Та мошний

Неправедно ведать пути бытия,
Сгорать как лучина от страсти?
Болезненно верить в пропащее «Я»,
И быть самобытным отчасти...

Кормить предрассудки свои голытьбой
«Квантумно-скачующих» мыслей.
Потом упиваться тревожно судьбой,
Кормя возле ног шебутных голубей.

И просто так жить, разбиваясь лицом
О ветер катящийся громом!
На образах плыть кои детским чепцом
Завязаны в чувстве знакомом.

Лицо — будто зеркало наших причуд,
Скукожено силой от бури.
В завязках чепца незапамятный труд
Ручонок плывущих, и зори...

Встают перед взором всех пройденных лет,
Блага неизъявлено совесть.
Из чувств глубины самобытный привет,
На коем беспечная горесть.

О том она, бренная, что не везло
Во всем или очень уж часто.
Чепец нас спасает: уже напекло.
И солнце из детства так ясно.

И первые ломкие сути слова
Сошедшие устным усильем.
И тут же светлеет для дум голова,
И разум — разбуженным ульем.

Взрослеет дитя; и с ним зреет язык,
И в нем, и в предчувствии мира.
В попытке признаний бессмертится миг...
А может то слово — секира.

Умеющий жить понимает как есть
Значение звука от сути,
Что сложится тайно в крылатую весть,
Которой игрив, и не шутит...

Взойдем в облака, ляжем в пасти могил,
Восстанем из памяти снова.
И разум узлами скрипящими жил,
От пресыти русского слова!