Вознеслись

Постаралась вновь библиотека,
удивила снова нас.
В ней звучала фонотека,
лился собственный рассказ.

Выступили в ней артисты,
молодая поросль час
нам читала. Голосисты
в профиль грусти и в анфас

юбилейного экстаза –
Юдалевич зазвучал,
редкую чеканность фразы
впитывал с грустинкой зал.

Молодо стихи маэстро
вознеслись в печальный Мир.
И осанна, и фиеста,
и звучанье светлых лир

обволакивало честью
поэтической судьбы.
Доброй будет Марку вестью –
любит молодёжь стихи,

что написаны тобою
в сутолоке грозных лет.
Опалённый ты войною,
и тебе забвенья нет.

Доказали нам артисты,
что стихи твои живут,
голоса, как были, чисты,
создают в Душе уют.

Нам Иван Мордовин чётко
всё расставил по местам,
отстегал он власти плёткой,
но не бил он по хвостам.

Вспомнил студию, студийцев,
мэтра редкой чистоты.
На слова не поскупился,
но ушёл от пустоты.

Мамонтов Иван, художник,
вспомнил, как писал портрет,
ставил посреди треножник,
за столом сидел Поэт,

он работал постоянно
и позировал притом,
относился столь лояльно,
замирал поэтов дом.

Стало это всем привычно –
и Поэт вдруг воссиял!
А Сорока, как обычно,
прочитал, что написал,

и сорвал аплодисменты
за накал строки страстей,
за весёлые моменты
стало всем чуть-чуть грустней

лился голосок утробный
на открытии доски,
словно бы плиты надгробной
с бестолковостью строки.

Отдыхай, Поэт серьёзный,
в нереальности земной.
Знаю, ты на небе звёздном
приобрёл Души покой.