Турлагерь Юность

И вновь на шаг я отступаю,
И с умиленьем вспоминаю
Красоты Горного Алтая,
Туман задумчивых высот,
За ним с подножья наблюдая
И взгляд с вершины, как полёт
Души бесплотной над лесами
И бирюзовой гладью рек.
Запечатлённое глазами
В душе останется на век…

…Машина тронулась. Отныне
Туристы мы. Да будет смех
И вдохновенье!  Что в машине
Уже царили, после всех
Неразберих, знакомств и «нюней»,
И медосмотров, и тревог.
Ждал лагерь «Юность» на Катуни,
Гостеприимный Манжерок,
Где знаменитые пороги,
Что горсть разбросанных камней
(Кто разбросал их – люди, боги?..
Легенды я не знаю всей),
Для удержания гордыни.
Вода катилась через них,
С лет незапамятных доныне.
Лежало множество других,
Где разбивались о преграды
Сердца и судьбы взрывом слёз,
Где в струях брызг, в букетах радуг,
Вся радость солнца, свежесть рос,
Окрест разбросанных. Играла,
Искрилась, пенилась река.
Её энергия не знала
Пределов. Шум издалека
Был слышен, словно разрешенье,
Высвобождение страстей,
В безумстве удовлетворенья
И воплощения своей
Сокрытой тайны.

                2

По ухабам
Мы покоряли Чуйский тракт,
Держась за крылья песни, дабы
Не улететь в кювет, что факт
Был не единый, к сожаленью.
Все дружно пели. Я не пел
Из-за плохого настроенья,
Но бас Коротича гремел
За пятерых. Он был на взлёте
Благих эмоций: «Баритон!
Вы от чего же не поёте?..»
Хотел, но принцип. Отрешён,
Со всеми трясся я в машине
И молчаливо созерцал.
Но где ж тайга? На половине
Пути, что долгим был, предстал
Алтай-красавец, гордый, горний.
Глядел глазницами пещер,
Средь скал, таинственным и чёрным,
Манящим взором. Не в пример
И лес тому, что был на Бии.
Здесь с солнцем смешанный, а там –
Густой, дремучий, тёмно-синий,
Стеной стоял по берегам.
Хотя тайга была мне ближе.
Но, наконец: «Физкульт привет!..»
Машина встала. Чуть пониже
Ждал лагерь «Юность» и…обед…

                3

Был лагерь словно на ладони,
Палаток несколько рядов,
Десятиместные, на фоне
Огромных горных двух хребтов,
Покрытых зеленью. За лесом,
Что слева, высился один.
За трактом Чуйским, всем известным,
Стоял такой же исполин…

Катунь стремительна, прекрасна,
С прозрачно-чистою водой!
Купаться только в ней опасно
Из-за воды, столь ледяной,
Что тело резко обжигало,
И спазмы сдавливали грудь.
Теченье сильное сбивало –
Не мудрено и утонуть.

                4

Формировались на турбазе.
Разнообразие имён,
Умов, характеров, фантазий.
Серьёзен кто, а кто смешон.

И каждый нёс своё «до кучи»,
Мы, кто с Алтая, омичи.
Кому-то жизнь, кому-то случай.
Не достучался – докричись.

Перед одними преклонялись,
Других – по-братски, по плечу.
Над кем-то весело смеялись,
Увы, без злобы. Не хочу
Вдаваться в сферу отношений,
Менялись что десятки раз…
В единстве дел, в единстве мнений
Сходились мы в наш добрый час.

                5

Разговорились. Витька, Гошка,
В рубахе красной, их друзья –
Туристы с опытом. Немножко
Его имели – Димка, я,
Когда по Горному бродили
Примерно года три назад –
Иконостас, Синюха, Бия,
Тайга и сёла, где отряд
Давал концерты. Принимали
С теплом душевным и на «бис».
Мы сцены ставили, читали
И пели. Жил во мне артист,
Поскольку я и пел, и ставил,
И вёл концерты, и читал.
И был порыв. Он мною правил.
Себя я не осознавал.

                6

- А здесь вообще-то интересно, -
Сказал костлявый паренёк,
Тот, что в машине всем любезно
Совал с конфетами мешок.

