Мише Л

Тридцатая зима ничем не отличилась от предыдущих зим,
Всё также снег летел,
И город становился постепенно и пуст и бел.

Унылая пора. В очах очарованья давно уж нет.
Я скоро, слишком скоро поняла, что, в сущности,
ничтожное создание на пике своих самых лучших лет.

Сейчас припоминаю, что всегда тебя за отчуждённость поносила. Мол, сам ты виноват, что одинок,
хотя, любила «Узника» и «Мцыри»
- метафоры, сравнения и слог.
Но ты меня безмерно раздражал.
Зачем грустить, когда вокруг есть горы!
Вот у меня, к примеру, тут одни сугробы
и блеклость, и никчёмность бытия…

А, видно так устроено оно, что хоть в раю, захочет и отыщет.
Мне одиноко, горько и ничто уже давно не возвращало душу к жизни.
Влюбиться бы в кого-то…Но в кого?

Мужчины стали мелочны, пусты, пугливы и ничуть не романтичны.
Их женщины расчётливы, циничны…
Мне в общем-то неплохо без любви.

И если быть точнее жажда есть коснуться струн такого человека,
в котором дух безумия живёт, кто видит мир иначе, кто калека
такой же изгнанный непонятый, как я,
кто любит чёрный юмор и молчанье,
кто может засидеться допоздна
и счастье ощущать в немом касании горячих пальцев, но
не языка.

Увы, такого нет. Идут часы
так медленно, ведя меня к старенью.
А там уже недолго ждать забвенья,
чтоб выйти вон из бесконечной суеты.

Меня всегда ругают за хандру,
За то, что я огня не разведу
в читателе, так жаждущем подъёма,
что мысли посыпаю чем-то тёмным
в своём философическом бреду.

Лишь ты б меня, наверно, не ругал,
Но нас века рожденьем разделили.
Тебе пейзажи рек, лесов и скал,
Мне тоже лес, но он вблизи Сибири.

Везёт поэтам пулю отыскать.
Она-чертовка не проходит мимо.
Мне, Миша, кажется, ты рад был, что Мартынов
умел неплохо в цели попадать.

А вирус одиночества сумел
 витать так долго в воздухе средь шума,
и я его нечаянно вдохнула,
и мир мой как-то разом потускнел.

Мне кажется, я чувствую тебя
- характер, воспалённую обиду.
Ни мать, ни муж, ни братья, ни друзья
все вместе не заполнят половину
 той пустоты, что зиждется во мне
на боли, одиночестве и страхе.

Сижу, пишу в бездонной тишине
марая пятый лист своей бумаги.

По ветру тучки-странники скользят,
Спешат в края из солнечного света.
Я вижу ту же серость, то же небо,
Что ты когда-то много лет назад.