Каркуша. роман. глава 3

3. «Глеб-хлеб»
Меня зовут Глеб, очень приятно.
Пацаны во дворе звали меня «Глеб-хлеб», по-свойски, совсем не обидно, мать – «Глебушек-хлебушек», ласково, как корова лизнула своего теленочка.
Мне тридцать два, про себя рассказать: так, ничего особенного. Жил, дышал, ходил, вернее сказать, ползал, как все мы, кто ничего не решает и ничего из себя в этом мире не представляет. Средняя статистика, - все и вот. В восемнадцать окончил школу, в двадцать три – институт, очно, по специальности «Строительство железных дорог и станций. Путь и путевое хозяйство». Диплом, кстати, получил «красный», с отличием, но учился, по правде сказать, с ленцой, еще с какой!.. Красный диплом был главным предметом гордости моей матери, Любови Лейбовны, но мне, по большому счету, было все-равно, какого цвета был он, если не больше того.
В шестнадцать лет я впервые побывал на концерте группы «Аквариум», в электричестве, и ушел глубоко, «с головой», в их творчество. В семнадцать я слушал джаз, музыку реггей, в восемнадцать - мотивы таких блюз-менов, как Janis Joplin, ZZ Hill, блюзовых рок-групп The Doors и Led Zeppelin. Естественно, над всем этим в моей голове горделиво возвышалась на особенном постаменте чувств великолепная «четверка» из Ливерпуля. (А кто не грешен?..)
В графике упивался соц-артом, в литературе – постмодернизмом.
Наконец, когда мне исполнилось двадцать (на тот монет я был студентом второго курса железнодорожного института), я окончательно утвердился в своих политических убеждениях и, пойдя наперекор своей матери, вступил в ряды официально незарегистрированной, а, значит, «как бы» несуществующей национал - большевистской партии (НБП) «Другая Россия». Так я стал нацболом. Нацбол! – как звучит!..
Над моим письменным столом висел портрет нашего идейного вдохновителя по кличке «Дед» (он же Э.В. Лимонов). Ночами я грезил партией, мечтая сталь одним из основных ее функционеров.
Мать часто ругала меня, не одобряя мои политические убеждения, но я ее не слушал.
В доме неоднократно бушевали страсти, перерастающие в ожесточенные споры между нами; я стоял на своем, цитируя основной принцип «Стратегии-31», мать же – была «при своем». Я не понимал, почему русская intelligentsia (а Любовь Лейбовна, несомненно, относилась и относила себя к этой теперь уже «устаревшей» прослойке общества) могла быть и оставалась настолько далека в своих взглядах от основных догм по защите гражданских свобод?.. Далека и слепа, - как?!. Я не понимал тогда. Не понимаю и теперь! Я объяснял факты, парировал, ««Стратегия-31» - это гражданское движение в защиту свободы собраний, митингов и мирных пикетов, без оружия, дабы выразить объективно точку зрения части общества, наименование движения произошло от Статьи 31 Конституции РФ», но мать, имея строптивый нрав, отвечала одно: это фашизм! «Фашизм». Это слово каждый раз пугало меня, и еще больше пугало ее. Всегда, когда она ненароком, в порыве страсти, употребляла его, я просил, чтобы она так больше никогда не делала. Она соглашалась, но - делала. Так мы жили.
Однажды ко мне пришел лысый парень. Его партийное прозвище было Леший. По крайней мере, он отзывался на него, и, видимо, оно ему нравилось. Не знаю…
Леший позвал меня на лестничную площадку,- переброситься парой словечек. Я занервничал, ожидая от него что-то неприятное, по телу когтистой лисой пробежала дрожь, мгновенно. Я одел тапки, вышел на площадку. Леший поджег сигарету.
- Ты слышал? – шепотом спросил он.
- Что слышал?
- Про съезд партии.
- Фу, ****ь! Я думал, что-то случилось. Напугал! – заорал я. – Конечно, слышал! Все уже давно знают, центральный комитет еще неделю назад разослал соответствующие уведомления по всем партячейкам. Время, место определено, согласовано! А в чем вопрос?..
- Да ни в чем, просто пришел тебе сказать. Думал, ты еще не знаешь.
Леший неловко замялся, теребя окурок в руке. Мне стало как-то не по себе, парень старался, шел под дождем, для меня, а я накричал на него. Неудобняк.
- Слушай, хочешь чая?
- Не откажусь, - радостно ответил Леший, поглаживая ладонью мокрую лысину своей головы. Заулыбался, щерясь и оскаливая зубы, - кривые и желтые.
«Добрый малый»,- подумал я, затем произнес: «Входи».
Мы пили чай.
Говорили, - но говорил больше он, а я внимательно его слушал.
Полчаса спустя я понял, что Леший искал со мной близости общения, он говорил без умолку, без остановки, - видно, искал давно... Сначала он стеснялся, даже мялся; похлопав дружески по плечу, я попросил его «не буксовать». Леший вновь обнажил желтые зубы,- довольный, улыбнулся.
Он горячо повествовал о последних результатах деятельности Омской партячейки, о сделанных выводах, об улучшениях «этого года» в сравнении с предыдущими годами, о подготовке новых трактатов, указов и предписаний, о приказах на ответственных лиц, отвечающих за те или иные поручения «главного», - в общем, он говорил много и обо всем. А я – слушал. Что мне оставалось?  В чем-то я был с ним согласен, в чем-то – не совсем, или «нет!», совсем, как с матерью. Я даже улыбнулся промелькнувшей в голове эдакой странной мысли. «Пустое».
Потом мне стало не интересно,- возможно, я просто утомился от длинных разговоров. Мы сидели с ним за кухонным столом друг напротив друга, я уже был далеко, в себе, в глубине «себя».
Голос Лешего, как легкий звуковой импульс, бил по ушным барабанным перепонкам, но не касался моего разума, никак. Никак. Впервые с весны, с начала мая (помню!), я подумал о любви, - но почему?.. Что-то внутри меня переменилось, изменив мое сознание, облегчив его. Я вспомнил о той, в магазине, «не подошел», испугавшись неизвестно чего, но не подошел к ней. Я вспомнил: хотел купить розы у цветочницы, но пошарив рукой в кармане, расстроился, потому что обнаружил, что денег не было, ну почти. Я сидел молча и вспоминал, а Леший говорил, говорил, его голос постепенно возвращался ко мне, пробуждая разум из небытия.

2018г