- Лет девять езжу, между прочим,
По лагерям, – он продолжал. –
Уж надоело всё, нет мочи.
Многозначительно сказал
С бывалым видом человека,
Который прожил много лет,
По внешним признакам – с полвека,
Худ и морщинист, как скелет,
Обтянут кожей. Улыбался,
Как будто лишнее что знал,
Над нами будто насмехался.
Рот желтизной зубов зиял.

«Однако весел ты, – заметил
Терёхин Димка. – Поглядим,
Что будет дальше…»  Не ответил,
Пускал обильный, едкий дым
От сигарет. И в нём, витая,
Что на излёте дряблый шар,
Он исчезал, как будто таял
Среди огромных шаровар.

Как из бутылки образ джина,
Открытой кем-то невзначай…
 - Зовут-то как тебя, скажи нам?..
Ответил гордо:
 - Николай…

Своеобразный, но беззлобный,
Он, в уникальности святой,
За неимением подобных,
Был привлекателен, при той
Железной логике мышленья,
Отличной в корне от других,
Как повод, ставший для глумленья,
Насмешек, шуток добрых, злых.
Нет он не бросил вызов «Свету»,
Во «Свет» его толкала тьма.
Себе не требовал карету.
А горе?  Нет, не от ума.

                7

Стал Витька нашим командиром.
Пускай не наш, из омичей.
Единогласным был кумиром
У земляков, своих друзей.

Не возражали остальные
На год он был постарше нас,
Высокий, бицепсы стальные,
Бесспорный лидер напоказ,
Но без зазнайства, знал он дело,
В том убедились мы потом
Ну а пока.  Катунь шумела,
Роились звёзды над костром.

Инструктор наш, совсем девчонка,
Ещё студентка, двадцать лет.
Туристкам нашим, как сестрёнка,
Раиса Павловна, из «пед…»

Девчонок семь из Барнаула,
Новоалтайская одна,
Ещё одна всех обманула,
Со мной и с Димкою она
Училась в школе до «восьмого»,
Откуда все мы разбрелись.
И только в техникуме снова
Её увидел. Вновь сошлись
Мы в туротряде. Леной звали –
Всем так представилась она,
А мы её Ларисой знали
Во все былые времена.

Случилось, что она купила
(Соблазн велик) путёвку с рук,
И имя, что в путёвке было,
Себе присвоила. И вдруг!

Мы с Димкой резко появились…
 - Мальчишки, только вы меня
Не выдайте…
 - Договорились…
И до последнего-то дня
Её в отряде знали Леной.
«Шпионкой» Димка называл
И обещал, что непременно
Разоблачит при всех – пугал.

                8

Три дня, и мы в походе пробном,
На сутки.  Как, куда мы шли,
Уже не помню я подробно.
Спустился вечер. Залегли
В палатках мы, по трое в каждой.
В соседней – Димка, омичи.
И каждый пел, о чём не важно,
Не стройно. Димкин был почин.

Он «козлетонил» о «Причале».
Девчонок радовал костёр.
В палатке дальше, там молчали.
Послушав разудалый хор,
Блеснуть со «Старым» мы решили
И стали их перебивать,
Без должных для того усилий.
Взялись нам дружно помогать
В палатке парни, что молчали.
И верх был наш, нам удалось!
Своё соперники бросали
И пели наше. Только злость
Их раздирала. Нам кричали,
Чтоб замолчали мы. Увы!
Мы пели… песни улетали
В простор вечерней синевы…

К далёким, звёздным горизонтам
Над молчаливою тайгой…
И мы, уже единым фронтом,
В покой врывались вековой.

Звучали «ретро» и новинки,
Не каждый их в то время знал.
Звала «Мальчишек » «Бирюсинка»,
И «бились волны о причал».

И «каблучки стучали звонко»,
«Пластинка пела во дворе»,
И «плыли в танце две девчонки,
Навстречу утренней заре».

Туда лишь с песнею крылатой
Возможно только долететь.
Мы пели «Главное, ребята…»
И нам ещё хотелось петь…

Но спеты «ретро» и новинки,
Туман спустился на причал…
Не слышал «Дядя Яков*» Глинки,
«На башне звона» – он устал…

О, песня-чудо!.. Нас сплотила!
Мы стали ближе и добрей,
В сердцах горела нам светилом,
Была нам утром долгих дней.

