Лохмот

     Как-то раз пошла баба Паня на колхозное поле за соломой. Бригадир сказал бы, если б видел, что – воровать, а она сказала бы ему поперёк: «брать», потому что даже в песне поётся «всё вокруг колхозное, всё вокруг моё!» Соломы она «надоила», конечно, из хорошего стога, а если бы бригадир поймал, соврала б, что одонки подобрала. Связала надёрганную охапку верёвкой по всем правилам, туго и надёжно. А охапочка получилась у неё о-го-го: быку племенному не спереть! Быку-то, может, и не спереть, а баба крякнула раз, крякнула другой, а на третий кряк взвалила копну на спину и направилась к своей деревне.
     Собачонка бабы Панина радуется, что много соломы несёт хозяйка – глядишь, и ей в конуру на зиму подстилки хватит – бегает, мешается под ногами и виновато заглядывает добытчице в глаза. Тяжело бабе. Хорошо ещё, что юбку надела с прорезью: поддувает, охлаждает, а то б совсем так взопрела, что её радиатор и закипеть мог бы. Пытается вперёд наклониться, чтоб легче нести было, а беремя её аж в обратную сторону выгибает. Хорошо ещё, что ветер несильный, а то б давно лежала вверх радиатором на своём возу! Так вот и дошла до околицы.
     А там мужики наши баню толокой рубили. Дружно работали, спин тоже не выпрямляли – некогда было. Как глянули они со своего низкого положения на бабу Паню, прущую такой возище, так и обомлели со смеху, так и повалились в свои щепки совсем не оттого, что копна сама собой по дороге едет, как им показалось сперва. Сели, схватились за животы и загомонили все разом:
– Ой, тётя, а что это у тебя между ног трётся? – и рассмотрели ж черти!
– Собачка моя… собачка, да.
– А как хоть зовут твою собачку? Сучка небось?
– Зачем «сучка»? Не… Лохмот – зовут, – на ходу буркала баба Паня.
     А и невдомёк ей было, что пока солому подымала да пока шла, юбка-то и съюзила вокруг пояса таким образом, что прорезь на ней теперь спереди оказалась. Тут надо сказать, что раньше у нас в деревне почитай все бабы до самой поздней осени, да и  зимой многие тоже, без исподников ходили. Может, и ребятишек оттого по многу рожали – надувало.
– Лохмот, – хохотали мужики,  – ай да Лохмот. Чего-то он у тебя клоками да с пролысинами.
– Это он у меня линяет.
– Кормишь поди редко?
– Его хозяин кормит. Когда вздумает, тогда и кормит, мне-то что! – кинула баба Паня свою поклажу на землю и села рядом, прижавшись в ней, чтоб спину хоть чуточку попрямить.
– А чем он потчует Лохмота?
– Ну, как чем? Костками, а иногда и мясца кинет.
     Сказать, что плотники смеялись, мало. Плотники ржали, визжали, хрюкали, падали в опилки и, поднимаясь на локти, опять спрашивали:
– А молодой?
– Лохмот? Да где ж он молодой? Поглядите сами, без зубьев уже.
– А был с зубами?
– А то! Смолоду больше половины мужиков в деревне поперекусал!
– Ты гляди-ка! Наверно, нравились твоему Лохмоту мужики.
– А вот и не угадали: наоборот, кто не понравится, того он и кусал, а кто понравится, ластился к тому.
– Слушай, а продай-ка нам его, зачем он теперь тебе такой: старый да «без зубьев».
– А вам зачем?
– Как тебе сказать? Играть с ним будем, когда захочется.
– Неее!
– А если мы заплатим? Дорого теперь не дадим, конечно, не породистый он у тебя и есть, но обижаться не будешь.
– Не, никак нельзя, мужики. Никак.
– Отчего ж? Жалко?
– Да ну! Было б чего жалеть! Я смолоду никому ничего не жалела!
– А чего ж тогда?
– Хозяин, рябяты, ругать будет.
– Да он и не заметит.
– Ну да! Сразу спохватится! Без Лохмота и домой не пустит!..  Подымите-ка, мужики!
     Поле, лес, деревня – всё вокруг вздрогнуло от хохота! Птицы с кустов стаями вспорхнули и захохотали тоже!
– Да мы-то… сейчас попробуем поднять, если получится…. О, опа! Вот так пойдёт?
– Ну-ка повыше чуток
– Опа! Опа! Оп! Ну, неси, тётя, своего Ломотя хозяину, да гляди не утеряй по дороге! – утирали плотники слёзы.
– Мне б солому донести, а Лохмот и сам добежит вместе со мной, он хоть и старый, а будто прирос ко мне, ни на шаг не отпускает! Лохмот, Лохмот, пойдём, чего ты на них ощерился?!
     Всё. А что вам ещё надо? Отдохнули – работать пора!