Друзья. Часть четвёртая

        1

Друзья мои, от колыбели
До боли ноющей в груди,
Подсеребрили нас метели,
Подрешетили нас дожди.

Нас обжигало солнце юга,
Добавив чуточку морщин.
Бывало туго друг без друга
В глубинах, в радугах вершин.

Друг другу были мы, как братья,
И каждой маме – сыновья.
Любили нас, желали счастья,
Мне мамы ваши, вам моя.

Теряем их, с надеждой ждущих,
За нас молящих у святых,
И чтим минутою гнетущей,
И забываем о живых.

Друзья мои, без умиленья
Нельзя не вспомнить старый дом,
Где утверждались наши мненья,
Гремели споры будто гром.

Где дружба наша стала песней,
Началом добрым без конца,
С ней уносились в поднебесье,
Как птицы, юные сердца.

Над нами пули не свистели,
Смерть не висела над душой.
Лишь над больничною постелью
Вдруг поманила в мир иной.

И безысходности во власти,
Мы выживали, кто с нуля,
Кто в продолженье. Как я счастлив,
Что живы вы!.. И с вами  я.

…Старицы гладь, обские плёсы,
Рыбацкий дух в дымке костра,
И тальниковой грусти слёзы
В тумане утра – всё вчера.

Нашёлся где б такой кудесник,
Что развернул бы время вспять
К друзьям моим, из старой песни,
Минут каких-нибудь на пять.

Но нет пути назад, хоть тресни,
И не разгладить нам морщин,
И не забыть той старой песни,
Что застрадала без причин.

Что защемила прежней болью,
И разгорелась вновь огнём.
Друзья мои, в тиши застолья
Её мы вспомним и споём.

              2

Октябрь продул, пролил, прокапал
С ветвей и крыш. Упал снежок.
Срок отслужив, вернулся «Лапа».
- А, покажись-ка нам, дружок!..
Сержант старшой, подтянут, строен.
А форма! Как родился в ней,
Лицу подстать, по ней как скроен…
Бывалый взгляд из-под бровей
«Морского волка», что покинув
Морские дали, рвался к ним,
Едва за встречу опрокинув
Стаканчик водочки. Таким
Был «Лапа». Армия – стихия,
Что дом родной, хотя домой
Тянуло, но в края родные
Вновь пробивался непокой
Казарм и пыльных полигонов,
Где светоч мудрости – Устав,
Восток с огнями эшелонов,
И ветры вольные, где нрав
Был возлелеян тягой к власти
И покровительством погон,
С большими звёздами, пристрастьем
К карьере. Удовлетворён
Был там сполна он.
 - А махнуть бы
По «боевым» былым местам 
«Сражений» славных…
Многих судьбы
Там продолжались… только там…

Спать не давала ностальгия
И ветров буйных дух хмельной,
Влекли романтика, стихия.
Воспоминаний. В век земной
Не упихать. Таков был Лапа.
Курс средней школы завершил,
Пока служил, и лично «папа»
До эшелона проводил,
Как друга близкого. Манили
Огни возможных перспектив
И очень многое сулили.
Подогревал «аперитив»,
И возбуждались аппетиты.
Уже и я-то сожалел,
Что не подался в замполиты,
Где непременно б преуспел.

Потом завод, потом погоны
Курсанта школы МВД,
Жена Любаша, дети, стоны
Уставшей матери. Но где
Покой, с желаньями в согласье?
То спазмом в горле, идеал
И хмурой ревности ненастье,
А то отец, что «заказал»
Всем долго жить, в той круговерти,
Где, «догорая», «дымно тлел»,
И понят был лишь после смерти.
Сын разглядеть его сумел,
И осудить, простив безволье,
Не вдруг, не скоро, а когда
Хватил с лихвою горькой соли,
Когда заветная звезда
К очередной легла авансом,
Со званьем должность уравняв,
С ценой, приоритетной шансу,
Не обусловленной. Поняв
Всю ненасытность вечной платы,
Не в силах всё вернуть назад:
Потери скорбные, утраты.
Он шёл, не требуя наград,
Долг отдавая в счёт той платы…
К учёбе свой был интерес,
С прицелом дальним, где без мата
Немыслим был любой процесс.

Но детективное начало
И романтизма элемент,
В ладах с натурой, вдохновляло
На данный творческий момент.

              3

…Посланник Дальнего Востока,
Студент-отличник МГУ,
Своим явленьем тешил око,
А перед этим – «брал» Москву,

Увы, не приступом – расчётом.
Дальневосточный «универ»
К его готовился прилёту,
Во свете всех возможных мер
По подготовке кадров. «Старый»
Был, как явление Христа,
О нём «страдали» тротуары,
Старица, слева от моста,
Где мы рыбачили. С ним пели,
С ним утверждали свой успех,
О неудачах сожалели,
Играли в «покер». Был для всех
Он центром мудрости и самым
Ближайшим, среди близких нас,
Им восхищались наши мамы,
Его ценил весь бывший класс.

Традиционные рыбалки
Не получались без него.
Заботы, дел текущих свалки,
Да нас. На день тот, меньшинство.

К его визиту все слетались.
Заросший детства уголок
Преображался, мы купались,
Горел душистый костерок.

И над ушицей с бестолковой
Рыбёшкой «Каря» колдовал.
Супец в «моторовской» столовой
Куда попал. И я дремал
После «второй» «убойной» смены,
Поднявшись еле в шесть утра,
С достойным видом джентльмена,
При «фраке».  Знал ли я вчера,
Что будет вылазка? Все «ржали»
И потешались надо мной.
Я «уплывал» в речные дали,
Сливаясь с небом и с листвой,
Журча волной на перекатах.
Костёр потрескивал, дымил,
Горел во мне огнём заката,
Дымок пьянил. Я всех любил.

И не врагом я был рыбёшке –
Ловить живую… и не жаль?
Я не участвовал в делёжке.
Вечерних сумерек печаль,
Темноволосая, спускалась.
Я оставался вновь один.
Как много значила та малость
Встреч наших – памятных картин.

Как фильма старого виденья,
Они плывут передо мной,
Плод моего воображенья
И ясной памяти святой.

В канун отлёта собирались
У «Старика», накрыт был стол,
Мы демонстрировать старались
Непринуждённость. «Старый» «цвёл» —
С ним рядом девушка сидела,
И он, счастливый кавалер,
За ней ухаживал умело,
Нам демонстрируя пример.

Сама галантность. Только мама,
Добра, учтива, не секрет –
Была настроена упрямо,
На неприятие… 
 - Не свет.
Проста избранница уж слишком,
В Москве как будто не нашлось.
Наивный, глупенький мальчишка.
Ещё найдёт своё…
Сбылось
Её предвиденье. Последней
Была их встреча. В вечер тот
Простился с ней он…
 - Я последний,
«Дерьмом» набитый, идиот,
Пустой, безнравственный скотина, –
Пред нами каялся. Она
Достойна лучшего мужчины…
В Москве ждала его жена,
Из Балхаша, провинциалка,
Но маме рано было знать.
Зато, студентка-театралка,
Людмила. Нам его понять
Не сложно было. Имя Тая.
С каникул прошлых с ней дружил.
Бесплотным облаком витая,
Гонимый волею ветрил
И чувств, нахлынувших волною,
И захлестнувших с головой,
В них полыхал, внимая зною
Любви безумной, неземной…

Её узрел на хлебзаводе,
Там подрабатывал. Она,
Святая скромность, тоже вроде
Была давно увлечена
Им, бескорыстным и бесстрашным.
Однажды дрался за неё
В бою неравном, рукопашном,
Где «осипенским» пацаньём
Был ощутимо «поцарапан»,
Хотя, оставили в живых.
Желал разборок, только «Лапа»
Сказал: «Уймись, наивный псих…»

В Москве работал в магазине
Бессменным сторожем ночным,
И присмотрелся там к дивчине,
Что двор мела, и что-то с ним
Необъяснимое случилось.
Его девчонка увлекла,
Студентка, в «Щепкинском» училась,
По совместительству – мела.

Они друг к дружке потянулись,
Роднила общность, будто стих,
Сердца которого коснулись,
И зародилось на двоих,
В великом таинстве, сердечко.
И новый взор, как новый век,
С лицом родного человечка,
Открылся миру из-под век.

Гордилась мама, сердцем тая:
 - Жена-актриса из Москвы…
И вдруг Балхаш.
 - Да лучше б Тая!..
В смиренье счастье, но, увы.

 - А дочку с папы «срисовали»,
От мамы место лишь одно, –
Свекровь шутила. Дочь назвали
Татьяной, что не так давно
Была единственной и первой,
Как муза сердца, дивный сон,
Когда натянутые нервы
С душой запели в унисон,
Когда явилось вдруг стесненье
От непонятных, пылких чувств,
Когда сгорал от умиленья
И клял себя за то, что трус,
За то что, встретив вдруг, терялся,
Когда часами под окном
Её стоял, когда прощался
Под вальс на школьном выпускном
С тоской и трепетом. Татьяна
Явилась новою строкой,
Как продолжение романа,
Создав счастливый непокой
Для папы, бабушки, и мамы.
Её звоночек-голосок,
То деловитый, то упрямый,
Не умолкал ни на часок.

Людмила, умная девчонка,
Простая, «Старому» подстать,
Стирала, гладила пелёнки,
Как добросовестная мать.

И со свекровью в отношеньях
Дипломатических была,
Снохе не каждой бы терпенья
Хватило столько. С ней жила,
Пока Бородич на Востоке
Дела улаживал и быт.
Я образ жизни однобокий
Немного скрашивал, как гид,
И исполнял наказы друга –
Обязан был сводить в кино
Его супругу, как подругу.
Приятно вспомнить и смешно.

Потом, Людмила улетала
Во «Владик», с дочкой на руках.
По внучке бабушка вздыхала,
И я, примчавшись впопыхах,
Тащил в руках по чемодану.
Как трудно было оторвать
От слёзной бабушки Татьяну!
Жизнь продолжалась, горевать
Уж, не имело больше смысла.
И продолжали облетать,
Как листья, прожитые числа,
Теченью времени подстать.

И проносились вьюги, вьюги,
И жгли морозы январей,
И замыкались в вечном круге,
Сквозь худобу календарей.
Как удержаться между ними,
Средь прошлых, будущих минут
И никогда не стать «другими»?..
Попасть туда, где очень ждут.

Позарастали те места,
Где мы рыбачили, когда-то,
На спуске, слева от моста.
Ещё журчали перекаты,
Поросших зеленью проток,
Пылали молодостью лица,
Трещал душистый костерок
Над миротворною старицей.

Нас стало больше. Повзрослев
Примкнула Карева Иришка.
В делах рыбацких преуспев,
Серега, Каревский братишка,
Тащил упрямого ерша,
А за костром – Любаша с Людой,
В прохладной тени шалаша
Гремели мытою посудой.

А я, поднявшись в шесть утра
После «второй» «убойной» смены,
Под треск душистого костра,
С достойной миной джентльмена,
Дремал в живом разгаре дня,
Кишащем, солнечном, воспетом,
Всегда волнующем меня –
Я был немножечко поэтом.