Мы с нею грезили ночами,
Несли как факел песни свет,
Она далёкими кострами,
Через простор бесценных лет.

Всегда любима и священна,
Гляделась в нас.  Был день хорош.
- Удивлена» – сказала Лена. –
Ты замечательно поёшь.

Лариска было её имя.
 - Ну, знай теперь, – ответил ей.
В то утро стали мы другими.
Терпимей, ближе и добрей.

                9

А впереди ждал многодневный,
Всеми желаемый поход.
И вот он, горна звук напевный!
Мы дружно выстроились под
Багряным флагом на линейке.
Напутствий несколько минут.
И… в добрый путь! Дорогой-змейкой
Мы выходили на маршрут.

Перед линейкой были сборы.
Мы набивали рюкзаки
И меж собой вступали в споры:
Кому достанутся тюки –
Палатки в них. Я взял верёвку,
Лапшу, хлеб, сахар. Вот чудак!
Я думал, что на остановках
Худее будет мой рюкзак.

Шли вдоль Катуни Чуйским трактом,
Маршрута целью был Чемал,
Курорт. А следующим актом
Нам путь обратный предстоял
До Усть-Низи, там переправа
Через Катунь, но по мосту,
Назад, вдоль берега, направо,
Уже по лесу «гнать версту».

Вновь переправа, на пароме,
И…лагерь… Вот и весь маршрут…
А дальше, с мыслями о доме,
Где с нетерпеньем мамы ждут,
Соревнования туристов,
Пресс-конференция, концерт,
Своими силами. Артистов
Хватало нам. Таков «десерт…»

                10

Но мне запомнился день первый,
Когда нас горный перевал,
Пощекотать изволив нервы,
К преодолению взывал.
Крутой, высокий, метров триста,
Не всякий умный обойдёт,
Для дурака зато, туриста,
Неодолимых нет высот.

Мы шли единственной тропинкой
По краю склона, в две стопы.
Скользили грубые ботинки,
Пот застилал глаза.  С тропы
Скатиться вниз, ступив неловко,
Как с ношей, так и налегке,
Не трудно было. За верёвку
Держались ту, что в рюкзаке
Лежала долго, но сгодилась.
Давила тяжесть рюкзаков,
Одна девчонка оступилась,
Ей было не до синяков,
Когда упав на склон, зависнув,
Тянула нас, под визг подруг,
Но удержали, зубы стиснув,
И разделив её испуг.

Пошли на спуск. Долой палатки!
Их побросали вниз. Сюрприз –
Обрыв. Собрав остатки
Сил, налегке скользили вниз…
И вновь тропа, и вновь обрывы,
И, наконец-то — Манжерок,
Реки прохлада, сил приливы,
Лесок, душистый костерок,
И насыщение обедом,
Где верх блаженства вермишель
С мясной тушёнкой.  Вкус победы
И осознанье слова «цель»!

Встал на пути внезапно ливень,
Непроходимою стеной.
И полыхнул в косматой гриве
Огонь, над чёрною грядой.

И жуть, и страх, и пульс неровен,
И стрелы молний, тут и там,
И гром «рассыпавшихся брёвен»
В раскатах эха по горам.

Сначала всех смущали лужи,
Отпала надобность потом,
И от того не стало хуже,
Насквозь промокшим. Напролом
Брели по лужам мокрым лесом,
Не разбирая троп, дорог…
На остановке, под навесом,
Уже при входе в Манжерок,
Пережидали ливень. Вскоре
Иссякли тучи. Облака,
Как будто плыли в синем море,
Позолочённые слегка.

А мы «со дна» на них глядели,
На очертания вершин,
Отмытых дочиста в купели,
На продолженье гор-махин,
С голубоватыми белками,
С зелёным лесом, будто мхом,
И с кучевыми облаками,
В закатном солнце. Вот и дом,
Где ночевать нам разрешили,
Старушка-школа, как сарай.
Одежду мокрую сушили,
Уютно было, хоть не рай.

