец святый! – взмолился княжич. –
Возьми с собою в Русь! Возьми!..
- Сын? – сломился князь. – Ты меня бросаешь?..
- Прости отец…
- Се Божья кара! – возрадовался поп. –
Не только братия. Тебя покинут чада.
Все отвернутся от тебя! А ты, сын мой,
 И впрямь на Русь собрался?..
- Да, святый отче, возьми с собой!..
- Зачем, дабы выкупить отца?..
Княжич замолчал. Потупил очи. Поп усмехнулся.

- Смогу я взять тебя, раб Божий, еже ты согласен
Постриг принять и в монастырь уйти…
- Приму постриг, – промолвил княжич.
- Ты ведаешь, что говоришь? – князь в очи сыну заглянул,
Позрев тоску такую, как если бы его рабом  сводили на чужбину…
- Всё ведаю, отец мой…
Поп крест достал и княжичу поднёс:
- Клянись! Не станешь выкупать отца.  И крест целуй…
- Се долг святой, сыновний! – воскликнул Игорь. –
И не лишай же долга!..
- Прости меня, отец! – княжич к кресту святому приложился.
Клянусь! Не стану князя выкупать…
- Добро! – поп спрятал крест, оправил рясу. –
Ночь бдеть в молитве будешь,
А поутру обряд свершишь. И тронемся в дорогу…

Князь Игорь, стоя на коленях, гнул выю.
Голова к земле клонилась. А поп торжествовал победу!
Ведь он поверг его.
И над поверженным вдруг милость проявил:
- От замыслов своих ты отрекись.
Пред братией покайся перед Богом. И на кресте клянись!..
- Не отрекусь, – промолвил князь и встал,
Воздевши руки к небу, он воскликнул:
- Не отрекусь!..

Всю ночь Олег стоял пред образами,
А Игорь за его спиной прощался.
Лишь на рассвете, уставший от молитвы,
Олег к отцу оборотился, глянув ему в очи.
- Ещё есть время, – напомнил князь. –
Ещё не поздно отказаться. Потом, пути назад не будет…
- Служа богам, мне старец сказывал, ты служишь людям.
Да будет так. Аминь…
- Ну что ж, ступай, – позволил Игорь. – И пой, коль позволяет глас.
Пой, кем бы ни был ты – боярином, волхвом ли, чернецом.
Пой, и Русь услышит…

                13

Едва над степью встало солнце,
Шатёр наполнился багровым светом,
И стены запылали.
С молитвой на устах поп ножницы достал.
Князь Игорь смежил веки, отвернулся,
Но сын вдруг крикнул:
- Позри отец!..
И он позрел. Власа Олега солнцем засветились.
Но там, где их ножницы коснулись,
Власа мертвели на глазах и осыпались.
Всё кончено…
 
Пред князем стоял монах с котомкой за плечами.
Чужое платье, лик чужой.
Отец и сын друг другу поклонились
И ничего друг другу не сказали.
- Пой, Русь услышит! – пожелал отец.
- Я гласа своего не пожалею! – сын поклялся.
Власы сыновьи Игорь все собрал.
Дышал на них, и в дланях грел, и к лону прижимал.
Они не оживали.

И выйдя из шатра, под небо в низких тучах,
Взмахнул рукой, как сеятель, и  распустил власы по ветру.
Их понесло, взметнуло к небу, затем к земле склонило,
Развеяло по следу.
Когда позёмка улеглась, забившись в травы,
И молния пронзила ум и сердце.
Гонимый страстью и себя не помня,
Князь побежал за сыном. Стража
Его схватила, на траву повергнув, и заломила руки.
- Как ныне имя, сын, твоё? – в степь Игорь прокричал.
А взор его обласкивал ковыль,
Роптали волны на реке Каяле…

Смерд 1 – поданный местному фараону.
Чернец 2 – монах.
Трояновы тропы 3 – путь небесный.
Сурна 4 – музыкальный инструмент, напоминающий флейту.
Волховать5  – колдовать.
Уречение 6 – условие.
Перси 7  – груди женские.
Вельми 8 – весьма, очень.
Ковуи 9  – тюрки.
Тиун 10 – управляющий.
Кощей 11 – пленник.
Десница 12 – правая рука.
Шуйца 13 – левая рука.
Выя 14 – шея.
Сельми (морд.) 15 – пристальные взгляды на что-либо
Убрус 16 – платок