- …А может, что-нибудь споёшь?..
Собравшись, спел романс Козлова…
- Как замечательно!..
- Растёшь…
- Не ожидал, неплохо, Вова…

Гулять ходили в хвойный лес
Бородич с Людой, ранним часом,
И я, как тень. В тиши небес
Гуляло эхо гулким басом..

  - …Танюшку хочешь подержать?..
И сходу мне её вручали.
Я был нелеп. Все хохотали,
Меня пытаясь обучать.

А я держал её вобхват,
Спиной к груди прижал. Ребёнок
Пищал и к папочке назад
Просился.
 - Маленький куклёнок,
Не бойся дядю, он не злой,
Он добрый, только не умеет
Держать детей, хоть и большой,
Не куксись, дядя сожалеет…

Вечерних сумерек печаль,
Темноволосая, спускалась.
Вновь расставаться было жаль.
Как много значила та малость
Встреч наших, памятных картин,
Как фильма старого виденья…
Я оставался вновь один,
С трудом дождавшись воскресенья.

Встречался с «Лапой». Как курсант,
Он жил в казарме заведенья.
Шли к Нине Яковлевне.
 - Франт!
Молодцеват! Ну, загляденье…

Не забывай хоть, забегай…
Мы пили чай  Восьмого Марта,
С вином, с «Перцовкой», «дулись» в карты…
Слеза сбегала невзначай…

И тётя Маша, как родных,
В любое время принимала.
 - Наговорюсь хоть…
Выходных
Нам с «Лапой» явно не хватало…

Когда Бородич занят был,
Случалось, Люда прилетала…
Сам «возникал», дней пять гостил.
Вновь «в никуда» судьба кидала.

Танюшка с бабушкой жила,
Имела папино начало,
Была, как дети все, мила
И скоро, споро подрастала.

Танюшке шёл годок шестой,
Но появилась как-то Настя.
Заботы высились горой,
И ночи блеклые, и счастье.

Её к бабуле привозили,
Три года было, папа с ней.
С Алёшей, сыном, к ним ходили –
Бородич в гости звал друзей.

…А мы с семьёю уезжали
В чудесный город Навои.
Чужие дали зазывали,
Пустынный краешек земли.

Вокзалы – скопище печалей.
Нас уносило в синеву,
Где зной и солнце, где не ждали.

Бородич – курсом «на Москву!..»,
Учился там в аспирантуре,
Там и остался навсегда…
А день то ясен, то во хмури
Грозой гремел, а то звезда
Будила взор, в чернилах утра,
Через вагонное окно.
То воздух матовый, то пудра,
В степях пустынных. Как давно
Не собирались на рассвете,
На лоне дремлющей реки,
Великовозрастные дети,
Совсем ещё не старики.

              4

По окончании спецшколы,
После служебных передряг
Двух ведомств, споров и крамолы –
Распределенье в Шалтырак.

 - Всё не к «ментам». В глухие дебри,
Где «зона» – стойбище "зэка",
Где валят сосны, будто стебли,
Где гнус, где стужа, где пока
Рука безглавая владыка
Всё обратила в кавардак,
Где дико, смрадно и безлико,
Где, ох, как нужен был кулак,
И чтоб начальник – сильный духом,
Бескомпромиссный, волевой,
Чтоб победить сумел разруху.
И вот… нашёлся таковой.

Конечно ж «Лапа», в чём сомненья!
Впрягшись в сей воз, на много лет,
Тащил его без сожаленья,
Достигнув званий и побед
В том добровольном заточенье,
Где не малина и не мёд,
Где план, жестокость, потрясенья,
Где Богом проклятый народ,
Не по путёвке комсомольской,
И срок свой каждому, что век,
От тропки путь к дороге скользкой,
Плюс мрак возмездия. Побег,
Как выход в космос к вольной воле,
Под рык собачий, град свинца
И маты. Звёздный час, как доля
И сладость воли беглеца.

Где и расправы и угрозы,
Страх постоянный за семью.
Мольбы Любашины и слёзы,
Ответ в сердцах: «Да мать твою!..»

У мамы астма, аллергия
Весной на свежую хвою.
Домой вернулась. А стихия
Кружила через «мать твою»,
Взывая к творческим дерзаньям,
И в ней горел он, как в аду,
Снискав признанье за старанья.
Перешагнув через звезду,
Он стал досрочно капитаном
И выполнял успешно план.
Уже не так жилось смутьянам,
Как прежде. Был разогнан «клан»
Имущих власть авторитетов,
Чинов и «шавок» без погон.
И было множество сюжетов,
Героем где являлся он,
Упрямый «Лапа», неподкупный,
Бескомпромиссный, волевой,
И деловой, и неприступный.
Случалось – к нам на выходной
Он приезжал с супругой, Любой.
Рассказов всех не перечесть,
Хоть специфических сугубо.
Вещая, он светился весь.

Сам увлекаясь, увлекая
Он говорил и говорил,
Красиво, долго, не смолкая.
Свою работу он любил,
В ней — детективное начало,
Как всяк, кто чуточку поэт,
И слово музыкой звучало,
И романтичен был сюжет.

…Однажды утром, на рассвете,
Нежданно вдруг явился он.
Спала Татьяна, спали дети.
Он был подавлен, отрешён…
 - Так рано… что с тобой, Виталик?..
 - В больнице Люба умерла…
Внезапно… почки отказали…
- Не может быть!..»
- Да, не смогла
Перенести аборт. Вкололи
Врачи какой-то препарат,
Видать не тот. Возникли боли.
Паскуды…  взять бы автомат
Да «порешить» всех. Удержали,
А то бы я там всё разнёс…
Передо мной стоял Виталий
С глазами, мокрыми от слёз.

 - Сам виноват, чего лукавить,
Непререкаем был и горд.
Не захотел дитя оставить,
Жену отправил на аборт.
Двоих хватило, третий – лишний...
Её не думал понимать,
Что виноват перед Всевышним
И перед ней. Кто детям мать
Заменит.
Плакала Татьяна,
Расслабив душу, жаль детей
И Любу жаль. Уж слишком рано
Мир сей покинула. Над ней
Светился нимб. А кто был грешен,
Тот получил сполна своё,
Господь к тому был безутешен.
Позарастало все быльём.
А с ветром - шелест покаянья.
Через сиреневый туман –
Как будто око во вниманье.
Или оптический обман?..

В мгновенье лопнула карьера,
Как перетянутая нить.
Хотел с женою офицера
Сойтись, но разум рассудить
Решил иначе. Были встречи.
Не находилось ни одной,
Союз с которой был бы вечен,
Кто мог бы стать его женой.

Он в Управленье, в Барнауле,
Работал. Боль не мог унять,
Был в средней должности. Бабуле
Пришлось детишек поднимать,
Учить, воспитывать, бороться,
Чтоб каждый был не хуже всех,
Не как-нибудь, не как придётся.
Не скор однако был успех,
Но был и трудный, и упрямый,
И выскользающий из рук
Всё пережившей, доброй мамы,
Тащившей груз забот и мук,
Неблагодарный, непосильный,
За тех, кто дорог был и мил,
Им в помощь, до плиты могильной.
И рок просветов не сулил.

Как свет в окне явилась Люда,
На годы ставшая женой.
Родня, чьей линии, откуда –
Не помню. Помню, что весной.

С ребёнком малым, звали Костей,
Володе, Владу – сводный брат.
Общались мы, ходили в гости,
Друг к другу. Каждый встрече рад.

К ней не лежало сердце мамы:
 - Уж быстро Любу позабыл.
Чужими стали дети. Самый
Любимый – Костик. Сколько сил
Моих останется – не брошу
Внучат. Не мать и не жена…
То Влад, то Вова нехороший,
То оба в раз… 
Росла стена
Меж ними. Дети разделились.
Любимчик – к матери. Другим –
Бабуля в радость. Распри длились,
Пока терпелось «молодым».

Потом с семьёй мы укатили
В цветущий город Навои.
И в тот же год нас навестили
Людмила с «Лапой». Край земли
Был по душе. Вдали, с балкона,
Виднелись горы Нур-Аты.
И зеленели рядом склоны
Гор Уртачуля…
- Как же ты
«Надыбал» райское местечко?..
- По карте…
- Здесь и оседай.
Пускай твои три человечка
Теперь вкушают Божий Рай…

- Здесь столько много винограда,
Так бы и ела. Все дома
Увиты им, не надо сада…
- Так, ешь…
- А можно?..
- Здесь зима,
Как наша осень. Зелень, фрукты –
Доступно всё…
 - Вот это жизнь!
В достатке разные продукты…
Они уехали. Неслись
Неугомонные вагоны,
Но уставали поезда.
Мы уезжали в край холодный,
Из райской бездны, навсегда.

Бежать хотелось впредь вагонов.
А поезд еле-еле полз,
Пока видны не стали кроны
Красавиц сосен и берёз.

Шесть с лишним лет, как «срок тянули»,
Был зол и зноен рай земной,
С полынным духом Уртачуля
В долинах маковых. Домой!

Ни роз, ни гроздьев виноградных,
Ни абрикосовых аллей.
В край васильков, рябин нарядных,
В ширь необъятную полей,
К картошке русской и к морозам,
К капусте квашеной с лучком,
Сибирским, злым. Катились слёзы,
Стучало сердце молотком.

При виде первых сосен, елей,
Когда дохнул прохладный бор,
Тащился поезд еле-еле…

…Не забываем до сих пор
Тревожный гул. Дрожь стен и окон.
И на полу, как мел, «набел».
И ни малейшего намёка,
Что будешь жив, что будешь цел.

Минута долгая, как вечность,
Увидишь ли её конец?
А может лучше скоротечность
И вечность? Сам хоть не юнец,
А дети малые, Танюша?..
Как трудно было привыкать.
А отвыкать? Не спать и слушать,
И ждать, когда тряхнёт опять,
И чем закончится? Гуляли
С детьми, с тревогой, до утра,
И день рожденья отмечали
Танюши. Пацанов сестра
(До года было две недели)
Свой первый сделала шажок.
Мальчишки радостно галдели,
И заливалась, как звонок.

Дочурка Света. Спали вместе,
Не раздеваясь. Настежь дверь.
И обмирали от известий,
Когда (не меньше и теперь)
Сметало множество селений
И гибло множество людей.
В тот год волна землетрясений
По Средней Азии, по всей,
Прошлась. И Слава Богу живы…
- А может быть махнём домой?..
Не увлекали перспективы,
Был зол и зноен рай земной
И удивительно прекрасен,
Приветный остров грёз, любви,
Под солнцем южным, чист и ясен,
Цветущий город Навои.

Где на дыхании едином –
Год, от весны и до весны,
Во многообразье картинном
И ярком, как цветные сны…

Где город юный и зелёный –
Оазис, фрукты и цветы,
Вода и солнце, в опалённой
Пустыне. Город-рай мечты,
Где изобильные базары –
Восточный сочный колорит,
И Пери в танцах, и чучвары,
И чебуреки, в аппетит,
И дынь медовых дух пьянящий,
Арбузов горы, шашлыки
С жирком, заманчиво шипящим,
Курдючным. Пряные дымки
Клубились, ноздри щекотали,
В желудке тёк обильный сок,
Винцом янтарным запивали
Янтарный плов. Горел Восток
Огнями специй и закатом,
Обрисовавшим кромки гор.
И снова поезд вёз куда-то,
В родной, берёзовый простор.

