Как я продался Западу, не зная языка

Левиаф спрашивает, как отношусь к переводам. Говорит, почти половина теряется, и это плохо. Она красивая, ей простительно. Хотя, какое, к чёрту, имею право на собственное мнение, если единственный язык, которым владею в совершенстве: имитация обратной перемотки магнитных кассет. В детстве с братом выламывали ограничитель, не позволяющий магнитоле играть без захлопывания, зажимали play до половины, когда головка уже опустилась на ленту, а крутить ещё не крутит, и в обратную. Если просто начать читать слова наоборот, передать этот звук не получится. Не похоже. Интонация, произнесение на вдохе, обрывы слов. Никогда не говорю что-то конкретное, и переверни мой поток обратно, текста не выйдет. Просто красивый шум, похожий на язык инопланетян.

Из советской радиоточки на кухне о Ерофееве. По мнению какого-то американского русиста, Москва-Петушки - текст переводимый.

Елена Ительсон пишет в своем резюме на портале для поэтов и всех желающих: «На сайте я осталась только ради переводчиков.» И хотя все ее поступки противоречат этому, одно уже то, что сформулировано, заслуживает уважения. Формулировка - тоже поступок. Особенно на портале для всех желающих.

Две недели не мог добраться до почты по прописке, чтобы забрать книгу из Норвегии. Женская поэзия Америки в сравнительных переводах и диалогах. Эмили Дикинсон, Сара Тисдейл, Энда Сент-Винсент-Миллей и Дороти Паркер. Переводчики: Галина Ицкович, психотерапевт из Нью-Йорка и Валентин Емелин, старший советник и директор в Центре сотрудничества с Программой ООН по окружающей среде ГРИД-Арендал. Концепция книги крайне интересная. После каждого оригинального текста, которые я даже на звук с трудом могу прочесть с моим английским, даны два варианта перевода, Галины и Валентина, а после их личная переписка, споры и обсуждения тонкостей контекста, ритма, звука, как лучше или точнее переводить то или иное место.

Пенсильванский университет проводит онлайн-семинар по американской поэзии. Ведущий на семинарах практикует метод close reading. Собирает человек двадцать, они построчно разбирают, со всеми индивидуальными и групповыми ассоциациями - коллективной дешифровкой текста.

Сижу в мастерской, рисую презентацию для Турецких Авиалиний. Есть у них англоязычная презентация на западный рынок. Надо сделать для наших. Не перевод разумеется, весь текст - с их копирайтеров. Местами очень коряво: заголовки хороши, а вот в описаниях. Не моё дело. Моё: сделать совершенно другой визуальный ряд, который выстрелит именно в России, выделит их корпоративные предложения на каком-то тендере. Менеджер, с которым Николай общается в режиме видеоконференций - из Стамбула, но по русски чешет отлично. Разве только приходится следить за тем, чтобы слова употреблялись в их прямом значении. Когда рисую, ставлю обыкновенно фоном аудиокнигу. Вообще книг, которые переплетаются сюжетами в голове - пять. В бумаге что-то русское, из стилистов. Концептуалистов и прочих смысловиков достаточно в пересказе, в формате лекции, как не видеть Малевича. Вторая - аудиокнига. Из переводных. Но плотная. Которую надо внимательно и сцену за сценой знать. Так можно слушать часа три пока работаешь. Потом сил никаких. Для этого третья аудиокнига. Какая-нибудь полная глупость и по смыслу, и по ткани текста, но из тех, которые модные, на слуху и стоит ознакомиться, хотя бы, чтобы плеваться. Вербер или Ричард Бах - самое то. Четвёртая - это все стихи, всё, что приходится прочитывать, вычитывать и проглатывать, без привязки к языку и культурной значимости. К пятой можно отнести лекции и пересказы, обзоры и анализ, весь этот сетевой видео-контент. Из просмотренного вчера - Диденко с его новым переводом Шекспира и комментариями к переводу. Видео старое, а я только добрался. Много вроде слышал о переводах шекспировских пьес, о погружении в культурный контекст, об особенностях публики того времени. Но вот поиск неправильно переводимых мест исходя из логики драматического действия - это интересно. Через анализ того, зачем нужна та или иная сцена в их последовательности. Как происходящее на сцене должно работать с вниманием зрителя.

