В порту семи морей

В порту семи морей, мой пьяный друг,
девчонки были - как пожар осенний.
От пятницы до ночи воскресенья
они могли, не отпуская рук
висеть на шее, чтобы слышать стук
сердец в груди матросов с кораблей,
и золотых дублонов, и рублей.

И это были признаки любви.
А что, скажи, любовь, как не надежда?
На то, что будет ещё радость прежде,
чем нас на дальний путь благословит
незнамо кто - на рею или в скит
для долгих одиноких размышлений
про тленность чьих-то глаз
или коленей.

Девчонки были жадными, как смерть,
и ненасытными, как будто жизнь в Кастилье.
Горячими, как палуба при штиле
на солнце. Запросто сгореть
могли бы мы, так нас они любили.
Не спорь, мой друг, они любили нас.
Не так уж долго, да. Но, если вспомнить,
вся наша жизнь короче кажется
подчас.

Теперь уже таких и не найти.
Нет, многим хочется и вкусно есть, и слышать
дублонов звон. Но все хотят престижа.
Ну, не умеют, Господи, прости.
У них скитальцы и пираты не в чести,
нужны банкиры или гении ума.
Но первых не хватает, а последних -
как грязи. Правда, пуст карман,
бездонный для любой монеты медной.
Будь Маргаритой и корми его сама.

Здесь больше нет таких, чтоб без конца
хотелось им достать дракона с неба.
Чтоб, проходя пролив Баб-эль-Мандеба,
для встречи нежной подбирать словца,
но, встретив, замолчать и созерцать,
забыв про всё. И, словно бы в метели,
исчезнуть вместе в млечной карусели.
Плесни-ка, друг, мне эля слегонца.

Нас ждут ещё Варвара и Ахтопол,
Босфор и скучный день на Альборане.
Эль растечётся по сердечной ране,
и ну уже Европу эту в жопу
с её ванильным приторным сиропом.
Девчонкам - слёзы. А у нас есть треуголка
и тюк крепчайшего кохинхинского шёлка
для чёрных как забвенье парусов.
Налей, мой друг. И - сердце на засов.
О нас пусть плачут
жарко, нежно, долго,
раз не умеют ничего другого
толком.
Как те,
которым не уйти из наших снов.

© Грин, 02.08.2018.