…Мы уезжали в отпуск первый,
Насытив души светом чувств.
Ещё спокойны были нервы,
И ностальгическая грусть
Ещё не грызла. В помощь карта.
Наевшись спелых помидор
Забыли, что начало марта –
Зима в Сибири. Цепи гор
Перемежались со степями,
Но показался вскоре снег.
Мороз за двадцать. Будто в яме
Смог сажный.
 - Что ж ты, человек,
Два уха мёрзлых, нарядился
В демисезонное пальто
Да в шляпу? С неба что ль свалился?
Забыл, что здешний-то марток –
Не юг. А шапка сохранилась
Твоя, её вот и носи, –
Тесть молвил. Тёща «расходилась»,
Подробно всех нас допросив,
В житьё-бытьё пытаясь вникнуть,
Упрямый свой возвысив глас.
В сердцах осмелился я крикнуть:
 - Мы ваши гости, ради вас!..

Нежданно, крепко поругались.
Ушли.
У матери моей. Ютились, дольше бы остались,
Да тесно было. У дверей
Тесть извинялся, ныла тёща,
Вернулись к ним. Я стал врагом.
Хотелось к персиковым рощам,
В тишь и уют, где был наш дом.

Встречались с «Лапой». Стал майором,
Сидел в отделе. Институт.
Дела, заботы… жёстко, споро…
Развод с Людмилой… Видно тут
Сыграли роль противоречья
И взглядов разность, мамин вклад
В ответ на холод, бессердечье.
Пусть так. Пусть нет пути назад,
Хоть и ходил к ней на свиданья…
Ну да быльём всё поросло.
И снова слёзные прощанья,
И нас «куда-то понесло».

А «Лапа» ждал меня весь вечер.
Я не пришёл. Царил разлад,
Лет через несколько, при встрече,
Он на меня излил ушат
Застойной желчи. Не хватало
Мне оправданий. Столько зла
Не ожидал. Оно витало,
Съедало всё вокруг, дотла.

 …Со Светой стало больше света,
В унылой серости тоски.
Она, как крохотное лето,
Тепло дарила, вопреки
Тому, что лета нам хватало,
Жары и солнца. День-деньской
Она о чем-то лопотала,
С ней были радость и покой.

Однажды голубь к ней почтовый,
Красивый, статный залетел,
Через балкон. Мы не готовы
К визиту были. Что хотел
Он сообщить нам? Бог лишь знает…
Уверен! Ангел это был
Хранитель. Пусть к ней прилетает,
Насколько хватит Божьих сил.

С ней завсегда играл Алёшка.
Максимка хвастался друзьям:
 - Вы поглядите. Наша крошка,
Красива как!..
Хотя парням
Все больше братиков хотелось,
Чего никто и не скрывал.
Ну а в квартире всё вертелось,
Крутилось, двигалось – завал…

Сестрёнку братики катали,
Потом учили говорить,
С ней вместе дружно хохотали,
Когда сестрёнка вместо «пить»
«Апти» кричала. Попугая
Учили (трое все) словам.
Тот, ничего не понимая,
Чирикал, что придумал сам.

Бывал и угол, внаказанье.
Страданий сколько, сколько слёз!
И братья были во вниманье,
Жалели, каждый что-то нёс
Ей в угол: пряники, конфеты,
Тайком, с чуть слышным шепотком.
И не видать за шторой Светы,
Одно лишь чавканье. Наш дом
Все мамы, «тёти» посещали,
Галина, старшая сестра,
И дочь её. Всех восхищали
Пейзажи, город, но жара
Пугала.
 - Как вы в этом мире
Живёте?..
 - Сорок пять в тени,
И это легче, чем в Сибири…
 - Не скучно вам? – совсем одни…
 - Напротив – весело…
 - А всё же,
Уж лучше б ехали домой…
- Ещё успеем…
Были схожи
Весна и осень. Летний зной
Меж ними явно выделялся,
Но очень трудно вспоминать,
Когда что было. Поезд мчался,
Мы в отпуск ехали опять.

Уже два года было Свете,
И ностальгия грызла грудь,
И в Барнаул просились дети…
Прорвёмся, может, как-нибудь?

С порога Света: «Здравствуй, деда!..»
Сумела «айсберг» растопить…
Два года было до «победы»,
И надо было победить.

И победили, получилось.
Невероятен был обмен,
Вне Правил. Словно всё приснилось
Не пересматривая цен
На жизнь, мы мчались без оглядки,
Никак не думая о том,
Что беспроцентны жизни взятки,
И полетит всё кувырком,
Искать придётся угол пятый
Уже в Воронежских степях,
Случится это не когда-то…
Находка ль будет? Может, крах?

Два подполковника ввалились:
 - Ну, отыскался наконец…
 - Откуда вы, с луны свалились?..
 - А ну-ка глохни, ты, шельмец.

Прошло полгода, и ни слуху.
Приехал, нас не известил…
 - Я собирался…
 - Хочешь в ухо?..
 - Да где б я вас здесь разместил?
Контейнер ждали месяц целый,
И на матрасах спали…
 - Хмырь!
Ты погляди, какой он смелый,
Разговорился, богатырь, –
Ершистый «Каря» разорялся,
А «Лапа», сморщившись, молчал,
Вздыхал и криво ухмылялся,
Потом натянуто сказал:
- А я прождал тебя весь вечер…
- Я торопился, уезжал.
В то время было не до встречи –
Не угасал в семье скандал…

- Не ври, наслушался мамашу.
А уж она-то «наплетёт»…
Не думал я, что дружба наша
В тупик зайдёт.
 - Ты, идиот,
Чего ты мелешь?
 - Да уж ладно…»
 - А ты чем лучше? Сам таков.
Пока все сладко, «шоколадно»,
Ни чёрт не нужен, ни Глушков.

А сколько было обещаний
Твоих, ты так же приходил,
Бывало, только на прощанье
Знать о себе давал. Забыл?

Глушков, как верная собака,
К ноге, для вас, в удобный час.
А тут, с маманей чуть не драка.
Прости, мне было не до вас…

Не находилось пониманье,
Не смог и "Каря" примирить…
- Скотина ты! Моё желанье –
Физиономию набить
Твою постылую…
 - Спасибо…»
…В исходе мартовского дня,
На край российского «отшиба»,
Нас провожала вся родня.

В тот час хотелось, чтоб надолго,
Чтоб навсегда, и всё забыть:
И чувство совести, и долга
Перед родными. Жить и жить…

Днём раньше встретился нам «Каря»,
С больною мамою гулял…
- Прости нас, безголовых тварей,
Мы не со зла….
Он умолял,
Чтоб я не дулся. Попрощались.
- Жаль, уезжаешь…
- Жалко, да…
С ним не на век мы расставались,
А с тётей Машей – навсегда.

Контейнер, как всегда, грузили
Друзья с завода РТИ…
- Сто раз по городу возили,
И отправляли в Навои,
Встречали, снова провожаем.
Когда вернёшься, просигналь… –
Смеялись за «прощальным чаем»…
И не пугала вовсе даль,
Напротив,было облегченье,
Как будто вскрывшийся нарыв,
Успокоенье и спасенье,
На лоне Среднерусских нив…

              5

…Крах небольшой в семье «Антона» –
Отец уехал навсегда,
С семьёй расстался… Монотонно
«Антон» поведал, что беда
Постигла их нежданно. Странно,
Такая крепкая семья,
Мы были в ней всегда желанны.
Что было там, не ведал я
И остальные. Только знали –
Стопы направлены в Ангрен.
Сергей с сестрой переживали,
Не ожидали перемен.

А мама ехать отказалась,
Её пугал Узбекистан.
Отца держать не собиралась.
Карьера – главный интриган
И принцип. Дети повзрослели,
Смысл единения исчез.
А как любовь, общенье, цели?
И почему возник регресс?

Мы до конца не понимали,
Сказать верней, не доросли,
Хотя читали, изучали.
И годы уж, когда прошли,
Всё стало ясным и понятным,
Не в подражанье, не в пример.
Тот случай был неадекватным,
Но и не редким. Комплекс мер?

А нужен ли? Любовь, основа.
А если не было и нет?
Совместный ад, под чести слово?
Позволит если интеллект,
И если совестлив. А травмы
У обожающих детей?..
- Не удержала! – В адрес мамы…
Носитель правильных идей,
Ты убеди, кумир, в обратном,      
Удастся если убедить,
Сознайся в нелицеприятном.
Как важно всё-таки любить!

«Антон» любил отца. А с мамой
Ирина, дочка.
 - «Политех»
Давно закончен. После драмы,
Талант имея и успех,
Работал шефом-инженером
На том заводе, где отец
Когда-то «главным» был.
Примером
Для многих стал наш юный «спец».

Работа по командировкам,
С решеньем творческих задач –
Дать жизнь котельным установкам,
Ввести в режим, как тот скрипач,
Что душу чувствует у скрипки...
Везде, как «спец», потребен был,
Прав не имея на ошибки.
Его способности и пыл,
И знанье дела привлекали.
Работа, деньги и жильё
Уже проблем не составляли,
Однако он искал «своё».

Случались женщины, что ждали.
К ним приезжал, квартировал,
И чувства были, но едва ли
Высокопробны. Он искал…
С отцом общался, был в Ангрене,
Остаться там не пожелал.
Не упрекал отца в измене,
Поскольку сам не принимал
Мещанства. Где-то в Краснодаре
Был дом, где женщина ждала.
Но вдруг женился на Тамаре.
О том, как их судьба свела,
Не знаю я. И кто был первым,
Принёсшим весть, не помню я.
- Его находка смотрит стервой, –
Отметил «Лапа», не шутя.

Мы от оценок воздержались.
«Антон» её боготворил.
В ней гармонично сочетались
Все те черты, что он ценил.

Умна, мудра, проста в общенье,
И деловита, и стройна,
Под рост его. Но возмущенья
Пошли от мамы:
 - Где ж она
Тебя такого отыскала,
Телёнка? Может, сам нашёл
С ребёнком малым? Погуляла
Видать немало, под подол
Пустить изволила, такой-то
Ты ей и нужен, молодой,
Ручной, наивный, за тобой-то
Она «за каменной стеной».

