Близ Цума или ностальгия по 90-м

   Алексею Юрьевичу надо было в магазин. Стоя на узком бетонном полустанке в ожидании электропоезда в компании трёх молодых людей выше подросткового возраста, он, не зная чем себя занять, стал выделывать различные като – то ли из кун-фу, то ли собственного сочинения. Один из товарищей подхватил процесс и незаметно и резко тот перешел в самую настоящую схватку. В итоге, Аю был прижат к земле борцовским приемом, но смог вырваться и неуловимым ударом «быстрая рука» пустить бывшему собеседнику кровь из носа, что привело других спутников в легкую печаль.
– Ну, вот и конец дружбе, страдая, думал Иван. А ведь только познакомились, для доброго и светлого. Столько всего впереди, и нате. Чего  не терпелось? Тим тоже вон переживает.
И только Вова, невзирая на поражение, испытывал веселье. Чувство беззащитности, пусть и острое, испытанное недавно, не представляло собой что-либо из ряда вон, поэтому он смело смотрел будущему вместе с этой компанией в лицо.
   Но только в сказке двенадцать братьев-месяцев помогают ребёнку и избавляют его от власти злой мачехи. – Ладно бы начинали с июля, братцы, а то зимой, в лютый мороз, – думалось тогда об истории для детей Вове, но сказка есть сказка, с ней не поспоришь. Да и надо ли спорить, когда в реальности всё равно всё по-другому выходит. Теперь месяцев было тринадцать, если не четырнадцать…
   Будущее имеет свойство переходить в разряд прошлого. Не избежал этого и Веве (так иногда называли Вову). Он сидел на покатой жестяной крыше старинного здания, стоящего на  склоне и врытого в землю настолько, что на неё легко можно было взобраться с высокой стороны. Рядом щурился от ласкового солнца Дима из Исктм (какое-то учреждение в его родном городе, где он записывал аудиокассеты на продажу, с чего подкармливалось многочисленное его окружение). Шумел ветер в тополях и кисточки тополиных хлопчаток, нагревшись на металлических листах, источали остатки клейкого аромата. Наконец, из дома напротив, показался Аю с конвертом в руках. По его виду нельзя было решить исход его дела и, хотя Веве и беспокоился об этом, он не стал задавать вопросов – троица уселась на крышу, где каждый немного задумался: о себе, о достающем до этого места речном ветре. Веве думал о промелькнувшей за окном девушке, просившей у него то ли о еду, то ли денег, которой Аю всё же, кажется, что-то дал, и – о предстоящей дороге. Что думал Дима? Этого никто никогда не мог отследить на его сосредоточенно-невозмутимом лице метиса, лице испано-африканского гранда, обрамленного темным, скорее черным, прямым волосом. Но готовым повиноваться и приходить на помощь сильным мира сего. Аю, казалось, предстоящий путь был ясен, впрочем, такое случалась с ним всегда, так что удивляться не приходилось. На этот раз ясность обреталась в магазине, в какой-то тысяче метров от ещё тёплого, но не зовущего никуда места…
  Пройдя нависающий над железнодорожными путями мост и покружив по привокзальной площади N-ска, они очутились под высоким зданием гостиницы, и пошли вдоль тротуара, который представлял по обе свои стороны стоящую и сидящую около товаров вереницу продавцов. Чего там только не было и что там только было! Бижутерия, одежда, сделанные своими руками безделушки, книги, продукты… Мимо Вовы прошла группа разодетых цыганок. Встречный и боковой шум людского потока  для отвыкшего от людей Вовы немного сбивал его с каких-то новых и необычных ощущений, Аю уткнулся в свой любимый разговорник (что и говорить, мечта лингвиста-филолога), Дима исповедовал незаметность, но, видимо сошлись на небе звезды и Вова остановился. 
– Вот они, люди, – подумалось ему, и мир заструился, по-особому складывая их разговоры и жесты в отвесно падающих лучах солнца на высотах всего-то до двух метров от асфальта. И безмысленное, долгожданное, но неожидаемое откровение, спасение из окружающего мещанства стало длиться вечно. Не стоящий в отдалении зиккурат, начинающего захватывать все и вся рынка, не хранящиеся в нём книги, и даже не далекая мудрость песков, с кочующими по пустыне верблюдами и вороватыми ящерицами, (видимо, отозвавшаяся в памяти видами восточных базаров) – а длящееся, ни на что не претендующее чувство приятности момента.
    Но братья-месяцы со своей сказкой исчезли, и волшебство растаяло, оставив в руках легкий, дымный хвостик сожаления, ткнув троицу в обыкновение жить, лишь изредка появляясь перед ними – для каждого в отдельности – в чудесных стихах, видах и ощущениях. Но даже один раз (а там, глядишь и все сорок) почувствовать волшебство или ещё под другим названием нечто о себе самом – это совсем неплохо...
– Ходите и перехаживайте в магазины, – возникло в голове, и Вова пошел за универсальной антенной для цифрового ТВ, потому что доступный метровый диапазон не обеспечивал полный комплект программ. В магазин. А куда же ещё?