черновик II продолжение

Но довольно, лить слёз не пристало мужчине.
А стихи есть великий грабёж.
У читателя время крадёшь без причины,
у себя – тоже время крадёшь.

Я не пел – прохрипел за прошедшее,
позабыв насовсем настоящее;
как туристу угля прогоревшего,
жаль мне отданных слов.
Не добро ими мною украшено,
не любовь.

Где поэзия спряталась, с финкою,
словно урка, пижон из Одессы,
за какими углами пустынными
нам устроит кровавое месиво?

Угадайте, кто новая жертва!
Время – Кенни – опять убито.
Циферблат молчит.
                Стрелок нету.
И в минутах весь пол разлит.

Встрепенулись! Глаза или уши,
покажу и скажу: черновик.
Ваши дальние души иссушат
мой, открывшийся вам, родник.

Разливая признания детства, я выдерживал твёрдый ритм, он местами напомнил мне Бродского, но Иосиф – плохой старик. Стыдно, люди, смотреться в зеркало, чтоб не видеть свои глаза, в них надежда почти померкла, в них отец как-то раз сказал: «Боль и сладость. Ты дикий сынок. Повзрослел, а ведь всё невдомёк. Ни к чему все метанья твои. Это – нож. Он в спине. Посмотри».

И смотрел я. Смотрел и смотрел.
И ушёл, и опять не у дел.

ешь сердца,
                жги глаголом,
                бей  жестом!

режь строфой,
                три словами,
                рви текстом!

«А не сладко ли так умирать,
что до дрожи голуб небосвод –
снежным сопкам блестеть, отливать
серебром Атлантидовых вод?» –

так написано мной на листочке,
на листочке два года назад.
Мне покоя не даст на часочек,
на минуточку даже не даст.

Нет; в компании с шумной бутылкой
в этаноловом тяжком бреду
я забудусь, и пьяной улыбкой
все пустоты свои озарю;

или лучше я буду на сцене
и, пиликая рок-н-ролл,
вдруг узнаю, насколько бесценен
высекающий в сердце огонь,

но! –
любимая, знаю: ты знаешь,
больше всех забываюсь с тобой,
когда взгляд своих карих мне даришь,
близко-близко прижавшись,
вздыхаешь –
лишь тогда я живой.
Настоящий.

Это было два года назад. Я написал плохое стихотворение и выкинул его, но до сих пор не мог его забыть. Оно преследует меня, потому что так и осталось черновиком. Но оно было действительно плохим – как по исполнению, так и по воздействию; не несло ничего доброго и светлого, заставляло преувеличивать проигрыши, создавать себе преграды и твердило: бездарность. Сцены моих неудач, крушений идеалов – одного за другим – каждый день стихотворение напоминало мне обо всём. И предсказывало новые провалы.

Но довольно, лить слёз не пристало поэту.
И стихи его жалуем мы не поэтому ли?
Пой, певец, пей вино вместе с нами!
Пока мы и сами…

Он словами играет – жонглёр.
Наших чувств  добрый контролёр.
Наших душ поводырь; не поэтому ли
не пристало лить слёзы поэту?

Его я никогда не опубликую. Не прочту. Может даже, его и нет вовсе, потому что я всё-таки смог, забыл. Однако именно оно дало понять, что поэзия (мощнейший инструмент для фантазий и погружения в память!) тем самым способно и убить наше время полностью, подарив вместо красоты и истины – тысячи упущенных возможностей.

Не вернуться к истоку мне больше,
но ведь то не беда – праздник,
праздник слова; и только слово,
только слово его украсит.

Знаю много я их. Но, зачем-то
помолчав о своём увлечённо,
вместо коды,
                как исключение,
я читательское
                прошу прощение.

(2018)