И вот рисую Турков, и как раз в этот день пора переставить обойму номер два. Плотную переводную. Не потому, что дочитал, но пройдя до трети и зная развязку - понял. Насколько, во всяком случае, могу понимать. Пока перебираю в голове списки, приходит оповещение о начале прямой трансляции.

Арчет. Андрей Кузнецов. Очередной стрим, названный концертом. Иногда они ещё называются лекциями по писательскому мастерству. Почему бы не послушать? Перейти сразу на третью ступень, если ничего не придумать другого. Андрей очень хороший человек, и концерты все его, и лекции, благородной цели для. Он собирает донаты на лечение родителей. С тех пор, как вся его креативно-организаторская деятельность стала направлена на - в прямом смысле - выживание, он надломился. Это видно. Обладатель такой необычной внешности, что на пике популярности детей за двадцать и спящих-снящихся только ленивый фанат не рисовал его портрет в фотошопе, теперь выглядит в прямом эфире, как малопопулярный летсплейщик, хотя шевелюра никуда не делась. Человек, который научил Стэф вести паблик и не стесняться быть попсой. А теперь его ученица далеко впереди. Кстати, вот и Стефания в чате появилась. Задонатила.

С удивлением узнаю, что Андрей плотно занялся переводами самых современных сетевых поэтов Америки и Англии. Давно не слушал его стримы, видимо. Весь внимание. Уорсон Шир. Андрей произносит название цикла, и я навостряю слух. Пошлые беседы с парнями, у которых фальшивый смех. Выпадаю из работы. Выключаю стрим. Отыскиваю текст в паблике Арчета. Перечитываю раз пятнадцать.

Он говорит: «Я не понимаю, почему ты еще девственница в 24?» - найди по первой строчке. Лишённое каких-либо украшательств и фокусов, стихотворение не перестает быть поэзией, не становится простой дневниковой заметкой. Потому что в нём все, что и должно быть. Виртуознейшая работа с читательским вниманием - в какой момент и на каком повороте рассказа давать новые вводные о героях. Раскрытие через незначительный жизненный диалог и актуальных современных и просто серьезных и болезненных тем, одной фразой, впроброс, сразу и с авторской позицией, и с раскрытием личного опыта пишущего. Напряженная драматическая ситуация, словесно-психологическая дуэль. Ни одна строчка не лишняя, и ни одна не дана ни ради правды жизни только, ни красивого сравнения пустого. И это не проза, потому что создает ту характерную для поэзии временную петлю, когда герои существуют только от первой до последней строки, а дальше заново и заново в той же ситуации, и невозможно спросить: а куда они двинулись дальше, потому что никакого дальше нет. Герой Лермонтова каждый раз выходит и выходит один на дорогу, и это всегда сейчас. В то время, как герои прозы могут существовать виртуально и после окончания истории. Перечитывая прозу второй и последующие разы, не заново проживаю с героем историю, но вспоминаю только, обращая иногда внимание на новые подробности. Стихи каждый раз здесь и сейчас, пока слова выстраиваются в ряд. Здесь это есть. Сфера. Отправляю двоим.

Анастасия Романова. Дизайнер в московском digital-агентстве и куратор социально-активистской организации Анаграмма. В этом году мы с ней получили финансирование немецкого фонда поддержки социально-ориентированных проектов, и буквально неделю назад готовил презентацию немцам на акции, запланированные на лето девятнадцатого. Если честно, давно грежу социальным проектом, чтобы он как-то был связан с современной сетевой поэзией, но это бесполезно. Она, эта самая поэзия, совершенно бессильная. Не в художественном плане, ничего не имею против мастеров слова. И о проблемах иногда говорят, поднимают, упоминают. Только всё это болтовня и рифмование. Нет в ней тех качеств, которые способны сделать произведение поэтического искусства - значимым, важным событием. А в этом стишке это есть.