Открыли баночки с тушёнкой,
Я хлеб достал из рюкзака.
Затем какая-то девчонка
Нам притащила молока.
И мы... мы ели бутерброды
И запивали молоком.
И аномалии природы
Не волновали. Тенорком,
Прозрачным, слабеньким, дрожащим,
Затеял песню Николай,
Мы подпевали.  Храпы спящих
Будили, как бы невзначай,
Сморённых сладостной дремотой,
Сливался с сумерками гул,
Преображаясь в анекдоты.
Я не заметил, как уснул.

                11

А утром снова километры,
Их предстояло наверстать.
Бог в помощь, а вдогонку ветры.
Всего-то, с гаком, двадцать пять.

Шли Чуйским трактом вдоль Катуни,
Однообразен был маршрут,
В разгаре знойного июня
Тащились (может, там не ждут?..)
По загудроненной дороге.
Уже не радовал пейзаж,
К асфальту напрочь липли ноги
Лес, горы, солнце – всё «муляж».

Реальность – мокрые мозоли,
На полступни, в которых боль,
И никакой к победе воли,
Ступни горели, будто соль,
Попав на вскрывшиеся раны,
Той нестерпимой болью жгла.
Пот застилал глаза. Как пьяный,
Что доплестись рад до угла,
Мы от привала шли к привалу.
Но лучше б нам не отдыхать,
Да и минут на отдых мало,
Поскольку стали отставать,
Несчастных группа «инвалидов»,
Где каждый немощен и зол
От боли, пота и обиды.
Отряд вставал и дальше шёл,
Когда мы только приближались,
Но, наконец – большой привал!..
Мозоли мазали, смеялись.
Таёжный воздух вдохновлял.

Для смеха повод был. Объектом
Являлся тот же Николай,
Заумный «старец» с интеллектом:
«Мотай на ус, запоминай!..»
По крайней мере, так казалось…
Глубокомыслен и умён…
До восемнадцати-то малость –
Четыре месяца.  Был он
Постарше нас, и изреченья
Его блистали остротой,
На всё свои сугубо мненья,
Речь удивляла простотой,
Житейской мудростью пословиц
И поговорок, что не счесть.
Карикатурен. Но поклонец
Не отобьёт. Понятье «лесть»
К нему никак не приставало.
Был не порочен в естестве,
Достоин в нём. Бывалый малый,
Шут в разноликом большинстве,
Но царский, с вечной сигаретой,
Пресыщен дымом. Диоген,
Покинув бочку брёл по свету,
Даруя обществу свой ген
Добра, в глуши непониманья,
С упрямой верою в успех
Святой наивности. Старанья
Лишь вызывали дружный смех.

                12

Каков привал без Николая!
И как бы кто ни уставал,
Расслабив мышцы кружкой чая,
Остроты каждый выдавал,
«Задеть» пытаясь, только тщетно –
Он улыбался, снизойдя,
В тумане дыма сигаретном,
Не обижаясь, не «гундя».

«Пускай побалуются дети…», –
Как будто всем хотел сказать.
И дети баловались. С этим
Мирился он. Его понять,
Глупцам, нам было невозможно.
Не принимался он всерьёз –
Всегда с иронией (балдёжно,
По-современному). До слёз
Над ним, бывало, хохотали.
Всех больше Димка допекал,
По поводу и без, детали
Не столь важны. Тот воздыхал,
Как старичок: «Ох, Димка, Димка…»
С намёком, вроде: «Доведёшь…»
А может, в смысле: «Пропадёшь…»
Как Леопольд после поимки
Мышей-проказников. «Шутник…» –
В ином значенье та же фраза.
И было совестно на миг,
Не больше. А веселья фаза
Превозносилась в апогей.
Он, в широченных шароварах,
В чернильных ласинах по всей
Их необъятности, плюс пара
Спортивных тапочек, был схож
С самим Хаттабычем… до пяток,
Объёмный плащ (не макинтош),
Вмещал таких, как он, с десяток.
Шатен, есенинский пробор,
И глас, что свойственен поэтам.
И мог бы, но не фантазёр.
Прагматик, что не понят Светом,
Идеалист, но не в укор.

                13

Однажды, во блаженной скуке,
Когда устали все чудить,
Достал земляк наш, Витка, брюки,
Дал Николаю поносить.

