Ну что, - сказал я, - палачи, толпой стоящие...

Когда, покинув сеновал,
я птицу узнавал по звуку,
туман уныло украшал
мою таинственную скуку.

Парнаса пёстрые цветы
благоухали за туманом,
недалеко от Воркуты,
а может быть за Магаданом.

Я в шахте добывать уран
был послан, словно раб - к анчару,
чтоб угрожать покою стран
лучами огненного шара.

И вял цветущий мой венец
без сведений из ноутбука.
Дантеса нет, кто в грудь свинец
мне влепит, кто поднимет руку?

Когда смотрел на небеса,
не думал я про чьи-то взоры
и сколько стоит колбаса
в ларьке на станции Ижоры.

Исчез туман, растаял дым.
Луч золотой украсил тучку.
И шестикрылый серафим
вручил мне гелевую ручку.

Да-да, он ручку положил
в мою протянутую руку.
Я полон дум высоких был
и вспомнил побеждать науку.

- Ну что, - сказал я, - палачи,
толпой стоящие у трона,
в аду, хоть вы и москвичи,
сгорите все, хамелеоны.

Потом, когда взошла звезда,
один я на дорогу вышел.
Гремели рядом поезда.
В ночной траве шуршали мыши.

- А не найдётся огонька?
Есть прикурить? Скажи-ка, дядя,-
спросили. "Не курю пока,"-
ответил я, на звёзды глядя.

И цепи дальних синих гор,
и радость красок Рафаэля,
и комсомольцев разговор
я вспомнил вдруг, как песню Леля.

- Привет, пустынный уголок!-
воскликнул я, заметив хаты.
Я был угрюм и одинок,
а старцы были бородаты...