«Расчёт по полной», своенравна,
И старше возрастом, вольна.
Ну, неужель себе-то равной
Найти не смог? И не нужна
Сноха такая в этом доме,
Чтоб я не видела её!
Так и скажи любимой Томе.
Покинут дом… нашли жильё
Среди «булыгинских» проулков,
С «благоустройством во дворе»,
Над живописной Барнаулкой.
Отдельный вход, по той поре –
Хоромы с комнатой и с кухней,
Не рай, но лучше, чем шалаш.
И не беда, что в печке тухнет
Огонь, и сказочный пейзаж
Обыден и не замечаем,
Но воздух соснами пропах…
Луна в речушке… а за чаем –
Все разговоры о деньгах,
Которых вечно не хватает
На хлеб, на уголь, на кольцо,
Жене любимой. Дух витает
Благообразия, с лицом
Небритым пару дней, и в  саже,
В чуть перекошенных очках…
- Дровишки рубим, печку мажем, –
Перечисляет впопыхах
То, что от личности осталось.
- Хвались, гнилой интеллигент! –
Тамарин голос.
 - Выпил малость
Сегодня я, на сей момент,
Не буду больше…
 - Ну, как знаешь…
Мы посещали этот дом…
 - Не знаю, кем ты скоро станешь,
Но человеческим трудом
Позаниматься – польза только, –
С ехидством «Каря» «юморил».
И «Лапа», в тон: «Ответь, изволь-ка,
Почто же ты друзей забыл,
Нарочно будто избегаешь?
Не представляйся дурачком.
Своей Тамаре угождаешь?
Ты червячок под каблучком,
А не мужик…
 - Её люблю я
И не позволю оскорблять,
Она жена мне…
 - Тише, сплю я, –
Тамарин голос…
 - Ты понять
Не можешь, – неуёмный «Лапа»
Пытался что-то объяснить.
- Я семьянин, я муж, я папа,
Не надо вам меня учить…

Мы уходили среди ночи,
Рискуя битыми там быть
Шпаною местной или прочей,
Залётной. Страшно было жить…

Однако жили, привыкали,
Иным во многом стал «Антон».
Быт повлиял, мы отмечали
Те перемены, ну а он
Старался с «Лапой» не общаться,
Причина – прежняя вражда,
И как-то сблизить их пытаться
Большого стоило труда.

Мы все бывали у «Антона».
Когда гурьбой, но чаще — врозь.
Я, неженатый и зелёный
В делах житейских, был, как гость,
Всегда желанным.  И Тамара,
С "Антоном", сватали меня,
Но предлагаемая пара
Была не парой мне, и я,
Как мог, откручивался.
 - Зря ты, –
Предубеждал меня «Антон», –
Врач-стоматолог, деньги, хата.
Не понимал чего-то он.

Тамара опытом делилась
Житейским, Лапа «домогал»
Её вопросами, та злилась:
 - Неуважительный нахал.

Я для него, как «проходимка»,
Должна всё знать и отвечать.
Жена Любаша, нелюдимка,
Не знает, как детей рожать?

А «Старый», в тонкости вникая,
«Трактат о женщине» писал –
Сверлила тема таковая,
Литературу изучал,
Цитаты классиков, поэтов.
И мненье женщины простой,
В многообразии ответов,
Шло отличительной чертой.

Мне доверяли, доверялись.
Я всех прекрасно понимал,
Вникая в суть. И соглашались,
Мой довод каждый примерял
К себе, и был он идеальным,
Не вызывал альтернатив.
Я был наивным и буквальным.
 - С тобой легко, твой позитив
На совесть давит, очищает...
- Жениться надобно тебе.
Ты тот, который всё прощает…
- Жена, вот главное в судьбе,
Как Тома…
 - Слышишь ты, Серёжа?..
Володька лишку «перебрал»…
 - Ну, я домой…»
 - Будь осторожен,
Сергей проводит…
 Провожал
Меня до дома он, болтали…
Он стал действительно другим,
Простым, домашним. И хрустален
Морозный воздух был. Как дым
Стоял туман, и пробивались
Лучи от месяца и звёзд.
А мы болтали и прощались,
Болтали вновь. Трещал мороз,
Но от чего-то было жарко…
 - Хорош сегодня «коньячок».
Рецепт «надыбала» Тамарка
У тёти Маши. Язычок

Проворней стал.
Для сына Вити
Из леса ёлочку принёс.
Ведь «тити-мити» в дефиците.
Пускай считает – дед Мороз.

Ты представляешь? Ночью тёмной
Бродил по лесу с топором.
На мне тулупище огромный
И лыжи. Чувствую нутром –
Следят за мной. Неужто волки?
И не подавятся, сожрут.
Но ни одной путевой ёлки. Нашёл…
Узнают – «заметут».
Срубил (он стал другим, Серега)…
Ты приходи на Новый год…
 - Да нет уж, сами, ради бога…
 - Ну, побегу, Тамара ждёт…

Женился он официально,
Зарегистрировали брак.
Был в состоянии тотальной
Войны, где мама – главный враг,
Но не его, скорей – Тамары…
А Витю он усыновил
Не видел я прекрасней пары –
Тамару всей душой любил
И Витю, честно, по-отцовски,
Без фальши, так не всяк бы смог.
Добряк, не мог он быть жёстким,
Хоть мир вокруг бывал жесток,
И из него пришла Тамара,
Втянув его в свой жёсткий мир,
Дав обаянью волю, чарам,
Уверив в том, что он кумир,
Сыграв на чувствах и на воле,
Себе всецело подчинив,
Отвесив куш изрядный доли
Судьбу бесправно подменив
Своей, изношенной, избитой.
Утратив смелость и лицо,
Он, серый, загнанный, небритый,
Никак не стал бы подлецом.

Нередки были переезды.
 - Тюфяк, не смог людей собрать
(Ещё – ничтожество и бездарь),
Сам будешь шкафчики таскать,

Интеллигент гнилой, постылый.
И он таскал, я помогал,
Непрочно сложенный и хилый.
А он сквозь зубы проклинал
Жизнь «растакую» и колёса.
 - Нет денег. Ты ж мужик, займи,
Иль заработай, смотрит косо...
 - Устал я, правильно пойми,
Хожу опущенный, как пьяный…
А деньги всё же занимал
На серьги, перстни, рестораны,
С убитой миной. Как он пал!

 - Смотри, колечко золотое,
Серёжа, муж, мне подарил.
А ты б купил жене такое?
- Не знаю, может быть купил,
Жениться надо для начала…
 - А изменял бы ты жене?..
 - Нет…
 - Да, таких на свете мало.
А вот Сергей на «стороне»
Бывает…
 - Что ты сочиняешь?
Не верь ей, это чепуха…
- Да неужели не бываешь?
Каков святоша! Ха-ха-ха…

Её как будто подменили,
И изменился сильно он,
Раб необузданных идиллий,
Он был по-прежнему влюблён.

Они ругались, расходились…
Я не считал, что это крах
И был доволен. Вновь сходились.
Я оставался «в дураках»,
Поскольку вслух давал советы,
И соглашался он со мной.
Да, видно что-то не допето
В них было, в жизни их земной…

 - Мы разошлись, я уезжаю.
Ей переехать помоги –
Остались чувства к ней, страдаю.
Люблю...
И где его мозги?

Он любит. Мне таскать диваны.
Я инструмент его любви?
Подобье, может, обезьяны?
Но, нет и нет, друзья мои,
Решайте все проблемы сами!
…Она была удручена
И скорбна…
 - Вновь уехал к маме,
Как будто я и не жена.
У них когда-нибудь ведь будешь?
Поговори с ним обо мне,
Вернётся, может быть?..
 - Осудишь?..
Вернулся я к своей жене…

 - То здесь, то с ней, – стонала мама. –
Ох, красота! В окошке свет.
Сынок, сынок! В отца упрямый.
Уж по себе нашёл бы. Нет.

Сошлась Тамара с тётей Машей.
Пошить, по-женски поболтать,
Эмоций «выплеснуть из чаши».
Бывало, если что продать,
Из ворохов. И не гнушалась –
«Копейка рубль бережёт».
Кусок материи, случалось,
Прихватит на работе под
Деньжата из «зажатых» премий,
И сверх, чего греха таить.
 - А за какой же хрен там преем?
И «им» и «нам» – всем надо жить…

Людей привлечь умела нужных,
И знала, сколько надо «дать»…
Подруги, дряблостей наружных,
Роняя пудру, погадать
Да посудачить забегали,
Все с положеньем, при деньгах.
Мы с «Карей» (знать того не знали)
В потенциальных женихах
Ходили, были частью плана
По обретенью «королей»,
Но карты прямо, без обмана,
Не в пользу дам гласили. Ей,
Тамаре, многое давалось
Легко. Но я не мог понять.
Зачем так грубо разрушалось
То, что судьба сумела дать.

Квартиры три они сменили,
После Булыгино. В одной
Мы с Таней после свадьбы были
И Карев, с юною женой.

       -------

…Летели стаей всем приветы
С Востока Дальнего, и мрак
Будили вешние рассветы…
Преображался Шалтырак…

А в Будапеште появился
Наследник Каревых Максим.
И в Барнауле сын родился,
Максимка, с личиком моим.

Уж как он рвался на свободу!
Не стал Алёша долго ждать,
Отцу и матери вугоду,
Едва успели отсчитать
Год с небольшим. Приехал «Старый»,
Из Дьёра Карев подоспел,
«Антон» упорно жил с Тамарой,
Сносил обиды и терпел.

Слетелись, как-то, к нам под вечер
Весёлой, шумною гурьбой,
Как на торжественное вече,
В наш «тарарам» и «разнобой»
С детьми, пелёнками и рёвом.
А под столом Максим бродил,
Сопел Алёша сном здоровым,
Варилась каша, исходил
Душок из ванной, специфичный,
Пелёнок мокрых и колгот.
Воспринимался драматично
Друзей приход.
 - Ну, как живёт
Чета Глушковых, в заточенье?
Алеша вдруг пустился в рёв,
Людей чужих узрев скопленье,
Не реагируя на зов,
На руки Тани, уговоры,
А у Тамары вдруг затих.
Но, ощутив чужие взоры,
Не признавая рук моих,
Заверещал.
 - Что с ним случилось?..
 - Какой пугливый он у вас…
Татьяна с ним уединилась
Подальше, от влиянья глаз,
Сама не меньше испугалась.
- Ну, ничего, Глушков, семья,
Мужайся, каждому досталось…
- Друзья мои, сказал же я –
Не время их сейчас тревожить, –
Взвинтился Карев.
 - Посидим, – 
Изрёк Антон…
Не «лез из кожи»
Уже Алёша. Вскоре к ним
Пришла Тамара, успокоить
Хозяйку с сыном.
 - Разольём…
 - За дружбу!..
 - Хватит вас неволить,
Пойдём наверное?..
 - Пойдём…

 - У нас коньяк домашний пили
 - А я к обеду ожидал,
Договорились ведь…
 - Забыли…
 - Насчёт детей предупреждал,
Что лучше днём…
 - Так получилось,
Уж извиняйте, что не так…
- Вы извиняйте…
Дверь закрылась…
Неловкость, этакий пустяк,
Ещё сопутствовала долго,
Я с ней, ничтожный, как плебей,
С двоеголовым чувством долга
Метался между двух огней…

…Приехал «Старый» с дочкой Настей…
Алёше шёл четвёртый год,
Недуг его висел ненастьем,
Пугал, тревожил. От невзгод
Спасеньем был чудесный город,
Средь Кызыл-Кумов – Навои,
Ровесник наш, цветущ и молод,
С целебной солью той земли.