Помяты крепко, длинноваты,
Как две гармошки вместо ног.
 - Однако, модные брючата!..
Они ввели его в восторг.

 - Пожалуй, надо, между прочим,
Себе такие завести…
Сдержались мы, хватило мочи.
Пошёл девчонок навестить.

Небрежным жестом плащ накинул.
Болтался хлястик, будто хвост.
И наш герой, с блаженной миной,
Доволен, весел, сыт и прост,
Был рад собой покрасоваться.
Он возымел большой успех.
В палатке, словно взрыв оваций,
Раздался хохот. Просто смех
Явленью был не характерен.
К костру сбежался слабый пол.
Он следом. Сам в себе уверен,
Что впечатленье произвёл.

Потом мы пели. С нами звёзды,
В огне трескучего костра.
И он, задумчивый, серьёзный,
Вздыхал:
 - Вот так бы до утра
И пел, имей я, братцы, голос
Такой же звучный, как у вас...
Мы утешали:
 - Ты не колосс,
В вокале право. Звёздный час
Твой впереди, и ты напрасно
Вздыхаешь. Голос твой звучит,
Природный тенор, он прекрасно
На слух ложится…
Да простит
Меня сердечный, ради Бога.
 - Я вам любимую спою…
И «Перед дальнею дорогой»
Тянул, всю выдав мощь свою –
Тот скудный дар природы щедрой,
Когда оценка: от души.
Не сотрясались больше недра.
Прозрачным «tremolo», в тиши,
Его «любимая» звучала.
И притаившаяся ночь
Заворожённая молчала,
Себя не в силах превозмочь.

                14

Перепадало Николаю,
Но доставалось и другим.
Дороги жаркой шли по краю.
Палило солнце. И благим
Желаньем было до водицы
Добраться! Так хотелось пить!
И вот привал. Катунь искрится.
И начинаешь как-то жить,
Речной овеянный прохладой…
 - Хотите, я вас научу, –
Вдруг голос лидера отряда. –
Морозить воду?..
 - Я хочу… –
Воскликнул Толик.
 - Способ старый.
Бери-ка, друг, ведро с водой,
Держи его над головой,
Поближе к солнцу. Струи пара,
Когда возникнут над ведром –
Поверхность станет тонким льдом…
Повыше!.. 
Будто бы подправить,
Он к Анатолию шагнул
И (надо ж было так слукавить!)
Ведро над ним перевернул,
Под дружный хохот. Мокрый Толик
Непонимающе глядел.
Сам хохотал потом до колик,
Когда Колесников пыхтел,
А в рюкзаке лежал булыжник.
Огромный! Он не замечал
Прибавки в весе. Словно лыжник,
Согбенный брёл, пока привал
Не разрешал его стараний,
Но в здравом теле здравый дух,
Плюс статус лидера. Страданий
Не замечали мы… был глух
Он к шуткам нашим. «Эстафету»
Тащил турист уже другой,
Никак не ведая об этом,
Наш, тайно избранный, «герой».

                15

А как-то были мы в разведке,
Маршрут её предполагал.
Шесть человек… рубили ветки,
Располагаясь на привал
С ночёвкой. Ну, а утром рано
К нам должен был прийти отряд.
Мы пили чай. И каше манной
Был несравненно каждый рад,
Ведь вермишель давно доели,
И лишь верёвка в рюкзаке,
Помимо собственной постели.
«Летать» хотелось налегке.

Да вот беда – очки сломались,
Их клеил я ещё зимой.
Против Коротича сражались
Большой мальчишечьей толпой.

Он приподнял дружка-мальчишку
(У чудака хватило сил.
А мы легли на передышку),
И на очки мне положил.

Наш командир заулыбался:
 - Ты без очков другой, смешной…
Я, подослепший, растерялся,
Кивнул нелепо головой.

