Второе ноября. Бор

  На краю Петровщины я увидел согбенную фигуру Дины Сергеевны. Она напряженно тянула плоскую металлическую ванну, груженную доверху тяжёлым мусором: мелкими ветками, прелым листом, шишками, перемешанными с землёй, глинами и песком. У гигантской ели виднелась светлое пятно. Дина Сергеевна носит всё лето под ель лесной хлам, а перед снегом вывозит его к склону перед речкой Чёрной. 
  Речка Чёрная за три дня мороза оскудела водой. А льды остались. Они необычно провисли на больших валунах. Внизу такой  камень отшлифован водой, скован прозрачной наледью, а над ним парят «кольца сатурна» – неровные, покусанные водой и дождями пластины, вкруговую опоясывающие валун, верх которого тёмен и мшист. Небольшие же камни закупорены в ледяные ящички. Некоторые из них поражают своей чёткой геометрией квадратов. По берегам воды Чёрной шуршат по ледяным припаям. На белом фоне льдов выразительны рисунки песчаных дюн на дне холодной и чистой воды. Никаких бурь – плотны и неподвижны пески.  Нищие, безрадостные, замшелые, корявые ветви черёмух над ноябрьским водяным холодом…
  Каждый раз, когда впереди виделся небольшой подъём, над ним мерещилось  небольшое облако испарений. Совсем легковесное, почти прозрачное. Мечта!   Оно быстро растворялось, чтобы снова родится на новом склоне. Звало в бор, в его глубь, играло в прятки. И я ловил и ловил его.
  Влажные, матовые ели, будто искусственные,  магазинные. Так неожиданны  для меня подбелённые великой моросью их хвои… Первый снег только ночью сошёл с них. Сосны непривычно темны снизу, а вверху сыры, ярки - блестят лаком. А вершины их как-то безличны на фоне матовых подружек.
  День тёплый и пасмурный наглухо. Весь день что-то предвечернее вокруг. Спится. И в лесу на протяжении восьми километров я не услышал ни звука. 
  Грубый, грязный лёд на дороге, в низинах. Вспорот уазиками и легковушками. Но прочен:  жёстко и стремительно припекло морозом. Теперь его и недельный дождь до конца не сточит. Маленькие лужи и вовсе срослись с твердью дороги. Тоже матовые, круговые разводы в их центре. Чуть загрязнены рисунком шин.
  Самые большие лужи оторочены приливами и отливами грязновато-коричневой хвои. А в редких полосах просек собрание сочинений упавшей листвы, сваленное и свяленное уже в единое целое, в один сюжет, в один образ, – образ ноябрьского негромкого тления.
  Небольшие зарастающие вырубки радостней. Пустоты берёз подчеркнули молодую зелень «племени младого, незнакомого». Весело после печально-тихого бора смотреть на льющуюся вольно в разных направлениях  «весёлую семью» ёлочек. Они не отягощены влагой высоких сумерек бора, глядятся звонко, всей своей молодой силой! И розетки мха под ними сказочно изумрудны. Тут же я обнаружил целую семейку опят, схваченных раньше морозом, а теперь раскисающую. Сорвал один гриб, понюхал – пахнет снегом, влагой. Ничего грибного!
  Сам карьер налит светом, обнажён простором, будущен прирастающей жизнью.
  Когда возвращался, в оконном проёме, посреди мощных морёных стволов избы, увидел силуэт хлопочущей Дины Сергеевны. Ей скоро 90 лет!