И неизвестность не пугала,
И неизведанность влекла,
Тем романтическим началом,
Что жило в нас. Не зная зла,
В надежде на счастливый случай,
Мы уносились в царство грёз,
От холодов зимы колючей,
В синь лета вечного, от слёз,
Угроз, упрёков, сожалений,
Чтоб утвердиться и спастись
От лживых слёз, предубеждений
В таком понятии, как «жизнь»…

…Час встречи нам назначил «Старый»…
Шёл восемьдесят первый год…
«Антон» в разводе был с Тамарой
И жил у матери. Развод
Последним был. А на заводе –
Авторитетен, масса дел
Больших, текущих, мелких вроде.
В делах он этих преуспел
И вырос в должности. Стал замом…
- И как справляться буду я?
Экономист, скажу вам прямо,
Я никудышный. А семья –
Я сам. И Вите помогаю,
Меня он знает как отца.
Что ей не жилось ей? Я не знаю.
Роль негодяя, подлеца
Не личит мне…
 
Прощались просто,
Как на неделю, как всегда.
Он пренебрёг «завидным ростом»,
На север ринулся. Звезда
Ему полярная светила,
И город Мурманск приютил.
Женился там. Судьба сулила
Благополучие. Он жил
С любимой женщиной и с дочкой,
И Вите честно помогал
Во всех житейских «заморочках»,
Любил как сына, не бросал.

А в перестройку он нежданно,
Осел в Москве. Ему писал
Я письма из Узбекистана.
Он регулярно отвечал,
По-деловому и охотно.
Оборвалась внезапно связь,
Надолго и бесповоротно.
Так, по сей день, и не срослась.

              6

Хлестал по окнам ливень летний,
И грозовой катился гул…
После учебы многолетней,
Вернулся Карев в Барнаул,
Практиковался на Востоке,
Вновь испечённый офицер.
Домой проделав путь далёкий,
Пил чай с вареньем, в свете мер,
Предпринимаемых мамашей.
- А вот «домашний коньячок» –
Никак, – страдала тётя Маша. –
Грамм сто, и сразу на бочок…

…О том поведала газета,
«Биробиджанская Звезда»
На чистом «идиш». Было лето…
В почтовом ящике тогда
Её заметил я случайно –
Я не выписывал газет.
Прочёл название. Отчаянно
Забилось сердце. Сколько лет!

Схохмил, шельмец! Конечно ж «Каря».
Я шёл к нему, я был в ударе.
Под бесконечным, тёплым ливнем
Катился грохот грозовой,
И будоражил. Пелось «пивнем».
Звонок и… «Каря», в доску свой.

Уже за сорок хохме этой.
Был сильный дождь, была газета,
«Биробиджанская Звезда».
И «Каря» друг был, как всегда.

…Направлен в Венгрию. Девчонка
Не захотела долго ждать
И замуж вышла. Пусть, что тонко,
Скорее рвётся. И плевать.

А от сердечной боли средство –
Глаза, улыбки и цветы,
И солнца яркого кокетство,
В озёрах дивной чистоты,
Дорога в снежную порошу,
Где ты любим, пусть не влюблён…
«Как много девушек хороших!..
Как много ласковых имён!..»

К примеру, скромница-соседка
В квартире, ниже этажом.
Водил в кино её нередко,
В угоду мамам, что с ножом,
Столовым, к горлу подступали,
В давнишнем сговоре:
 - Женись,
Чем не красавица?.. в печали
От невниманья… улыбнись
Ей первый. Девушка оттает,
И будет доброю женой.
Готовит, шьёт и вышивает,
И образована. Одной,
В цветущем возрасте, тоскливо.
А за границу — лет на пять.
Давай-ка, парень, думай живо!..
Тут сложно было не понять.

Полночи пили самогонку.
 - Прости, она не для тебя.
Не торопись, найдёшь девчонку.
Нельзя, поверь мне, не любя…

Он усмехнулся обречённо:
 - Тебе была бы в самый раз,
С твоей натурой утончённой.
Сосватать, может быть?..
 - Сейчас,
Допьём, нагрянем среди ночи,
Вот будет хохма-то…
  - Шутник…
А я Лариске, между прочим,
Сам предложенье сделал…
Сник.

 - Тогда, друг мой, не сомневаться!
Женись, с собою забирай,
Не бобылём же оставаться!..
Ещё «по маленькой»?..
 - Давай…

Лариса долго приобщиться
К нам не могла. Была не зла,
Но «маску снять», раскрепоститься
Трудов ей стоило. Мила?..

Нет, не о ней. Не подходило…
Особа строгой красоты,
Где воплотились ум и сила,
И, явно, мамины черты,
Но простоты не доставало
И добродушья. Вся в себе,
Высокомерием страдала…
Сыграла в Витькиной судьбе
Роль роковую. Смуглолица,
Брюнетка, мягкий локон, взгляд
Аристократки. Но влюбиться,
Лишь созерцать, сто крат подряд.

Сдувать пылинки и не трогать
Руками! Боже упаси…
Чего не стоил только ноготь
Один её? Эй, гой еси,
Витёк! Свалилось столько счастья,
Слезай-ка, друг мой, с «горбунка»!
Одна минута сладострастья
Пожалуй стоит и пинка.

После помолвки проще стала –
Держалась с нами наравне.
И самогоночку «хлестала»
Как все, с огурчиком, вполне
Прилично…
 - Да ты что, дубина,
Творишь! – увидев самогон
Ругала тётя Маша сына. –
Ты ж знаешь, он же запрещён!

Кого поил? Дочь прокурора?
По краю главного? Дурак!..
А вдруг отцу расскажет Лора?
Ведь вот, в шкафу, стоит коньяк!..

 - Нарочно я, чтоб приобщалась, –
Сознался Витька мне потом. –
И простоты чтоб не чуралась.
Пусть не надеются, котом,
Ручным, домашним я не буду…
Он демонстрировал себя,
Где б ни был в обществе их всюду.
Тактично, будто мать, любя,
Сварлила будущая тёща:
 - Ну, кто ж варенье ложкой ест
Из банки, Витя…
 - Я, как проще…
 Но будущий детина-тесть
Великодушно заступался.
- Бумагу, в форточку? Ведь есть
Ведро, в конце концов!..»
 - Пытался,
Не кинул ж, – вступался тесть.

За день до свадьбы лихорадка.
Причина свадебный наряд,
То не к лицу, то дрянно, гадко,
То «отменяется парад»,
А значит свадьба. День капризов.
Жених изволил заявить
До кучи, бросив словно вызов –
Костюм не может он купить,
Всё перебрал.  Не по размеру.
- Мундир-то есть?..
- Конечно, есть,
Как подобает офицеру
- В нём и женись, – отрезал тесть.

И вот невеста, что богиня,
Легка, воздушна и бела,
Что лебедь, в бесконечье синем.
При фраке Витька (помогла
Добыть приятельница мамы),
Сосредоточен, горд и хмур,
Непререкаемый, упрямый
Не тот остряк и балагур.

А мне, как другу, «подфартило»
Свидетельствовать и терпеть.
- Попал, – мать Витькина шутила. –
И не попить и не попеть…

Пришлось с Серёгой самогонки
По полбутылки пригубить.
- Теперь под силу роль «иконки»,
Повеселело, можно жить…

 - Вернёмся, может? Не поедем?
 - Ох, дочь, о чём ты говоришь?
А как в глаза глядеть соседям?
А как тогда семьи престиж?
Устала верно?..
 - Да, устала…
Ещё не поздно повернуть,
Как, Витька?..
 - Что ты завздыхала?
Вперёд!..
Да будет славен путь,
Переболевшего любовью
И не коснувшейся её.
Воздав с лихвою предисловью
Судьба деяние своё
Вершила, в свете Божья Ока
Негоже оного судить,
Винить ли в чём-то злого рока.
Знать, предначертанному быть.

В банкетном зале ресторана
Мы поздравляли молодых.
Звучали тосты непрестанно,
Отождествляя «белый стих».

И изливались чувства пеной
(Что невозможно загасить),
И воплощались в тост отменный.
Неловко было закусить,
Средь лиц, предвзято-протокольных,
Неловко вилку погрузить
В обилье блюд и яств застольных.
Неловко было и не пить,
Речей блистательных в порыве.
Я к полумерам не привык,
Во время танцев, в перерыве,
И за столом тихонько сник…

А перед этим…
 - Замолчали!..
Когда распелся вдруг народ,
Родня вся Витькина, и в зале
Затихли…
 - А сейчас споёт
Глушков, свидетель…
Тесть «подставил»,
Брюзга. Поджилки затряслись,
Не помню, что я прогнусавил
На срыве голоса.
 - Садись! –
Себе скомандовал. Ославил
Себя, как бездарь… идиот…
И тесть-зануда петь заставил.
Кто ж без акустики поёт,
Спиртного после?..
 - Что, друг, плохо?..» –
Серёга, Виткин брат, подсел,
Когда я, жалкий «выпивоха»,
Дремал. Никто и не узрел,
Как он, со мной танцуя будто,
Увёл меня к себе домой.
 - Нашёлся! Главное в чём суть-то,
Что этот «гад» ещё живой…

Жена обиделась, Лариска,
И я не знаю ничего,
А он «накушался», «редиска»,
А от Сереги своего
Я узнаю про самогонку.
Почто ж ты мне-то не сказал?
Я присмотрел тебе девчонку.
- Свидетельницу? Вот не знал,
А то пораньше бы напился.
К ней не присватывай меня…
Вот так друг Витька наш женился,
О чем свидетельствую я.

У молодых был вечерами,
И к тете Маше заходил…
- Совсем забыл сынок о маме,
Да ладно, лишь бы счастлив был…

Играли с тестем в «подкидного»…
- А проигравшему винца…
И я проигрывал.
 - Ох, Вова,
Не узнаю я мудреца…

 - Да вы поймите, не нарочно,
Не ради рюмки…
 - Ладно ныть…
И тесть и зять держались прочно,
Мне оставалось пить и пить…

Винишко марочное было,
Сейчас такого не найдёшь,
И мне тогда его хватило.
А вскоре наша молодёжь
Умчалась в Венгрию. Встречались
В год раз, в обычных отпусках…
У тёти Маши собирались,
Их в ожиданье. Мучил страх
Её за будущее младших,
Умножив давящую боль,
Застыв в зеницах глаз уставших…
- Что станет с ними, слягу коль?
Мала Иришка, в эти годы
Девчонку замуж не отдашь,
Серёжа учится. Расходы…
Как жить не знаю? Витя наш –
Сам на два лагеря. Женатый,
Считай, отрезанный ломоть.
Родные ждут его «пенаты»,
А там…  Храни его Господь…

Не говорите, что болею,
Пусть он хоть счастливо живёт,
Ему не вешаюсь на шею.
Иришка, доченька, растёт,
Отрада младшенькая наша.
Была б постарше на чуток
(Не раз твердила тётя Маша),
Ты б тоже «нашим» стал, дружок.