Сидеть мешало, словно жало,
А может, прыщ или волдырь,
Там, где нога берёт начало.
 - Клещ!..
 - Да надутый, как пузырь!..
 - И не один, а два, похоже…
 - Что будем делать, мужики?..
 - Придётся резать…
Дрожь по коже
От страха, с примесью тоски,
Вдруг защемившей. Вечерело
Погасло солнце за чертой.
 - Зачем, зачем?!  Живое ж тело!..
Калили нож и берестой
Во тьме, как факелом, светили,
А пепел падал на «объект»
И обжигал. Нож не точил я.
Всё не досуг был.
 - Братцы, нет!
Не надо резать! Я не дамся!
 - Ведь заболеешь ты, дурак…
 - Тащи иголку…
 - Я не сдамся!..
Всё ископали, но никак –
Клещи надёжно окопались.
 - Тогда пойдём искать врача,
Деревня рядом…
С час метались
По той деревне, вдруг свеча
В окне… и все мы во вниманье…
Здесь, как сказали нам, жил врач.
Вошли в избу. Дед на топчане,
Заросший весь, седой «космач»

В углу, над книгами, склонилась
Девчонка, чуть постарше нас.
 - Вы врач?..
 - Я фельдшер, что случилось,
Что привело вас в поздний час?..

 - Да вот, клещ впился…
 - Покажите…
Смутился я:
 - Штаны снимать
Тогда придётся…
 - Как хотите,
Но не мешало б показать.
А покрасненье есть?..
 - Не знаю…»
 - Когда появится – к врачу…
Поверьте мне, я не пугаю,
Предостеречь я вас хочу.
Клещи сейчас не ядовиты,
Период брачный миновал,
Но только от энцефалита
Гарантий нет…
Я понимал.

Но повезло, засохла рана,
Всё зажило само собой…
К костру вернулись. Утром рано
Пришёл отряд.

                16

…Над головой
Светило солнце. Спать хотелось.
Едва видна тропа в траве.
И не шутилось, и не пелось.
В слегка размытой синеве
Лесов и гор Чемал остался,
Где червем в плоть Катунь-реки,
Чемалки, чёрной шлейф вливался,
Приличьям всяким вопреки.

И до грохочущей стремнины
Был обозначен её след,
А дальше, канув во глубины,
В них растворялся. Редко свет
Там от светил бывал небесных,
Из-за нависших скал стеной,
В абстрактной росписи, отвесных.
Знать, не «дружил тот с головой»,
Кто расписался тут . Попутно
Был Камышлинский водопад
И отдых десятиминутный.
Лишь задержать хватило взгляд.

Чуть шумноват, но не феномен
И не огромен, мутноват –
Мы ждали большего. Из брёвен
Мосток прошли. И вновь назад,
По лесу (благо не по тракту).
Шёл к завершению поход,
Немного радовались факту.
Конечно же устали от
  давно приевшихся пейзажей.
Однообразен был маршрут.
И подремать бы, но на пляже.
И в мамин спрятаться уют.

                17

Потом, Тавдинские пещеры
С кромешной тьмой и пустотой,
Жилища эха. Запах серы
Казался всюду. Шли толпой,
Как в абсолютно чёрном теле.
Мешала тьма ногой ступить,
Мерцала спичка еле-еле,
Пространство силясь осветить.

Его, зловещего, пугались,
Как будто здесь незримый дух
Давил присутствием. Шептались,
Боясь его встревожить слух.

                18

Ну, а поздней, в каких-то скалах,
Попалась крошечная щель.
Как не обследовать? Ведь мало
Нам приключений было. Цель
Бедой грозила. Любопытство,
К познаньям тяга, брали верх
Над осторожностью. С ехидством
Мы обсуждали часто тех,
Кто ныл, кто трусил, страховался.
Судья всему – максимализм!
Он рос, он видоизменялся,
Превоплощаясь в оптимизм,
Перегорал, утратив силу
И деловой потенциал.
Но вряд ли, «кто горбат», в могилу
Свою спешит.  Он процветал.

Полез Колесников. Пещера
Была, как длинный коридор,
Предельно узкий. Но примера
Он не подать не мог. Позор
К тому ж для  командира!
К концу пещеры он застрял,
Довольно прочно. Честь мундира
Не вдохновляла. Догорал
Чадящий факела огарок,
Его тушил он на груди.
Сквозь полумрак белел «подарок»,
В десятке метров, впереди,
Но до него не дотянуться.
Да и «подарок-то» – скелет.
Ужасно! Но не протолкнуться.
Как он попал туда? Секрет.