И Валентину. Тому самому переводчику из Норвегии, приславшему книгу. Качество оригинала, - пишу, - оценить не способен совсем и не уверен в переводческом мастерстве Арчета, поэтому хотел узнать ваше экспертное мнение об оригинале, качестве перевода, потеряно ли что-то? Есть ли другие переводы этого цикла, которые Вы могли бы посоветовать? Знакомы ли Вы с её текстами?

Пишет очень простым языком, перевод практически подстрочный, то есть переводить (в смысле передачи формы, языковых нюансов, поиска речевых аналогов) особо нечего. Это не Сильвия Плат, уж точно. Метафоры достаточны для того, чтобы считаться поэзией, но тоже просты. Прочел где-то десять. Оригинальных - три. Дальше - тема с вариациями: война, беженцы, феминизм. Попробую сделать, как всегда, три стиха, чтобы найти лицо. Интересно, чем она Вас зацепила?

Через несколько дней Валентин публикует три перевода. Дом. Сувенир. Обратная перемотка.

Чем она меня зацепила? Во-первых, драматическая структура: два героя, каждый из которых очень, казалось бы, узнаваемо (для читателя) обрисовывается с первого своего появления, но по мере развития диалога несколько раз переворачивается (в восприятии читателя тоже, поскольку во вселенной текста всё с первой ноты идёт к тому финалу)..Само их взаимодействие: сначала он допытывается, домогается, охотится. Потом, нажав на больную точку, якобы жертва становится преследователем. И завершается всё яростным угрожающим испуганным криком хищника, загнанного к стенке. Нравится то, что такая плотность дана на очень крошечном пяточке диалога, почти в реальном времени. Как автор работает с вниманием читателя. Сначала даёт немного провокационную, но слишком узнаваемую из жизни фразу. Потом создаёт интригу, ведёт, не теряя в динамике, параллельно, не испортив темпа основной линии, обогащает текст отсылками к другим персонажам, расширяя вселенную: брат, мать, мужчины матери, сестра, одной фразой, впроброс - вводит. Нравится, что текст существует на стыке нескольких актуальных тем, а не обсасывает одну. Тут тебе и социальная-африканская тема с женским обрезанием, и тема сексуального насилия, и тема современной открытой сексуальности - подобные разговоры незнакомых людей и удивление по поводу девственности, и тема психологических травм детства, которые иногда маскируются под якобы успешные стратегии взрослых. И это всё тоже сплетается естественно без какой бы то ни было искусственной привязки, как часто, увы: увидеть вселенную в кожице мандарина.

Так ли страшны вариации? Не у каждого ли свои три-четыре лирические темы, в лучшем? И то, какие именно три, какая это комбинация - лицо. Война, беженцы и феминизм - всё же интереснее, чем одиночество, муза моя и природа России. Да сам приём вариаций скорее близок. Именно вариации, в рамках одного языка и даже одного автора, очищают мысль от привязки к конкретным словам и даже образам. Делают историю виртуальной, как душа предмета. Опиши один и тот же сюжет десяток раз самыми разными словами и оборотами, и хотя каждый текст будет обладать своим колоритом, своим настроением и особенностями, читая их подряд, увидишь то общее, что и хотелось сказать.

Война, беженцы, феминизм. Неприятно, когда домашний мальчик в погоне за просмотрами начинает рифмовать на актуальные в новостной ленте темы. Но, если есть автор, который имеет моральное право говорить об этом. Например, лондонская беженка из Сомали.