Ей легче было, так мечтая.
Пришёл к ней с Таней напоказ…
- Такая милая, простая,
Была бы Витьке в самый раз…

И прослезилась. Для знакомства
Мы посетили молодых…
Уже на Божий Свет потомство
Спешило, с норовом, под дых
Пихнуть ручонкою, ножонкой…
- К тебе! – команда в телефон…
«К ноге» как будто, с собачонкой…
Как вихрь влетел свой в доску он,
Вдогонку эхо по ступеням…
 - А я у матери сидел…
Чай с облепиховым вареньем,
Такая прелесть!..
Он глядел
На Таню с явным восхищеньем:
 - Какая славная жена!..
Но дрогнул голос, и с волненьем
Запела жалкая струна
И зацепила не на шутку…
Вошла Лариса:
 - Витька, спать!..»
 - Сейчас, ещё одну минутку…
На нас ей было наплевать

А в сквере встретился Серёга,
Ларисин братец, инвалид.
Остался жив, по воле Бога,
Обеих рук лишившись. Вид
Преуспевающий, перчатки,
Протезы – ими двигать мог,
Писать мог ручкою в тетрадке,
В зубах держа её. Замок
С ворот подстанции сорвали,
Там и беда случилась с ним.
Глаза насмешливо сияли:
 - Моё почтенье молодым!

К нам в гости?..
 - Были и обратно
С Татьяной следуем…
 - Что так?..
 - Лариса спать легла…
 - Понятно…
 - И Витька с ней…
 - Простак-чудак,
Средь бела дня…
 - Съедал» Татьяну
 Глазами…
 - Вас бы поменять…
 - Наговоришь, мой друг, как спьяну...
 - Подумал и посмел сказать…

…Не каждый день уж, а наскоком
К ним забегал на час другой…
В своём пространстве одиноком
Татьяну встретив, с головой
В заботах, «чокнутый» от счастья,
Я встречей этой дорожил,
Не без душевного участья
Друзей. Однако каждый жил
Мирком своим, давно и сложно,
Набив оскомину на том,
Что было трепетным, тревожным,
Что стало будничным потом.

Уже засиживаться долго
Не мог. У каждого семья,
А перед нею чувство долга.
 - К жене спешу…
 - Теряю я
Тебя, всегда был под рукою,
Надёжен, предан, «в доску свой»,
Гарант уюта и покоя.
Почти не видимся с тобой,
Стал непривычно неудобным...
 - Не век же хвостиком вилять,
Собачке верной быть подобным,
Чужие лица умилять.

Пора и мне свой дом построить,
Свою дорогу проторить
И в детях «Я» своё утроить,
Пора своею жизнью жить.

Не пострадают дружбы узы,
Коли устои их крепки.
Да воспоют их наши музы,
Да приукрасят чудаки…

Он забегал, всегда желанный,
Шинельку сбросив впопыхах,
Фотографировал Татьяну,
Держал Максима на руках…

 - Максимка, не описай дядю.
Он добрый дядя, папин друг…
На ползунки с опаской глядя,
Кабы чего не вышло, вдруг,
Снимал с колен Максимку дядя,
Держал над полом, на руках.
А тот, хитро на дядю глядя,
Опорожнялся на пол, вмах.

Нельзя ж на дядю. Друг  ведь близкий…
Мы уплетали пирожки…
 - А можно парочку Лариске?
А то ей печь-то не с руки.
Лежит в больнице. Я на ужин
Ей и подсуну пирожков.
 - Не дрейфь, довольна будет мужем…
Вздыхал:
- Счастливый ты, Глушков.
Такая умница Татьяна.
Я откровенно рад за вас.
Зачем, дурак, женился рано…
- Да будет лад, пусть не сейчас…

…Витёк служил. Жена осталась
С отцом и матерью, с дитём.
Потом, внезапно мать скончалась.
Проблем, забот «свалился» ком,
И об отце, о младшем брате.
Вернулся Витька в Барнаул,
Работал в крайвоенкомате,
Не ладил с тестем. Братец «гнул»
Своё, был ценным адвокатом,
В почёте, дело «туго» знал,
Женился, «хата» тесновата.
И он Ларису выживал.

А Витька в новую квартиру
Ларису с сыном поселил.
И вновь скитания по миру.
И где он только не служил.

И в роковой попал Чернобыль,
В составе полном химполка,
Где выполнял приказ особый.
Об осложнениях, пока,
Не знал. С Ларисою расстался,
Позвал другую. Та пошла.
Кому кто встретился-попался?
Жизнь чередом своим текла…

А тестя должности лишили –
Признал старик ГКЧП.
В газете случай огласили…
Поторопился и… т.п.

Всё  перестройка. Вскоре умер.
Пускай не яркая звезда,
Но жаль.
Тревожит нудный зуммер.
Уходят годы-поезда.               
               
        7

И вновь приходят, удивляют.
Где пролегает «Кари» след?
Звонил Ларисе. Та не знает.
Тесть, так же.
 - «Лапа» – твой сосед,
Дом — через двор, – сигналил «Старый».
И вот он, адрес, телефон.
 - Звони, он дома…
Вид усталый.
 - Глазам не верю,
Удивлён…

 - Откуда ты?..
 - Уж год, как прибыл…
 - Признаться, я не ожидал…
 - Сменил российские «отшибы»
На город детства. Здесь причал.

Здесь дом и больше уж не манит
Ни зов призывный поездов,
Ни горы, в сказочном тумане.
Огромных стоило трудов –
Из ветхой выбраться глубинки,
С попутным ветром перемен,
Воздав былому на поминки,
И добровольный бросить плен.

 - Я здесь наездами. В квартире
Живут с маманей сыновья.
Уже хожу не при мундире –
Пенсионер. Жена моя
Имеет домик в Шипуново,
И я при ней, прописан там,
Там и служил. Жду, скоро Вова
Придёт из армии. К «ментам»
Служить отправлю. Владька школу
Закончил, рвётся в институт.
В «пед», на «истфак». Попал в крамолу,
Под «пряник бабушкин и кнут.

Замолвил кой-кому словечко,
Коль надо будет — ресторан.
У Влада слабое сердечко,
Не «облажался» б мальчуган.

Жена в милиции, бухгалтер,
Имеет званье капитан.
Проста, добра, на мой характер.
Витёк на пенсии. Пацан
И с комсомольской той же мордой,
Болтун такой же и хохмач…
- Всё маска. Он по жизни гордый.
И твёрд, и дерзок, и горяч,
Когда вопрос за справедливость…
- А тётя Маша умерла…
- Прискорбно. Мудрость, прозорливость
И доброта, ни тени зла.
Перед отъездом в Россошь с нею
Свела на Ленинском судьба.
Гуляла с Витькой по аллее,
Уже тогда была слаба,
Седая, с тросточкой…
 - Не долго
Пробыл он дома. Улетел…
- За доброту, без чувства долга,
За матерей, за их удел!
За нашу маму, тётю Машу...
- Совсем немного пожила…
- Несла свой крест, слёз горьких чашу.
Да, непосильно тяжела
Была та ноша, надломила…
- Да всё о детях и пеклась.
В ней сочетались духа сила
И ум. Жаль – жизнь оборвалась…

…Мы говорили, говорили,
Предельно сдержано. Потом,
Когда отъели и отпили,
За скромным, трапезным столом,
Вдруг защемила ностальгия,
Вернув на сорок лет назад,
В ту первозданную стихию,
Где пламенел потухший взгляд,
Где оживала юность в лицах,
Через сухую сеть морщин,
И зазывала вновь старица
Слегка обветренных мужчин,
Что жить когда-то друг без друга
Ни дня, ни часа не могли.
Палило солнце, выла вьюга,
Но мы с любовью берегли
То бескорыстное начало
Сближенья разноликих «Я»,
Когда аккордом зазвучала
С бесспорным именем «Друзья»,
До слёз волнующая песня,
С началом добрым без конца,
С ней уносились в поднебесье,
Как птицы, юные сердца…

…Мы говорили, говорили…
 - С ГКЧП чуть не «влетел».
Мы телеграмму сочинили
В поддержку. Ох, и попотел,
Ох, и потрясся от озноба,
Однако чудом повезло,
На почте некая особа
Не поспешила. Пронесло.
Температура и… больничный,
Давленье. Ох, и попотел…
А то б под зад пинок приличный
От генералов прилетел…

 - …А Влад в казачество подался.
Экзамен скромно «завалил» –
Сердечник, переволновался.
Дед казаком сибирским был…

- …Срок отслужил сынок мой, Вовка,
Был принят в кооператив.
Решил, зачем ему «ментовка».
Без аргументов, но мотив…

…Мы говорили, говорили…
Он вечерами заходил,
Дела уладив. Водку пили,
Под смак окрошки свежей. Сил
Дойти хватало лишь до дому,
Где материнский строгий взор
Страх нагонял: «Как по другому
С тобой беседовать? Позор!

Людей не стыдно беспокоить?
Пьёшь каждый день, совсем раскис.
И обещал детей устроить,
И сам с работою завис.
Друзей – почти с пол-Барнаула,
И с каждым через ресторан.
А толку?..
 - Ты бы, мать, заткнула
Свой «разговорник…
В стельку пьян
Он падал. Было, оставался,
Спал на диване до утра,
То на паласе расстилался.
Была не лучшая пора
В его, в тупик зашедшей, жизни.
Частенько Любу вспоминал
И сожалел, в слезах, о тризне
Её безвременной. Стонал,
Скрипел зубами, матерился.
А у порога снова мать:
 - Опять сыночек отличился…
Она устала понимать,
Его оправдывать капризы…
- Жена звонила. Дуй-ка к ней.
Твои посулы и сюрпризы
Вконец замучили детей.

Уж про себя-то. Натерпелась
От муженька, теперь, сынок...
Наговориться ей хотелось.
Он был потерян, одинок,
Как будто после долгой «зоны»,
Где долгий срок свой отбывал…
 - Да я такой же заключенный…
И снова он себя искал…
Потом, уехал в Шипуново.
Я две квартиры поменял,
Ему звонил. Потерян снова.
Я телефон свой оставлял,
Перезвонить просил, но тщетно –
Не объявлялся, не звонил.
На взгляд мой, было не корректно
«Теряться». Знать, не нужен был…

              8

Звонок однажды телефонный:
- Прошу простить. Покровский храм.
- К услугам вашим…
Приглушённый
Чуть хриплый тенор:
 - Нужен нам
В церковный хор хороший голос,
Ваш баритон нам подойдёт.
Взъерошив свой последний волос
Я был в смятенье. Идиот!..
Да это ж «Каря» объявился
Через четырнадцать годов!..
 - В больнице я…
 - Как очутился?..»
 - Придёшь, узнаешь. Будь здоров.

Таскать не вздумай передачи,
Я на диете…
 - Сок, кефир?..
 - Сказал, не вздумай…
 - Ты ходячий?
 - Передвигаюсь. Лишний жир
Слегка подсрезали, порхаю.
Худ, «полторашка» на боку.
Как видишь, я благоухаю.
Играем с сёстрами в «ку-ку».