Дыханье тяжкое от дыма,
От пыли, от известняка.
В пещеру вход чуть различимый.
Луч света бил издалека.

Ногами Витька был ко входу,
А глубже сдвинуться не мог,
Опоры не было, свободы.
Всё это видел только Бог,
Его плачевность состоянья.
Он развернулся бы в конце,
Где был скелет, но расстоянье.
Смешались слезы на лице,
С осевшей копотью и пылью,
Он наконец-то осознал
Свои беспомощность, бессилье…
«Сюда, с верёвкой, я застрял!..»

Послать хотели Николая.
Худой, как вобла, он бы смог,
Но испугался, не желая
Помочь. Дрожал… как есть «продрог»…

Тогда полез на помощь Толик,
Он был потолще, но шустрей.
С верёвкой, с факелом, как кролик
Он юркнул в щель… «Сюда, скорей… –
Звал Витька, стиснув пальцы в «гири». –
Мне протолкнуться помоги,
Там развернёмся, там пошире…»
Что было силы, в две ноги,
Упёрся Толик, сдвинул. Бедам
Пришёл конец.  И вот он, свет!
Полз первым Витка, Толик следом,
За ними двигался скелет.
Его тащили за верёвку.
 - Спасибо, Толик, ты – герой…
 - Ну, Толик, маленький, а ловкий.
 - Он симпатичен нам. Такой
В беде не бросит…
Над скелетом
Склонились все:
 - Не человек…
 - Размером с кошку. Таз, при этом,
Как у животного. Свой век
Видать в пещере завершило.
И был потерян интерес.
И благородное светило
Сны посылало нам с небес.

                19

Мы плыли в лагерь по Катуни…
Тащился нехотя паром.
Мы торопились. Накануне
Распределились, каждый в чём-
   то был задействован. Артисты –
Всегда готов репертуар…
Делились опытом туристы.
Их, самых опытных шесть пар,
Достойных, ждали состязанья.
А журналист писал дневник –
Официальное заданье.
Был делегирован «шутник»,
С особым мненьем о походе,
На конференцию-отчёт.
Не юморист я по природе,
Однако выбран был. Я, от…
И до… , критично и спокойно,
Весь ход событий изложил.
Отчёт оценен был достойно
Высоким баллом. Пережил
Лавину шуточных вопросов,
Расстрельных, острых, вперекрёст,
Но дипломат, в душе философ,
Я их парировал всерьёз,
Под хохот публики и судей.
Был лаконичен я и прост,
Без словоблудий и прелюдий,
И не тянул «кота за хвост».

На состязаньях отличились,
Всех раньше вспыхнул наш костёр.
Сварить похлёбку умудрились
Минут за… всем наперекор…

Ну, а потом, канат тянули,
Перетянули «омичи».
Я ждал концерта, но «надули»,
Меня в программу не включив.

Коротич сразу отказался,
Меня потом критиковал,
Что песен много нахватал.
Да, каюсь… да, перестарался…

Репертуар мой утвердили,
Но предложил другой отряд
Сценарий свой. Там песни были,
Как у меня… но я был рад…

Петь откровенно не хотелось.
Я с облегчением вздохнул.
Всё надоело, не терпелось
Скорей уехать Барнаул.

                20

И вот, вокзал. Прощались слёзно,
По-братски. Жаль, что навсегда.
Под звуки «горнов» паровозных
Нас увозили поезда.

Под перестук колес дремалось,
Я открывал с трудом глаза.
Напротив, мило улыбалась
Небес бездонных бирюза,
С огнями ласкового солнца.
Девичий голос:
 - Хватит спать…
А в запотевшее оконце
Глядело утро…
 - Хочешь знать? –
Ты добрый парень. угощайся –
Лимоны в сахаре. Таких,
Поди, не ел?  Да не смущайся.
Рецепт фантазий плод моих.

Отведай, буду очень рада.
А хочешь, в гости приезжай
Ты многим девушкам отряда
По-нраву… даже мил... прощай…

Я буду ждать тебя!»  И вышла
В Новоалтайске. Тот перрон
В далёком прошлом. Как-то вышло
Всё странно, словно вещий сон.

*Дядя Яков – распевочное упражнение хористов (прим. автора).

                2005г.