Три текста, переведённые Валентином. Сами по себе они не произвели того же впечатления, как первый. В них больше искусственного, надуманного, они менее многогранны, больше развивают одну выбранную тему, чем мерцают множеством пограничных. Но каждый из них ещё более убеждает в том, что - там - в пошлых разговорах не просто живая стенограмма, случайно сложившаяся в удачный стишок, как это бывает. Подтверждает, что Шир - композитор, думающая, прежде всего, о структуре текста. Замысел - скелет, повороты, ракурсы и смена планов не случайны.

Арчет занялся переводами. Что ещё он выбирает? Выбор конкретного переводчика - выбор фильтра. Может быть то, что меня так сильно зацепил текст, который выбрал он, и менее - три других, это то, что отличает именно переводчика? Может дело не в Уорсон, а в том, какие тексты выбирает Андрей? Валентин, безусловно, гораздо более внимательный и профессиональный переводчик, чуткий ко всем нюансам языка и контекста. Но в этом и его преимущества, и его недостатки. Он видит ткань, и влюбляется в ткань, в фактуру. Но есть авторы, у которых важнее покрой и фасон.

Сдали за эти несколько дней презентацию. Кажется, она получилась в разы лучше, чем английская версия. И в Стамбуле с этим согласны. Всё достаточно просто. Каждый раз нужен WOW-эффект. Зачем иначе вообще нанимать дизайнеров? И одно дело - с нуля создать этот восторг зрителя - можно достаточно простыми приёмами, другое восхитить заказчика тем, насколько его продукт стал лучше прежнего. Это сложно. Первое впечатление, если оно уже было - восторг - трудно перебить. Поэтому так важно знакомиться с каждым писателем с той или иной книги. Составление всех этих списков к прочтению в определенном порядке с заложенной вариативностью для правки под настроение. Быть хорошим читателем сложно.

Коллективная дешифровка текстов, пенсильванский метод, close reading. Тот самый идеальный вдумчивый читатель, о котором всё грезит одна знакомая поэтесса. Возможно ли вообще такое вдумчивое чтение, когда на родном языке? Читая перевод, не читая ничего, кроме перевода, всё время мысленно добавляю: там, наверняка есть контекст, есть какой-то тот самый звук, дорисовываю в уме. Читать так родного - усилие, вымученное чтение, без детективного азарта. Читать так перевод - естественно, как-то само собой.

Женская поэзия Америки в сравнительных переводах и диалогах. Совершенно замечательная концепция книги. Споры о точных словах. Но фокус не в том, что тот или иной перевод точнее. А в том, что, чем больше читаешь, как цикл, как вариации, подряд переводов одного текста, тем - наоборот - отчётливее и яснее видишь его скелет, структуру, логику, очищенную от фактуры языка, идею фигуры, инвариант.

На сайте я осталась только ради переводчиков, - пишет Елена Ительсон. Поддерживаю. Но шире. Ради переводчиков, потому что из всей иноязычной поэзии, они берут то, что не потеряет своей выразительности от смены звука. Просеивают. Даже русских хочу начинать, когда начали переводить. Это отбор. Отбор тех, кто формулирует, а не издаёт шумы. Читать переводимых поэтов. В обоих значениях.

Американский русист назвал Ерофеева переводимым, Шир переводима в смысле формы, языковых нюансов, поиска речевых аналогов, понятного благодаря глобализации и интернету современных контекстов, в разговорах о Пушкине всё время делают упор на его непереводимость, как знак какого-то особого качества. Но так ли это хорошо? Не значит ли это, что кроме формы и языковых нюансов в его лирике (гениальные Маленькие трагедии не беру) нет ничего? Красивый шум, как в магнитоле, ставшей детской игрушкой.

Левиаф спрашивает, как отношусь к переводам. Она красивая. Вживую мы виделись один раз, проводил её на самолёт. Говорит, при переводах половина, по её мнению, теряется. Кажется, «потеря» не самое точное слово.