Такие девочки! В палате
Был телевизор, телефон…
- Как у «тузов»? На «чистом» блате?
- Блат, это деньги. Не резон,
Зам. генерального чтоб в общей.
А телевизор сын принёс.
Здоровый вымахал, да тощий,
Живёт у тёщи. Но,  всерьёз –
Его на Север заберу я…
Теперь к тебе вопрос прямой.
Нет знергетика, рискую…
Поедешь главным?..
- Бог с тобой,
Куда мне, Витя, не поеду.
Ещё не в той поре семья. Устал.
- А я надеялся. Беседу
Продолжим. Думай.
 - Я сказал…

В Усинске, за полярным кругом,
В объединенье «Коминефть»,
Трудился он…
 - Хотелось с другом,
Бок о бок, вместе…
 - Значит, шеф,
Нам не судьба…
 - Ведь ты ж толковый,
Как «спец». Мне нужен таковой.
- В церковный хор?..
- Не смейся, Вова,
Надёжней было бы с тобой…

А знаешь, «Лапа» сильно болен,
Не ходит, плохо говорит…»
 - Откуда знать мне? С ним пуд соли
Мы не доели. Не звонит,
Знать, не нуждается в общенье…
- Ты, в данном случае, не прав,
На поводу у самомненья...
 - Мне не приемлем его нрав,
Крутой, жестокий, деспотичный.
Сам на разрыв со мной пошёл.
А неудачи в жизни личной –
Его история. Он зол,
Как «зэк» затравленный, На «зоне»,
А кто в «дыру» его толкал?
Затмили ясный взор погоны
С большими звёздами? Он знал
На что идёт. Виновна Люба,
Мать двух детей. Не идеал,
О чём мечтал. Бестактный, грубый,
Он ей при жизни изменял
И не щадил до самой смерти…
 - Определённо, он устал
От бесконечной круговерти…
- На тёте Ане зло срывал,
На детях. Тон непререкаем…
- Кто в его шкуре побывал,
Тот…
 - Да, он стал неузнаваем…
 - Сто лет его я не видал…

 - Он в нас нуждается, как прежде.
И помнить надо – мы друзья.
Кто, как не мы, в нём луч надежды
Зажжёт. Бросать его нельзя...

- Не управляем он и труден...
- Не легче было нам с тобой,
Он перед совестью подсуден,
Но «доползёт», любой ценой…

- Дай Бог…»
- Я скоро улетаю
В Москву. Меня сопроводишь?..
- Да я ж работаю…
- Я знаю…
Возьми отгулы, что молчишь?..

- Зря, не отпустят. Энергетик,
Оставить некого, всё сам…
- А жаль…
- Мой пламенный приветик
Московским нашим мужикам…

              9

Звонок от Лапы:
 - Я болею,
И Каря дал твой телефон…
- Виталик, знаю, сожалею,
Приду…
 - Спасибо…
Удручён,
Полулежал он на диване,
Слова невнятные, хрипел
(Грешно сравненье), как «по пьяне»…
 - За годы эти преуспел.
У казаков. Работа, нервы.
Уж год доходит, как инсульт.
- Всё от стремления быть первым, –
Ворчала мама. – Как же, «культ»,
А тут супруга изменила,
Из-за неё гулящей слёг…
 - Запричитала, заскулила,
Кончай трепаться!..
Как он мог
На мать ругаться так, чьи силы
Во имя дел и благ его,
Которой отдых – тень могилы,
От слёз, лишений, от всего,
Что пережито и разбито,
От стрессов, от упадка сил,
Когда боль раною открытой –
В висках и в сердце. Свет не мил,
А надо двигаться, жить надо,
С сыновней справится бедой,
За что Всевышнего награда –
Покой. А дел-то, Боже мой!

Варить, стирать, быть санитаркой,
В обмен на грубость и упрёк.
Ради господнего подарка –
Подольше б жил её сынок.

Он был, подавленный, раздавлен
Системой, где повелевал,
За прегрешенья «обезглавлен»,
На покаяния плевал.

Глаза злой завистью горели.
Мне стыдно было за себя,
Что не привязан я к постели,
И мой инфаркт ничто. Скорбя,
Я недостаточно трагичен,
Пытаясь попросту взбодрить,
И безразлично прагматичен.
Однако надо было жить
При поражённой части мозга,
Как из-под спичек, с коробок.
Рука висела, будто розга,
И шевелить ногой не мог,
Но кое-как передвигался,
Речь непонятна, но хрипел,
А по ночам не спал, боялся
Повтора, трясся и робел,
Когда конечности немели
Те, что могли ещё неметь,
Но жил надеждой, ставил цели,
Надеясь в чём-то преуспеть.

И было очное общенье,
И телефонные звонки.
Был Карев, справившись с леченьем,
Звонил Бородич. Мужики,
Друзья по службе, забегали
Взбодрить, бутылочку распить.
Наш друг оттаивал, Виталий,
И продолжал надеждой жить.

А «Каре» вырезали почку.
Остался дальше жить с одной.
Отправил к тёще её дочку,
Звалась которая женой.

С которой вроде бы развёлся,
Хотя не факт, но жили врозь.
То ль «накололся», «напоролся» ль,
То ли была, как в горле кость?

…У Лапы стали ухудшенья
И… ампутация ноги.
После недолгого леченья —
Гангрена… Боже, помоги
Перенести и как-то выжить!..
Вернулись паника и зло.
И на какие доли «крыжить»
Свой век? А, может, повезло?

Ведь жив и в памяти, а чувства
Прилив имеют и отлив.
И во спасение – искусство
Писать, писать, покуда жив,
О пережитом мемуары,
И не один бы вышел том.
А по ночам опять кошмары.
От болей диких трясся дом,
Фантомных, судорожных, острых.
Не отходили до утра
Сплетенья мышц, синюшно-пёстрых
- Ша, хватит, «сваливать» пора,
Пять лет прикован… боли, боли…
Приехал «Каря»:
 - Не бузи,
Дружище наш, где сила воли?
«Грызи зубами» и ползи.
Она ведь, жизнь, не зря даётся,
Обязан жить, Вот и живи,
В страданьях, с болью, как придётся,
Во имя истинной любви…

Мечтал, бедняга, о коляске.
Прислали.
 - Ну, живём теперь!..
Поблекли вдруг иллюзий краски –
Мала была любая дверь.

И управлять ей невозможно
Самостоятельно, хоть вой…
- Уйти, уйти… Да сколько можно?
Покончить с жизнью таковой!..

Надумал вдруг уйти из дома
В дом инвалидов, где уют,
Заботы. Пусть не всё знакомо,
Пока…
 - Да разве плохо тут,
В семье? Бельё всегда заменят,
Накормят, смоют, подотрут.
Здесь уважают, любят, ценят.
Друзья придут. Какой уют!..

 - Уютней, чем в казённом доме.
И больше чтобы не «дурил»!
А уж умру…
Мотив знакомый.
Она давно жила сверх сил,
Его измученная мама.
Подвижна, но не по годам,
Свой тяжкий крест несла упрямо.
Сыночек тоже был упрям,
Не поддавался уговорам.
Сама идея отошла,
Под неустанным мудрым взором.
В общенье с нею отжила…

Прости мой друг – не частый гость я,
Но рядом. Склонен поболеть.
То сердце, то спина, то кости,
То отлежаться б… но стареть
Нам не резон. Звучит поэма,
Волнует песня, влажен взгляд.
Неиссякаемая тема
Нам не позволит сдать назад,
Что равносильно сдаться. Драться!
Ползти, карабкаться вперёд.
А что прошло, пусть будет, братцы,
Рассветным заревом. Восход
Пусть вечным пламенем пылает,
Пусть не разгладить нам морщин,
Пусть песня радугой сияет,
Тревожит сердце без причин,
Пускай щемит тревожной болью
И обжигает, как огнём,
Пускай звучит в тиши застолья,
А мы тихонько подпоём.

Прости, где был не прав, где грешен,
В деяньях дерзость допустил,
Не справедлив был, безутешен.
Прости. А я давно простил.

…Уж год который выживаешь
В борьбе за жизнь с самим собой,
И побеждаешь, побеждаешь,
Мой друг со сложною судьбой,
Мой друг высокого полёта,
А ниже – Богом не дано.
И пусть страданья по высотам
Слезой блестят. В твоё окно
Непокорённые вершины
Видны средь звёзд. Не долетел?
Иль не добрёл? Был ветер в спину?
Имеет каждый свой предел,
Свою черту, свою границу,
До коей надобно дойти,
Пусть доползти. Пусть явью снится,
Преддверье нового пути,
К грядущим пикам восхожденье,
Неугомонный взлёт души.
А, значит, будет продолженье
И покорение вершин.


             10

«Антон», мой друг, прошедших, детских,
Счастливых, незабвенных лет,
Тех, ностальгических, советских,
В свершеньях, в радости побед.

Не помнишь ты меня, возможно,
Не вспомнишь встретив? Был таков,
Захочешь – вычислить не сложно –
Невзрачный, пятый. Я Глушков.

А можно Шков. Ведь ты «кликуху»
Придумал сам. Скажи, «Антон»,
Пристроив «сотовый» свой к уху,
Услышав Каревский трезвон,
Ты начинаешь волноваться?..
А если «Лапа», или я,
Сердечко будет трепыхаться?..
А скажешь ли:
 - Мои друзья...
С теплом, без лживой показухи,
Иль в отношеньях важен чин?
Да, я Глушков, чуть больше мухи,
Мой титул прост. Простолюдин,
Каким был прежде. А тянуло
Тебя когда-нибудь к друзьям
Так, чтоб восторгом захлестнуло
В преддверье встречи? А к чертям
Не посылал злодейку совесть,
Взор отведя, как бы чужой,
Когда меня и «Лапы» помесь
Вдруг возникала пред тобой?

Страдал, быть может, от разлуки,
В пространство письма посылал,
Как исповедь? Дрожали руки,
Когда заветные читал
Ответы? А каков критерий
Той вечной дружбы, есть ли он?..
Иль тот глупец, кто дружбе верен,
Всё чушь, как сладкий, детский сон,
Забытый в миг?  Всё это было,
Быльём колючим поросло,
И речка русло изменила,
Воды безмерно утекло…

Переплетаются дороги
И упираются в тупик,
Где обжигают, но не Боги,
Горшки во смраде. Страшен миг.

Не заслужил, бери повыше,
Под покровительство небес.
Дождь проливной гремит по крыше,
Всеочищающий. Долез?
 
Смывай грехи, молись и кайся,
Глядишь, и солнышко мелькнёт,
А то, старайся, не старайся.
Спешат составы напролёт,
Мелькают окна, как картины.
Вновь раздирает «ностальжи»,
И чьи-то взгляды снова в спину.
И сколько вёрст до той межи,
Где ничего уже не надо.
Не вводит в трепет злата блеск,
Лишь солнца лучик, как награда.
И телефонный будит треск.

 - Привет, «Антон»!..
 - Здорово, «Каря»!..
 - Как драгоценное?..
 - Прекрас…
Но, в положенье мерзкой твари,
Не видит глаз, не ровен час,
Второй откажет… ноги пухнут…
Заводы строим… неуют…
Мозги на пенсии протухнут.
Пока при власти, не «сожрут».

Мы при нужде большой и малой
Друзьями были, а потом –
Места отхожие вокзалов,
Для разрешенья. Отчий дом
Уж как мираж давно маячил,
А в остальном, во всём туман,
И мозг его не обозначил,
То остальное… знать, обман –
Идея нашей тесной дружбы,
Большой и вечной, нет её?
Остались те, с кем в ходе службы
Престижно ладить? Нет, враньё!

