И мы...

И мы
Двумя осколками одной разбитой чашки
Во тьмы
С медовой горечью в осеннем поле кашки
Летим
В два разных ужаса, два чуждых антимира.
Хоть дым
Исчез, но болью пепелящий душу пламень
Живёт
Теперь разбит на два осколка после пира…
Где жизнь?
Лишь видит сердце беспощадный серый камень.
«Не тщись!» —
Кричит нам камень безысходною стеною,
Что ввысь
Головокружительно уносит за собою
Твой взгляд.
И он трепещет пред стены мертвящей сутью:
Назад
Так опрометчиво влекомый неба жутью
;
Твой взор
Не возвратит тебе коварная трясина,
В упор
Глядя в глаза, подлив не масла —керосина
В огонь,
Что был на два разбит осколка пустотою.
И вонь
Трясины не внизу ждёт жертв —над головою,
Ведь дно
Трясины будто в сне бредовом существует:
Оно
Не под ногами, а вверху лишь торжествует.
Итог
Стене-трясине, поглощающей навеки,
Лжебог
Не утопил, а ввысь вознёс, чтоб человеки
Во тьме,
Убив надежду страхом, отреклись взбираться.
И те,
Кому судьба —на два осколка разбиваться
Навек,
Свой ужас пред трясиной властной памятуя,
В свой век
Клялись бы, радостью надежду не балуя:

«Не ввысь,
А исключительно идти горизонтально.»
Клялись:
«Пусть никогда не будет путь наш вертикальным!»
Края,
Что так остры, как боль внезапного крушенья,
Тая
Осколков новых двух одно происхожденье,
Одни
Они теперь страшны, конкретны и реальны,
Они
Не будут больше целой чашкой. Как фатально!
Как два
Осенних, с клёна улетевших, как из дома,
Листа,
Что так близки, но с этой ночи не знакомы.
Теперь —
Как будто не одним они росли потоком.
Не верь,
Что память не вернёт им боль ударом тока.

 


Смотри:
Обломки одного терзающего краха
Одни
Двумя листами, разделёнными, как плахой,
Спешат
Умчаться в прошлое, того не понимая,
Что над
Землёй, слёз бесконечный омут порождая,
Одна,
Все судьбы к общей слёз отраве приобщая,
Жива
Та боль, что души к ней причастных разобщает:
О том,
Что чаши счастья, породившей два осколка,
Разлом
Устроен так, что ни с каким другим обломком
Не быть
Соединённым обезумевшим стекляшкам,
Не жить
С принадлежавшими им не знакомым чашкам.

;
Вчера,
Уставши склеивать их жизни, их безумства,
Судьба,
В игре в убийство не увидевши кощунства,
Дала
Давно готовившей последнее паденье
До дна
Домчаться чашке, насладившейся стремленьем.
Судьба
Не стала снова останавливать их бредни.
Мольба
Не изменила гордый голос в час последний.
Была
Одна душа, одна единая стихия —
Скала,
Чьи щёки, слёз не зная, даже в дождь сухие.
Теперь —
Две лужи тусклые бездарнейших страстишек:
«Не верь!
Не сердце — боль в ком глупой веры жив
                излишек.
Не верь!..»
                1987