Капелька

   Сижу на работе, в своём кабинете, за столом. На столе беспорядок, как будто здесь хозяин – ураган. Передышка между преподаванием и деловым общением с людьми и компьютерами. И я исчезаю в теплой нереальности реальных грёз.
   Там: люди ходят по рельсам и собирают грибы, встречаются, чтобы встретиться, убегают от дождя, мобильники звонят друг другу сами по себе. Там смерч завораживает божественным решением: жить – не жить; и оставляет первое. И я тоже там, на скамейках и пляже, затихаю ёжиком в кустах, пролетаю змеем в горах, разливаюсь ручьями после проливных дождей. Я до сих пор там.
   Вот они пошли в аптеку босиком, засучив брюки, им нужно купить кучу медикаментов, чтобы окончательно не свалиться от простуды. Цикады не поют по такой слякотной погоде, но нашим пляжным отдыхающим всё-таки весело. И они по щиколотку ступают в моё прохладное струящееся тело, обжигаясь этим соприкосновением. Бррр! И я уже наблюдаю капелькой на сосне эту картину со стороны. Всё как в увеличительном стекле преломляется и становится выпуклым.
   А потом, автомобиль, проезжающий рядом – это тоже я, и я стараюсь не обдать брызгами этих милых «путешественников»…
   Они, кажется, поругались, но уже помирились, и пьют из меня корвалол. Теперь я стакан. Они оба переволновались. Она заботливо накапывает ему порцию лекарства, разводит водой. Тучи, гроза – от них напряжение в воздухе. От напряжения в воздухе гроза и тучи. Меня поставили на тумбочку, и отсюда я наблюдаю нежные отношения двух пока еще молодых людей.
   Вот они прилегли на кровать. Как красива она в своем невыразительном домашнем халатике. Как безупречен он в своей любви к ней. Они виновато смотрят друг на друга. Их тела соприкасаются, не решаясь стать ещё ближе. Нарушить это состояние невозможно. Она не может отказаться от него. Как и я не могу отказаться от них обоих.
   Мне осточертело говорить о себе «я», о себе, как будто всё заключено в этом организме. Нет. Теперь "я" будет "он". Он пишет, он смотрит, ему нравится странствовать во времени, известном и неизвестном. Прошло уже три года. Он идет в бассейн. Фотоаппарат у него на плече. Мороз. Февраль. Снежный хруст.
   Прошли гардероб. Раздевалка. Он разулся и по кафельному полу прошёл до двери. Забыл аккумулятор, вернулся. И снова: гардероб, раздевалка, дверь. И тёплый влажный воздух и синева воды затянули его в морскую негу их времен. Как бы ни соскользнуть с плитки и полностью не погрузится в пучину брызг!
   Ноги грелись. Чувство реальности терялось. Вода. Он – эта вода. Он сбивал с неё холодным напором грязь и соль в помывочной кабине, струясь по её волосам, шее, груди. Он вытирал её пушистым полотенцем, касаясь своими длинными ворсинками её влажной спины, ног. Она ложилась на полотенце на деревянном помосте. И она же целовала его, уже человека, в губы, полутайком, делясь с ним этим морем, солнцем, крабиками, которые норовили убежать подальше от глаз людских, слиться с прибрежными камнями.
   Иногда он выкладывал на её теле разные фигурки из мелких камешков: камешек, рядом ещё один, на камешке два камешка, и так они медитировали, слушая друг друга и сливаясь один с другим. Через дыры в настиле она наблюдала волны, накатывающиеся на берег. Через пролетающую чайку он любовался её дельфиньими повадками, когда в очередной раз она ныряла под воду, чтобы увидеть удивительно плотный мир, в котором слова звучат только пузырьками воздуха, и солнце волнами переливается на дне.
   Её тело, скользящее в воде, было какое-то несимметричное, но гармонировало с морским миром больше, чем корабль или медузы. Он думал, что она вышла из моря, как Венера из раковины и не сомневался, что будет с ней всегда. Он не сомневался, что время, которым он сам и был, обрело бесконечность, как капля моря на ее плече. Капля, которая медленно стекает, а потом останавливается и замирает, слушая, как перестает биться сердце.