Тебя, однако, понимаю,
Не осуждаю вовсе, нет.
И не страдаю. Да, мечтаю,
Через лавину многих лет.

Раскинуть удочки над речкой,
Что за мостом, в рассветный час,
Чтоб костерок, да рыба свечкой.
Нигде не ёкнуло? Для нас
Потерян ты? Но на прощанье
Махни по-дружески рукой,
Без слов признанья, оправданья.
До встречи, друг далёкий мой.

               
             11


Мальчишкой ты мечтал о самолётах.
Их рёв, как музыка, кружил и возносил,
Ввергая в состояние полёта
Твой неуёмный, юношеский пыл.

Ты рвался в небо, и оно мерцало
Жемчужным бисером больших и малых звёзд,
Слепило солнцем и благоухало,
Взрываясь радостью в восторгах первых гроз.

От грёз к реалиям стремился ты, но что-то
Недоброй вестью, вдруг, вставало пред тобой,
Как красный свет пред новым поворотом,
Как приговор, предписанный судьбой.

А звёзды улыбались и манили,
Путь обозначив,  были так близки,
Что мог бы ты собрать жемчужной пыли
Охапку целую, движением руки.

Их гроздья украшали твои плечи,
Они томились в беспределье вещмешка.
Но были две, как тающие свечи,
Что излучали  Свет издалека.

Горел зелёный свет за поворотом,
Сияло небо северным огнём,
Ввергая в состояние полёта.
И снился по ночам далёкий дом.

Ты чертыхался, за полярным кругом,
Слал злые колкости в смущённый телефон,
А я с волненьем слушал голос друга,
Не изменившийся, за много лет, трезвон.

А помнишь, как крутили мы пластинки,
И песнями звенела синева,
Читали сказки маленькой Иринке,
Теперь уж женщине? Узнал её едва…

Как надо мной шутила тётя Маша
(Мария Фёдоровна, низкий ей поклон):
 - Была б чуток постарше дочка наша…
Забылось многое за давностью времён.

Но самое заветное осталось…
Как, помнится, красиво ты нырял!..
Как тело в толщу водную ввергалось.
Глас созерцателей в восторге замирал.

А на старице маленькую заводь
Конечно, ж помнишь, слева, за мостом,
Кота Кузьму мы там учили плавать,
Хотели, чтоб рыбацким стал котом.

А кто в почтовый ящик, по приезду,
Газетку, на еврейском, положил,
«Биробиджанскую Звезду»? Не ты ль, любезный?
Ты знал, что я там срочную служил.

В тот день ты прибыл с Дальнего Востока,
«Вновь испечённый», юный офицер?..
И я, согласно данному намёку,
И охлаждённому рассудку не в пример,
Рванул к тебе (мы столько не видались)
В сомненьях, радостный, под ливнем, идиот…
Ты на пороге, я с газетою… смеялись…
И по сей день тот случай –  анекдот.

Да сотрясается пусть высь от анекдотов,
От исцеляющего чистого дождя!
Засеребрится в юной вечности полёта
Святая юность, в Лету уходя.

А мы прокрутим старые пластинки,
Где, всем знакомый с детства баритон,
Споёт о вечно юной Бирюсинке,
И позовёт молоденький Кобзон.
               
А мы с тобой накатим самогонки,
Той, «звёздной», что не хуже коньяка,
И хлынет лунный свет из глаз девчонки,
Любимой сердцем, незабвенной, на века.

С чьим именем ты брёл по бездорожью,
В истоках слёз, в отчаянье, без сил,
Чей светлый взгляд, далёкий и тревожный,
Рвал на куски, взывал, и пепелил.

Но ты простил. А может на рыбалку,
На наше место старое махнём?
Там рыбы нет давно. Одни русалки,
В той заводи, что слева, за мостом…

Зеленокудрые. Глаза, что изумруды,
Горят в воде неоновым огнём,
Явились к нам неведомо откуда.
Всё экология да климат. Разольём?      

И снова ты, душой помолодевший,
Сияешь, «как начищенный пятак»,
Ни жалобы, ни боли, плешь проевшей…
В глазах лукавинки и, как всегда, простак.

Воздвиг ты для сочувствий и советов,
Как щит, непрошибаемый, забор…
Не стал Чернобыль окончаньем света,
Со светом смертоносным, как укор
Судьбы-злодейки. У постели «Лапы»
Сердца свербила песня-гимн «К друзьям».
И мы, душ милосердных эскулапы,
Непроизвольно прослезились. А к чертям
Гнилую анатомию, ребята!
Душою бесконечной мы живём.
Давай-ка, разливай, мой друг, по пятой,
А мы тихонько песне подпоём,
Крылатой, задушевной, лебединой,
Но не последней, радующей слух,
Пылающей огнём, в душе пустынной…
Да процветает в теле здравый крепкий дух!

               

              12

…Я начинал повествованье
С тебя, мой старый друг, сосед
По дому, где воспоминанья
Живут, как тени, много лет,

По Дому Детства, где хранитель
Живых историй, это я,
Их, память гложущих, сказитель.
Пройдя сквозь заросли былья,
Они бегут, как киноленты
Обрывки старой. Будто в сон
Я ухожу. Плывут фрагменты,
В них я живу, в них погружён,
Вернувшийся в святое детство,
Переступивший в нём порог
Беспечной юности. До средства
Никто додуматься не смог,
Как время вспять идти заставить.
И я его не заставлял,
Лишь память вынудил лукавить,
Отображал, писал, писал…

Присочинял, где плохо помнил,
Присвоив право сочинять.
Не помнил – выдумками полнил
Свою заветную тетрадь.

Задумав длинную поэму,
За рамки вышел, развернул
Неисчерпаемую тему,
Насколько мог, слегка «загнул»,
В повествованьях «наворочал» –
Остановить себя не смог.
Случалось – голову морочил,
Связать не в силах пару строк.

Однако в целом – достоверно.
Пришлось событья опустить,
Перегружавшие чрезмерно
Сюжета путаную нить,

А то б писал до бесконечья
Роман в стихах, свой эксклюзив
О жизни нашей человечьей,
Друзей, себя отобразив,
Повязанных понятьем «Дружба»,
В сношенье с временем земным,
Что трепетало в небе вьюжном,
Над беспределием седым,

Как символ вечности, что грело
Животрепещущим теплом
Телесной сущности. Горело
Костров огнями, что со злом
Взывало к совести и чести…
Сверлил вопрос: «А есть она,
Чтобы без пафоса, без лести,
Корысти, лживости? Нужна
Она сегодня престарелым,
Уже осевшим где-то, нам,
Не отрывает ли от дела?..
Ответ бесспорен был: «Нужна…»

Нужна, как женское начало,
Как жизнь, как воздух, как любовь,
Что робко в сердце застучала.
Ответ пусть сверлит глаз, не бровь.

Мы все нуждаемся друг в друге,
Как части целого, квинтет,
Где доминанта – голос вьюги,
Сиянье Севера, рассвет,
Весны дыханье, ностальгия,
А в целом, вместе, это мы,
Непобеждённая стихия
В засилье ханжества и тьмы…

Пишу отчёт, традиций в духе,
Из глубины далёких лет,
Погрязший в слабостях, в «чернухе»,
Несостоявшийся поэт,
Певец в душе, неугомонной,
В непроявившихся мечтах,
На примиренье обречённый
С судьбою. С песней на устах,
Я прошагал по многим тропам,
В переплетениях дорог,
То волочась, а то галопом,
То выползал, а то, как бог,
Мольбам, всевидящий, внимая,
Спасал от тягот жизни, бед.
И выползая, выживая,
Я знал, что старый друг, сосед,
Меня услышит, отзовётся…
Мы по тебе сверяли шаг,
Вживаясь, где и как придётся,
И в Навои, и в Шалтырак,
И в Мурманск.  Ждали с нетерпеньем
Твоих «шифровок», раз по пять
Перебирая с упоеньем,
Всё то, что можно прочитать.

По белу свету «Каря» «шастал»,
«Сшибая» звёзды для погон.
Очередной звездою хвастал:
«Каков я?..» Впрямь, Наполеон!

Передо мною дом, два ока
В обилье окон, там, где ты.
Брожу часами одиноко
И жду, с тоскою сироты,
Слежу, как двигаются тени
Цветов, портьер. Но вот твой лик
В окне на несколько мгновений…
И вспышка счастья, будто блик,
Сияет радостью общенья…
Я открывал с тобой себя,
Дань отдавая просвещенью,
Уму и творчеству, любя
Весь мир, как новое открытье,
Мир горизонтов и высот.
Дня без тебя не мог прожить я,
Ты, мною выстраданный взлёт.

             13

Я мечусь среди тающих звёзд,
Среди грёз, уходящих в рассветы,
Где рассеялся главный вопрос,
Где с проблемами в спорах ответы.

Слышу стройный квинтет голосов,
Свой средь ваших, чрез старый динамик.
Ухватившись за стрелки часов,
Я беседую с вами стихами.

Он волнует, он песней звучит,
Незабвенного детства, неспетой,
Зажигает, тревожит в ночи
Воспалённое сердце поэта.

Подбираю к той песне слова,
И летят они под облаками,
К вам, друзья, оперившись едва,
Став до боли моими стихами.

Может, чем-то я вас удивил,
Иль чудачеством вызвал ухмылку,
Иль напрасно, быть может, открыл
Своих чувств перед вами копилку.

Но из всех невозможных чудес
Было б чудом – вновь встретиться с вами
В милом детстве. И взмыв до небес,
Я беседую с вами стихами.

Они музыкой в сердце звучат,
День и ночь не дают мне покоя.
Их услышите – буду я рад,
А понравятся – счастья не скрою.

Благодарен судьбе, что вы есть,
Вижу вас, сквозь туманные дали.
Счастлив я, благодарен за честь,
Что однажды меня отыскали.

Взбудоражили.  Вновь я поэт,
Вновь влекут меня звёзды ночами.
Вам дарю их чарующий свет
И беседую с вами стихами.

Сожалею – пути разошлись,
Но огни ваших звёзд, как спасенье,
Освещали мне всю мою жизнь,
Будто всполохи новых смятений.

И восход разгорался огнём,
И в глазах отражался кострами,
Чтобы снова я ночью и днём
Мог беседовать с вами стихами.

Мы, как песня из старых времён,
Мы созвездье в пространстве созвездий,
Несмолкаемый наш унисон
Пронесётся сквозь толщу столетий.

Улечу по одной из орбит,
Вам останется факела пламя –
Память сердца. Пусть вечно горит,
Полыхая моими стихами.

Я хочу, чтоб частица меня
Оставалась всегда вместе с вами.
На исходе грядущего дня,
Не тревожа вас больше звонками.

Я уйду, что не сказано мной,
Принесёт вам с собой тёплый ветер,
Дождь в окно постучит проливной,
Солнца луч ослепит на рассвете.

Засияет цветами земля,
Свежий снег захрустит под ногами.
Это значит, друзья, снова я
Вновь беседую с вами стихами.

                12.01.08г.