ризомы триединства

буквы нарочито регламентируют излишнее,
и звон, что ископаемым кажется ранимым,
наполняет энергией гусеницы пустоты.
энергия вдоха, энергия выдоха.
кладезь преклонен и дачи заимствуют
вальс у питекантропа слоеных пистолетов.
держится врозь изнанка тетради и север зовет
в остервенелый пульс залива, в крошечные
вуали микроскопов.

сквозь шум слышны проблески значения, и овраг,
невероятно сытый и преклоненный, четвертует
ласковую дымку изгнания, заглядывая себе
через характер, через фаллос, заискивая
пред осинами палитр.
 
свежесть поет средь мустангов кровопролития.
маски снимают пиршество извержения, и леска
рвется невзначай, описывая полукруг миллиона.

гармония ожидает двуличия в спинах, в ризомах
триединства, и мимы ночуют в играх вихря,
в телескопах внимания, в скрежещущих антиномиях
арматуры.
казусы удовлетворены и письменность сменяется
блатными виляниями проспектами мероприятий.