затмение языка

рукотворная десница обладает жестокостями
синтетики. овраги заимствуют уголь у валового
острова и буйволы бензина опрокидывают значение
сыроедения, убивают ствол магнита, бурю спокойствия,
красивого, как рубище творца, как слезы гитары,
как звуки костей. течет отважная минута и
лиственница фальшивит робко сквозь очки,
сквозь материю танца, искусство дыхания,
возлежащего трансформированными подоплеками.
исковеркан глас нимфы, изуродован телеграф пемзовый,
изощрен пергамент словесами.
подвиг приближается к телу низкому, власяничному,
кожица состязается с пульсом денницы, с валенком
гиперборея. конница блуждает средь лилий точеных,
и рыло просит кирпича, просит быть деформированным.
сказка улетучивается сквозь пепел, теряя имя,
теряя душу, а пепел поёт, как бы осужденный на бытие,
как бы пришитый к обратной стороне медали.
торжествует плоть матерей, и литр убаюкивает
сонмы горожан, тучи населения, впитывая кровь и
лимфу, слово и мысль.
прячется кактус средь рыб, старается им уподобится.
слишком дерзновенен поступок, и ружья уходят в никуда,
в затмение языка. горячится баритон, и селезень
осознает происшествие.